Учебное пособие. 2-е изд., испр. М.: «Языки русской культуры»

гениальным человеком». Однако слишком многого он не успел сделать.

Н. Ф. ЯКОВЛЕВ

Наряду с Е. Д. Поливановым другим крупным советским ученым, активно участвовавшим в языковом строительстве, был Николай Феофанович Яковлев (1892—1974). Он принадлежал к Московской школе, со студенческих лет был хорошо знаком с Н. С. Трубецким, учившимся в Московском университете на несколько лет раньше его, и с Р. О. Якобсоном, учившимся немного позже. Как и Е. Д. Поливанов, он активно участвовал в революции и принял новый строй. С 20-х гг. он стал ведущим теоретиком и практиком языкового строительства в СССР. Органом, осуществлявшим работу по языковому строительству, был существовавший в 1925—1937 гг. Всесоюзный центральный комитет нового алфавита, все годы его существования Н. Ф. Яковлев был председателем его Технографической комиссии и фактическим научным руководителем всех работ. К деятельности по составлению алфавитов были привлечены также Е. Д. Поливанов и ряд других видных советских лингвистов тех лет: тюркологи Н. К. Дмитриев (1898—1954) и К. К. Юдахин (1890—1975), монголист Н. Н. Поппе (1897—1991), финно-угровед Д. В. Бубрих (1890—1949), кавказовед и иранист Л. И. Жирков (1885—1963) и др. В основном это были молодые тогда ученые, по взглядам близкие к структурализму, безусловно интересовавшиеся системным синхронным анализом современных языков, в особенности в области фонологии, тогда самой передовой и развивающейся дисциплины. На высоком научном уровне было составлено около восьмидесяти алфавитов для языков народов СССР на латинской основе; одни из них создавались непосредственно Н. Ф. Яковлевым или при его участии, другие — при том или ином влиянии его идей и рабочих приемов. В конце 30-х гг. по решению сверху латинские алфавиты были заменены на кириллические, в составлении новых алфавитов на новой графической основе Н. Ф. Яковлев также принимал участие.

Диапазон научных интересов Н. Ф. Яковлева был несколько уже, чем у Е. Д. Поливанова, но тоже достаточно широк. Он также много публиковался по вопросам теории и практики языкового строительства. Помимо этого специальной областью его исследований были кавказские языки, а сферой теоретических интересов — фонология. В 30—40-е гг. им были написаны пять фундаментальных грамматик кавказских языков, три из которых, адыгейская (совместно с Д. Ашхамафом), кабардинская и чеченская, были изданы, а абхазская и ингушская до сих пор не опубликованы. В отличие от других видных советских лингвистов его времени, Н. Ф. Яковлев оказался подвержен влиянию марризма, с которым

боролся в области создания алфавитов, но который принял в ряде вопросов, прежде всего в трактовке языковой истории. Судьба Е. Д. Поливанова и Н. Ф. Яковлева, наиболее активно из крупнейших отечественных лингвистов поддержавших советский строй, оказалась при этом строе наиболее драматичной, хотя и по-разному. Н. Ф. Яковлев не был арестован, но после осуждения марризма был в 1951 г. как «неразоружившийся маррист» уволен с работы и вскоре заболел. После этого его творческая деятельность прервалась и последние 23 года жизни он находился из-за тязкелой болезни вне науки.

Как теоретик языкознания Н. Ф. Яковлев наиболее интересен своими работами по фонологии, написанными в начальный период его деятельности, в 20-е гг. К сожалению, главная его теоретическая работа тех лет не издана и, по-видимому, не сохранилась. Его деятельность как фонолога была тесно связана с конструированием алфавитов. Это был двусторонний процесс: фонологическая теория создавала базу для создания алфавитов (именно фонологи, а не фонетисты были лучше всего приспособлены для алфавитной деятельности), а богатый материал языков народов СССР предоставлял факты для развития теории. Как признавал впоследствии Р. Якобсон, структурно-фонологические концепции Н. Ф. Яковлева появились в печати на несколько лет раньше, чем аналогичные концепции Н. Трубецкого и самого Р. Якобсона, начиная с 1923 г. Среди опубликованных работ Н. Ф. Яковлева по теории фонологии особо выделяется статья «Математическая формула построения алфавита», впервые напечатанная в 1928 г. в первом выпуске сборника «Культура и письменность Востока», издававшегося Всесоюзным центральным комитетом нового алфавита (статья переиздана в хрестоматии А. А. Реформатского «Из истории отечественной фонологии»).

В статье ставится вопрос о том, какая наука о языке может помочь в практическом деле создания алфавитов. Здесь мало что могли дать как традиционное историческое языкознание, так и уже существовавшая фонетика, использовавшаяся, в частности, в диалектологии. Диалектологи, как указывает Н. Ф. Яковлев, «стремясь как можно точнее изучить на слух, а частью также с помощью особых фонетических аппаратов, все богатство звуковых оттенков, какое несет в себе индивидуальное живое произношение, в первую очередь интересовались вопросом о том, чтобы создать возможно более богатую и точную систему научной транскрипции». Однако такой подход обладал слишком большой различительной силой, поскольку «количество звуковых оттенков... всегда больше того числа звуков, которые различает в своей речи каждый неискушенный в фонетических исследованиях говорящий». А именно последнее различение и важно для создания практической письменности. Примером непонимания сущности проблемы оказался упоминавшийся уже алфавит Н. Я. Марра, представлявший собой крайне сложную транскрипцию, неудобную для пользователей.

В то же время создание алфавитов, как указывает Н. Ф. Яковлев, должно основываться на научной базе: «Только тогда можно говорить о научно обоснованном построении алфавита, когда теоретическая лингвистика сумеет дать необходимые элементы и даже формулы для решения этого вопроса так же, как теоретическая механика дает их для постройки инженерных сооружений». Как и Е. Д. Поливанов, Н. Ф. Яковлев признавал сферу графики и орфографии открытой для сознательного вмешательства.

Данной научной базой является структурная фонология. Н. Ф. Яковлев пишет: «Решение вопроса о научном построении практического алфавита требует прежде всего известного пересмотра положений теоретической фонетики. Всякому теоретическому исследователю фонетики известен тот факт, что в каждом данном живом диалекте ученый может вскрывать по существу неограниченное количество звуковых отличий... В сущности нет никакого предела количеству звуков в языке, если исследователь подходит к этому вопросу только с точки зрения физико-акустической, т. е. если он воспринимает звуки вне всякого отношения к социальной языковой их функции, вне отношения звуков к значимым элементам языка». Н. Ф. Яковлев отметил, что впервые на существование в языке ограниченного количества фонем указали И. А. Бо~ дуэн де Куртенэ и его ученики. «Указанные исследователи не объяснили, однако, лингвистической сущности данного явления, его социальной основы, сводя дело к психологическому акту, к явлениям индивидуального сознания каждого отдельного говорящего». Ссылаясь на раннюю работу Л. В. Щербы 1912 г., где тот еще исходил из психологической концепции фонемы, Н. Ф. Яковлев заявляет: «Я вполне присоединяюсь к выводам проф. Л. В. Щербы, что в каждом языке существует строго ограниченное количество звуков — „фонем", однако, в отличие от последнего, я даю этому факту чисто лингвистическое толкование. Именно — фонемы выделяются, по моему мнению, не потому, что они создаются каждым отдельным говорящим, но они потому и сознаются говорящими, что в языке как в социально выработанной грамматической системе эти звуки выполняют особую грамматическую функцию... Мы должны признать фонемами те звуковые отличия, которые выделяются в речи как ее кратчайшие звуковые моменты в отношении к различению значимых элементов языка».

Такая точка зрения весьма сходна с пражской. А писал это Н. Ф. Яковлев, и уже не в первый раз, за год до публикации «Тезисов Пражского лингвистического кружка» и почти за десятилетие до написания «Основ фонологии» Н. Трубецкого. Однако столь развернутого, как у Трубецкого, изложения фонологической теории Н. Ф. Яковлев так и не дал.

Очевидно, что «эти-то звуки-фонемы во все времена и у всех народов, применявших звуковую систему письма, и клались в основу буквенного обо-

значения, изобретатели их алфавитов интуитивно определяли количество фонем данного языка и каждую фонему обозначали особым знаком — буквой». Этот факт уже отмечался в данной книге там, где речь шла о лингвистических традициях, и Н. Ф. Яковлев был одним из первых, кто это заметил. Букв всегда значительно меньше, чем применяемых для того же языка транскрипционных знаков. Тот же подход, что был у изобретателей уже существующих алфавитов, должен быть и у лингвиста, конструирующего алфавиты, но количество букв уже определяется не интуитивно, а осознанно, на основе научной теории.

Далее автор переходит к выделению собственно «математической формулы построения алфавита». Он указывает, что всегда принципиально возможен алфавит, в котором отношение между буквой и фонемой взаимно однозначно, однако для многих языков число букв можно минимизировать, если там многие фонемы противопоставлены по одному и тому же признаку. Н. Ф. Яковлев исходил из принципа, используемого в русском алфавите, где вместо особых букв для твердых и мягких фонем используются сопряженные с ними пары букв для гласных (а-я, у-ю и др.). В результате выводится формула:

А = С + Г — С' + Г + 1,

где А — общее число букв, С — число согласных фонем, Г — число гласных фонем. С' — число согласных фонем, противопоставленных по твердости-мягкости, Г' — число сочетающихся с ними парных вариантов гласных Кроме того, необходима одна буква (мягкий знак) для разграничения твердых и мягких фонем не перед гласными. В других случаях, во-первых, вместо тверд ости-мягкости может быть какой-то другой признак, во-вторых, в каких-то случаях может быть целесообразным экономить на гласных за счет согласных, поэтому формула в общем виде выглядит так:

А = С + Г ± С' ± Г' + 1.

Н. Ф. Яковлев далее прилагает эту формулу к ряду языков разного фонологического строя, где эта формула дает ту или иную экономию.

Для современного читателя, привыкшего к сложным математическим моделям языка, арифметическая формула Н. Ф. Яковлева выглядит примитивной, однако в 1928 г. вопрос о применении даже такой математики к гуманитарным наукам еще выглядел дискуссионным (тремя годами позже и Е. Д. Поливанов одну из статей в книге «За марксистское языкознание» озаглавил «И математика может быть полезной», хотя и там речь идет о достаточно простой математике). Н. Ф. Яковлев вполне справедливо считал, что «гуманитарные дисциплины, принципиально не отличаясь от естественно-исторических наук, допускают применение математических формул и способны послужить теоретической базой для создания специальных прикладных гуманитарных дисциплин». Однако, безусловно, «любая формула требует предварительного исчисления реальных величин, получаемых с помощью исследования соответствующих конкретных объектов». Например, если формула — фонологическая, требуется предварительное знание фонологии языка. Математика всегда — лишь вспомогательное средство.

В отличие от идей Н. Трубецкого и Р. Якобсона, идеи Н. Ф. Яковлева не получили известности за пределами страны, где были высказаны. В то же время они прямо повлияли на формирование концепции советских лингвистов, в основном бывших несколько моложе Н. Ф. Яковлева. Эта группа лингвистов получила название Московской фонологической школы, хотя ее представители внесли вклад далеко не в одну фонологию.

МОСКОВСКАЯ ФОНОЛОГИЧЕСКАЯ ШКОЛА

Концепция Московской фонологической школы в основных своих чертах сложилась в начале 30-х гг., прежде всего в стенах недолго просуществовавшего и закрытого по требованию марристов Научно-исследовательского института языкознания в Москве; однако в печати идеи школы в основном были высказаны позже: в 40-е и даже в 50-е гг. В состав школы вошла группа молодых лингвистов, в большинстве работавших в упомянутом институте. Это были Петр Саввич Кузнецов (1899—1968), Александр Александрович Реформатский (1900—1978), Рубен Иванович Аванесов, впоследствии член-корреспондент АН СССР (1902—1982), Владимир Николаевич Сидоров (1903—1968). Все они получили образование в МГУ уже в послереволюционное время, их учи-телнми были ученые фортунатовской школы, в частности, Д. Н. Ушаков. К ним присоединился и бывший старше по возрасту, но активно начавший заниматься лингвистикой в это же время Алексей Михайлович Сухотин (1888—1942).

Все эти ученые занимались не только фонологией. П. С. Кузнецов — автор книг по истории русского языка и русской диалектологии, работ по проблемам теории грамматики. А. А. Реформатский знаменит выполненным на очень высоком научном уровне учебником «Введение в языковедение», выдержавшим четыре издания. У Р. И. Аванесова немало работ по произносительным нормам русского языка, долгое время он возглавлял работы по русской диалектологии в нашей стране. В. Н. Сидорову принадлежит одно из лучших описаний русской морфологии. А. М. Сухотин активно участвовал под руководством Н. Ф. Яковлева в разработке алфавитов, он также известен как переводчик на русский язык книг Ф. де Соссюра и Э. Сепира. Однако наибольшее теоретическое значение имели их работы по фонологии, где в 30—40-е гг. все указанные языковеды выступали с единых позиций. В 50-е гг. с несколько иными взглядами начал выступать Р. И. Аванесов, см. его изданную в 1956 г. книгу «Фонетика современного русского литературного языка». Остальные основатели школы продолжали отстаивать свою точку зрения до конца жизни, их идеи были продолжены фонологами следующего поколения (М. В. Пановым, В. К. Журавлевым и др.).

Фонологи Московской школы бесспорно принимали такие идеи сос-сюровской лингвистики, как разграничение языка и речи и «понимание языка как системы „значимостей,, (соотносящихся со всей системой)»; именно это называл крупнейшими достоинствами книги Ф. де Соссюра ее переводчик А. М. Сухотин. В то же время А. М. Сухотин, как и его коллеги, не принимал идеи о несистемности диахронии и подчеркивал, что Ф. де Соссюр «в самый термин „фонема" вкладывает недостаточно ясное содержание и не делает всех вытекающих выводов».

В области фонологии данные ученые развивали идеи Н. Ф. Яковлева, большое влияние на их концепцию также оказал Н. Трубецкой. Главными их оппонентами были Л. В. Щерба и его ученики, исходившие из слишком «физикалистской» и недостаточно функциональной, по мнению Московской школы, концепции. Как пишет А. А. Реформатский в связи с различиями позиций Ленинградской и Московской школ, «в этих двух направлениях речь идет о разных предметах: в Ленинградской школе — о звуковом типе реальных звучаний в речи без учета роли данных явлений в морфеме, а в Московской школе — о „подвижном элементе морфем", о единице, получающей „языковую ценность" и „рассматриваемой лингвистически" без всякой оглядки на „звуковой тип"». Для Московской школы первые гласные в словах вода и воды относятся к одной фонеме, а русские и и ы представляют собой, несмотря на заметные фонетические различия, варианты одной фонемы. Как указывал А. А. Реформатский, разное понимание фонемы тесно связано с той или иной областью применимости лингвистики. Например, для техники связи подходит ленинградское понимание фонемы, но для конструирования алфавитов нужна именно московская фонологическая концепция, ср. морфологический принцип русской орфографии.

Наиболее четко и компактно фонологическая концепция Московской школы была изложена в статье П. С. Кузнецова «Об основных положениях фонологии», впервые опубликованной в журнале «Вопросы языкознания», 1959, № 2 (статья перепечатана в упомянутой выше хрестоматии А. А. Реформатского). Здесь П. С. Кузнецов предлагает аксиоматический подход к выделению основных лингвистических и, в частности, фонологических понятий, следуя за К- Бюлером (указывая при этом, что аксиоматика К. Бюлера «не является аксиоматикой в строгом смысле слова»). В соответствии с аксиоматическим подходом выделяются первичные, считающиеся заранее заданными понятия: для фонологии это язык и речь в соссюровском смысле, а также слово, значение слова, морфема, значение морфемы; заранее задано и множество языков и диалектов. При таком подходе позиции П. С. Кузнецова неожиданно сближаются с весьма далекой концепцией 3. Харриса, допускавшего возможность морфологического анализа, независимого от фонологии, хотя никем реально такой анализ не проводился.

К числу первичных неопределяемых понятий у П. С. Кузнецова также относится фонетическое (не фонологическое!) понятие звука речи. Автор статьи исходит из допущения о том, что текст уже сегментирован на звуки (Московская школа в целом больше занималась парадигматикой фонем, чем их синтагматикой, и не выработала столь детальных процедур сегментации, какие есть у Н. Трубецкого или дескриптивистов).

Следующее понятие, уже требующее определения, — это понятие звука языка: «Звуком языка называется множество звуков речи, частью тождественных, частью близких друг другу в артикуляционно-акусти-ческом отношении, которые встречаются в самых различных речевых потоках, в составе самых различных значимых единиц (слов, морфем)». То есть звук языка — это типизированный звук речи, множество звуков речи, различия между которыми вообще не значимы для лингвистики. В какой-то степени звук языка сопоставим с фонемой по Л. В. Щербе. Как указывает П. С. Кузнецов, обобщение звуков речи в звуке языка может основываться как на показаниях прибора или ощущениях лингвиста с «тонким в лингвистическом отношении слухом», так и на «ощущении говорящих на данном языке». Таким образом, и Московская школа не вполне отказывалась от учета мнения говорящего. Однако оно было нужно лишь для выделения звука языка, который еще не фонема и относится к фонетике, а не фонологии.

В отличие от звука яЗыка фонема — собственно фонологическая единица, «каждый язык или диалект обладает определенным конечным числом отличных друг от друга фонем». Согласно П. С. Кузнецову, «каждая фонема представляет собой некоторый класс звуков речи... фонемы и звуки языка, могут представлять собой классы взаимно пересекающиеся». Как и для пражцев, для П. С. Кузнецова выделение фонем основано на их участии в смыслоразличении: «Принадлежность различных звуков речи к одной фонеме определяется не артикулятор-но акустической близостью их... а положением звуков речи в морфеме». Далее предлагается весьма разработанная процедура, на основании которой можно отождествлять в качестве разновидностей одной фонемы звуки, занимающие одинаковое место в морфеме независимо от позиции последней, см. упоминавшиеся выше примеры типа вода — воды, наличие же минимальных пар и здесь используется как критерий включения звуков в разные морфемы.

Фонемы и звуки языка могут совпадать между собой в том случае, если фонемы не имеют позиционных вариантов. Однако возможны, а для такого языка, как русский, и типичны пересечения фонем и звуков языка. Первые гласные в русских словах вода и трава — одинаковые звуки языка, но разные фонемы, ср. воды, но травы. Среди вариантов фонемы допускается и нулевой: костный (фонетически коснъй), ср. кость. Но принадлежность звука к фонеме может быть неясной, как в первом гласном слова собака. Такая неясная группа именовалась в

Московской фонологической школе гиперфонемой, в данном примере — гиперфонема а-о.

В данной статье надо отметить и спор с уже существовавшим положением Р. Якобсона, Г. Фанта и М. Халле о фонеме как пучке дифференциальных признаков (о нем ниже, в главе о Р. Якобсоне). П. С. Кузнецов считал, что система таких признаков — «существенная категория фонологии, но устанавливать ее для данного языка можно лишь тогда, когда определена система фонем этого языка и отношения между ними».

РАЗВИТИЕ ТИПОЛОГИИ В СССР. И. И. МЕЩАНИНОВ

Вклад в науку внесли не только противники марризма или лингвисты, игнорировавшие его, но и ученые, в той или иной степени принадлежавшие к маррястскому лагерю. Особенно это относилось ко второй половине 30-х гг. и к 40-м гг., когда после смерти Н. Я. Марра в 1934 г. его последователи старались как-то примирить его учение с наукой и избавиться от явной фантастики. Особо здесь следует назвать ближайшего сотрудника Н. Я. Марра и его преемника по руководству советским языкознанием академика Ивана Ивановича Мещанинова (1883—1967).

И. И. Мещанинов принадлежал к поколению А. М. Пешковского и Л. В. Щербы, однако выдвинулся как языковед значительно позже, к 1930-м годам. Он не имел специального лингвистического образования, сменил несколько научных специализаций (юрист, историк, археолог) и окончательно сосредоточился на языкознании уже когда ему было далеко за сорок лет. Долгое время он работал под руководством Н. Я. Марра, испытал влияние его идей. Его первые лингвистические публикации представляли собой популяризацию «нового учения о языке». Однако после смерти учителя И. И. Мещанинов в значительной степени отошел от его взглядов. В это время появляются три наиболее важные его книги: «Общее языкознание» (1940), «Члены предложения и части речи» (1945) и «Глагол» (1949), оказавшие заметное влияние на советскую лингвистику того времени. После выступления И. В. Сталина против марризма в 1950 г. И. И. Мещанинов и его книги подверглись ожесточенной критике, ученый лишился своего руководящего положения в науке. Он продолжал работать, но его публикации 50—60-х гг. не были столь значительны, как упомянутые выше книги. Три главных труда И. И. Мещанинова были переизданы в 70—80-е гг., введение к книге «Общее языкознание» включено в хрестоматию В. А. Звегинцева.

Первоначальной идеей, обусловившей направление научных поисков И. И. Мещанинова, была возрожденная Н. Я. Марром идея стадиального развития языков, отражающего развитие человеческого мышления. Но во времена В. фон Гумбольдта стадии искали в морфологии (результатом стало выделение флективных, агглютинативных и изолирующих языков). К XX в. уже окончательно стало ясно, что выделен-

ные первыми типологами действительно существенные различия между языками никак не связаны с этапами развития мышления и что изолирующий китайский язык ничуть не примитивнее флективного латинского. Н. Я. Марр выдвинул идею поиска стадий в синтаксисе, которую пытался реализовать И. И. Мещанинов. Но логика научного исследовании привела ученого к постепенному отказу от идей стадиальности. Эти идеи занимают ведущее место в его публикациях 30-х гг., менее значимы в «Общем языкознании» и почти исчезают в книгах, изданных после войны. Их место занимает разработка проблем синтаксической типологии, ранее мало изученных. И. И. Мещанинов может считаться одним из основателей синтаксической типологии наряду с Э. Сепиром, оказавшим на него несомненное влияние своими концепциями. Помимо них И. И. Мещанинов развивал идеи, выдвинутые немецким исследователем кавказских языков А. Дирром (1867—1930).

И. И. Мещанинов в большей степени, чем многие другие лингвисты первой половины XX в., стремился учитывать материал как можно большего числа языков. В предисловии к книге «Общее языкознание» он подверг резкой критике «индоевропейское общее языкознание», тяготеющее до сих пор над мыслью научного работника». Слишком большую ориентацию на индоевропейские языки и их особенности он отмечал у Ф. де Соссюра и даже у Э. Сепира, активно использовавшего материал индейских языков. Во всех своих книгах И. И. Мещанинов активно использовал наравне с данными русского, французского, немецкого языков материал языков иного строя, особенно языков народов СССР: кавказских, тюркских, монгольских, языков крайнего северо-востока Азии (так называемых палеоазиатских). Важно его заключение о том, что многие привычные для европейца явления, в частности, так называемый номинативный строй предложения (см. ниже) — лишь типологическая особенность некоторых языков мира; в других же языках синтаксический строй может быть совсем другим. Правда, там, где И. И, Мещанинов сохранял стадиальные представления, и у него индоевропейские языки оказывались самыми продвинутыми.

В книге «Общее языкознание» автор сводит свою задачу к рассмотрению на разнообразном языковом материале проблемы «двух основных единиц речи» — слова и предложения. Подчеркивается, что эти две единицы неразрывно связаны: «слово практически не существует вне предложения» (хотя и может рассматриваться изолированно, например, в словаре), а «предложение, взятое без слов», невозможно вообще. В связи с этим выделяются два основных раздела лингвистики: лексика и синтаксис (наряду с фонетикой, которой И. И. Мещанинов специально не занимался). Лексика изучает форму и содержание слова, включая в себя помимо лексической семантики и словообразование. Синтаксис изучает форму и содержание предложения, включая в себя помимо традиционной синтаксической проблематики также и синтаксическое словоизменение (формы падежа, лица, числа и т. д.). При та-