Турецкий гамбит



бет13/14
Дата04.07.2016
өлшемі0.7 Mb.
#176507
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   14

Мизинов пробурчал:

- Ага, он здесь! Отлично!

- Ваше высокопревосходительство? - нахмурился Соболев, видя, что за спинами вошедших синеют жандармские мундиры. - Откуда вы здесь? Я, конечно, допустил своеволие, однако арестовывать меня - это уж чересчур.

- Арестовывать вас? - удивился Мизинов. - С какой стати? Еле пробился к вам на дрезинах с жандармской полуротой. Телеграф не работает, дорога перерезана. Трижды был обстрелян, потерял семерых. Шинель вот пулей пробита. - Он показал дырявый рукав.

Вперед шагнул Эраст Петрович. За время отсутствия он совсем не изменился, только одет был по-цивильному, сущим франтом: цилиндр, плащ с пелериной, крахмальный воротничок.

- Здравствуйте, Варвара Андреевна, - приветливо сказал титулярный советник. - К-как у вас волосы отрасли. Пожалуй, так все-таки лучше.

Соболеву слегка поклонился:

- Поздравляю с б-бриллиантовой шпагой, ваше превосходительство. Это высокая честь.

Перепелкину просто кивнул, а напоследок обратился к корреспонденту:

- Салям алейкум, Анвар-эфенди.


Глава тринадцатая,


в которой Фандорин произносит длинную речь

"Винер цайтунг" (Вена),

21(9) января 1878 г.
"… Соотношение сил между враждующими сторонами на заключительном этапе войны таково, что мы не можем более игнорировать опасность панславянской экспансии, угрожающей южным рубежам двуединой империи. Царь Александр и его сателлиты Румыния, Сербия и Черногория сконцентрировали 700-тысячный железный кулак, оснащенный полутора тысячью пушек. И, спрашивается, против кого? Против деморализованной турецкой армии, которая по самым оптимистическим подсчетам насчитывает на сегодняшний день не более 120 тысяч голодных, перепуганных солдат?

Не смешно, господа! Нужно быть страусом, чтобы не видеть нависшую над всей просвещенной Европой опасность. Промедление подобно смерти. Если мы будем, сложа руки, сидеть и смотреть, как скифские орды…"

Фандорин откинул с плеча плащ, и в его правой руке тускло блеснул вороненой сталью маленький красивый револьвер. В ту же секунду Мизинов щелкнул пальцами, в кабинет вошли двое жандармов и наставили на корреспондента карабины.

- Это что за балаган?! - гаркнул Соболев. - Какой еще "салям-алейкум"? Какой еще "эфенди"?

Варя оглянулась на Шарля. Тот стоял у стены, скрестив руки на груди, и смотрел на титулярного советника с недоверчиво-насмешливой улыбкой.

- Эраст Петрович! - пролепетала Варя. - Но ведь вы ездили за Маклафлином!

- Варвара Андреевна, я ездил в Англию, однако вовсе не за Маклафлином. Мне б-было ясно, что его там нет и быть не может.

- Но вы ни словом не возразили, когда его величество… - Варя осеклась, чуть не выболтав государственный секрет.

- Мои д-доводы были бы голословны. А в Европу наведаться все равно следовало.

- И что же вы там обнаружили?

- Как и следовало ожидать, происки английского кабинета не при чем. Это первое. Да, в Лондоне нас не любят. Да, готовятся к большой войне. Но убивать гонцов и устраивать диверсии - это уж слишком. Противоречит британскому спортивному духу. То же мне сказал и граф Шувалов.

П-побывал в редакции "Дейли пост", убедился в полной невиновности Маклафлина. Это второе. Д-друзья и коллеги отзываются о Шеймасе как о человеке прямом и бесхитростном, отрицательно настроенном по отношению к британской политике и, более того, чуть ли не связанном с ирландским национальным движением. Агент коварного Дизраэли из него никак не вырисовывается.

На обратном пути - все равно уж по д-дороге - я заехал в Париж, где на некоторое время задержался. Заглянул в редакцию "Ревю паризьен"…

Д'Эвре шевельнулся, и жандармы вскинули карабины, готовые стрелять. Журналист выразительно покачал головой и спрятал руки назад, под фалды дорожного сюртука.

- Тут-то и выяснилось, - как ни в чем не бывало продолжил Эраст Петрович, - что прославленного Шарля д'Эвре в родной редакции никогда не видели. Это третье. Он присылал свои блестящие статьи, очерки и фельетоны по почте или телеграфом.

- Ну и что с того? - возмутился Соболев. - Шарль не паркетный шаркун, он искатель приключений.

- И даже в б-большей степени, чем предполагает ваше превосходительство. Я порылся в подшивках "Ревю паризьен", и выяснились очень любопытные совпадения. Первые публикации господина д'Эвре присланы из Болгарии десять лет назад - как раз в ту пору в Дунайском вилайете губернаторствовал Мидхат-паша, при котором состоял секретарем молодой чиновник Анвар. В 1868 году д'Эвре присылает из Константинополя ряд блестящих зарисовок о нравах султанского двора. Это период первого взлета Мидхат-паши, когда он приглашен в столицу руководить Государственным Советом. Год спустя реформатора отправляют в почетную ссылку, в далекое Междуречье, и бойкое перо талантливого журналиста, как зачарованное перемещается из Константинополя в Багдад. Три года (а именно столько губернаторствовал в Ираке Мидхат-паша) д'Эвре пишет о раскопках ассирийских городов, арабских шейхах и Суэцком канале.

- Подтасовка! - сердито прервал говорившего Соболев. - Шарль путешествовал по всему Востоку. Он писал и из других мест, которые вы не упоминаете, потому что они выбиваются из вашей гипотезы. В 73-ем году, например, он был со мной в Хиве. Вместе умирали от жажды, вместе плавились от зноя. И никакого Мидхата там не было, господин следователь!

- А откуда он приехал в Среднюю Азию? - спросил генерала Фандорин.

- Кажется, из Ирана.

- Полагаю, что не из Ирана, а из Ирака. В конце 1873 года газета печатает его лиричные этюды об Элладе. Почему вдруг об Элладе? Да потому что патрона нашего Анвара-эфенди в это время переводят в Салоники. Кстати, Варвара Андреевна, помните дивную новеллу про старые сапоги?

Варя кивнула, глядя на Фандорина, как зачарованная. Тот явно нес нечто несусветное, но как уверенно, красиво, властно! И заикаться совсем перестал.

- Там упомянуто кораблекрушение, произошедшее в Термаикосском заливе в ноябре 1873 года. Между прочим, на берегу этого залива расположен город Салоники. Из той же статьи я понял, что в 1867 году автор находился в Софии, а в 1871 году - в Междуречье, ибо именно тогда арабские кочевники вырезали британскую археологическую экспедицию сэра Эндрю Уэйарда. После "Старых сапог" я стал подозревать мсье д'Эвре уже всерьез, но своими ловкими маневрами он не раз сбивал меня с толку… А теперь, - Фандорин убрал револьвер в карман и обернулся к Мизинову, - давайте подсчитаем ущерб, нанесенный нам деятельностью господина Анвара. Мсье д'Эвре присоединился к корпусу военных корреспондентов в конце июня прошлого года. Это был период победоносного наступления нашей армии. Дунай преодолен, турецкая армия деморализована, открыта дорога на Софию, а оттуда и на Константинополь. Отряд генерала Гурко уже захватил Шипкинский перевал, ключ к Большому балканскому хребту. По сути дела война нами уже выиграна. Но что происходит дальше? Из-за роковой путаницы с шифровкой наша армия занимает никому не нужный Никополь, а тем временем корпус Осман-паши беспрепятственно входит в пустую Плевну, сорвав нам все наступление. Вспомним обстоятельства той загадочной истории. Шифровальщик Яблоков совершает тяжкий проступок, оставив на столе секретную депешу. Почему Яблоков это сделал? Потому что его потрясла весть о неожиданном приезде невесты, госпожи Суворовой.

Все взглянули на Варю, и она почувствовала себя чем-то вроде вещественного доказательства.

- А кто сообщил Яблокову о приезда невесты? Журналист д'Эвре. Когда обезумевший от радости шифровальщик умчался прочь, достаточно было переписать шифровку, заменив в ней "Плевну" на "Никополь". Наш армейский шифр, мягко говоря, несложен. О предстоящем маневре русской армии д'Эвре знал, потому что при нем я рассказал вам, Михаил Дмитриевич, об Осман-паше. Припоминаете кашу первую встречу?

- Соболев угрюмо кивнул.

- Далее вспомним историю с мифическим Али-беем, у которого д'Эвре якобы брал интервью. Это "интервью" обошлось нам в две тысячи убитых, и теперь русская армия застряла под Плевной уже всерьез и надолго. Рискованный трюк - Анвар неминуемо навлекал на себя подозрение, но у него не было выхода. Ведь в конце концов русские просто могли оставить против Османа заслон, а главные силы двинуть дальше на юг. Однако разгром первого штурма создал у нашего командования преувеличенное представление об опасности Плевны, и армия развернулась против маленького болгарского городишки всей своей мощью.

- Погодите, Эраст Петрович, но ведь Али-бей действительно существовал! - встрепенулась Варя. - Его видели в Плевне наши лазутчики!

- К этому мы вернемся чуть позже. А сейчас вспомним обстоятельства второй Плевны, вина за которую была возложена нами на предательство румынского полковника Лукана, выдавшего туркам нашу диспозицию. Вы были правы, Лаврентий Аркадьевич, J из записной книжки Лукана - это "журналист", да только не Маклафлин, а д'Эвре. Румынского фата он завербовал без особых трудностей - карточные долги и непомерные амбиции сделали полковника легкой добычей. А в Букареште д'Эвре ловко воспользовался госпожой Суворовой, чтобы избавится от агента, утратившего свою ценность и, наоборот, начавшего представлять опасность. Кроме того, я допускаю, что у Анвара возникла потребность повидаться с Осман-пашой. Изгнание из армии - временное и с заранее запланированной реабилитацией - давало ему такую возможность. Французский корреспондент отсутствовал месяц. И как раз в этот период наша разведка донесла, что у турецкого командующего имеется таинственный советник Али-бей. Этот самый Али-бей нарочно помелькал в людных местах своей приметной бородой. Должно быть, вы здорово потешались над нами, господин шпион.

Д'Эвре не ответил. Он смотрел на титулярного советника внимательно и, казалось, чего-то ждал.

- Появление в Плевне Али-бея понадобилось для того, чтобы снять с журналиста д'Эвре подозрение за то злополучное интервью. Впрочем, я не сомневаюсь, что Анвар провел этот месяц с большой для себя пользой: наверняка договорился с Осман-пашой о совместных действиях на будущее, обзавелся надежной связью. Ведь наша контрразведка не препятствовала корреспондентам иметь в осажденном городе собственных осведомителей. При желании Анвар-эфенди мог даже на несколько дней наведаться в Константинополь, ибо Плевна еще не была отрезана от коммуникаций. Очень просто - добрался до Софии, а там сел на поезд и назавтра в Стамбуле.

Третий штурм для Осман-паши был особенно опасен, и прежде всего неожиданной атакой Михаила Дмитриевича. Тут Анвару повезло, а нам нет. Подвела роковая случайность - по пути в ставку ваш адъютант Зуров проскакал мимо корреспондентов и крикнул, что вы в Плевне. Анвар, разумеется, отлично понял и значение этого сообщения, и то, зачем Зуров послан к командованию. Нужно было выиграть время, дать Осман-паше возможность перегруппироваться и выбить Михаила Дмитриевича с его небольшим отрядом из Плевны, пока не подошли подкрепления. И Анвар снова рискует, импровизирует. Дерзко, виртуозно, талантливо. И, как всегда, безжалостно.

Когда журналисты, узнав об успешном наступлении южного фланга, наперегонки бросились к телеграфным аппаратам, Анвар пустился в погоню за Зуровым и Казанзаки. На своем знаменитом Ятагане он без труда догнал их и, оказавшись в безлюдном месте, застрелил обоих. Очевидно, в момент нападения он скакал между Зуровым и Казанзаки, причем ротмистр был у него справа, а жандарм слева. Анвар стреляет гусару в левый висок - в упор, а в следующий миг посылает пулю в лоб обернувшемуся на выстрел подполковнику. Все это заняло не более секунды. Вокруг движутся войска, но всадники едут по ложбине, их не видно, а выстрелы в разгар канонады вряд ли могли обратить на себя внимание. Труп Зурова убийца оставил на месте, но вонзил ему в лопатку кинжал жандарма. То есть сначала застрелил, потом пронзил клинком уже мертвого, а не наоборот, как мы решили вначале. Цель ясна - бросить подозрение на Казанзаки. Из тех же соображений Анвар перевез тело подполковника в близлежащий кустарник и инсценировал самоубийство.

- А как же письмо? - вспомнила Варя. - От этого, как его, ну Шалунишки?

- Великолепный ход, - признал Фандорин. - Очевидно, турецкой разведке еще с тифлисских времен было известно о противоестественных склонностях Казанзаки. Полагаю, что Анвар-эфенди приглядывался к подполковнику, не исключая возможности в будущем прибегнуть к шантажу. Однако события повернулись иначе, и полезная информация была использована, чтобы сбить нас со следа. Анвар просто взял чистый листок и наскоро сочинил карикатурное гомосексуальное послание. Тут он перестарался, и мне еще тогда письмо показалось подозрительным. Во-первых, трудно поверить, чтобы грузинский князь до такой степени скверно писал по-русски - уж гимназию-то он, поди, закончил. А во-вторых, вы, возможно, помните, как я спросил у Лаврентия Аркадьевича про конверт и выяснилось, что листок лежал в кармане покойного безо всякого конверта. Тогда непонятно, как он мог сохранить такую свежесть. Ведь Казанзаки должен был проносить его при себе целый год!

- Все это прекрасно, - не утерпел Мизинов, - и вы мне излагаете свои соображения уже во второй раз за минувшие сутки, но я опять спрашиваю: почему вы скрытничали? Почему не поделились сомнениями раньше?

- Когда опровергаешь одну версию, нужно выдвинуть другую, а она у меня никак не складывалась, - ответил Эраст Петрович. - Слишком уж разнообразными приемами пользовался оппонент. Стыдно признаться, но какое-то время главным подозреваемым для меня был господин Перепелкин.

- Еремей? - поразился Соболев и только развел руками. - Ну, господа, это уже паранойя.

Перепелкин же несколько раз моргнул и нервно расстегнул тугой воротник.

- Да, глупо, - согласился Фандорин. - Но господин подполковник постоянно путался у нас под ногами. Само его появление выглядело довольно подозрительно: плен и чудодейственное освобождение, неудачный выстрел в упор. Обычно башибузуки стреляют метче. Потом история с шифровкой - телеграмму с приказом идти на Никополь генералу Криденеру передал именно Перепелкин. А кто подбил доверчивого журналиста д'Эвре пробраться к туркам в Плевну? А загадочная буква J? Ведь Еремея Ионовича с легкой руки Зурова стали звать "Жеромом". Это с одной стороны. А с другой, согласитесь, прикрытие у Анвара-эфенди было просто идеальное. Я мог сколько угодно строить логические выкладки, но стоило мне посмотреть на Шарля д'Эвре, и все доводы рассыпались в прах. Ну взгляните на этого человека. - Фандорин показал на журналиста. Все посмотрели на д'Эвре, а тот с преувеличенной скромностью поклонился. - Можно ли поверить, что этот обаятельный, остроумный, насквозь европейский господин и коварный, жестокий шеф турецкой секретной службы - одно лицо?

- Никогда и ни за что! - заявил Соболев. - Я и сейчас в это не верю!

Эраст Петрович удовлетворенно кивнул.

- Теперь история с Маклафлином и несостоявшимся прорывом. Тут все было просто, никакого риска. Подбросить доверчивому Шеймасу "сенсационную" весть труда не составило. Информатор, которого он так от нас скрывал и которым так гордился, наверняка работал на вас, эфенди.

Варя вздрогнула, настолько покоробило ее это обращение, адресованное Шарлю. Нет, что-то здесь не так! Какой же он "эфенди"!


- Вы ловко сыграли на простодушии Маклафлина, а также на его тщеславии. Он так завидовал блестящему Шарлю д'Эвре, так мечтал его обойти! До сих пор ему это удавалось только в шахматах, да и то не всегда, а тут такое фантастическое везение! Exclusive information from most reliable sources

[23]


! И какая information! За подобные сведения любой репортер душу дьяволу продаст. Если б Маклафлин не встретил по дороге Варвару Андреевну и не проболтался бы ей… Осман опрокинул бы гренадерский корпус, прорвал бы блокаду и отошел к Шипке. Тогда на фронте сложилась бы патовая ситуация.
- Но если Маклафлин не шпион, то куда же он делся? - спросила Варя.

- Вы помните рассказ Ганецкого о том, как башибузуки напали на его штаб и почтенный генерал еле успел унести ноги? Думаю, диверсантам был нужен не Ганецкий, а Маклафлин. Его необходимо было устранить, и он исчез. Бесследно. Скорее всего, обманутый и оклеветанный ирландец лежит сейчас где-нибудь на дне реки Вид с камнем на шее. Или, возможно, башибузуки, следуя своей милой привычке, изрубили его на куски.

Варя содрогнулась, вспомнив, как круглолицый корреспондент уплетал пирожки с вареньем во время их последней встречи. Жить ему оставалось всего пару часов…

- Не жалко вам было бедного Маклафлина? - поинтересовался Фандорин, но д'Эвре (или в самом деле Анвар-эфенди?) изящным жестом предложил ему продолжать, и вновь спрятал руку за спину.

Варя вспомнила, что согласно психологической науке, спрятанные за спиной руки означают скрытность и нежелание говорить правду. Возможно ли? Она подошла к журналисту ближе, пытливо всматриваясь в его лицо и пытаясь обнаружить в знакомых чертах что-то чужое, страшное. Лицо было такое же как всегда, разве что чуть бледнее. На Варю д'Эвре не смотрел.

- Прорыв не удался, но вы снова вышли сухим из воды. Я очень торопился из Парижа сюда, к театру боевых действий. Уже твердо знал, что вы - это вы, и отлично понимал, насколько вы опасны.

- Могли бы отправить телеграмму, - проворчал Мизинов.

- Какую, ваше высокопревосходительство? "Журналист д'Эвре - Анвар-эфенди?" Вы бы решили, что Фандорин сошел с ума. Вспомните, как долго мне пришлось излагать вам доказательства - вы никак не желали расставаться с версией об английских происках. А генерал Соболев, как видите, и после моих пространных объяснений все еще не убежден.

Соболев упрямо покачал головой:

- Мы дослушаем вас, Фандорин, а потом дадим высказаться Шарлю. Разбирательство не может состоять только из речи прокурора.


- Merci, Michel, - коротко улыбнулся д'Эвре. - Comme dit l'autre, a friend in need is a friend indeed

[24]


. Один вопгос для monsieur procureur

[25]


. Почему вам вообще взбгело в голову меня подозгевать? Au commencement

[26]


? Удовлетвогите мое любопытство.
- Ну как же, - удивился Эраст Петрович. - Вы проявили такую неосторожность. Нельзя же до такой степени бравировать и недооценивать противника! Стоило мне первый раз увидеть вашу подпись в "Ревю паризьен" - d'Hevrais, и я сразу вспомнил, что наш главный оппонент Анвар-эфенди, по некоторым сведениям, родился в боснийском городке Хевраис. D'Hevrais, "Хевраисский" - это, согласитесь, слишком уж прозрачный псевдоним. Это, конечно, могло оказаться случайным совпадением, но так или иначе выглядело подозрительно. Должно быть, в начале вашей журналистской деятельности вы еще не предполагали, что маска корреспондента может вам понадобится для акций совсем иного рода. Я уверен, что вы стали писать для парижской газеты из вполне невинных соображений: давали выход вашим незаурядным литературным способностям, а заодно пробуждали в европейцах интерес к проблемам турецкой империи и, в особенности, к фигуре великого реформатора Мидхат паши. И вы неплохо справились с задачей. Имя мудрого Мидхата фигурирует в ваших публикациях не менее полусотни раз. Можно сказать, именно вы сделали пашу популярной и уважаемой личностью во всей Европе и особенно во Франции, где он, кстати, сейчас и пребывает.

Варя вздрогнула, вспомнив, как д'Эвре говорил о горячо любимом отце, живущем во Франции. Неужели все это правда? Она в ужасе взглянула на корреспондента. Тот по-прежнему сохранял полнейшее хладнокровие, но его улыбка показалась Варе несколько вымученной.

- Кстати говоря, я не верю, что вы предали Мидхат-пашу, - продолжил титулярный советник. - Это какая-то тонкая игра. Сейчас, после поражения Турции, он вернется назад, осененный лаврами страдальца, и снова возглавит правительство. С точки зрения Европы, фигура просто идеальная. В Париже его просто носят на руках. - Фандорин дотронулся рукой до виска, и Варя внезапно заметила, какой у него бледный, усталый вид. - Я очень торопился вернуться, но триста верст от Софии до Германлы у меня заняли больше времени, чем полторы тысячи верст от Парижа до Софии. Тыловые дороги - это неописуемо. Слава Богу, мы с Лаврентием Аркадьевичем успели вовремя. Как только генерал Струков сообщил, что его превосходительство в сопровождении журналиста д'Эвре отбыли в Сан-Стефано, я понял: вот он, смертельный ход Анвара-эфенди. Неслучайно и телеграф перерезан. Я очень испугался, Михаил Дмитриевич, что этот человек сыграет на вашей лихости и честолюбии, уговорит вас войти в Константинополь.

- И что же вы так перепугались, господин прокурор? - иронически спросил Соболев. - Ну, вошли бы русские воины в турецкую столицу, так что с того?

- Как что?! - схватился за сердце Мизинов. - Вы с ума сошли! Это был бы конец всему!

- Чему "всему"? - пожал плечами Ахиллес, но Варя заметила в его глазах беспокойство.

- Нашей армии, нашим завоеваниям, России! - грозно произнес шеф жандармов. - Посол в Англии граф Шувалов передал шифрованное донесение. Он собственными глазами видел секретный меморандум Сент-Джемсского кабинета. Согласно тайной договоренности между Британской и Австро-Венгерской империями, в случае появления в Константинополе хотя бы одного русского солдата, броненосная эскадра адмирала Горнби немедленно открывает огонь, а австро-венгерская армия переходит сербскую и русскую границы. Так-то, Михаил Дмитриевич. В этом случае нас ожидал бы разгром намного страшнее крымского. Страна истощена плевненской эпопеей, флота в Черном море нет, казна пуста. Это была бы полная катастрофа.

Соболев потерянно молчал.

- Но у вашего превосходительства хватило мудрости и выдержки не идти далее Сан-Стефано, - почтительно сказал Фандорин. - Значит, мы с Лаврентием Аркадьевичем могли так уж не торопиться.

Варя увидела, как лицо Белого Генерала стало красным. Соболев откашлялся и с важным видом кивнул, заинтересованно разглядывая мраморный пол.

Надо же было случиться, чтобы именно в этот миг в дверь протиснулся хорунжий Гукмасов. Он неприязненно покосился на синие мундиры и гаркнул:

- Осмелюсь доложить, ваше превосходительство!

Варе стало жалко бедного Ахиллеса, и она отвернулась, а дубина хорунжий так же зычно отрапортовал:

- Шесть часов ровно! Согласно приказу, батальон построен, Гульнора оседлана! Ждем только вашего превосходительства, и вперед, к цареградским вратам!

- Отставить, болван, - пробурчал багровый герой. - К черту врата…

Гукмасов растерянно попятился за дверь. Едва за ним закрылись створки, произошло неожиданное.


- Et maintenant, mesdames et messieurs, la parole est a la defence!

[27]


- громко объявил д'Эвре.
Он выкинул правую руку из-за спины. В руке оказался пистолет. Пистолет два раза изрыгнул гром и молнию.

Варя увидела, как у обоих жандармов, словно по уговору, прорвало мундиры на левой стороне груди. Карабины полетели на пол с лязгом, жандармы повалились почти бесшумно.

В ушах звенело от выстрелов. Варя не успела ни вскрикнуть, ни испугаться - д'Эвре протянул левую руку, цепко схватил Варю за локоть и притянул к себе, закрывшись ею, как щитом.

Пьеса "Ревизор", немая сцена, тупо подумала Варя, видя, как в дверях вырастает и застывает на месте рослый жандарм. Эраст Петрович и Мизинов выставили вперед револьверы. У генерала лицо было сердитое, у титулярного советника несчастное. Соболев развел руки, да так и замер. Митя Гриднев разинул рот и хлопал своими замечательными ресницами. Перепелкин поднял руку снова застегнуть воротник и забыл опустить.

- Шарль, вы сошли с ума! - крикнул Соболев, делая шаг вперед. - Прятаться за даму!

- Но мсье Фандогин доказал, что я тугок, - насмешливо ответил д'Эвре. Варя ощущала затылком его горячее дыхание. - А у тугок с дамами не цегемонятся.

- У-у-у! - завыл Митя и, по-телячьи наклонив голову, бросился вперед.

Пистолет д'Эвре грянул еще раз, прямо из-под Вариного локтя, и юный прапорщик, ойкнув, упал лицом вниз.

Все снова замерли.

Д'Эвре тянул Варю куда-то назад и в сторону.

- Кто тгонется с места - убью, - негромко предупредил он.

Варе показалось, что сзади расступилась стена - и внезапно они оба оказались в каком-то другом помещении.



Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   14




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет