Третья «Вещественная цивилизация»

лов, Киреевский, писал, что западноевропейская циви­лизация, «европейское просвещение» не может быть нам примером, ибо оно «неполное, одностороннее, не проник­нутое истинным смыслом и потому ложное» ²³. По мне­нию А. С. Хомякова, история Западной Европы запят­нана завоеванием, на ней лежат «кровь и вражда»^2S. И Хомяков, и Киреевский отвергали западноевропей­ский индивидуализм и подчеркивали превосходство той системы земельной собственности и социальной струк­туры, которые олицетворяла русская сельская община; ини считали, что, развивая далее эту форму, Россия пойдет по пути, в корне отличном от Запада, и избежит всех отрицательных явлений западноевропейской дей­ствительности. Они розовыми красками рисовали част­ный и общественный быт древней Руси, высокий уровень морали и т. д., отсюда — их отрицательная оценка ре­форм Петра I. Правда, Киреевский не решился безого­ворочно осуждать Петра. Он также возражал тем, кто категорически отвергал все европейское, считая, что та­кая позиция «отрезывает нас от всякого участия в общем деле умственного бытия человечества»". Однако, не доходя до крайностей, Киреевский разделял мнение о безусловном превосходстве русской цивилизации над западной. Тезис о противоположности России и Запада и о необходимости покончить с его влиянием резче всех сформулировал Шевырев в уже цитированной статье 1841 г. Говоря о том, что Россия должна «устоять» про­тив Запада, т. е. сохранить свои особенности, свою «са­мобытность», Шевырев призывал «разорвать дальней­шие связи наши с Западом в литературном отношении».

Славянофильство явилось реакцией на длительный период некритического заимствования и подражания. Заслуга славянофилов состояла в том, что, подчеркивая своеобразие экономического, политического и социально­го развития русского народа, его обычаев и культуры, они вовсе не рассматривали это своеобразие как прояв­ление отсталости России и настаивали на праве каждо­го народа идти собственным путем.

В славянофильской критике Запада было немало справедливого, но ее слабостью была односторонность. Усматривая на Западе только «тлен и запустение», сла-

* 81 *

Лагерь «западников», который обычно противопо­ставляют славянофилам, не представлял собой, как из­вестно, единого целого. Эту пеструю группу лишь до не­которой степени объединяло критическое отношение к преувеличениям и утопическим взглядам славянофилов.

Среди «западников» были и такие люди, которые от­казывались видеть лишения и страдания, приносимые капитализмом, и без всяких оговорок восхищались Анг­лией, мечтали о «демократии» по английскому образ­цу. Боткин, например, отвергал критику в адрес бур­жуазии и утверждал, что беда России только в том, что в стране мало буржуазии.

Отношение реакционного и официального лагеря — на практике они совпадали — к Англии и к Западу вообще было простым и однозначным: там нет и не может быть ничего стоящего, нам нечего там искать и тем более заимствовать. Это отношение к Западу сформулировал орган обскурантистов и мракобесов — журнал «Маяк». Автор рецензии на повесть Соллогуба «Тарантас» заявлял, что русские люди во всех отноше­ниях превосходят людей Запада, и поэтому им нечего там перенимать. «Французскую пытливость в нау­ках?»— спрашивал автор. Пустяки: наша, русская, «перетянет любую». «Семейственность немецкую?» Зачем, когда наша семейственность образцовая. Англий­ские познания в торговле? — «Наши Строгановы, Вла­димировы, Поповы, Сапожниковы, Вавиловы, Громовы (богатые русские купцы.— Н. Е.), и не учась пустосло­вию Смитов, Сеев, Шторхов, по пальцам перескажут вам дело торговое почище любого англичанина». В то же время русский человек «выше скаредной холопской жадности к всемирному грабительству для своего обо­гащения, выше раболепства перед кумиром тельца зо­лотого». Нечего нам занимать и в других областях. На­пример, «чувство гражданской обязанности» в русском человеке выше, чем где-либо за границей, а в деревен­ской сходке оно «живое и чистое» (1845, кн 7 с. 5—6).

В таком же духе самовосхваления высказывались и представители официальных кругов. Так, начальник третьего отделения и шеф жандармов, правая рука царя Бенкендорф утверждал, что «прошлое России уди­вительно, настоящее великолепно, а будущее замеча­тельно» ²⁸. Сам Николай I разделял мысль о безуслов­ном превосходстве России над Западом. В 1840 г. он заявил: «Посмотришь, порассудишь и убедишься, что если там что и лучше, то у нас оно выкупается другим словом, что такое несовершенство во многом лучше их совершенства. Вообще если мы и можем поучиться у иностранцев чему-нибудь в жизни внешней, то, конеч­но, уже не во внутренней —я разумею семью, дом, «home», как говорят англичане»²⁹. Говоря о возможно­сти «поучиться», Николай имел в виду в первую оче­редь, конечно экономическую жизнь Запада.

С отношением к Западу был связан и вопрос о за­имствованиях из-за границы. В истории России

XVIII в., как известно, заимствования сыграли боль­

XIX в. Эта тенденция выглядела особенно нетерпимой

Русские журналы той поры часто обращались к этой теме, критикуя нелепое и смешное подражание иност­ранному, высмеивали «московских европейцев», кото­рые предпочитают все «заграничное» и «охотно порица­ют все отечественное»³⁰.

Среди этих смешных и нелепых увлечений была и так называемая англомания, которая нередко принима­ла карикатурные формы. Высмеивая ее, Белинский пи­сал в 1843 г. «Если англоман, да еще богатый, то и

²⁸ Лешке М. Николаевские жандармы и литература 1826—-1855 гг
СПб., 1908, с. 133.

²⁹ Корф М. А. Из записок.— Русская старина, 1899, кн. 8, с. 290—
291.

³⁰ См., например, повесть «Московский европеец» в журнале «Биб­
лиотека для чтения» (1837, кн. 1, отд. 1, с. 99—141).

* 33 *

лошади у него англизированные, и жокеи, и грумы, словно сейчас из Лондона привезенные, и парк в анг­лийском вкусе, и портер он пьет исправно, любит рост­биф и пуддинг, на комфорте помешан и даже боксирует не хуже любого английского кучера» ".

Русские журналы публиковали злые карикатуры на
англоманов. «Московский наблюдатель» в 1837 г. рас­
сказывал о костромском помещике, который, вернув­
шись из поездки в Англию, стал именовать себя на
английский лад баронетом, а свою деревню Дубовку
переименовал в Честерфилд. Стремясь ни в чем не
уступать англичанам, соорудившим подземный туннель
под Темзой, он прокопал пешеходную дорожку под
дном речушки у своего поместья (1837, кн, 2, с. 223—
224). -■

Пушкин вывел такого англомана в лице богатого по­мещика Григория Ивановича Муромского, который раз­вел у себя английский сад, съедавший значительную часть его доходов. «Конюхи его были одеты английски­ми жокеями. У дочери его была мадам англичанка. Поля свои он обрабатывал по английской методе», хотя это и не способствовало увеличению его доходов.

Усиление англомании в среде русского дворянства было в известной степени реакцией на Французскую революцию: напуганное ею, оно хотело видеть в Англии оплот против социально-политических перемен. Иногда англомания служила формой умеренной оппозиции рус­ской действительности: восхищаясь английской полити­ческой системой, в косвенной форме высказывалось не­довольство существующими порядками. Характерным представителем такого фрондирующего англомана был адмирал Н. С. Мордвинов. Впрочем, умеренная оппози­ционность не мешала Мордвинову занимать высокие административные посты.

Отношение прогрессивных кругов к заимствованиям из-за границы хорошо выразил Полевой. Редактор и из­датель журнала «Московский телеграф» спрашивал: «Мы перенимаем у французов многое, но почему не перенимаем у них тех средств, которыми науку и лите­ратуру поставили они на ту высокую степень, на какой теперь они покоятся во Франции?» (1825, кн. 3, с. 256). Касаясь заимствований, Белинский возражал не про­тив них, но против некритического, слепого подражания, si Белинский В. Г. Поли. собр. соч., т. 7, с. 437—438,

* Ц *

Стремление взять у иностранцев лучшее из того, что они имеют,— естественное явление, писал Белинский. «Русский крестьянин старается подражать немецкой ра­боте; русский помещик хлопочет о рациональном хо­зяйстве и иногда едет за границу для изучения его или читает иностранные сочинения по хозяйственной части; молодой ученый едет в Европу для довершения своего образования; все следят за ходом наук, искусств, реме­сел, открытий, даже мод и форм жизни на Западе»³². При этом Белинский неоднократно подчеркивал, что всякое заимствование и даже подражание, как правило, ведут к возникновению своего, отечественного._; Полного перенимания никогда не бывает, утверждал Белинский.

Сопоставление России с Англией имело еще один смысл — оно способствовало более четкому определению характерных черт русского народа. Что в нем специфи­ческого, чем он отличается от других народов? Как сле­дует оценивать его особенности? А поскольку всякое познание, в том числе и самого себя,— это прежде всего сравнение, мы встречаем в литературе тех лет постоян­ные сравнения отдельных народов между собой и с русским. При этом Запад в глазах многих служил как бы символом того, что отличает русский народ от дру­гих, а отдельные страны Западной Европы олицетворя­ли различные стороны этого символа. Такая концепция возникла под влиянием немецкой идеалистической фи­лософии Шеллинга, а затем Гегеля. Шеллинг утверж­дал, что каждый народ обладает особым национальным духом, который представляет одну сторону общей идеи, выражаемой всем человечеством. Считая, что эта нацио­нальная идея находит выражение в литературе, Шел­линг усматривал путь к познанию характера отдельных народов через изучение их литератур.

Философия Гегеля, оказавшая сильное воздействие на умы того времени, также исходила из тезиса о су­ществовании у каждого народа своего национального духа, который является «принципом», т. е. движущей силой его исторического развития. «Всемирная исто­рия,— писал Гегель,— есть выражение божественного, абсолютного процесса духа в его высших образах, она есть выражение того ряда ступеней, благодаря которо­му он осуществляет свою истину, доходит до самосоз-

Вскоре именно промышленное производство выдви­нулось на первый план и стало играть решающую роль в экономике страны: промышленная революция полно­стью преобразила сначала производство, а затем и со­циальную картину. В сообщениях русской прессы, в литературе и рассказах русских наблюдателей эти процессы нашли отражение.

В русских откликах отмечался прогресс английской промышленности. «Каких чудес не произвел народ сей на поле искусств и мануфактур! — восклицал «Журнал мануфактур и торговли» в 1825 г.— Каких не изобрел машин! Каких не устроил заведений! В какие страны не открыл себе путей! Сокровища всего света льются к нему рекой — достойная мзда просвещения и трудолю­бия народного» (1825, кн. 1, с. 26). Спустя полтора де­сятилетия тот же журнал, возвращаясь к успехам анг­лийского промышленного производства, заявлял, что эти успехи «возбуждают удивление и соревнование во всех народах» (1840, кн. 9, отд. 3, с. 377).

«Надобно видеть Бирмингем, Манчестер, Болтон, Галифакс, Лидс, Ковентри или Ноттингем,— говорилось в журнале «Библиотека для чтения»,— чтобы составить себе понятие о том, что такое город, в котором посели­лась человеческая промышленность» (1836, кн. 9, отд. 7, с. 6—8). В «Живописном обозрении» отмечалось: «Почти нет возможности вычислить подробно все, что выделывают в Бирмингеме железные и стальные заведе­ния, начиная от самых громадных предметов до вещиц, едва видимых глазами...Самые чудесные изобретения и все, что только ум человеческий мог придумать к вы­делке железа и стали, все это приготовляют в Бирмин­геме. И до какой степени совершенства доведены все эти производства!» (1842, кн. 8, с. 18—19).

Особенно часто внимание русских наблюдателей об­ращалось на хлопчатобумажное производство. Эта от­расль производства в техническом отношении была са­мой передовой, в ней раньше всего начали в широких

⁴⁰ Новейшее повествовательное землеописание всех четырех частей света. СПб., 1795, ч. 3, с. 231.

* 90 *

Тот же журнал подчеркивал огромное значение этой отрасли промышленности для хозяйства всей страны. Указав, что в ней занято более 1 млн. человек, автор статьи восклицал: «Какое обширное поле деятельности народной открыто почти внезапно одной сей отраслью мануфактурной промышленности!.. Действительно пред­мет сей достоин внимания всех государственных му­жей» (1832, кн. 7, с. 6—7).

Не было недостатка и в информации относительно техники производства. Особенно внимательно за ней следил «Журнал мануфактур и торговли», орган мини­стерства финансов: этот журнал из номера в номер публиковал сведения о технических новинках во всех странах, в том числе и в Англии, данные о новых ма­шинах и усовершенствованиях в различных отраслях. Сообщения о прогрессе английского производства и тех­ники публиковались, правда реже, и в других изданиях. «Вестник Европы», подчеркивая ведущую роль Англии в техническом прогрессе, писал: «Особенной важностью и полезными действиями своими изобретения нашего вре­мени бесспорно обязаны Британским островам, разли­вающим новый свет по всему миру с удивительной бы­стротой» (1826; кн. 3, с. 222).

Журналы отмечали огромный рост производства в результате применения машин. В частности, «Живопис­ное обозрение» утверждало, что «ныне один фабричный рабочий с двумя мальчиками за четыре дня выпрядает нить, которой можно обвести весь земной шар». «Время и силы сберегаются удивительным образом при помощи машин, при точном разделении -работ, доведен­ном до всевозможной степени и при совершенном по­рядке» (1842, кн. 8, с. 241—242).

• 91 *

Не оставалась незамеченной и роль паровых ма­шин. «Вестник Европы» сообщал об их широком рас­пространении уже в 1826 г. (1826, кн. 3, с. 229). «Се­верный архив» подсчитывал, что в 1823 г. в стране действовало не менее 10 тыс. этих машин, из них более полутора тыс. в одном Ланкашире (1826, кн. 44, с. 159). «Сын отечества» заявлял, что «паровая машина есть без сомнения одно из полезнейших изобретений нашего времени», и считал, что их применение «увеличило чис­ло народа в Великобритании на два миллиона человек, а лошадиную силу на 320 тыс. лошадей» (1831, кн. 4, с. 100). Журналы обращали внимание на технический прогресс и в других отраслях, в частности в метал­лургии.

Русские наблюдатели по-своему видели то, что про­исходило в английской экономике. При этом из поля их зрения ускользало содержание того коренного пере­ворота в производительных силах страны, который и составлял главное содержание экономических сдвигов. Поэтому в центре их внимания оказывалась не про­мышленность— главная пружина экономических про­цессов, а торговля — результат этих успехов. Причина и следствие менялись местами. Отсюда — тот факт, что в центре всех высказываний об английской экономике неизменно оказывалась торговля: можно сказать, что вообще экономика Англии в глазах русских наблюдате­лей отождествлялась с торговлей. Указывая на огром­ные торговые обороты этой страны, «Московский

* 92 *

телеграф» восклицал: «Здесь заключается источник бо­гатства и силы Англии!» (1825, кн. 11, с. 282).В том же свете видели экономику Англии и авторы популярных географий. Так, один из них, рисуя обобщенный образ этой страны, на первое место ставил торговлю. «Вели­кобританская торговля, утверждал он,— есть самая об­ширнейшая в мире и владычествует во всех частях ми­ра»⁴¹. «Англичане суть первый торговый народ в све­те,— писал другой автор,— они производят торговлю во всех землях, владычествуют на всех морях и обогаща­ются произведениями всех народов...»⁴² «Внешняя тор­говля англичан беспредельна»,— восклицал автор третьей географии⁴³.

Таким образом, в торговле видели тогда главный и, пожалуй, единственный источник английского богатст­ва и могущества.

* 93 *

О богатстве Англии писали все русские путешест­венники и наблюдатели. По мнению Карамзина, «анг­лийский богатый купец не может завидовать никакому состоянию людей в Европе⁴⁶. Сумароков называл английское купечество «братством Крезов»: «Фортуна, их банкир, носит за ними мешки с гинеями»⁴⁷.

Греч разделял точку зрения Сумарокова: в своей ха­рактеристике Англии он рядом ставил эпитеты «гордая, смышленая и богатая». Рисуя богатство этой страны и ее обитателей, он приводил такой факт: правительство пыталось составить перепись состояний с ежегодным до­ходом в 10 тыс. руб. и выше, но их было так много, что все пересчитать оказалось невозможным и власти оставили свою попытку⁴⁸. По русским масштабам го­довой доход в 10 тыс. руб. считался колоссальным.

По мнению Пауловича, жители Лондона могли бы купить «половину Европы со всеми их царствами и за­платить за все наличными деньгами»⁴⁹. Утверждения о колоссальном богатстве Англии постоянно повторя­лись в русских журналах, которые всегда подчеркивали, что Лондон — самый богатый город мира. При этом богатство Англии отождествлялось с деньгами, с золо­том. «Деньги,— писал в 1825 г. „Исторический жур­нал",—• как из всех обстоятельств явствует, льются в Англию в таком количестве, что люди уже находятся в затруднении, недоумевая, куда деваться с ними» (1825, кн. 8, с. 114) ⁵⁰.

Подтверждение этого видели прежде всего в той лег­кости, с какой в Англии возникали самые различные промышленные, коммерческие и прочие компании. По подсчетам «Московского телеграфа», только за один 1825 г. в Англии было создано 276 различных компаний с общим капиталом в 174 млн. ф. ст. (1825, кн. 10,

⁴⁶ Карамзин Н. М. Указ. соч., с. 174, 224.

⁴⁷ Сумароков П. И. Указ. соч., с. 24.

⁴⁸ Греч Н. И. Путевые письма из Англии, Германии и Франции.
СПб., 1839, с. 79.

⁴⁹ Пауловщ К- П. Замечания о Лондоне: Отрывок из путешествия
по Европе, части Азии и Африки. Харьков, 1846, с. 21.

⁵⁰ Почти дословно ту же мысль высказывал «Журнал мануфактур
и торговли» (1827, кн. 10, с. 149).

* 94 *

Самым убедительным доказательством огромного бо­гатства Англии казалась ее политика предоставления иностранных займов. Займы и субсидии союзникам на протяжении многих десятилетий являлись орудием английской политики. В годы борьбы против Наполео­на эта политика приняла еще более широкие масштабы. По подсчетам новейшего английского исследователя, только за период с 1793 по 1815 г. общая сумма анг­лийской финансовой помощи союзникам составила более 65 млн. ф. Кроме того, сотни миллионов фунтов были предоставлены в виде займов⁵¹. Как известно, займы и субсидии были подчинены вполне реальным целям, и прежде всего поощрению английской торговли. При­чем ни те ни другие вовсе не означали вывоза денег за границу: большинство их шло, как правило, на закупки

* 95 *

Что касается коммерческих и иных предприятий внутри самой Англии, которые в эти десятилетия дей­ствительно возникали как грибы после дождя, то их не следует отождествлять с богатством: многие из них носили спекулятивный характер. При подписке на ак­ции вносилась, как правило, лишь небольшая часть подписного капитала — обычно в пределах одной деся­той суммы, на которую подписывался акционер. Впро­чем, и эта сумма нередко вносилась не деньгами, а ак­циями других предприятий. Таким образом, компании, сыгравшие несомненно огромную роль в создании про­мышленных предприятий, строительстве каналов и же­лезных дорог, в сущности представляли собой форму мобилизации средств. Этим объясняется то, что при всякой заминке в делах большинство компаний объяв­ляли себя банкротами. Распространенное в России мнение об огромном богатстве Англии, обилии у нее свободных средств было сильно преувеличено.

Переоценка богатства Англии сопровождалась опре­деленной недооценкой промышленнвсти. Русские наб­людатели редко замечали самые важные из новых явлений, двигавших промышленность вперед, и чаще обращали внимание на эффектные факты, больше все­го бросавшиеся в глаза. Так, русские журналы много и охотно (рассказывали о машине, которая чеканит моне­ты ⁵³, о механизме для распилки мрамора ⁵\ о новых мукомольных машинах⁵³ и т. п. Особенное внимание привлекла «парострельная пушка» Перкинса, которая оказалась пустой игрушкой и вскоре была прочно за­быта ⁵⁶. И не было, пожалуй, ни одного журнала и пу­тешественника, который хотя бы раз не коснулся опи-

⁵² Точнее, на 1963,5 тыс. ф. ст., см.: Sherwig I. M. Op. cit., p. 310, п.

⁵³ Библиотека для чтения, 1836, кн. 9, отд. 7, с. 15.

⁵⁴ Вестник Европы, 1829, кн. 2, с. 188.

⁵⁵ Журнал мануфактур и торговли, 1833, кн. 3, с. 26.

⁵⁶ Московский телеграф, 1825, кн. 10, с. 199; Военный журнал, 1827,
кн. 2, с. 156—165; кн. 13, с. 23—30.

* 96 *

сания туннеля, строившегося в те годы под Темзой. В то же время мы будем тщетно искать в журналах и книгах сообщений о действительно кардинальных новшествах, определивших технический прогресс. В частности, в русских журналах и рассказах очевидцев нет места современной фабрике, зато много места уделе­но организации производства в таких отраслях, как гон­чарное, которое в те годы оставалось еще на стадии ручной мануфактуры, хотя и крупной.

Своеобразие русского видения зависело от многи;; причин, но определяющим было различие в уровне раз­вития обеих стран; в то время как Англия вступила в этап развитого капиталистического производства, Рос­сия еще не вышла полностью из феодализма. В сущно­сти обе страны представляли собой два мира, чуждых и мало понятных друг другу, и, конечно, восприятие окружающего мира жителями обеих стран должно было сильно различаться.

Недооценка промышленности была естественным ре­зультатом такого различия в уровнях. Подавляющее большинство населения было занято в сельском хозяй­стве, и в глазах этого большинства промышленность еще не выделилась в особый, самостоятельный вид эко­номической деятельности, имеющей самодовлеющее зна­чение. Это подтверждается тогдашним словоупотребле­нием: под промышленностью имели в виду любую хо­зяйственную деятельность. «Промышленность,— читаем мы у Даля,— все занятия, дающие средства к сущест­вованию»⁵⁷. В 1850 г. в «Отечественных записках» мы находим иллюстрацию такого понимания этого слова: «Разве занятие ямщика, извозчика не промышленность? Разве трактир не промышленность? Все это точно та­кая же промышленность, как фабрикация товаров: ре­месло, всякая работа» (1850, кн. 11, отд. 6, с. 14). Многозначность этого термина на практике устраняли тем, что, говоря о фабрикации товаров, применяли тер­мин «мануфактурная промышленность». Таким образом, когда в русской печати писали об английской промыш­ленности, то отнюдь не всегда имели в виду фабрики и заводы.

Своеобразие видения определялось многими эконо-