Учебное пособие Павлодар (574+470. 4/. 5+571. 1)(075. 8) Ббк 63. 3(5Каз+2Рос)5я73 з 38

2. Кауфман А.А. Статистическая наука в России: Теория и методология. 1806 – 1917. –М., 1922.-С. 47.

3. «Положение о создании губернских и областных статистических комитетов» //Журнал министерства внутренних дел, 1835,вып.3,с. ХХХУ11 – ХХХ1Х.

4. Герцен А.И. Былое и думы.Т.1.- М., 1982.-С. 222.

5. Бердинских В. А.. Уездные историки. Русская провинциальная историография. –М.: изд. «Новое лит. обозрение», 2003.-С. 49

6. Янсон Ю.Э. Теория статистики. Изд. 5-е. – СПб., 1913.-С. 152.

7. «История Казахстана». Т.3. – Алматы, 2001.-С. 684.

8. Жиренчин А.М. Из истории казахской книги. – Алматы,1987.-С. 105.

9. Колесников В. П. Записки несчастного, содержащие путешествие в Сибирь по канату. – СПб., 1914. В. З. Галиев насчитывает 32 участника (подсчитано по раб.: Галиев В. З. Декабристы и Казахстан. – А.: «Гылым», 1990.-С. 146 – 151.)

10. Лемке М. Молодость «отца Митрофана». В сб. «Очерки освободительного движения «шестидесятых годов». – СПб.: изд. О. Н. Поповой, 1908.-С. 277 – 331.

11. Захарова Н. А. Роль ЗСО ИРГО в изучении Сибири. История создания и научно – экспедиционная деятельность отдела в 1877 – 1912 гг. //Известия Омского государственного историко-краеведческого музея.№ 6.- Омск, 1998.-С. 284.

3 Образовательные центры Поволжья, Южного Урала, Западной Сибири и их роль в формировании интеллигенции Казахстана
3.1. Состав, положение учащихся учебных заведений

Вплоть до последней четверти Х1Х в. подготовка интеллигенции, как носителя, создателя духовной светской культуры, в Казахстане не велась. В Казахстане, по неполным данным, к середине второго десятилетия ХХ в. насчитывалось около 4,5 тысяч интеллигентов. Из них 73,3 % (3300) было занято в образовании и всего лишь 148 (3,3 %) - в производственной сфере [1].Нужно отметить, что в названных цифрах не учтены работники сферы управления, офицеры, общее количество которых не уступало численности учителей. Тем не менее, даже учитывая сказанное, интеллигенция в Казахстане составляла около одного процента от общероссийского количества. Примерно также обстояло дело в Средней Азии, не намного лучшей была ситуация и в Сибири.

До сих пор существуют различные мнения о том, кого в тот или иной период времени причислять к интеллигенции. Критериями выдвигаются уровень образования, род занятий и т. д., вплоть до нравственных качеств. Не вдаваясь в анализ проблемы, необходимо отметить, что в Х1Х в. в развитие общественной жизни, культуры народов России внесли вклад не только лица, посвятившие свой труд науке, литературе, журналистике, образованию и т.д., но и работники управленческой сферы. Достаточно вспомнить имена А. Левшина, В. Григорьева, В. Радлова, А. Алекторова и многих других.

В восточных регионах России и состав, и положение, и, в определенном отношении, роль интеллигенции была несколько иной, чем в Европейской части России. Прежде всего, в Сибири не было дворянства, и правительство не могло опираться на это сословие в проведении своей политики. Ситуацию можно было решать лишь с помощью чиновничества. Но оно могло пополняться в Сибири за счет приезжих, чуждых краю людей, не нашедших применения в Европейской части России вследствие низких деловых качеств или приезжавших для улучшения материальной обеспеченности своей жизни. Сибиряки впоследствии эту категорию чиновничества называли «навозной», вкладывая в понятие вполне определенный негативный смысл.

Генерал – губернаторы, губернаторы Сибири, Степного края постоянно сетуют на недостаток, низкие качества подчиненных[2]. Определенным способом решения проблемы было привлечение на службу политических ссыльных, начиная с декабристов. Например, в Казахстане по данным В. З. Галиева в разные годы находилось более 80 декабристов или лиц, тесно связанных с ними[3].Из них более 60 человек находилось на государственной службе, в том числе сосланные в край по приговору суда. Известно, что такая же ситуация была и в Сибири. К службе в государственных учреждениях привлекались сосланные петрашевцы, разночинцы – демократы 1860 – х гг., поляки – участники национально – освободительных восстаний, народники, социал-демократы и др.

Но удовлетворить растущую потребность в интеллигенции таким способом было невозможно. Поэтому в качестве учителей, чиновников, исследователей местного края и пр. зачастую выступали выпускники или даже не окончившие курс обучения в средних учебных заведениях. Так, например, выпускники Войскового казачьего училища в Омске предназначались не только для войсковой службы, но и для работы учителями в казачьих школах. В гимназиях Сибири ежегодный выпуск в первой половине Х1Х века составлял в среднем 2 – 10 человек из одного учебного заведения. Не закончившие обучение устраивались канцеляристами в различных ведомствах, учителями и т. д. Такие же возможности были доступны и учащимся духовных семинарий.

Следовательно, вопрос о формировании интеллигенции восточных регионов – это вопрос о состоянии средних учебных заведений в Сибири, нижнем Поволжье, на южном Урале. К тому же, они, за исключением кадетских корпусов, готовили учащихся для поступления в высшие учебные заведения. К середине Х1Х века на этой территории насчитывалось 5 гимназий /Астраханская, Оренбургская, Тобольская, Томская и Иркутская/, З духовных семинарии и два кадетских корпуса /Оренбургский и Омский/.

На окраинах страны, в связи с более демократическим составом населения по сравнению с Европейской частью России, социальный состав учащихся был также демократическим. Например, в Томской гимназии в 1857 г. дети дворян составляли лишь 16 % [4]. Среди учеников Омской учительской семинарии преобладали выходцы из непривилегированных сословий-крестьян, мещан, казаков и т.п. В 1881 г. из 89 учеников 30,3 % составляли дети крестьян и лишь 3,4 – дети дворян и чиновников. Почти половина семинаристов (около 40 человек) были «казеннокоштными» [5].

Изучение социального состава учащихся Сибири в целом свидетельствует, что 2/3 учеников были выходцами из бедных слоев населения. Несколько выше социальный статус, имущественное положение было у учащихся Поволжского, Южноуральского регионов. В учебные заведения Оренбурга, например, отдавали своих детей ханы, султаны, известные бии, больше здесь было дворянства, особенно в Поволжье. В 1864 г. в Астраханской гимназии дети дворян составляли 57,6 %, в Оренбургской – 83,3 [6]. Гимназии по своему назначению были учебными заведениями именно для детей дворян. В других типах школ непривилегированных сословий было значительно больше, а в духовных семинариях их не было вовсе.

Вырастая в среде, близкой к крестьянству, простому народу, учащиеся лучше знали его положение, нужды, а нередко и на себе испытывали различные унижения. Особенно это касалось тех, кто обучался на казенный счет. А таких было немало и всегда количество таких мест было значительно меньше числа желающих их занять.

На содержание «казеннокоштных» гимназистов, семинаристов, кадет отпускалась мизерная сумма, да и та расходовалась не полностью, так как начальство, иногда до самого высокого в конкретном учебном заведении, приворовывало. И, тем не менее, этим учащимся постоянно напоминали об их «плебейском» происхождении, о том, что они даром едят казенный хлеб. Их одевали в худшую форму по сравнению с «вольноприходящими». В Омском кадетском корпусе привилегированное положение сыновей дворян подчеркивалось во всем, вплоть до вооружения. И это разделение кадеты- демократы, например, Г.Н. Потанин, не забывали всю жизнь.

Регламентации подвергались все стороны жизни учащихся. В Омской учительской семинарии, состав которой в абсолютном большинстве был «плебейским», учащиеся, достигшие 15-25 лет, должны были в учебные дни избегать увеселений и развлечений. Посещение театра допускалось только с разрешения директора. Хорошо, что им почти за все изучаемое время был участник разночинно-демократического движения 1860-х гг., известный педагог Митрофан Алексеевич Водянников. Но в семинарии были и другие учителя, которые жестко требовали соблюдения правил. Ученикам «строжайше воспрещалось посещение маскарадов, клубов, трактиров и других подобных заведений». Проживающие на частных квартирах должны были отметить в хранящемся у них журнале, с какого времени и до какого они отлучаются и куда. Верность записи мог проверить пришедший с инспекционным визитом преподаватель.

Унижение человеческого достоинства вызывало протест, стремление добиться равенства, справедливости, связывалось иногда с положением в обществе в целом. Именно из непривилегированных учебных заведений вышло большинство тех, кто активно проявил себя на поприще служения обществу, родине.

Состав, настроения учащихся средних учебных заведений сказался и на ситуации в высших. Разночинцы с лишениями, с трудом добирались до ближайшего университета – Казанского. Общепризнанно, что с начала Х1Х в. он был самым «плебейским» - более богатые дворяне предпочитали направлять своих детей в столичные университеты. Когда открылся Томский университет, правительство, чтобы сбросить из центра наиболее демократическую часть студенчества, дало давно требуемое и ожидаемое разрешение поступать в него выпускникам духовных семинарий. В результате состав студентов стал подавляюще разночинским. В 1900-1907 гг. представители привилегированных слоев составляли в среднем 24,2 %. В Томском технологическом институте в 1901-1909гг. - 40,5 [7].

Казанский университет уже при учреждении должен был решать одну из задач – подготовку чиновников для Сибири, но в 20-е гг. Х1Х в. сибиряк в его стенах был «величайшей редкостью». Мало изменилось положение и в последующие годы. Например, из ближайшей к Европейской части России и одной из наиболее сильных в тот период Тобольской гимназии за 1816-1841 гг. во все вузы России поступило 10 человек. Положение начинает меняться в последующие годы: за 1842-1854 гг. – 37 человек, за 1855-1864 гг. – 46 [8]. Подавляющее количество сибиряков /до 63 %/ поступает в Казанский университет. Из восточного региона России наибольшее количество является уроженцами Западной Сибири.

Уроженцы Сибири, Казахстана учились и в других учебных заведениях Казани. В Духовную академию ежегодно поступают по четыре выпускника от каждой духовной семинарии, т.е. от Западной Сибири - по 4, а с 1850-х гг. – по 8 человек. Следовательно, одновременно в академии находилось от 16 до 32 уроженцев Западной Сибири. В первой Казанской гимназии учились вследствие преподавания там восточных языков стипедиаты Уральского и Сибирского казачьих войск. Известно, что выпускником ее был Н.Ф. Костылецкий.

Естественно, в КДА казахов не было. Единицы их в виде исключения до 1870-х гг. поступали в Казанский университет. Лишь по Уставу 1863 г. мусульманам было дано право поступать в университеты. С 1870-х гг. по 1917 г. в Казанском университете училось 25 казахов. Однако эти данные нуждаются в уточнении, поскольку есть сведения о том, что лишь в 1896 г. в университете училось более 9 человек, а земляческий кружок студентов – казахов в Казани насчитывал более 17 студентов. Студенты – казахи были также и в ветеринарном институте, видимо, в медресе Казани. Вопрос этот требует еще своего особого внимательного рассмотрения.
3.2 Подготовка интеллигенции в учебных заведениях Оренбурга, Омска

В Оренбургской гимназии с 1868 по 1892 гг. училось 52 казахских стипендиата, но аттестат об окончании получило всего 10 человек. Остальные отсеивались в процессе обучения, поскольку классическая гимназия требовала большой предварительной подготовки, в том числе и по языкам. Из выпускников гимназии следует особо отметить Сейтмухамета Суюнжалиева и Ахмеда Беремжанова (закончил с серебряной медалью), проявивших себя в дальнейшем в духовном развитии Казахстана.

Потребности индустриального развития потребовали развивать не только «классическое», дававшее преимущественно гуманитарное образование, но и «реальное», преимущественно техническое. В Оренбурге только лишь в 1893 г. открылось реальное училище. Программа обучения в училище была рассчитана на 7 лет, соответственно, по 1 году с первого по седьмой классы. Учебный год длился с 15 августа по 10 июня и состоял из 4 учебных четвертей. По окончании учебного года проводились экзамены, по результатам которых педагогическая комиссия решала дальнейшую судьбу учеников.

При училище попутно с обычными классами функционировал "приготовительный" класс, специализировавшийся на подготовке своих учеников для поступления в учебное заведение. Как правило, в этот класс зачислялись те, кто не был уверен или не обладал достаточной подготовкой для поступления и учебы в училище. Причем, на замещение мест в приготовительный класс объявлялся экзаменационный конкурс.

Первая земская стипендия в 1895-1896 гг. была предоставлена Сейдалину Зулкарнайю — сыну бывшего судьи Иргизского уезда. С 1897 года среди учеников училища упоминается Аркабаев Султангалий. Сведений о других казахах, поступивших в училище, нет. С 1898 г. зачислены Нурмухамедов Садагирей, Нурмухамедов Н. и Турушев Уразал. В 1905 г. - Сергалиев Туленды. С 1894 по 1917 год полный курс образования (с учетом 6 стипендиальных мест) могли получить 23-24 человека[9].

Большее влияние на развитие образования в Западном и Северо-Западном Казахстане оказало открытое в 1825 г. Оренбургское Неплюевское войсковое училище. В 1844 г. оно было преобразовано в кадетский корпус, а в 1866 г. – в военную гимназию. При училище и корпусе существовало Азиатское отделение, где учились дети казахских султанов, биев, старшин. Неспокойная политическая ситуация конца 1850 – середины 1860-х гг. привела к тому что в военную гимназию перестали принимать детей казахов и простых казаков. Войсковое училище, кадетский корпус, Азиатское отделение давали лучшее по тому времени образование, доступное заметному числу жителей окраин. Программа кадетского корпуса и Азиатского отделения при нем была приравнена к гимназической программе. В училище, корпус принималось ежегодно около 200 детей. Значительная часть влиятельных деятелей Оренбургских административных органов вышла из стен названного учебного заведения.

За 1825-1866 гг. эти учебные заведения окончило 37 казахов, хотя в них ежегодно было 50 «казеннокоштных» мест для этой категории учащихся [10], то есть за эти годы в идеальном варианте могло бы быть выпущено около 320 человек. Расхождение идеального и реального было вызвано, видимо, тем, что вакансии не заполнялись из-за отсутствия желающих обучаться. Происходил отсев, как по неуспеваемости, так и по состоянию здоровья, семейным обстоятельствам. Около 57 % выпускников составляли дети султанов, остальные – биев, старшин. Из этого факта можно делать ряд выводов: стремление правительства России привлечь на свою сторону влиятельнейшее в степи сословие, распространить и упрочить свое влияние, усилить русификаторство и пр.

Курс обучения включал татарский, арабский и персидский языки, русский язык, историю, географию, математику и физику. Обучение продолжалось 6 лет. Директором училища в 1825-1843 гг. был Григорий Федорович Генс, председатель Оренбургской Пограничной комиссии, активно интересовавшийся историей, этнографией казахов. Восточные языки преподавали выпускник Казанского университета, ученик М. Казембека, просветитель С. Кукляшев и М. Бекчурин, известный своими работами в языкознании. Значительное содействие открытию отделения оказал султан-правитель Ахмет Джантюрин. Первые выпускники отделения – Кучук-Гали Шигаев, Ходжа Кубблсу Караулов также активно пропагандировали пользу обучения в училище.

Значительная часть выпускников отделения проявила себя в развитии культуры региона. Тяуки Мухамед-Гали (1809-1894), окончил училище в 1831 г., 20 лет был султаном-правителем в Младшем жузе (1847-1867), сотрудничал с Казанским музеем древностей и этнографии, был корреспондентом «Вольного экономического общества», опубликовал работу о хозяйстве казахов в Зауральском крае. Он направил в училище и своего сына Шангирея.

Выпускник 1832 года Бабаджанов М.-С. стал членом-сотрудником ИРГО (1861), награжден обществом серебряной медалью за предоставленные статьи и этнографические экспонаты (1863), действительный член Оренбургского отделения ИРГО, открытого в 1868 г.;

Джантюрин С.А. – собиратель казахских песен ХУ111-Х1Х вв., материалов устного народного творчества, опубликованных в 1875 г. в «Записках Оренбургского отделения ИРГО», действительный член этого общества, постоянный корреспондент Управления Российского коннозаводства, автор ряда публикаций;

Сейдалин А., выпускник 1855 г., султан-правитель в Младшем жузе, уездный судья в Тургайской области (с 1869 г.);

Выпускник того же года, Сейдалин Т. стал членом комиссии по проведению в жизнь административной реформы 1868 г. Он принял участие в проведении переписи в волостях Кустанайского уезда, был членом комиссии по улучшению быта казахов в ново линейном укреплении. В составе казахской депутации (переводчик) побывал в Петербурге. Был начальником Актюбинского уезда Тургайской области (1892-1893), автор ряда публикаций, диссертации (известна, по крайней мере, часть ее) на соискание ученой степени кандидата права. Кадетский корпус окончили и другие общественные деятели.

В 1850 г. в Оренбурге открылась школа для казахских детей при Оренбургской Пограничной комиссии на 30 учащихся. Цели школы – распространение среди казахов грамотности и русского языка, подготовка письмоводителей и других чиновников для административных учреждений в Казахстане. В учебное заведение принимались дети тех родителей – казахов, которые оказали услуги правительству или были известны особой к нему преданностью[11]. Возраст поступавших определялся в 8-12 лет, время обучения – 6-7 лет. Ученики изучали русский язык, чистописание, ислам, татарский язык, арифметику и правила работы на счетах, составление деловых бумаг на русском языке.

Помимо собственно обучения, мальчики занимались гимнастикой, приучались к правилам гигиены по европейским меркам, осваивали оспопрививание, имели медицинский надзор и уход, обучались навыкам ухода за скотом, ветеринарии и т.д.

Учителями татарского языка по «Положению о школе…» должны были быть преподаватели кадетского корпуса или другие выпускники Казанского университета. Таким учителями стали С. Кукляшев и М. Бекчурин. С.Кукляшев исполнял также должность надзирателя, которому вменялось в обязанность «ближайшее заведование школою и надзор за воспитанниками».

Казахская школа просуществовала недолго и дала образование небольшому числу казахов, но из этой школы вышел И. Алтынсарин. В ней сформировались основы его мировоззрения, идеалы общественной деятельности. На формирование Алтынсарина-просветителя оказали влияние, помимо названных учителей, В.В. Григорьев, Н.И. Ильминский, В. Катаринский. О деятельности и заслугах этих лиц в деле изучения казахского народа речь пойдет позже.

В 1875 г. из состава Казанского учебного округа были вычленены Оренбургский и Сибирский. В Оренбургском учебном округе В. Катаринский стал инспектором «инородческих» школ. В 1879 г. Алтынсарин был назначен инспектором школ Тургайской области. Благодаря его инициативе, энергии в области было поставлено светское начальное образование, положено начало женскому, ремесленному образованию, открыта учительская школа в Троицке (вскоре переведена в Оренбург).

Первым учебным заведением в Омске была Азиатская школа. Открытая в 1789 г., она готовила переводчиков татарского языка для сношения с казахами Среднего жуза, Средней Азии. На 25 учеников из детей казаков был один учитель-переводчик татарского языка. Изучались русская грамота, арифметика, турецкий, арабский, персидский языки, позже – маньчжурский и калмыцкий. С начала Х1Х в. в школе получили право заниматься и вольноприходящие ученики, исповедовавшие ислам.

В 1929 г. был открыт класс топографов, а в 1835 г. после слияния школы с училищем был образован особый класс – восточных языков, состоявший из трех отделений: топографов (15 чел.), переводчиков монгольского (5) и татарского (10 чел.) языков. Общими учебными предметами для всех отделений были: Закон Божий, русский, татарский, арабский, персидский языки, арифметика, история, география и статистика. После образования кадетского корпуса учащиеся восточного класса были переведены как особое отделение в батальон военных кантонистов.

Азиатскую школу окончило немало известных в регионе лиц: Старков, один из лучших преподавателей кадетского корпуса, великолепно знавший топографию Казахстана, опубликовавший основы своего учебного курса, Чингис Валиханов и др.

В Омске начало более высокому образованию, чем элементарное было положено открытием в 1813 г казачьего войскового училища, которое должно было готовить офицеров. За короткий срок до 1819 г. число учащихся в нем выросло от 30 до 300, а программа обучения приблизилась к средне образовательной. Но пестрота подготовки выпускников, программы их обучения была чрезвычайной. В ней готовили офицеров кавалерии, артиллерии, учителей для казачьих школ, писарей, чертежников, топографов. Из нее выходили переводчики и толмачи, ветеринары, шорники, столяры, переплетчики, маляры и пр. С 1822 г. училище стало выпускать лишь офицеров. По новому положению и уставу 1826 г. был установлен семилетний срок обучения, увеличено до 3250 количество учащихся, не сдавшие выпускной экзамен направлялись в части урядниками. С 1826 по 1845 г. училище окончили 669 человек из 944 учившихся, из них 111 офицерами.

В училище принимались все желающие, в основном, дети казаков. С 1832 г. стали принимать детей дворян и чиновников. Положение изменилось с преобразованием училища в кадетский корпус. По положению на 120 мест должны были поступать преимущественно дети дворян и чиновников. Но по малочисленности их среди казачества в корпусе было не более 60 кадетов. Для преодоления ситуации корпус был поделен на 2 части: роту и эскадрон. В роте были дети дворян, чиновников, а в эскадрон разрешили набирать сыновей казачьих офицеров. Всего принималось 240 человек, в том числе 20 «своекоштных». С 1853 г. стали принимать детей казахской знати.

В 1866 г. кадетский корпус был преобразован в военную гимназию с ликвидацией деления на роту и эскадрон, в 1882 г. – вновь в кадетский корпус, в 1913 г. – в 1-ю Сибирскую гимназию военного ведомства. Учебный процесс, продолжавшийся 6-7 лет, велся по типовым программам военных учебных заведений. В военной гимназии изучались Закон Божий и учение Магомета (соответственно для христиан и мусульман), русский, французский, немецкий языки (для казахов – татарский), математика и геодезия, чистописание, рисование и черчение. Среди специальных дисциплин были основы артиллерии, полевая фортификация, начальная военная тактика, военное судопроизводство и правила деловой переписки. В кадетском корпусе за счет дифференциации и меньшего количества военных дисциплин изучались словесность и история.

Преподавателями в училище были, за некоторыми исключениями (Кучковский, Старков, Костылецкий) малоподготовленные учителя. В период преобразования училища в кадетский корпус инспектор классов И.В. Ждан-Пушкин, человек широко образованный, придерживавшийся прогрессивных взглядов, оставил перечисленных и сумел привлечь новых учителей. По постановке учебного процесса корпус стал одним из лучших учебных заведений региона. Среди преподавателей были товарищ Н.Г. Чернышевского В.П.Лобадовский, Г.В. Гонсевский, К.К. Гутковский, известный педагог, автор нескольких книг К.В. Ельницкий, путешественники и исследователи М.В. Певцов и И.Я. Словцов, Г.Е. Катанаев и др.

Училище, кадетский корпус окончили такие известные лица как Н.Ф. Костылецкий, Чокан Валиханов, Г.Н. Потанин, публицист Н.Ф. Анненский, Г.Е. Катанаев, статистик, исследователь истории Сибирского казачьего войска Ф.Н.Усов, ученый И.Н. Шухов. Учебное заведение воспитало и революционеров В.В. и Н.В. Куйбышевых, и лидера неудавшегося военного переворота 1917 г. в России Л.Г. Корнилова.

С 1846 по 1912 год учебное заведение окончили казахи: Чокан Валиханов(1853 г.), султан Булатов(1859), Айтуваров(1865), султан Валиханов(1866), Халил Ускембаев(1867), Магомет Валиханов(1868), Багдат Ша – Магомет Аблайханов(1898) и, судя по имени, фамилии, татарин Габдулла Тохтамышев(1908) [12]. В литературе имеется упоминание о том, что выпускников было больше, но документы пока не подтверждают это.

С преобразованием корпуса в военную гимназию, не разрешалось принимать в нее детей казахов. Это ограничивало и без того скудные возможности получения среднего образования казахами. В 1876 г. директор гимназии обращается с ходатайством: «в видах большого развития в киргизской степи верноподданнической преданности к России и привязанности к ее цивилизации, полагаюсь не лишним доставить средства для общего образования и сыновьям почетнейших киргиз...»[13]. Как видно из перечисления выпускников, ходатайство не имело положительных последствий.

Генерал-губернатор Западной Сибири Дюгамель, 8 ноября 1863 года обратился к министру народного просвещения с ходатайством об учреждении в г. Омске школы для казахских детей и просил утвердить «Положение» и штат школы, проекты которых были составлены по типу штата и «Положения» казахской школы при Оренбургской пограничной комиссии. В обоснование просьбы он ссылался на то, что его предшественник еще в 1857 году делал представление в Министерство народного просвещения об учреждении казахской школы в г. Омске для «образования должностных лиц среди ордынцев». В проекте «Положения» говорилось: «Главная цель учреждения состоит в приготовлении способных людей к занятию в областях сибирских киргизов и семипалатинской должностей султанских письмоводителей при волостных управлениях и других должностей, в которые исключительно назначаются киргизы».

Ученый комитет Министерства народного просвещения 11 февраля 1864 года одобрил проект «Положения» с некоторыми изменениями согласно замечаниям профессора Петербургского университета Березина. Государственный совет своим общим собранием 4 октября 1865 года принял решение об учреждении в г. Омске, при областном правлении сибирских казахов, школы для обучения детей казахского населения. «Положение» и штат школы вводились на три года в порядке опыта, лишь затем они могли окончательно утверждаться. Решение совета было утверждено указом царя 25 октября 1865 года. Вскоре была открыта и сама школа.

Комиссия по выработке проекта положения об управлении в казахских степях в своей объяснительной записке (1867 год) указывала на крайнюю отсталость постановки народного образования в области сибирских казахов. «Еще в двадцатых годах, при устройстве управления сибирскими киргизами, - говорилось в объяснительной записке, - определенно было, по мере движения вглубь степи, по мере устройства приказов, открывать там школы для киргизов, на что была ассигнована некоторая сумма по 500 руб. асс. (142 руб. 85 коп. сер.) на каждый приказ. Но мера эта так и осталась на бумаге, вероятно, по крайней недостаточности суммы; а все дело ограничилось до сих пор устройством одной центральной школы для киргизов в г. Омске».

Омская киргизская школа была учреждена на 20 казеннокоштных учеников: 10 вакансий для области сибирских казахов и 10 для Семипалатинской области. Устанавливалось, что кроме казеннокоштных могут приниматься и своекоштные с платой 75 руб. в год и вольноприходящие с платой 5 руб. на учебные пособия. В учебный план школы входили: русский и казахский языки, чистописание, география, арифметика, магометанское вероучение и делопроизводство на русском языке [14].

В школу принимались дети от 8 до 14 лет; срок обучения — 6-7 лет в зависимости от успеваемости учащихся. На содержание школы отпускалось 3 500 рублей в год. Кроме того, для казахских детей было установлено несколько вакансий в Омской военной гимназии (бывшем Сибирском кадетском корпусе).

В 1872 г. в Омске открылась учительская семинария, готовившая учителей для начальных школ. Принимались в нее лица с образованием не ниже училищного. В семинарии обучались в основном уроженцы Омска, Тобольской губернии, но приезжали и из Акмолинска, Семипалатинской области. Изучались такие предметы как Закон Божий, педагогика, русский язык и словесность, арифметика и геометрия, физика и география, история, чистописание и черчение. Занимались семинаристы пением, ремеслом, гимнастикой, садоводством и огородничеством. Педагогическую практику проходили в созданной при семинарии школе.

По постановлению Госсовета 1864 г. в семинариях могли обучаться только лица христианского вероисповедания. Но в Омске делалось исключение – в семинарии учились казахи. Так в 1900 г был удостоен учительского звания Алягинов Ахмет-Гали. В 1914 г. в ней учились Ныгымет Нурмаков, Ахмет Баржаксин, Магжан Жумабаев, Турганбек Байлин, Сакен Сейфуллин. В документах выпускников – казахов обозначалось: «с правом преподавания в киргизской школе». В год открытия в нее было принято 19 человек (всего предполагалось иметь 60 приходящих учеников). Но с постройкой собственного здания количество учащихся увеличилось. В 1881 г. их было 89 человек. За первые десять лет существования семинарию закончили 142 человека, а к 1920 г. – более тысячи. Семинария внесла вклад в повышение культурного уровня своих воспитанников, а через них – и в большую массу народа.

Семинарию, помимо названных деятелей общественного движения в Казахстане, окончили краевед Ф.К. Злобин, писатель С.С. Ужгин. В 1896 г. был выпущен из семинарии Александр Никитич Седельников, ставший в ней преподавателем, а с осени 1917 г. – директором учебного заведения. Он издал первый в России учебник родиноведения для школ «Акмолинская область», подготовил такие же учебники еще по нескольким областям и губерниям. Седельников совершил, являясь членом ЗСОИРГО, а затем и первым выборным его председателем, 17 экспедиций в основном на Южный Алтай и в Казахстан. За работу «Озеро Зайсан» он был удостоен золотой медали ИРГО (1912 г.).

На рубеже веков появляются средние учебные заведения и в Казахстане. Но это не является предметом нашего рассмотрения.
3.3 Формирование демократических взглядов в среде учащих средних учебных заведений

Началом формирования идеологии разночинцев-демократов являлся период обучения в средних учебных заведениях. Гимназисты, семинаристы, кадеты вырастали и жили среди низов населения, видели их положение, нужды, заботы. Свои впечатления, заботы и тревоги они несли в учебные заведения. В исходной среде ребята могли наблюдать самые неприглядные проявления российской действительности: то товарищ не пришел играть, т.к. «сегодня тятьку сквозь строй гоняли», то наблюдали экзекуцию солдат на площади в Томске, то истязание розгами древнего старика и т.п. Тяжелое впечатление производили эти сцены на ребячьи души: «уткнувшись в подушки, я рыдал и терзался своею мягкою детской душой» [15]. Ребята и рады были бы избежать этих сцен, но не натыкаться на них было невозможно – такова была система управления, особенно в краю ссылки и каторги.

Нужда, страдания, насилие с раннего детства западали в душу, формировали вначале еще бессознательное неприятие их, пробуждали сочувствие к униженным и оскорбленным. Об этом писали очень ярко Наумов, Шашков, Ядринцев и др.

Нужды крестьянства, самого многочисленного слоя населения России, состояние которого определяло облик страны, особенно были известны и понятны сельскому духовенству. Надежды лидеров разночинной демократии на то, что оно встанет на защиту крестьянства, не оправдались. В то же время, Огарев вычленяет «не попавшее в рясу духовенство», тех воспитанников духовных семинарий и академий, которые не пошли по стопам своих отцов. Этой молодежью, воспринявшей передовые знания, Россия уходит от дворянства и буржуазии к бессословной общественной собственности. И эта идея, по большому счету, в конечном итоге оказалась утопической. Реальным было то, что в общественном движении разночинцы из духовенства составляли значительную часть.

Первое, что испытывали дети, попадая в учебные заведения, было унижение их достоинства. И начиналось оно с элементарного – с полуголодного существования. В гимназиях на содержание пансионера отпускалось 25,5 копеек в день. Пища была однообразной в течение ряда лет. Большим счастьем был пронесенный тайком в спальню кусок черного хлеба, который можно было съесть на сон грядущий. Пансионеры спали все в одной комнате. Обычно в ней царили беспорядок, грязь и холод. Постельное белье, одежда пансионеров оставляли желать лучшего как по количеству, так и по качеству. Неудивительно, что на пришедшего в первый раз в гимназию Ядринцева, одетого чисто и аккуратно и стремившегося всю жизнь поддерживать этот стиль, смотрели как на белую ворону.

Положение семинаристов, судя по официальным данным, было приемлемым. На одного учащегося в год приходилось 64 кг. мяса, 272 кг. муки и т.д. Всего же на обеспечение «казеннокоштного» семинариста тратилось 57,14 руб. в год, т.е. по 16 коп. в день [16]. Но это благополучие кажущееся.

Прежде всего, как могло обеспечиваться нормальное содержание, если расход на семинариста был ниже, чем на гимназиста? А ситуации в гимназии мы уже касались. Во-вторых, из средств на содержание семинаристов деньги расходовались на содержание здания, библиотеки, отправку выпускников в академию и пр. В-третьих, иногда руководство семинарии приворовывало и почти всегда экономило, так как за экономию награждали. Выпускник семинарии М.В. Загоскин отмечал, что суммы на содержание хватало на то, «чтобы человек не умер с голоду и холоду, не будучи, однако, никогда сытым и одетым» [17]. Протест против полуголодного существования, воровства, некачественной пищи был первой формой протеста, как в средних учебных заведениях, так и в высших.

Регламентация в средних учебных заведениях, особенно до 1860-х гг., была казарменной. Для кадетского корпуса это было само собой разумеющимся. Но и в пансионах гимназий все делалось по звонку. Покинуть здание гимназии, а тем более семинарии, можно было лишь назвав знакомого, к которому идешь и записавшись в специальный журнал.

Малейший проступок ученика вызывал такие бесчеловечные наказания, как стояние коленями на горохе, оставление без обеда, без тюфяка для сна, заключение в темный сырой карцер. В духовных семинариях прибавлялось еще понижение в составлявшихся по полугодиям «разрядных списках». На основании их определялась судьба семинариста, как во время учебы, так и после окончания ее. Оказавшиеся в конце списка 3-4 ученика в конце года исключались. Направление для учения за казенный счет в духовные академии, на должности в лучшие приходы также определялось по этим же спискам.

В дореформенный период учителя повсеместно обращались к ученикам на «ты», добавляя такие эпитеты, как «болван», «скотина», «мерзавец» и пр., считали унизительным подать ученику руку и т. д. Особенно униженными были пансионеры, «казеннокоштные». «Все это были, конечно, бедняки, и инспектор считал очень деликатным напомнить им при всяком удобном случае, что они даром едят казенный хлеб.…Вообще с живущих в пансионе инспектор взыскивал гораздо строже…» [18].

Преобразование в 1846 г. Омского войскового училища преследовало цель укрепить социальные основы воинских формирований в Сибири. Созданная из детей дворян, армейских офицеров рота была размещена на верхнем этаже, а эскадрон, в котором были дети казаков и казахов,- на нижнем. Различие подчеркивалось во многом: разная форма, разное оружие, разный курс обучения. Более того, вверху, где размещалась рота, «вдруг заговорили о дворянском происхождении и его врожденном качестве-благородстве, поэтому стали смотреть на низ как на чернь» [19].

Показательно, что о подобных ощущениях Потанин пишет через 7 лет после окончания корпуса, т.е. они запали ему в душу. Примечательно и другое. В воспоминаниях более поздних лет он отмечает, что сложившаяся обстановка порождала у кадет из эскадрона чувство казачьего патриотизма. Но в 1859 г. Потанин, прежде всего, отмечает ощущение социального неравенства. И последнее. Внедренное неравенство действовало на разобщение учащихся, между ними рождается соперничество и неприязнь, как была она между казачьими и пехотными офицерами. Но подавить чувство собственного достоинства такое воспитание не смогло у большинства казаков, да и сословной спеси у ряда воспитанников роты также не пробудилось. Об этом свидетельствуют факты дружбы между кадетами обоих подразделений корпуса и выпускников их.

Наиболее вопиющим оскорблением личности учеников были повсеместные физические наказания. Физическая расправа, в том числе и кулачная, применялась повсеместно и в широких масштабах. На учителя Омского кадетского корпуса В.П. Лободовского, который сумел обходится в учебном процессе без розог, ездили смотреть как на диковинку. И это неудивительно, поскольку даже в период общественного подъема 1860-х гг. инспектор Тобольской гимназии Доброхотов для лучшего воспитания предлагал «уважение в воспитаннике человеческого достоинства» и…розги. Совет гимназии не принял рекомендаций лица, ответственного за воспитание, но обсуждение состоялось, и у инспектора нашлись единомышленники.

В духовных семинариях порка до 1850-х гг. была своеобразным общественным зрелищем, на которое приглашались начальствующие лица города. Экзекуция в Иркутской семинарии проводилась во дворе при распахнутых настежь воротах. При этом еще и звонил набат семинарский колокол, собирая всех на такое событие. Позже подобного издевательства уже не было, но ректор и некоторые учителя нередко били семинаристов как солдат. Такая практика была настолько распространена, что к ней прибегали, что особенно удручает, и неплохие в других отношениях учителя. Об этом повествуют выпускники и семинарий, и гимназий, и кадетских корпусов.

Подобные педагогические приемы коверкали психику учеников, воспитывали приниженных, забитых людей. Страх был господствующим психологическим фоном. Но у некоторых наиболее отчаявшихся воспитанников он вызывал противодействие, часто такое же дикое, как и приемы воспитания. Известны случаи побоев учителей – драчунов их достойными учениками, отказов выполнить унизительные требования, вплоть до увольнения из гимназии. Кадеты в Омске выливали разбавленное молоко в знак протеста, вели длительные «войны» с заносчивыми ротными кадетами и т.п. Стремление отстоять свое человеческое достоинство жило постоянно, но нужны были дополнительные условия, чтобы осознать, что дело не в своих же товарищах или в отдельных учителях- драчунах, воришках-экономах, а в социально-политической системе.

Действительность давала мало примеров гуманистических отношений, справедливости, равенства. Больше возможностей предоставляла наука, знание. Безусловно, и уровень научности, и объем знаний, и методика обучения в дореформенной школе находились на средневековом уровне. Господствовал репродукционный метод обучения, зубрежка, бессмысленное воспроизведение заданного урока. Уровень подготовки преподавателей, научности учебных занятий был далек от желаемого, от достижений человечества.

Даже в Омском кадетском корпусе, стоявшем по качеству учителей на первом месте в Сибири, жизненные ориентации воспитателей были далеко не передовыми. Один из них учил в качестве средства жизненных успехов весело и открыто смотреть в глаза начальству, другой верил, что если он распространит листок с молитвой, якобы упавший с неба в Иерусалиме, среди 70 человек, то попадет в рай. В Тобольской гимназии преподаватель математики не понимал, как выводятся некоторые из формул. Учителя истории и географии требовали знания лишь имен, дат и в соответствии с этим строили преподавание своих предметов.

В Томской гимназии учителя большую часть учебного времени проводили в сторожке, угощаясь купленной водкой и едой со стола гимназистов-пансионеров. Если же сигнал гимназиста, выставленного для охраны, сообщал о приближении инспектора и заставлял идти в классы, то преподавание ограничивалось проверкой вызубренных параграфов, рассказами анекдотов из своей жизни и т.п. Для того, чтобы ученики сдали экзамен комиссии некоторые преподаватели вступали с ними буквально в сговор, всячески подсказывая на экзамене и используя для этого части своей одежды, руки, пальцы и пр. Сдача экзамена подобным образом предварительно репетировалась. «…Ни один воспитанник, кончивший курс Томской гимназии в те времена (конец 1850-х гг.-авт.), не имел никакого понятия о правописании, о составлении речи, о знаках препинания и т.п.»,- писал Н.И. Наумов [20].

Ученики духовных семинарий вынуждены были зубрить «буква в букву» различные схоластические «истины» по древним учебникам. Введение во второй половине 1840-х гг. сельского хозяйства и медицины (разумеется, элементарных основ этих знаний), их полезность для действительной жизни («реализм»), наглядность преподавания чрезвычайно увлекли воспитанников и встревожили преподавателей «божественных наук». Ретрограды вскоре добились изгнания новых дисциплин.

Перечисленные свойства и качества учителей были характерными для всей дореформенной школе. Это были учителя «старого типа». Эпоха реформ несколько изменила ситуацию в России, в том числе и в Сибири. Отметать с порога новое стало невозможно. Появляются новые учителя, утверждается методика развивающего обучения, существенно был потеснен кулачный воспитательный процесс. В Омском кадетском корпусе, например, к кадетам, в том числе казакам, стали обращаться на «вы». Но старое не ушло всюду полностью и навсегда. В 1858 г. в том же корпусе, по свидетельству В.П. Лободовского, лишь 2-3 учителя держались на уровне развития педагогической науки, интересовались литературой, общественными вопросами. Известно, что Лободовский обладал повышенными амбициями, а потому можно и не согласиться с цифрой учителей «нового типа». Но то, что они не преобладали – несомненно.

Ряд исследователей подобную характеристику состояния средней школы в регионе не приемлет как одностороннюю, тенденциозную. Действительно, многие воспоминания являются публицистическим материалом и выполняли определенные общественные задачи при их публикации. Авторам воспоминаний важно было показать, как формировалась атмосфера неприятия действительности, стремление к протесту, к переустройству ее. Они не ставили задачу в деталях отметить то, что содействовало в школе их развитию. И это нужно учитывать и дополнять. Благо, что в тех же воспоминаниях имеется материал положительного влияния.

Прежде всего, необходимо отметить, что при всей поверхностности, школа знакомила с началами, по крайней мере, ряда отраслей знаний. А программа обучения была достаточно обширной. В духовных семинариях изучались специальные дисциплины: православное исповедание веры, священное писание, герменевтика, библейская история догматическое богословие, история христианской церкви, учение о церковных древностях, учение о вероисповеданиях, миссионерское и противораскольническое дело. Велась серьезная языковая подготовка (латинский, еврейский, греческий, французский, немецкий, русский языки). Преподавались гражданская история, риторика, алгебра, черчение, естественная история и сельское хозяйство, патристика, логика, психология, физика, медицина и др.

Программа кадетского корпуса и Азиатского отделения при нем была приравнена к гимназической. Курс обучения включал русский, татарский, арабский и персидский языки, историю, словесность, географию, математику, физику. В Азиатской школе в Омске, до ее слияния с кадетским корпусом, изучались Закон Божий или ислам, русский, татарский, арабский и персидский языки, арифметика, история, география и статистика. Основная часть учебного времени отводилась на специальные дисциплины.

В середине 1860-х гг. учебные программы кадетских корпусов, преобразованных в военные гимназии, были унифицированы. Ученики должны были знать Закон Божий или Учение Магомета, русский, французский, немецкий языки (казахи - татарский), математику и геодезию, чистописание, рисование и черчение. Среди специальных дисциплин были основы артиллерии, полевая фортификация, начальная военная тактика, военное судопроизводство и правила деловой переписки. По сравнению с программой кадетского корпуса были исключены словесность и история, т.е. те дисциплины, которые давали основу мировоззрения.

Обширность программ обучения, рутинные методы, плохие материальные условия и т.д. обуславливали громадный процент выбывших. К тому же, официальные догмы, преподаваемые в гимназии, были для учеников, как отмечал Ядринцев, пустым звуком. К такому же выводу вынужден был придти и представитель официальных властей – ректор Казанской духовной академии. Подводя итоги приемным экзаменам в 1858 г., он отчитывает правления подведомственных духовных семинарий в том, что в «предметах веры обнаруживается холодность…» [21]. Нередко слабые знания показывали выпускники гимназий на вступительных экзаменах в Казанский университет. Лишь потребность региона в грамотных специалистах заставляла зачислять двоечников в студенты [22].

На формирование положительного просветительского идеала учеников решающее значение оказывали два переплетавшихся фактора. Какими бы схоластическими ни были науки даже в духовных семинариях, но и они заставляли «ворочать мозги» над вопросами физики, логики, психологии. Учебные сочинения по различным наукам развивали мышление, заставляли ставить вопросы, на которые официальные учебники, пособия не давали ответы. Возникает потребность в дополнительном чтении. Об этом пишут в воспоминаниях все, обучавшиеся в разных типах учебных заведений.

В развитии этой страсти прослеживается два качественно различных этапа: чтение хорошей, интересной и занимательной литературы, воспитывавшей гуманистические идеалы; обращение к легальной и нелегальной литературе, поднимавшей современные проблемы общественно – политической жизни.

Для Г. Потанина приобщение к чтению началось в раннем возрасте с детских журналов, с «Робинзона Крузо». Обращение при посредстве преподавателя словесности Н.Ф. Костылецкого к Гоголю пробудило симпатии к демократическим чертам казачьей жизни . Кадеты – казаки начали переносить гоголевские типы в свою жизнь, усматривать в кичившихся кадетах – дворянах отрицательные гоголевские типы. Белинский, «Современник» Н.Г. Чернышевского как бы завершают процесс обращения к злободневной социальной проблематике. В других учебных заведениях, у других учеников этот процесс проходил сложнее. Тем не менее, в основных своих чертах он сходен, а иногда совпадают и мелочи, например, у С.Шашкова.

Более благоприятные условия для приобщения к общественно-литературной жизни были в тех учебных заведениях, где работали немногочисленные учителя-просветители. Учителей этого «нового» типа отличало, прежде всего, отношение к ученикам как к младшим товарищам, стремление развить в них чувство человеческого достоинства. Уже обращение к ученикам и обслуживающему персоналу на «вы» производило глубокое впечатление. Это обращение, как вспоминает Кущевский, показалось настолько «милым и оригинальным», что надолго изгнало из употребления сердечное «ты» между гимназистами.

Учителя нового типа начинают борьбу против розог, выглядят подтянуто, аккуратно, демонстрируя тем самым самоуважение и уважение к ученикам. Учебный процесс даже по достаточно формализованным дисциплинам они стараются вести осмысленно, ориентируясь не на развитие памяти, а на осмысление материала. Это были поклонники К.Д. Ушинского и его метода обучения.

Но еще большую роль сыграли такие просветители (а именно так их называли ученики) в приобщении учащихся к чтению и, прежде всего, к чтению серьезной литературы, поднимавшей насущные проблемы развития общества. Немного было таких учителей, их можно назвать поименно. Это Н.Ф. Костылецкий, Гонсевский, В.П. Лобадовский, Д.Л. Кузнецов, М.В. Загоскин и некоторые другие. Нелегко сложилась их жизнь. Им пришлось пережить непонимание и вражду большинства коллег, притеснения и преследования разного рода, прежде всего, школьного, начальства. Некоторые, особенно в годы наступления реакции, не выдержали испытаний. Но большинство, бедствуя, сохранили свои позиции, обеспечили и благодарную память своих учеников, и последующее развитие образования.

Возникший интерес к литературе побуждал учащихся знакомить с ней своих товарищей, а затем – создавать запасы книг, обмениваться ими, открывать библиотеки или участвовать в их создании. С появлением в Томской гимназии Д.Л. Кузнецова к чтению прогрессивной литературы потянулись не только единицы. Поскольку для всех желающих книг и журналов у Кузнецова не хватало, то по его предложению в январе 1862 г. гимназисты вскладчину выписали несколько газет и журналов и создали читальную комнату. Почетное место среди журналов занимал «Современник».

Влияние времени сказалось и в духовных семинариях. Если в предшествующие годы инспектора наподобие средневековых инквизиторов жгли светские книги, то в начале 1860-х гг. светская периодика стала поступать в школьные библиотеки. Но и это уже не удовлетворяло семинаристов. Они на свои средства стали выписывать книги и журналы, создав свою библиотеку [23]. Потрясающая бедность семинаристов является порукой тому, что выписывались не официозные издания, наподобие имевшихся уже в школьной библиотеке, а передовые и, прежде всего «Современник», который семинаристы тайком почитывают с 1856 г.

То, что подцензурная периодическая печать эзоповским языком, сложным для восприятия, осмысления молодыми людьми, не могла поднимать на своих страницах, открыто и недвусмысленно излагала бесцензурная. Хождение ее, главным образом «Колокола», было широким и постоянным, пути проникновения и распространения – самыми разнообразными. Показательно, что познакомить с новым номером «Колокола» достаточно широкий круг приближенных считали возможным фрондирующие крупные чиновники в Сибири, на Урале. Таковы были А. Столыпин в Уральске, Я. Капустин в Омске и др. С этой литературой иногда знакомились учащиеся Омского кадетского корпуса, духовных семинарий, гимназий.

Гораздо шире и сильнее было влияние «живого слова» политических ссыльных, «новых людей», т.е. просветителей – разночинцев, особенно тех, кто близко знал лидеров развертывавшегося разночинно-демократического движения, участников общественной борьбы в центре Российской империи. Приобщение к местным политическим событиям в Иркутске учащихся произошло под влиянием М.В. Буташевича-Петрашевского, А. Спешнева. Именно они дали наиболее зрелую оценку событиям в Сибири в целом и в городе в частности. Это сказалось и на политической зрелости выпускников средних учебных заведений Иркутска в будущем.

Г. Потанину, окончившему кадетский корпус в 1852 г. и служившему вдали от городов на пограничной линии, еще в 1857 г. казалось, что царствование Николая 1 было славной страницей в русской истории. Не умея связать отдельные проявления политики царизма с его сущностью. Потанин считал, что можно бороться с всевозможными злоупотреблениями сибирской администрации, не выступая против самодержавия. По-другому смотрел на эти вопросы С.Ф. Дуров, возвращавшийся из ссылки и встретившийся с Ч. Валихановым и Г. Потаниным в Омске. «Мне пришлось, - пишет Потанин,- выслушать горячий протест человека, раздавленного режимом только что минувшего тридцатилетия, и я понял, что та же лавина раздавила бы и меня, если б ее движение не остановилось»[24]. Дальнейшая биография Потанина свидетельствует о том, что слова Дурова были им глубоко продуманы и восприняты.

Положительное влияние политических ссыльных испытал и Н. Ядринцев. Его отец не только был знаком с декабристом Штейнгелем, но и, видимо, дружен с ним. По словам Потанина, эта дружба привила М. Ядринцеву любовь к чтению. Несмотря на скромные доходы, он стал покупать книги, журналы, создал библиотеку, что не часто наблюдалось в регионе. Надо полагать, что и подбор литературы был в соответствии с представлениями декабриста. Гимназист Николай Ядринцев не только сам пристрастился к чтению, но и носит книги, журналы из библиотеки отца в гимназию другу своему Пекарскому. Этот пример еще раз подтверждает, что влияние политических ссыльных было гораздо шире, чем их непосредственные контакты с конкретными людьми.

Влияние политических ссыльных на состояние дел в учебных заведениях Сибири замечали и охранители-учителя. А. Орлов, преподаватель Иркутской семинарии, в ответ на предполагаемый упрек в том, что в учебном заведении «было довольно примеров исключения воспитанников…за проступки, далеко не похвальные», пишет: «Не забудьте исключительных обстоятельств нашей епархии, среди которых никакой человеческий дозор не устережет детство и юношество от нравственных преткновений: не наполняют ли широту и долготу Восточной Сибири высланные из внутренних губерний России вольнодумцы всякого рода…»[25].

Всеволод Иванович Вагин, один из деятелей разночинского движения, крупнейший Иркутский краевед, раннее детство провел в Омске, где его отец служил мелким чиновником. Превратности жизни привели его к пребыванию у дяди в Петропавловске. Здесь он начал учиться у поляка-повстанца Вронского. Обучение не было систематическим, но пробудило страсть к чтению. Эту страсть он сохранил и в Омском войсковом училище, где учился до 1839 г., и во все последующие периоды жизни, особенно преклоняясь перед статьями Белинского. С 1847 г. Вагин сотрудничает в прессе, а с 1874 г. становится редактором первой серьезной областной газеты в регионе «Сибирь» [26].

Особое значение в Сибири, в связи с ее отдаленностью от политических центров страны, приобретали «новые люди», стремившиеся передать живое слово вступающей в жизнь молодежи. Сведения о встречах с местными жителями, а тем более с учащимися, отправленного в ссылку в Сибирь Бакунина крайне скупы. Но источники показывают его определенное, не всегда однозначное влияние на Г. Потанина, Н. Наумова, учащихся Иркутска.

Уникальное по размаху и последствиям влияние на учащуюся молодежь Сибири оказал Н.С. Щукин. Сибиряк по рождению он был товарищем Н.А. Добролюбова по Педагогическому институту, не терял связи с ним и позже. Щукин обладал яркими чертами просветителя 1860-х гг. Это был необычайно деятельный пропагандист, обличитель всех и всяческих несправедливостей, начиная от неправедного отношения супруга к своей жене и кончая разоблачением крепостничества, цензуры, произвола и т.п.

Вынужденный покинуть Петербургский университет, Щукин сумел оказаться в кругу учащейся молодежи почти всех крупных городов Сибири. Так в Тобольске он сблизился с выпускниками гимназии, исключенными из Казанского университета за участие в акциях студенческого протеста, Булыгиным, Шиловским, Ефремовым, обеспечил связи их с Петербургом [27]. Познакомился он и с бывшим гимназистом из Томска, юнкером в Омске Н. Наумовым, повернув его дальнейшую жизнь. Вскоре Щукин прибывает в Томск и устраивается на жилье к матери Н.М. Ядринцева. Вокруг него вскоре же образовался кружок, куда вошли гимназисты, некоторые учителя и др. Навещает он и сосланного М.Бакунина. В Иркутске Щукин становится одним из лидеров разночинского кружка, в который входят и учащиеся.

Не личность Щукина была столь притягательна. Как показывают факты его жизни, и глубина понимания происходящих явлений, и организаторские способности, и личные свойства Николая Семеновича не были выдающимися. Он был зеркалом и рупором того подъема, который охватил русское общество с середины 1850-х гг. Передача гимназистам тех идей, которые волновали передовую Россию, произвела в них переворот[28]. Но нужно подчеркнуть, что проповедь его падала уже на подготовленную почву. Ждали пророка – и он явился. Готовность проявляется в том, что учащиеся во многом самостоятельно вступают на путь общественной деятельности.

Заботы о собственном развитии, обеспечении в этих целях литературой логично перерастали в стремление донести новое и для более широкого круга людей за стенами учебных заведений. На основе библиотеки в Томской гимназии была открыта публичная библиотека. Наиболее активными читателями и помощниками в делах ее были не только гимназисты, но и семинаристы. Семинаристы Иркутска активное участие принимают в деятельности первой публичной библиотеки Шестунова и Загоскина.

Своеобразным и интересным способом распространения идей, волновавших учащихся, были попытки самостоятельной литературной работы, издания рукописных журналов. Среди учеников Томской гимназии на рубеже 1858-1859 гг. образуется немногочисленный кружок особо интересовавшихся литературой, стремившихся попробовать свои силы на этом поприще. Но у участников не было жизненных достаточных наблюдений, да и знания злободневных вопросов, а тем более путей их решения. Но начало было положено и в последующие годы в гимназии начинает издаваться рукописный журнал.

В журнале ученики пытались осмыслить значение Белинского, отмечая его выдающуюся роль в развитии русской литературной критики, отвергают сословность, сомневаются в религиозных догмах [18, С. 138,142]. Содержание письма к законоучителю гимназии В. Гурьеву выпускника гимназии В. Муратова подтверждает, что в учебном заведении действительно были разные течения. Были, видимо, и будущие «благополучные россияне», и те, которые надеялись переустроить жизнь на основе гуманистических начал христианства (в том числе – автор письма). Были и «мальчишки – материалисты» [29].

Учитывая сказанное, важно отметить, что преобладание во взглядах гимназистов получили демократические принципы. Тот же Муратов винит духовенство в том, что оно находится под «крылышком правительства и цензуры», не решается на равных соперничать со своими противниками. Духовенство одобряет все, что существует и происходит. В том числе, оно одобряет и неприемлемые для автора монархию, крепостничество. Муратов стоит за улучшение жизни народа, на стороне тех, кто выступает за народ, за федеративно – демократическое устройство страны и т.д. Духовенству, считает он, пора показать, что не религия оправдывает рабство, пытки, застой, а исполнители рабства прикрываются религией как щитом.

В письме, прежде всего, виден просветитель – демократ с довольно последовательными взглядами. Видна и позиция демократов по отношению к духовенству – разработанная Огаревым тактика привлечения его на свою сторону. Думается, что в документе проглядывает уже не выпускник – гимназист, а студент Казанского университета, испытавший влияние сильного сибирского землячества. Тем не менее, основное – демократические настроения – были сформированы в гимназии.

В рукописном журнале, один номер которого появился в начале 1850-х гг. в Омском кадетском корпусе, ученики еще не ставят широких общественных проблем. Его содержание, по-видимому, ограничивалось осмыслением жизни кадетов. Но помещение в нем карикатуры на толстого эконома, разбавляющего молоко для учеников водой, показалось начальству опасным – журнал был запрещен. Но и этот факт наводил кадет на мысль, выраженную Крыловым в басне «Крестьяне и река»: злоупотребления порождаются не качествами отдельного лица, а системой [19, с. 20-21]. И еще одна деталь. Потанин, закончив обучение и находясь на службе вдали от культурных центров, не забывает наметившегося дела. Вместе с другими выпускниками корпуса он вновь предпринимает выпуск рукописного журнала.

В Иркутске, бывшем в середине Х1Х в. интеллектуальной столицей Сибири, ученическая рукописная литература (да и не только ученическая), литературное творчество развиваются энергичнее, шире. В 1856 г. в семинарии появляются нелегальные журналы «Козуля» и «Мещанин». В первом резко бичуется хищничество сибирской буржуазии, своеволие и самодурство местных властей. Но рекомендации для вступающего в жизнь человека еще просты и общи, хотя и гуманистические: доброта, любовь к природе, жизни, любовь к родине и служение ей до последнего вздоха [30].

«Мещанин» сразу же заявляет, что авторы не являются поклонниками мещан, и всякое деление на сословие считают «совершенно противным здравому смыслу». Утверждая необходимость журналу иметь определенное «знамя», направление, авторы формулируют основные задачи:

1) развитие промышленности, пароходства, что должно быть основной заботой сибирского купечества;

2) изменение характера сибирской администрации, отличающейся стремлением не допустить в жизнь нового, эгоизмом, взяточничеством, карьеризмом и пр. Эти качества проистекают из помещичьей сущности сибирского чиновничества;

3) дела местных властей соответствуют положению в верхних эшелонах власти, где всероссийского помещика – царя охраняют придворные круги, для которых более всего подходит казачья форма. Они чужды русскому народу и никакие внешние изменения, реформы охранителей не исправят положение;

4) дело могли бы изменить общественные силы. Но они в Сибири не развиты - здесь «всякий делается способным ко всему, что только поручит начальство».

Изложенное позволяет сказать, что в журнале присутствовала серьезная программа демократического развития региона. Поэтому согласиться с тем, что журнал издавали семинаристы трудно. Но нельзя игнорировать и мнение единственного исследователя В.С. Ефремова, работавшего с журналами [31]. Вернее всего будет суждение о семинарском происхождении журналов и об участии в них семинаристов. Назидательный тон некоторых статей, свойственный учителям, тщательное хранение журналов М.В. Загоскиным среди немногих, не уничтоженных им бумаг, говорят о его основной роли в этих изданиях. Попутно отметим, что в это время в Иркутске формируется разночинно-демократический кружок, куда входили ссыльные Петрашевский, Спешнев, уроженцы местного края Шестунов, Вагин, Загоскин и некоторое другие, в том числе и семинаристы. Высказанные в «Мещанине» идеи очень близки к мыслям М.В Буташевича – Петрашевского.

Приобретенные демократические взгляды, стремление их популяризировать вело к участию в различных кружках, в акциях протеста. Разумеется, ученики, оскорбляемые учителями, всегда не принимали такого отношения. Но до конца 1850-х гг. протест принимал адекватные или мальчишеские формы. Пробуждение сознания вело к изменению поведения и форм протеста. Так в Омском кадетском корпусе Бедрин, уроженец Прииртышья, занимает последовательную позицию в отстаивании своего человеческого достоинства. И такое стремление определяет всю его последующую судьбу. Учащиеся стремятся защитить не только свое человеческое достоинство. В 1862 г. семинаристы Иркутска «сделали скандал» инспектору Карпову, который несколько ранее сжигал светские книги, отобранные у семинаристов, и получил прозвище «бестолковый». Суть дела не ясна из документа. Но это была подготовленная акция, (скандал «сделали»), направленная на то, чтобы удалить мракобеса.

В событиях т.н. «Иркутской дуэли» учащиеся семинарии, гимназии вступаются не только за достоинство преследуемого «золотой молодежью» незнакомого и неблизкого человека. И не только беззаконность дуэли и убийство человека поднимает их на протест. События осмысливаются шире, принимают характер оценки противостояния общественных сил всей России. Четко это выразилось в стихотворной дуэли между дворянами – чиновниками, приближенными генерал-губернатора, и разночинцами-демократами, объединившимися вокруг библиотеки Шестунова.

Своих противников дуэлянты-дворяне называют толпой холопов, не стоящих даже плети, неразвитыми «гениями задних дворов» и в заключение заявляют:
«Плюньте на них, и пускай их ругаются

В наши великие дни.

Там, над Россией, заря занимается,

Витязи ночи и мрака они!»

«Эта заря не от вас разгорелася,

Вам же сияет назло;

Кровью невинных она заалелася,

Солнце отмщенья взошло»

В заключение демократы заявляют, что от приближающегося времени чиновникам-дворянам нечего ждать хорошего. Народ помнит, как они брали взятки с откупа винного, драли кожу с невинного мужика и прочее. Поэтому «уж наступает отрадного мщенья час, скоро ударит, авось» [32].

Мы располагаем рядом документов, которые позволяют говорить о том, что позиции авторов стихов разделял ряд учащихся гимназии и семинарии. Это И.Орлов, Попов, М. Любославов и др.

В состав разночинно-демократических кружков на рубеже 1850-1860-х гг. входят учащиеся и других городов Сибири. Вокруг созданной Д. Кузнецовым публичной библиотеки в Томске образуется разночинский кружок, куда входят некоторые гимназисты и семинаристы. В нем распространялись демократические и социалистические идеи. О том, что такие идеи воспринимались учащимися, свидетельствует уже рассматривавшееся нами письмо В. Муратова, в котором он особо интересуется делами библиотеки.

Представленный материал позволяет сделать несколько выводов. Демократический состав учащихся обуславливал проникновение и популярность просветительских идей в учебных заведениях. Прежде всего, волновали и поднимались вопросы улучшения положения народа, демократизация общественного строя, развития общественного движения, общественного сознания. То есть, это были общие для всей России проблемы.

Вместе с тем, поднимаются и проблемы региональные. На первом месте стоит проблема особенностей жизни, развития края. Особенно остро волновал вопрос о качествах чиновничества. Его жестокость, произвол, взяточничество и пр. связывалось с тем, что это были приезжие люди. Им не были близки беды, отсталость края. Они не связывали с ним свою дальнейшую судьбу. Вместе с тем, пробуждается осознание того, что качества определяются и принадлежностью к дворянству, смотревшие свысока на малоразвитый край и людей, его населяющих.

Демократизация региона связывалась с подготовкой местной интеллигенции, с ее просветительской работой среди раскольников, казачества, коренных народов Поволжья, Урала, Сибири, Казахстана. Специфики задач интеллигенции коренных народов и русской не просматривалось. Тем более не было противопоставления задач. Формируется общий фронт просветительского служения народу. Вырабатываются формы и навыки участия в нем.
3.4 Просветительские идеалы и студенты высших учебных заведений

Приобретенные в средних учебных заведениях демократические стремления склонности и взгляды получали свое развитие, претворялись в практические дела в высших учебных заведениях. Очень интересной и значимой формой объединения студентов были землячества. О них имеются многочисленные упоминания в самого разного рода источниках, литературе. Но роль землячеств как формы объединения, средства активизации студенчества в жизни России в исследованиях не показана [33]. Факты, уже достаточно широко известные сейчас, говорят о том, что землячество в Казани сыграло значительную роль в появлении и жизни таких же объединений в других центрах, в активизации студентов – сибиряков. Проявило себя землячества и в общественной жизни Поволжья, Урала, Сибири и Казахстана 1850-1860-х гг. Правомерно, поэтому связывать изучение разночинно-демократического движения с историей землячеств.

Землячество—это группа людей, объединенная общностью места рождения, территорией проживания. Термин имеет древнее происхождение. При господстве натурального хозяйства взаимопомощь, взаимовыручка земляков была нормой. Человек, попавший в другие места, мог рассчитывать лишь на поддержку проживавших здесь земляков. Реформа системы образования в начале Х1Х в., создание учебных округов, провинциальных университетов, подготовка выпускников средними учебными заведениями по всей России отрывали человека от малой родины, изменили состав и роль землячеств.

Подготовка чиновников, врачей, учителей для Сибири, куда включался и Казахстан, возлагалась на Казанский университет. Однако в 1820 –е гг. сибиряки в университете были «величайшей редкостью», их демонстрировали августейшим особам во время редких визитов в университет. За 1816-1841 гг. из ближайшей к университету Тобольской гимназии, являвшейся старейшей и лучшей на востоке страны, в высшие учебные заведения поступило всего лишь 10 человек[8 ,с.16-19].

Усиление стремления к образованию в 1840-е гг. [34], учреждение стипендий для сибиряков в Казанском университете, усилия местных администраторов способствовали тому, что в годы общего сокращения количества студентов в России, число сибиряков увеличивается. За 1842-1854 гг. студентами стали 37 выпускников одной лишь Тобольской гимназии [8,с. 19-21]. Это обстоятельство и стало пороговым в формировании землячеств, выходом их на арену общественной жизни. Но особенно резко возрастает число сибиряков в вузах в эпоху падения крепостного права. В 1855-1864 гг. из Тобольской гимназии поступило 45 человек [8, с. 21-25], из Иркутской (1855-1863 гг.) – 55 [35]. Можно сказать, что в указанные годы стремление в вузы приобрело повальный характер. Например, в указанные годы в вузы поступило 74 % выпускников Иркутской гимназии.

Особым вниманием абитуриентов пользовались университеты[36].