Отношение к образованию и к науке в средневековье

2.4. Отношение к образованию и к науке в средневековье

В средневековом мировоззрении отношение к природе меняется с точностью до наоборот относительно античности. Путь к истине рассматривается как результат особого поступка – акта веры, поэтому изучение природы становится второстепенным по отношению к истинам откровения. Вещь, трактуемая как выраженное слово, перестала иметь источник существования в себе. Природа в средневековом мировоззрении впервые начинает рассматриваться как прах, лишенный жизни.

В центре мировосприятия средневековья вместо безличного космоса оказался Бог - создатель всего сущего, а монистическое видение сменилось дуалистическим. Формируются дуалистические концепции мира природы и истории: мир природы в известной лестнице творений разделяется на мир небесный и мир подлунный (зем­ной), а история – на историю светскую и историю священную. Удваивается и способ деятельности человека, не только созерцание, но, прежде всего, вера позволяет ориентироваться в мире. Дуализм дея­тельности Августин выразил так: «То, что мир есть, мы видим, в то, что Бог есть, мы верим».

Именно дуализм мира и истории сделал возможным следующий шаг. Если абсолютный космологизм античности означал причастность всех событий, связанных с Я, к вселенской драме, то важнейшей истиной христианства стала мысль о том, что раскрыть смысл человеческой драмы можно лишь, вчитываясь в человеческую тысячелетнюю историю. Эта истина стала кардинальной среди того, что свершилось в области историзма на рубеже классической древности и средневековья, поскольку в ней выражен отрыв чувств и помыслов человека от природы. «Вместе с евангелием верующий усваивал ту непреложную истину, что ключ к познанию мира не в естественном порядке вещей, как полагали римляне, а в истории человека. Именно здесь проходила грань между двумя культурно-историческими эпохами – античностью и средневековьем» [34]. Это и есть отход от гармонии мира природы и бытия людей, осознание различия и самостоятельности бытия природы, и этики земных поступков.

Средневековая культура положила начало процессу структури­рования изначально единого и неделимого космоса. Она не разру­шила гармонию космоса, но начала этот процесс, задав совершенно иной принцип гармонизации. Если гармония античного космоса из­начальна, она есть способ бытия сущего, то в средневековье принцип гармонизации уже вне космоса, вне природы, это — Бог. Формируется новая целостность бытия, имеющая иерархическую структу­ру. В этой иерархии природа заняла нижнюю ступень.

Сравнивая чувствование бытия в античности и средневековье, заметим, что если в античности все – природа, и бытие – природа, и она в самой себе имела причину своего существования, то средневековая природа говорит о Боге. Весь внешний мир есть знак или сим­вол внутреннего мира, это произнесенное слово, творящее божест­венное Слово.

В эпоху Средневековья возникает не просто иное понимание природы, но само движение мысли по поводу природы начинает осуществляться в ином культурном пространстве. Оно формируется двумя взаимоисключающими мировоззренческими установками: античной и библейской мифологиями. Изваянию античного космоса противостоит суверенный мир библейской истории «олам», или мир как история. Внутри «космоса» даже время дано в модусе пространственности. Внутри «олама» даже пространство дано в модусе вре­менной динамики - как вместилище необратимых событий.

Философ-мистик Якоб Беме так передавал чувствование приро­ды в христианской культуре Средневековья: весь внешний видимый мир всем своим существом есть знак или фигура внутреннего духовного мира. ...Это произнесенное слово, божественная телесность, которыми рождены и осуществлены все вещи. ...Знать при­роду значит суметь подслушать истинный язык - магический, ан­гельский или райский, язык, в котором форма существования вещи есть одновременно и форма ее значения. Природа оказывается лишь древнейшим писанием.

В средневековом мировоззрении природа начинает рассматри­ваться как прах, лишенный жизни, впервые человек получает право господствовать над природой. Анализируя изменения, происшедшие в отношении человека к природе, Л. Уайт отмечал, что в эпоху античности «каждое дерево, каждый ручей, каждый водный поток, каждый холм имели своего духа-защитника... Прежде, чем срубить дерево, вырыть шахту, перекрыть речку, важно было расположить в свою пользу того духа, который владел определенной ситуацией, и позаботиться о том, чтобы и впредь не лишиться его милости. Раз­рушив языческий анимизм, христианство открыло психологическую возможность эксплуатировать природу в духе безразличия к самочувствию естественных объектов... Христианство не только установило дуализм человека и природы, но и настояло на том, что воля Божия именно такова, чтобы человек эксплуатировал природу ради своих целей».

Познание природы человеком средневековой эпохи подобно расшифровке текста. Считается, что Бог управляет всеми вещами через божественный закон судьбы, который он установил и которому сам подчиняется. Поэтому исследование природы как таковое отсутствует, с природой связаны искусство и ремесло. Изучение природы становится делом второстепенным по отношению к исти­нам откровения. Путь к истине не в размышлении, а пролегает через особый поступок - акт веры. Понятно, что о «природопознании» за отсутствием самой «природы», растворенной в теологии, пока не могло быть и речи.

Познавательный контекст поглощен теологическим. Греки вери­ли, что все несчастья от слепоты разума, что в сфере знания, чистого мышления следует искать спасение. Латиняне стали толковать несчастья как грех, как следствие неправильного поступка. Интеллектуализм в отношениях «человек - природа» сменяется волюнтаризмом, созерцание - действием.

Рациональное и ценностное еще не разведены абсолютно, напри­мер, Боэций определяет вечность как совершенное обладание сразу всей полнотой бесконечной жизни, но в движении познания уже на­метилась тенденция будущего разрыва и противопоставления научно­го и морального, ценностного и рационального. Обеспечивался ука­занный разрыв природного и человеческого в тесной связи со стано­вящимся в христианстве историзмом, согласно которому мир не пре­бывает в покое, как античный космос, а разворачивается как история, имеющая свое начало, кульминацию и конец. Считалось, что Природа вечна и неизменна, а человеческий мир имеет историю.

Представление о природе в этот период опиралось прежде всего на ветхозаветное сказание о сотворении мира: мир создан богом, он – реальное воплощение его идей; во всех явлениях природы видели проявление божественного промысла. Вера считалась необходимой предпосылкой познания природы, физика - лишь вспомогательной наукой религиозной метафизики, а природа – иллюстрацией истины божественного откровения. Средневековое воззрение на природу хорошо выражено в словах Фомы Аквинского – “созерцание творения должно иметь целью не удовлетворение суетной и преходящей жажды знания, но приближение к бессмертному и вечному”. Если для человека античности природа – действительность, то для человека средневековья – лишь символ божества.

Учение о природе опиралось на идею миропорядка, выражающего божественный замысел. Образ мира – единое, логически стройное целое. В нем познается замысел творца создавшего природу для человека. Утверждая, что “все вещи в мире созданы для человека, и день, и ночь работают на человека, и постоянно служат ему”, что “вселенная устроена столь чудесно для человека и ради человека, и на пользу ему”, Раймунд Сабундский только сформулировал представление, общее для того времени.

Признание реальности мира во времени и пространстве сочеталось с уверенностью, что за этим несовершенным миром вещей существует мир трансцендентный, и именно он составляет предмет и цель изучения природы. “Поскольку начало всех вещей, - писал Фома Аквинский, - находится вне мира – в Боге, - то и последней целью всех вещей должно быть благо, находящееся также вне мира”. Поэтому мир символов для средневекового человека представлялся более реальным, чем земной, ощущаемый. Таким выступает он в сочинениях средневековых авторов.

Символическое видение мира – одна из характерных черт средневекового мышления, для которого природа есть не что иное, как аллегория религиозной идеи, отражающей и защищающей авторитарно-иерархическую систему общественного устройства того времени. Природа, по Венсану де Бове, “как бы книга, написанная перстом Божьим”.

В эпоху, когда в Западной Европе распространились учения Аристотеля и Платона (XII – XIV вв.), в значительной степени искаженные в интересах богословия, центральным в средневековой схоластике стал спор между номиналистами и реалистами. Реализм зрелого средневековья признавал подлинное существование универсалий; номиналисты считали, что сущность вещей выражают только индивиды, универсалии же являются лишь словесным обозначением этой сущности. Номиналисты нередко вступали в противоречие с догмами церковного вероучения. В номинализме – начало рационального взгляда на природу. Спор между реалистами и номиналистами нашел отражение и в естественнонаучных сочинениях средневековых авторов.

Средневековая мысль еще скована страхом перед церковной ортодоксией, мистической верой, но в то же время вера иногда отступает перед мощью реального опыта, имеющего дело с фактами, составляющими содержание повседневного бытия. Это противоречие средневекового сознания порой выступало в остродраматической форме, как, например, в сочинениях и самой личной судьбе выдающегося мыслителя XIII в. Роджера Бэкона.

Роджер Бэкон подверг решительной критике схоластику и веру в авторитеты, темпераментно и язвительно обличал он пороки духовенства и феодальной знати, невежество. Церковь не могла простить ему этого. Он был лишен кафедры в Оксфорде и поставлен под строгий надзор монахов ордена францисканцев, а затем брошен в монастырскую темницу, откуда вышел дряхлым, больным стариком накануне смерти. В своем главном сочинении “Opus Majus” он утверждал, что не авторитеты, а наблюдения и опыт являются надежным источниками и мерилами подлинного научного знания.

Это утверждение было крайне важным, переломным моментом в развитии науки. Вспомним, что в донаучный период развития естествознания отсутствовала базовая структура науки – экспериментально-гипотетические методы. Эвклид создал развитую систему аксиоматики, которые использовались во всех других науках. При этом основные положения брались «из головы», а дальше с использованием метода дедукции, опираясь на аксиомы, выводились другие логические положения. Рождер Бэкон, посягая на непререкаемый авторитет Аристотеля, писал, что “простой опыт учит лучше всякого силлогизма”. Философия, по Роджеру Бэкону, - общая теория познания, дающая направление другим наукам, но и сама она должна основываться на данных других наук. Наиболее существенными Роджер Бэкон считал физико-математические знания, к которым он помимо математики относил все известные в то время разделы физики, астрономию, алхимию, земледелие, знания о растениях и животных. Ценность науки – в практической пользе, которую она может принести. От развития науки “зависит благосостояние всего мира”, писал он в “Письмах о могуществе и тайных действиях искусства и о ничтожестве магии” и стремился раскрыть возможные практические применения научных знаний для совершенствования механизмов и машин, приемов и способов строительства, возделывания растений, разведения животных, сохранения здоровья. Он мечтал о летательных машинах, повозках, движущихся без помощи животных, кораблях, плывущих без парусов и т. п. Надежда на всесилие магии, утверждал он, нелепа и бесплодна.

Критикуя схоластику, отвлеченные рассуждения, он настаивал на том, что описания явлений природы должны быть не только математически точными, но приближаться к математическому выражению. Стремление к точному мышлению, к математической обработке результатов наблюдения и опыта выразилось и в выборе тех биологических явлений, которыми интересовался Бэкон. Считая оптику важнейшей из физических наук, он занимался изучением строения и функционирования глаза.

Несмотря на различие между живыми и неживыми телами, и те, и другие, по Бэкону, построены из одних и тех же материальных частиц. Живые существа, по мысли Бэкона, находятся в тесной зависимости от окружающей среды, солнечного света, тепла и т. д.

Взгляды, которые развивал Роджер Бэкон, и сама его жизнь были героическим подвигом. Роджер Бэкон безусловно на много опередил свое время, но даже гениям не дано целиком вырваться из своей эпохи.

В историко-философской литературе стало почти традицией непомерно сближать и даже отождествлять взгляды Роджера Бэкона со взглядами его великого однофамильца – Фрэнсиса Бэкона, творившего в XVI – XVII вв., т. е. на рубеже науки нового времени. Для такого отождествления нет оснований. Как бы ни был велик тот или иной исторический деятель, как бы далеко он ни заглянул вперед, он остается, и не может не оставаться, сыном своего времени. Таков был и Роджер Бэкон. Хотя он и выступал в защиту рационального начала против мистической веры средневековья, но порвать с ней он не смог. Говоря о наблюдении и опыте как источнике знаний, он отводит им все же подчиненное место по сравнению с “внутренним опытом”, озарением, исходящим от божественного начала, мистического трансцендентального разума. Вечные истины и подлинная сущность вещей постигаются лишь в божественном откровении. Запальчиво и остро критикуя схоластический метод, Роджер Бэкон не мог полностью отбросить его. Для этого в то время еще не хватало знаний, и Бэкону нужно было приложить большие усилия и огромную изощренность ума, чтобы раскрыть несовершенство этого метода и очистить его, по крайней мере, от веры в магические начала, предрассудков, слепого следования за авторитетами.

Церковь позаботилась о том, чтобы труды Бэкона не увидели света, и его главное сочинение впервые было опубликовано только в 1733 г. Поэтому его идеи, естественно, не могли оказать влияния на современников. Но они свидетельствуют о том, что уже в XIII в. зарождались принципы эмпирической науки. Бэкон намного опередил свое время, однако время опытного естествознания еще не пришло.

В средневековых текстах, имевших в известной мере естественнонаучный характер, естественнонаучное и образное видение мира как бы сливаются. Это не позволяет выделить в них собственно биологические знания. Поэтому о биологии в средние века можно говорить очень условно. В это время наука вообще, и биология в частности, еще не выделились в самостоятельные области, не отделились от целостного религиозно-философского, искаженного восприятия мира. Средневековая биология – скорее отражение средневековой культуры, нежели отрасль естествознания с собственным предметом изучения.

Источниками сведений о биологических предприятиях в период раннего средневековья служат сочинения типа “Физиолога”, “Бестиария” и т.п. В этих книгах содержались описания упоминаемых в Библии животных и фантастических чудовищ, а также рассказы по мотивам (весьма вольно истолковываемых) из жизни животных, целью которых были религиозно-нравственные поучения. “Физиолог” в рукописном виде имел хождение на многих европейских и восточных языках; в X – XI вв. он был переведен на славянский язык в Болгарии, откуда распространился и на Руси.

От сочинений этого типа мало отличаются и так называемые “Шестодневы”, излагавшие библейскую легенду о шести днях творения. Они возникли в первые века христианства. На Руси в X –XI вв. был распространен “Шестоднев” экзарха Иоанна болгарского, представлявший компиляцию из ранее созданных “Шестодневов” с привлечением сведений, взятых у античных авторов. В упомянутом сочинении приведена классификация животных, взятая у Аристотеля, но сильно упрощенная и искаженная. Так, в один “образ” (т.е. в группу) животных, именно птиц, отнесены летучие мыши и летающие насекомые.

Сведения о животных и растениях содержались в “Поучении Владимира Мономаха” (XI в.), ходившем в списках на Руси, и других источниках.

Наиболее фундаментальными источниками сведений о биологических знаниях средневековья являются многотомные сочинения энциклопедического характера Альберта Великого и Венсана де Бове, относящиеся к XIII в. В энциклопедии Альберта Великого есть специальные разделы “О растениях” и “О животных”. Детальные описания известных в то время видов растительного и животного царств во многом заимствованы у древних, главным образом у Аристотеля.

Следуя за Аристотелем, Альберт связывал жизнедеятельность растений с “вегетативной душой”. Развивая учение о функциях отдельных частей растений (ствол, ветви, корни, листва, плоды), Альберт Великий отмечал их функциональное подобие с отдельными органами у животных. В частности, корень он считал тождественным рту животного. В средние века было обнаружено наличие растительных масел и ядовитых веществ в плодах некоторых растений. Были описаны разнообразные факты по селекции культурных растений. Идея изменяемости растений под воздействием среды выражалась в довольно фантастических утверждениях, будто бук превращается в березу, пшеница – в ячмень, а дубовые ветви – в виноградные лозы. Растения в сочинениях Альберта располагались в алфавитном порядке.

Зоологические сведения у него представлены также весьма подробно. Они даются, как и ботанические, в чисто описательном плане со ссылками на Аристотеля, Плиния, Галена как на высшие авторитеты. Деление животных на бескровных и обладающих кровью заимствовано у Аристотеля. Физиология сводится исключительно к описанию, нередко весьма выразительному, поведения и нравов животных. В духе средневековья антропоморфных воззрений говорилось об уме, глупости, осторожности, хитрости животных. Механизм размножения у животных излагался по Гиппократу: семя возникает во всех частях тела, но собирается в органах размножения. У Аристотеля было заимствовано представление о том, что женское семя содержит материю будущего плода, а мужское, кроме того, побуждает эту материю к развитию.

На энциклопедию Альберта во многом похож свод средневековых знаний – “Зеркало природы”, принадлежавший Венсану де Бове.

В естественнонаучной части энциклопедии де Бове речь идет о растениях и животных. Сведения о растениях заимствованы из средневековой поэмы “О силах трав”. Описания животных у Бове подробны и образны. Кювье отмечал, что рыбы и птицы у де Бове описаны точнее, чем у Альберта Великого, хотя источники у того, и у другого были, по-видимому, общими – сочинения Плиния и энциклопедические “Начала” епископа VI в. Исидора Севильского. Во многих случаях описания де Бове содержат сведения о практической пользе тех или иных растений или животных. Млекопитающие подразделены на домашних и диких. Отдельная книга посвящена пресмыкающимся и насекомым, особое внимание уделено описанию поведения пчел. Специально выделены рассуждения о принципах зоологии. Психологии, анатомии и физиологии отведено несколько книг. В них говорится о пяти чувствах, о так называемом “общем чувстве”, о бодрствовании, сне и сновидениях, содержатся характерные для средневековья рассуждения о видениях ангелов и бесов, об экстазе, восхищении и пророческом даре. Анатомическая часть содержит подробное описание человеческого тела, составленное по данным античных и частично арабских авторов.

В сочинениях средневековых авторов многое носит символический характер. Растение или животное часто интересуют автора не столько сами по себе, сколько как символы, обозначающие и выражающие идею творца.

Уши, по словам Венсана де Бове, предназначены воспринимать слова людей, глаза же, зрящие творения, – воспринимать слово Божие. Соответственно этим задачам, глаза расположены спереди, а уши по бокам, как бы обозначая то, что наше внимание должно быть прежде всего обращено на Бога, и лишь потом на ближнего.

За животными, равно как и за растениями, закрепились символические знаки, толкуемые в строго определенном, не терпящем разночтений, смысле. Это во многом определяло их собственно биологическое описание. В мире животных агнец и единорог – символы Христа; голубь – символ Святого Духа дракон, змей и медведь – символы дьявола и т. п. В мире растений виноградная лоза – знак Христа лилия - невинность кедр – стойкость и т. п.

В этой связи интересен особенный принцип классификаций растений и животных в трактате “О поучениях и сходствах вещей” доминиканского монаха Иоанна де Санто Джеминиано из Сиены (первая четверть XIV столетия). Расположение и здесь алфавитное, но не по объекту природы, а по символам, которыми служили те или иные растения или животные. Так, сведения о льве – символе мужества, надо было искать на слово “мужество”.

Источниками сведений не только о химических, но и биологических знаниях могут служить алхимические тракты. История алхимии обычно начинается с IV в. н.э. В течение примерно тысячелетия алхимики пытались с помощью химических реакций, протекающих в сопровождении специфических заклинаний, получить философский камень, способствующий превращению любого вещества в золото, приготовить элексир долголетия, создать универсальный растворитель. В качестве побочных продуктов их деятельности появились многие научные открытия, решения практически важных задач, были созданы технологии получения красок, стекол, лекарств, сплавов, разнообразных химических веществ и т.п. Алхимические исследования, несостоятельные теоретически, весьма способствовали развитию экспериментального естествознания. Алхимия продолжала практическую химию и практическую металлургию египтян. Но до распространения христианства ни в Греции, ни в Риме собственно алхимические исследования не проводились. Алхимия возникла с приданием химической и металлургической практике мистического характера, с установлением связи практики с астрологией и магией. Вначале христианство выступало против алхимии, считая это делом дьявола, но потом стало относиться к ней терпимо.

Алхимики оперировали не только с объектами минерального царства, но и с растительными и животными объектами. “Книга растений” знаменитого алхимика XV столетия Иоанна Исаака Голланда представляет значительный интерес как своеобразный алхимический свод биологических знаний. Изучая процессы гниения, брожения, алхимики знакомились с химическим составом растительного вещества.

Другая проблема, которой занимались алхимики – самозарождение.

Рецепт 1: “Положи в горшок зерна, заткни его грязной рубашкой и жди, через 21 день появятся мыши”.

Рецепт алхимика XVIIв. Ван-Гельмонта, который был последователем Аристотеля, считал, что лягушки заводятся из ила, а насекомые, черви заводятся сами собой: “Выдолби углубление в кирпиче, положи в него истолченной травы базилика, закрой вторым кирпичом, выставь на солнце и через несколько дней запах базилика, действуя как закваска, видоизменит траву в скорпиона”.

Часто ничего не получалось и считали, что не нашли нужный рецепт.

Парацельс решил изготовить в колбе человека –гомункулюса. Его рецепт: “Возьми известную человеческую жидкость и оставь гнить ее сперва в запечатанной тыкве, потом в лошадином желудке 40 дней, пока не начнет двигаться и копошиться, что легко заметить. Получится что-то прозрачное и без тела и если его потом ежедневно втайне и осторожно с благоразумием питать человеческой кровью и сохранять в темноте, то произойдет настоящий живой ребенок, но только очень маленького роста”. Парацельс оставил себе столько лазеек, что всегда мог оправдаться.

Старый философ символизирует зрелую мудрость. Открытая книга перед ним представляет Природу, а в реторте – миниатюрная Вселенная, через исследования которой он открывает законы, управляющие жизнью и смертью. Этим знанием он не только освобождает свою душу, но и делает вклад в возрождение мира.

Альберт Великий тоже считался знаменитым алхимиком. О нем говорили, что он был “велик в магии, силен в философии и непревзойден в теологии”. Он был воспитателем Фомы Аквинского в алхимии и философии. Став мастером магических наук, Альберт начал конструирование автомата, который он наделил способностями к речи и мышлению. Фома Аквинский разбил этот 30-летний труд – андроид. Но несмотря на это Альберт оставил Фоме свои алхимические формулы, включая секрет Философского Камня.

В связи с врачеванием к изучению животных и растений допускалось иное, порой чисто практическое отношение. Лечебные действия трав и минеральных веществ становились предметом специального интереса врачующих монахов позднего средневековья.

Вопрос об инстинктах и поведении животных и человека рассматривал Роджер Бэкон. Сравнивая поведение животных с сознательной деятельностью человека, он считал, что животным свойственны только восприятия, возникающие независимо от опыта, тогда как человек обладает разумом.

В “Учении о перспективе” он пытался подойти к объяснению душевных явлений, исходя из оптико-геометрических представлений. “Перспектива” в понимании Р. Бэкона, имела широкое толкование, оно включало объяснение зрительных ощущений. Но и Р. Бэкон при всей оригинальности оставался в своих оптико-геометрических изысканиях в пределах традиции арабской физики (Вителло, Альгазен).

Венсан де Бове также довольно широко пользовался античной и арабской литературой. Арабо-язычная литература X – XII вв. стояла на более высоком уровне, чем западноевропейская литература того же времени. Сочинения Ибн – Рошда (Аверроэса), “Канон медицины” Ибн – Сины (Авиценны) – ярчайшие тому подтверждения.

Абу Али Ибн Сина (Авиценна) родился в 980 году в селении Афшана под Бухарой, а умер в 1037 году в изгнании. Похоронен он в городе Хама-дан (“все знаю”). Над его могилой возвышается ажурная башенка с 12 гранями – по числу наук, которыми он овладел. Среди них – химия, физика, астрономия, геология, математика, лингвистика, история и философия. Но мировую известность ему принесла медицина. Написанный им “Канон врачебной науки” стал второй после Библии печатной книгой в Европе и, до сих пор остается учебным пособием для многих медиков.

“Канон медицины”, “Книга исцелений” Ибн – Сины наряду с изложением комментированием античных авторов, содержали оригинальные данные и мысли в области медицины и биологии. Особенно обширны и интересны в них сведения по физиологии.

Авиценна стал признанным целителем в 16 лет после того, как помог излечить от затяжной депрессии эмира Бухары. Эмир отблагодарил юношу, открыв ему доступ в свое знаменитое книгохранилище. В 18 лет он закончил изучение основных наук, но молодой энциклопедист не стал кабинетным ученым. А попал в изгнание, отказавшись служить новому правителю. Жизнь в изгнании оказалась для него полна опасностей и превратностей судьбы. Он был визирем, был обвинен в государственной измене и едва избежал смертной казни, мог погибнуть во время неудачных военных походов эмира.

Вслед за Гиппократом он пришел к выводу, что “ все, что ищется для мудрости, все это есть и в медицине”.

Эксперимент с барашками, содержащимися в одинаковых условиях и получающими обильный корм, но рядом с клеткой одного из них находился волк. Этот эксперимент подсказал Авиценне, что дурные мысли и чувства могут быть пагубны и для человека. Поэтому меланхолию он лечил не только лекарствами, но и развлечениями.

Современная медицина считает, что в малых дозах алкоголь защищает от рака и сердечно-сосудистых заболеваний, так как в вине есть антиоксиданты.

Авиценна утверждал: “Если придать индийцу натуру славянина, то индиец заболеет или даже погибнет. То же будет со славянином, если ему придать натуру индийца”. Ну, чем не предостережение против массового увлечения йогой в России.

2 любопытные легенды о детстве будущего целителя. В нем рано проявился пытливый ум, склонность докапываться до истины. Едва научившись говорить, он якобы спросил маму: “Почему со мной бывало то светло, то темно?” Мать долго ломала голову, пока не вспомнила: когда ей надо было заниматься своими делами на кухне, она накрывала сына-младенца тазом, чтоб его не поцарапала кошка.

Согласно другой легенде еще раньше тяги к знаниям в Авиценне пробудилось чувство справедливости. Однажды, купая его в тазу, мать случайно обронила золотой перстень в воду, а потом выплеснула его в яму. Когда пропажа обнаружилась, подозрение пало на служанку, и та была незаслуженно наказана. Научившись говорить, сын восстановил справедливость. “Мама, извинись перед служанкой!” - сказал он и указал на яму, где надо было искать потерянный перстень.

Авиценна быстро и безошибочно ставил диагноз. Он различал 48 разновидностей пульса и 28 видов дыхания, которые подсказывали ему, чем болен пациент.

До сих пор в медицине применяется около 70 лекарственных средств, которые впервые ввел в обращение Авиценна. Это камфора, ревень, мускус и др.

Непреходящее значение имеют его рекомендация периодически менять лекарства, “чтобы естество к ним не привыкало”, и утверждение, что любую болезнь легче предотвратить, чем лечить. Благодаря профилактическим мерам он многих спас от эпидемий чумы и холеры.

Он первым установил, что состав мочи отражает не только возникновение болезни, но и каждую фазу ее течения. Когда пациенту приходится сдавать этот анализ, вряд ли он задумывается о том, кому обязан такой рекомендацией: “Это должна быть первая утренняя порция мочи, выделение которой нельзя откладывать на долгое время. Встав после ночного сна, больной не должен до мочеиспускания пить воду и принимать пищу”.

А между тем сбор мочи для исследования, как и многие другие привычные теперь процедуры, включая подготовку пациента к операции и наложение швов после нее, по сей день остаются такими же, какими они впервые описаны в “Каноне врачебной науки” Авиценны. По его методу накладываются некоторые повязки, вправляется плечо при вывихе, выправляется позвоночник с помощью особых досок, свежие раны обрабатываются вином или спиртом.

Все это прочно вошло в повседневную медицинскую практику, и мало кого заботит авторство подобных нововведений.

Субстратом любых жизненных и психических явлений Ибн – Сина считал пневму – летучую субстанцию, зарождающуюся из четырех парообразных соков организма. Пневма, согласно Ибн – Сине, может быть носителем различных, в том числе и душевных сил, но они и присущи ей изначально. Развивая эту точку зрения, Ибн – Рошд в противоположность учению Фомы Аквинского допускал смертность души.

Интересен философский подход целителя-мыслителя к накоплению человечеством интеллектуального богатства. Он полагал, что благородные дела и мысли людей не умирают. Они как бы собираются в некоем хранилище.

Авиценна как мыслитель оказался сродни европейским гигантам эпохи Возрождения. Его почитали Леонардо да Винчи, Микеланджело, Фрэнсис Бэкон за труды по эстетике и философии, которые стали своего рода мостом между античным миром и Ренессансом.

В поэзии Авиценна стал основателем нового жанра – философского.

Он написал трактат “Живой, сын Бодрствующего”, в котором рассказывал о вечно странствующем старце, побывавшем даже в аду и вернувшимся обратно на Землю. Отголоски этого сюжета в “Божественной комедии” Данте и в романе арабского писателя Ибн Туфейля “Философ-самоучка”, где действие происходит на необитаемом острове. Даниель Дефо, автор “Робинзона Крузо” был знаком с ним.

Не потерял своей остроты вопрос: “Неужели мир так и не удостоится чести, чтоб им правили мудрецы?”.

Назовем еще три сочинения, посвященные частным областям практической описательной биологии: “Травник из Гланстобери” (первая половина X в.), содержавший подробное описание лекарственных растений, труд лондонского врача и натуралиста Эдварда Уоттона “О различии животных” (первая половина XVI в.) и, наконец, один из первых трудов по описательной энтомологии (XVI в.) лондонского врача Моуфета. Эти сочинения не содержат сколько-нибудь существенных теоретических обобщений.

В пору зрелого средневековья пробудился заметный интерес к природе. Этот поворот к реальному миру, быть может, раньше, чем в других сферах, нашел отражение в поэзии. “Весенние песни средневековой лирики воспринимали как непосредственные чувственные жизненные ценности те же самые предметы, которым призрачная абстракция религиозной символики придавала значение лишь в силу их косвенного сверхчувственного отношения”. Это был, правда, еще слабый, противовес теологическим воззрениям на природу. Знамением нового мироощущения было появление таких высокохудожественных повествований, как “Божественная комедия” Данте, “Витязь в тигровой шкуре” Руставели, “Искандер-Намэ” Низами.

Круг тогдашних представлений о животных и растительности дальних стран расширяли поэтические описания путешествий в заморские края. Так, например, византийский поэт Мануил Фил (XII – XIV вв.) побывал в Персии, Аравии, Индии. Его перу принадлежат три стихотворных сочинения, содержавших большой познавательный биологический материал. Это поэмы “О свойствах животных”, “Краткое описание слона” и “О растениях”. Фил любил рассказывать об экзотических, иногда фантастических, зверях. Однако и фантастические образы животных сложены у него из вполне реальных, хорошо известных и точно переданных элементов, отражавших уровень зоологических знаний XIV в.

Изучение истории биологических знаний в средние века убеждает в том, что и в этой области продвижение вперед достигалось в напряженной борьбе между рациональным и теолого-мистическим взглядами на природу. Господство феодальных отношений, раздробленность и изоляция, низкий уровень техники и всесилие церкви, характерные для феодализма, задержали прогресс человеческих знаний, но не смогли его остановить. Рост городов, ремесленного производства и товарных отношений подточили устои феодализма. После тысячелетнего существования наступил период его быстрого разложения, ускорилось развитие производительных сил, а вместе с ним и развитие науки и техники начал изменяться и сам тип мышления. Религиозно-догматическое мышление и сопровождавшее его символико-мистическое восприятие мира начало вытесняться рационалистическим мировоззрением, верой в опыт как главный инструмент познания.