Учебное пособие Павлодар (574+470. 4/. 5+571. 1)(075. 8) Ббк 63. 3(5Каз+2Рос)5я73 з 38

По кругу своих интересов землячество, оказывается шире всяких других организаций. Такое положение обуславливало интерес к землячествам со стороны всех, кто хотел оказывать влияние на студенчество.

Первоначально возникли и были прочнее землячества тех студентов, которые резко отличались от остальной массы национальностью, условиями жизни, быта, нравов своей родины - украинские, кавказские, польские – в центре России, сибирское – в Казани. Попадая в столицы, крупные города, студенты из провинции оказывались в совершенно непривычных условиях. Саратовец А.Н.Пыпин писал: «В нашем ближайшем кругу не было человека, имевшего какое – ни будь представление о Петербурге. Это была неведомая, отдаленная страна, пребывание всех властей, с особыми нравами и житейскими трудностями, особенно для людей с очень небольшими средствами, без знакомств и связей…»[37]. Еще с большим основанием могли присоединиться к этому мнению уроженцы далекой окраины – Сибири, Казахстана. Для них даже в губернском городе дома представлялись «чересчур высокими, огромными каменными палатами», а жители в нем – «хитры и говорят каким-то особенным языком» [38].

Особенно трудно приходилось студентам – беднякам. В Казанском университете большинство сибиряков были разночинцами. Дворяне составляли 10,6 %. Среди них, судя по имеющимся материалам, 57 % не имели никаких средств для обучения [39]. Даже студенты – стипендиаты регулярно обращаются с прошениями хотя бы о единовременных пособиях, т.к. стипендия «…решительно не может удовлетворить настоятельным потребностям, каковы потребности иметь сколько-нибудь порядочную квартиру и удовлетворительный стол» [40]. «Совершенно недостаточною» признавал стипендию и попечитель Казанского учебного округа, и генерал-губернатор Восточной Сибири. Он отмечал в письме в Министерство народного просвещения, что «стеснительное положение студентов не только вредно для их здоровья, но и служит «большим препятствием к спокойному занятию науками» [40, к.1457,д. 77,лл.1-2]. Заключительная строчка была подстраховкой от упрека в «неодобрительном поведении» студентов-сибиряков.

Как ни тяжело было положение стипендиатов, но еще тяжелее было некоторым из тех, кто не мог получить стипендии из-за недостаточного их числа. «Ограниченное состояние» родителей вынуждает их просить об освобождении от платы за лекции, о пособиях, о не взыскании различного рода задолженностей, о назначении на стипендию при любых условиях и т.д. Часто студентам-беднякам не на что было сшить пальто, иногда двоим приходилось носить одну пару сапог и даже хоронили умерших (а такое случалось сравнительно часто) «на казенный счет», потому что они не оставляли никаких средств [41].

«Казеннокоштные» студенты имели в университете, духовной академии питание, получали форменную одежду. Но вследствие ограниченности средств (в академии 100 рублей в год), «… по дешевости повара, небрежности эконома и вследствие злоупотреблений всякого рода…обеспечение студентов даже едой было очень плохим» [42]. «Студенческие истории» в университете начинаются как протест против скверного питания «казеннокоштных».

Разумеется, не все студенты жили подобным образом. Например, П.Ф.Вистенгоф, решивший поступать в Казанский университет, от своих знатных родителей и родственников получил такие средства и рекомендательные письма, что сразу был принят в дома местной знати. Общение его со студентами ограничивалось увеселительным время провождением с 5-6 такими же «студентами-аристократами» [43]. В земляческой поддержке он явно не нуждался. Да и сибиряком то он был «постольку – поскольку», поскольку его отец прибыл на службу в Сибирь.

Для разночинцев – сибиряков уже месячное путешествие из Иркутска в Казань было немыслимо не только на свой счет, но и в одиночку на казенный. Например, в 1852 г. А.П.Щапов и А.А.Виноградов за отличные успехи в учебе были направлены для обучения на казенный счет в Казанскую духовную академию. Совместная поездка позволила сэкономить в дороге на найме лошадей, на еде и на оставшиеся деньги (по 80 рублей на каждого) «безбедно» прожили весь курс обучения в академии [44]. Гимназисты-выпускники в 1862 г. едут из Иркутска компанией в 5 человек. Известно, что Г.Н.Потанин, чтобы доехать до Петербурга, вынужден был длительное время ожидать «оказии» и только благодаря этому осуществил свою мечту.

По прибытии в университет, академию нужно было устроиться с жильем, оформить документы для поступления, разузнать особенности требований профессоров на экзаменах, от чего зависело поступление в учебное заведение и пр. Помочь в устройстве подобных дел могли прежде всего земляки. «Первый из земляков встретил нас (т.е. Виноградова и Щапова) С.П.Родионов», рассказавший много полезного новичкам[44, № 3]. Гимназисты Виноградский, Горяев, Осликовский и Павлинов сразу же после приезда в Казань «…отыскали студентов-иркутян и начали советоваться, как нам устроиться» [45]. Борьба с бедностью заставляла студентов-разночинцев совместно искать различные заработки, особенно в столице[46].

Приведенные примеры материальной, нравстственной поддержки земляков за 1852-1862 гг.(а их можно привести гораздо больше) показывают, что такая помощь существует длительное время, превращается в норму поведения. Если где-то есть земляк – есть надежда получить от него помощь, поддержку. Исключенный из Казанского университета Ф.Попов в письме студенту-земляку И.Орлову, перечисляя возможные трудности предполагаемого приезда в Казань, восклицает: «Я если и решусь ехать, то надеясь только на тебя» [47]. Исключенному из университета и высланному в 1855 г. из Казани на родину С.Сретенскому земляки сообщают о разрешении ему поступить вновь, приложив немалые усилия к тому, чтобы в короткий срок узнать решение попечителя и министра. О восстановлении исключенного в 1859 г. Н.Копиченко хлопочет в университете его тобольский земляк А.Пребстинг [48]. Разночинцам не на что было рассчитывать, кроме как на землячество.

Показательно, что различие в возрасте, служебном положении тех, кто был в землячестве, как правило, не сказывались на их отношении к нему. Уроженец Томской губернии Г.З.Елисеев, сын сельского священника, выпускник Московской духовной академии, назначенный бакалавром Казанской академии, с особым вниманием относится к землякам, в т.ч. и к Щапову. С 1861 г. «довольно оживленное общение» налаживается у Г.З.Елисеева с членами Петербургского студенческого землячества, особенно с Г.Н.Потаниным, Н.М.Ядринцевым, И.А.Худяковым, С.С.Шашковым, А.П.Нестеровым, которые регулярно бывали у него по понедельникам. От имени сибиряков Потанин заявлял, что все они обязаны Елисееву своим воспитанием в духе демократических идей [49]. Сибирь занимает заметное место в трудах Елисеева вплоть до его смерти.

С.Шашков в 1860 г. поступил в Казанскую академию. С первых дней ему оказывает доверие Щапов, ставший уже преподавателем. Шашков отмечает, что сошелся он так близко «в качестве земляка» [50]. Да и в Петербурге Щапов постоянно навещает Шашкова, традиционно обращаясь к нему «земляк». Н.А.Кремлев, закончивший в 1855 г. Казанский университет, работает учителем, готовит магистерскую диссертацию и вскоре становится преподавателем, а впоследствии профессором университета. Но и он не отказывается посетить собравшихся сибиряков и отдается царившему на пирушках веселью «всецело и беззаветно, и голос его не последнюю роль играл в хоровых песнях…» [51].

Таким образом, можно констатировать, что сибирские землячества среди студентов впервые появляются в Казани в академии и университете, по крайней мере, в начале 1850-х гг. Основой объединения была общность родины, стремление поддержать друг друга нравственно, материально, совместно провести досуг. Носителями идеи землячества выступали разночинцы-демократы, те «новые люди», которые шли на смену дворянству и стали играть основную роль в общественном движении. Землячества стали формой объединения, в рамках которой происходило сплочение, проверка качеств личности, рождалось доверие друг к другу, формировался круг единомышленников.

К середине 1850-х гг. в жизни и характере землячеств наблюдаются существенные изменения. Они все больше превращаются в кружки, которые, наряду с перечисленными целями, преследуют и общественно-политические. Основой изменения было изменение общей атмосферы в стране, разбуженной Севастопольской трагедией.

Переход в землячествах от формы товарищеского общения к объединению единомышленников во взглядах произошел не вдруг. Раньше всего проявляется протест против приниженного положения студентов, попрания их человеческого достоинства инспектором и его помощниками, экономом университета. На протяжении первой половины 1850-х гг. ряд студентов-сибиряков был замечен в недовольстве студенческим столом, оскорблении эконома, «непослушании» нарушении режима университета, отказе выполнять распоряжения инспекции. Это С.Сретенский, А.Иваницкий, Н.Лещев, Л.Милованов, А.Мещерин, А.Орлов, Ф.Тыжнов, В.Яновский и др. Инспектор в официальных рапортах начальству отмечает «свободомыслие», «холодность к религии» А.Иваницкого, А.Яновского и требует их исключения не только за личные проступки, но главным образом за то, что они вредно влияют на товарищей [52].

Позиция сибиряков, их деятельность были связаны с общеуниверситетскими делами и не вызвали обособления землячества, недоверия к нему студентов из других регионов, областей. Участник одного из первых политических кружков Н.М.Соколовский отмечает: «Одними из лучших студентов были сибиряки: все это был народ добрейший, крепкий – славные товарищи, светлые головы. Их очень любили в университете»[53].

В обстановке все усливавшегося недовольства положением в стране политический элемент приобретает в землячестве все большее значение. Идеи прогрессивной русской литературы, журналистики проникали не только в университет, но и в духовную академию. Уже в начале 1850-х гг. Г.З Елисеев, высмеивая на занятиях несуразности российской жизни, бросал хохочущим студентам знаменитые гоголевские слова «Над чем смеетесь? Над собой смеетесь!» Читавший физику и математику Д.Ф.Гусев, постоянно твердил, что тот студент не студент, который не в состоянии от корки до корки прочитать с полным пониманием «Современник» или «Отечественные записки». С 1856 г. он преспокойно и открыто на лекциях обличал невежество преподавателей – монахов, т.е. те христианские догмы, которые составляли основу образования и воспитания в академии [54]. Видимо, нелегально подобные идеи распространялись и раньше. Об этом свидетельствуют приведенные ранее стихи М.В.Загоскина.

Чтение светской литературы не поощрялось в академии, но студенты «зачитывались» статьями Белинского в «Отечественных записках» 1840-х гг., а с середины 1850-х, несмотря на свою бедность, открыто выписывают и читают передовые русские журналы. Не чуждались этой литературы и студенты-сибиряки. «Едва ли кто так тяжело переживал падение Севастополя, как Щапов, который громил злоупотребления начальства, описанные в секретных записках»,- вспоминал Н.Аристов [55]. Что это были за записки и как они попадали в академию, свидетельствуют воспоминания современников. Н.М.Соколовский отмечает, что «одновременно с пробуждением жизни в среде университетской молодежи начала пробуждаться жизнь и между студентами духовной академии». Студенты стали бывать друг у друга. «Книги и рукописные тетради передавались из рук в руки», происходило обсуждение того, что происходило в жизни учебных заведений [53,с.40]. Аристов свидетельствует, что студенты университета не только знали «давно» Щапова, но постоянно ходили к нему с 1857 года и «особенно часто навещали его студенты из сибиряков». Земляк Щапова А.Виноградов вспоминает, что на последнем курсе (1855-1856 учебный год) «начали доходить до нас через студентов университета разного рода рукописи, не пропущенные в печати. Сначала дошли до нас письма Пагодина к министру просвещения Уварову из путешествия по славянским землям, потом письмо Грановского о севастопольской компании…затем дошло письмо Герцена к государю императору Александру 11-му об освобождении крестьян…»[44]. Видимо не нужно больше доказывать, что земляческие связи, земляческое доверие содействовали распространению передовых идей, политизации этих объединений.

О том, что уже к середине 1850-х гг. происходит изменение жизни землячеств свидетельствует письмо студента-саратовца из Казани земляку в Горы-Горецкий институт от 5 апреля 1856 г. Сообщая об одной из студенческих пирушек, автор добавляет: «Кутежи наши имеют свой особенный характер, у нас обыкновенно являются разговоры о политике, о свободе и т.п.(известно, что саратовцы и сибиряки – отчаянные либералы), являются тосты за Н.Г.Чернышевского первым долгом, потом мы воспеваем вольность, свободу, браним всех и все без пощады, начиная с Н.П…Ну да ты, я думаю, догадываешься с кого». И такие беседы ведутся не только на пирушках – «напротив, такие разговоры составляют самое лучшее, самое отрадное препровождение времени»[56].

Содержание письма нуждается в проверке и расшифровке. Ведущую роль студентов - саратовцев, учеников Чернышевского в гимназии, в пробуждении студентов Казанского университета показали Г.Н.Вульфсон и Е.Г.Бушканец[57]. Возникает вопрос: знали ли саратовцы сибиряков по совместному общению, деятельности так, чтобы утверждать, что они такие же «отчаянные либералы»? Выступления студентов против унижения своего достоинства в 1855-1856 гг. связаны с именами саратовца И.Умнова и сибиряков Л.Милованова, А.Орлова, А.Мещерина и, прежде всего, С.Сретенского. После исключения Сретенского Умнов принял на себя его долг в библиотеку, хотя сам был беден так, что по особому ходатайству попечителя учебного округа был зачислен в «казеннокоштные». После выговора И.Умнову за «дерзость» инспектору к попечителю «скопом» самовольно, трижды тем самым, нарушив правила поведения, явилась группа студентов ходатайствовать об отмене этого наказания. Среди явившихся были саратовцы В.Шепф, В.Попов (Е.Г.Бушканец его считает автором выше приведенного письма), сибиряки А.Иваницкий, Ф.Тыжнов, А.Яновский, Н.Лещов. Они же принимали активное участие и в протесте в связи с исключением Умнова, а когда это не удалось – в акции изгнания ненавистного инспектора Ланге, виновника и конкретных названных событий, и притеснения студентов вообще[58]. Кстати говоря, Тыжнов или Яновский вспоминали о том, что пирушки в то время (1855-1856 гг.) «были…обычным явлением студенческой жизни, особенно в среде сибиряков»[51].

Активно проявили себя сибиряки и тогда, когда студенты переходят от корпоративных вопросов к борьбе за общественное дело, борьбе за право получать знания в соответствии с запросами современности. Одним из таких направлений явилась борьба за изгнание реакционных профессоров и поддержка прогрессивных преподавателей. В 1858 г. студенты добиваются удаления Берви. В 1859 г. вынужден был уйти проф. Ведров, читавший лекции, по мнению сибиряка и участника событий И.А.Худякова, «до того бестолково и бессвязно, что иногда даже трудно было понять их»[59]. Осенью 1859 г. студентам было сообщено «высочайшее» повеление о запрещении выражать каким либо образом отношения к профессорам. В ответ на это студенты демонстративно аплодируют либеральному Н.Буличу. Сибиряки Н.Копиченко, Н.Ефремов, Э.Попов, П.Булыгин, Н.Павлинов при рассмотрении дела об аплодисментах Буличу обвинялись в «неуважении к начальству», «дерзости», «вредном влиянии на товарищей». Влияние действительно было. Когда было принято решение об исключении в числе других и названных студентов (Павлинов в последний момент был исключен из списка), 137 их товарищей 23-24 октября 1858 г. подали прошения об увольнении из университета. Акция приобрела общегосударственное значение, получила отклик за границей. Правительство было вынуждено взять дело в свои руки. Чрезвычайными усилиями удалось сорвать протест – часть студентов забрала назад свои заявления. Но право было заявлено, начало было положено.

Когда Щапов, с идеями которого широкий круг студентов постарались познакомить сибиряки, прежде всего Г.Тютюков, прочитал необычайно смелую, проникнутую глубоко демократическими идеями пробную лекцию в университете (12 ноября 1860 г.), ее встретили громовыми аплодисментами не только студенты всех факультетов университета, но и профессора, попечитель учебного округа. В последовавших политических акциях в университете и вне стен его – Бездненской (Куртинской) панихиде, волнениях осени 1861 г., «Казанском заговоре» 1863 г. и др. студенты сибиряки приняли такое же активное участие. Некоторые стали видными деятелями революционных кружков, членами «Земли и воли» (например, Н.Копиченко).

Активность студентов - сибиряков, их заметная роль в общественном движении в университете, в Поволжье объясняется реальными объективными обстоятельствами. На них впервые обратили внимание современники, представители различных общественных сил России. В.В.Шелгунов, один из руководителей революционно-демокрптического разночинства отмечал в 1863 г. после поездки в Сибирь: «Если в Петербурге встретятся дворянин и крестьянин Орловской губернии, они не выразят при этом не только особенно шумной радости, но, пожалуй, и совсем не обрадуются, потому что, в сущности, и радоваться нечему. Сибиряки не так: два человека даже очень различных общественных положений почувствуют внезапно влечение друг к другу, узнав, что они сибиряки…Чуство внезапной радости, являющееся в человеке при виде своего земляка, показывает только, что воспоминание о родине доставляет ему гораздо больше удовольствия, чем окружающая его чуждая ему жизнь…»[60].

Отсутствие крепостничества в Сибири, отягчающих сознание воспоминаний о нем приводило к тому, что «даже приезжий кровный господин (seigneur) должен сделать уступку купечеству, мещанину и крестьянину, если он захочет с ними сблизиться, как бы это ни оправдывалось «обычаем дикарей»[61]. Понятно, что не все крепостники перерождались в Сибири. Некоторые из них показывали себя на административных постах. Но «административный произвол отличался от крепостного права тем, что в убеждениях народной массы он не входил как сознание его неизбежности, необходимости и законности. Напротив, это административное распоряжение судьбой личности рассматривалось, во-первых, как явление, от которого можно защититься, откупиться, спрятаться, наконец, против которого можно протестовать, бороться» [61,с.114-115]. Во-вторых, как отмечает Ядринцев, произвол не всегда процветал в Сибири. Дух беглецов от крепостного и воеводского гнета успел укрепиться в крае.

Впрочем, и среди сибиряков были, как это отметил почитатель уроженцев края Соколовский, «не без греха». Не все разночинцы становились революционными демократами и даже просветителями. Вот, например, А.А.Виноградов - близнец Щапова по происхождению, месту рождения, образованию, был вовлечен в землячество, приобщился к передовой и даже нелегальной литературе. Но вот однажды ректор духовной академии застал его за переписыванием запрещенных писем Пагодина, Грановского, Герцена и вместо назидания прочитал ему приговор суда декабристам. И фрондирующего «академика» как будто подменили – он и «в руки не брал больше подобного», благополучно окончил академию и преуспевал в церковной службе [44, № 4].

В Петербурге из всех кадетов горного корпуса лишь И.С.Боголюбский пришел на первое собрание земляков. Но, познакомившись с тем, чем собирается заниматься землячество, выбрал благополучную карьеру и под благовидно-неуклюжим предлогом отказался от участия в опасном для служебных перспектив деле[62].

В 1858 г. развитие студенческого движения, переход от кутежей, где хотя и звучали вольнодумные речи, но непосредственного дела не было, к выступлениям по улучшению положения в университете происходит изменение в организационных формах студенческого движения. Создаются студенческие факультетские библиотеки. Эти библиотеки выписывали лучшую современную литературу, новые работы по специальным наукам. Концентрировалась в них и нелегальная литература. Но еще большую роль сыграли библиотеки в сплочении студенчества, в организации студенческого движения. В них происходили еженедельные собрания.

В конце названного года по инициативе бывших студентов – сибиряков в память основания университета была проведена денежная подписка для создания сибирской библиотеки. Библиотека, несмотря на то, что студенты входили в состав факультетских библиотек, была создана и впоследствии, по отзыву современников не сибиряков, т.е. лиц, выражавших объективное мнение, «процветала». Цель библиотеки в легальном издании была заявлена как приобретение и ознакомление студентов с литературой о Сибири, с «журналами и лучшими из произведений литературных»[63].

Важно подчеркнуть эту двоякую цель библиотеки, заявленную уже при ее основании. Некоторым студентам вначале показалась странной сама идея вычленения из студенчества сибиряков, заявка тем самым на определенный сепаратизм. Но заявленные задачи библиотеки и конкретная деятельность студентов-сибиряков полностью сняли такие опасения и они больше не возникали. В марте-апреле 1859 г. библиотека начала основную свою деятельность.

Библиотека явилась легальной формой объединения студентов, известной всем и каждому. Это было оформление кружка, переход его на более высокую ступень организации. В библиотеке проводились регулярные собрания («выписка книг производится с общего согласия всех студентов-сибиряков»), появились руководители, избранные собранием из среды студентов. Заведование поручалось трем выборным студентам-сибирякам по одному от каждой из трех сибирских гимназий [64]. Тот факт, что сибиряки посещали собрания в других библиотеках, в курительной комнате, ставшей центром общественной жизни студенчества, свидетельствует о кружковом характере этих образований. Было полезно и интересно знать, какие и как обсуждаются вопросы в других и разных кружках.

Оформление «Библиотеки» (мы пишем это слово в кавычках с прописной буквы для того, чтобы обозначить имя кружка), ее деятельность активизировали студентов. Факты студенческого движения, мнения современников говорят о том, что в студенческое движение стали вовлекаться только что поступившие в университет. Поступивший в 1858 г. в университет И.А.Худяков пишет: «Еще до начала лекций я попал под влияние, увлекавшее в то время всех казанских студентов. А именно в это время атеистические и республиканские идеи начали очень сильно распространяться между студентами, но кутежи предшествовавшего времени еще не были брошены»[59, с. 34].

В цитате обращает на себя внимание верность и откровенность характеристики психологического состояния студентов – бытовое объединение студентов осталось, привычки этого периода не преодолеваются немедленно, но политическое мотивы объединения становятся преобладающими. Кстати, традиция сопровождать встречу земляков выпивкой, иногда и изрядной, сохранилась и на долгие годы в последующем. Во-вторых, до начала занятий встретить, а тем более снабдить нелегальной литературой тобольчанина Худякова могли, прежде всего, земляки, бывшие в середине 1850-х гг. наиболее активной частью сибиряков.

Размах приобщения к общественному движению первокурсников в последующем нарастает. Весной 1861 г. активными участниками знаменитой Куртинской панихиды становятся сибиряки С.Шашков, поступивший в академию осенью 1860 г., и священник И.Яхонтов, прибывший в Казань за три месяца до панихиды. Участниками студенческих волнений 1861 г. стали в основном сибиряки 1-2 курсов: Н.Семенов, М.Любославов, Ф.Топорков, В.Добродеев, А.Кудрин, Ф.Попов, А.Серебряков, Н. и Д.Пешковы, А.Балакшин. Все они были исключены и пополнили ряды учителей, чиновников Сибири. Но в университете остались участники волнений, не попавшие под исключение, например, И.Орлов, Н.Виноградский, И.Кулигин, К.Соколов и др.

Активизации студентов младших курсов способствовало и то, что они приобретали демократические взгляды, участвовали в деятельности различных разночинских кружков на родине. В некоторых случаях опыт участия в кружках Сибири использовался в университете. Так стихотворная дуэль между аристократами и демократами Иркутска в связи с так называемой «Неклюдовской дуэлью» в 1859 г. были использованы в событиях панихиды-демонстрации по поводу расправы с крестьянами села Бездна в 1861 г.[65]. Широкое участие сибиряков в студенческих волнениях, наличие большого количества нелегальной литературы, на которой воспитывались студенты младших курсов, обратило на себя особое внимание Казанского губернатора. Он отмечает, что прокламации «Что нужно народу?», «К молодому поколению», «Колокол», «Развитие революционных идей в России» Герцена и др. «распущены в огромных количествах» во всех университетских городах «и, кажется, в Сибири в особенности»[66].

Широкое развертывание студенческого движения, участие в нем мало подготовленных еще студентов породило ряд последствий и мер более опытных, связанных с революционным подпольем, руководителей студенческого движения. Прежде всего, неопытные студенты допускали (как, например И.Худяков) некоторые ошибки, слабости. Во-вторых, организационно движение было сплочено недостаточно, из-за чего были большие потери среди его участников. В-третьих, студенты стали переоценивать силы и возможности своего движения, как, очевидно, и готовности России к революции, и требовать прямых акций протеста. Например, первокурсник И.Золотов считал, что всякое лавирование в любом виде и в любом случае не совместимо со званием честного человека. Подобные убеждения были свойственны далеко не одному ему. Достаточно отметить, что в протесте против ареста Золотова, высказавшего комиссии откровенно свои взгляды, принял участие 71 студент. В числе организаторов и активных участников протеста были сибиряки И.Орлов, Н.Виноградский, К.Соколов, Г.Тюменцев.

Все названные обстоятельства обусловили следующий шаг в развитии землячества. В начале 1862 г. в Казанском университете возникает «Сибирский кружок», который должен был иметь своих корреспондентов в Сибири. Собрания кружка вначале (по крайней мере, до мая этого же года) были у студента Балакшина, который умер в мае 1862 г. от возвратного тифа [47, д.6, л.209 об.]. Эти сведения были даны сибиряком И.Орловым в показаниях следственной комиссии по делу о так называемом «Казанском заговоре».

По поводу показаний Орлова существуют различные мнения. В числе лучших окончив духовную семинарию на год позже С.Шашкова, Орлов порывает с духовенством и отправляется в университет вольнослушателем. Вместе с Шашковым Орлов участвует в кружке Петрашевского, возникшего в Иркутске в конце 1850-х гг., восприняв демократические и социалистические идеи, посвятил себя служению им. Он был необычайно энергичен и широко известен. Орлов играл не последнюю роль в сибирском землячестве, был членом медицинского, филологического кружков, возглавлял студенческую библиотеку медицинского факультета. После закрытия в университете читальной комнаты и образования вместо нее «новой читальной комнаты» как полулегальной формы существования центрального революционного студенческого кружка, он возглавляет библиотеку этой комнаты. Формировавшийся в Казани комитет «Земли и воли», образец ума и логики по отзыву Герцена, использовал практику многослойного прикрытия легальными организациями, постепенного, поэтапного введения в курс дела и подготовки лиц, вступающих в отделение «Земли и воли».

Орлов такое испытание проходил, был, очевидно, не раз проверен в делах и продвинулся далеко. Именно нелегальная библиотека новой читальной комнаты была прикрытием «студенческого клуба», Казанского отделения «Земли и воли». И то, и другое находилось в квартире Орлова, располагавшейся в Профессорском переулке, носившем прозвище «Анютин хвост». То, что конкретно знал Орлов об отделении, комитете и руководителях комитета «Земли и воли» он унес с собой. Но полиции, третьему отделению ни место расположения студенческого клуба, ни характер, ни структура, ни связи его остались неизвестны.

Орлову по существу обвинений грозило самое суровое наказание и он в ходе следствия вел отчаянную борьбу, открывая главным образом то, что нельзя было скрыть или уже было известно следователям. Вместе с тем, чтобы показать добровольное сотрудничество и, якобы, раскаяние, он подбрасывал сведения, которые не были первостепенными и не могли повлечь сурового наказания, но требовали больших усилий и времени для выяснения. К их числу относится и сюжет о сибирском кружке.

Попытка создания кружка подобного типа была предпринята в 1859 г. в Перми. Кружок пытался создать сеть корреспондентов, в том числе и в Сибири. Корреспонденты в Сибири позволяли расширить рамки «университетского дела» на целый регион, а не только на духовную академию или семинарию, о чем писал в Казань М.Муравский, находившийся в ссылке вначале в Бирске, а затем в Оренбурге. Это было более реальное и быстрое решение проблемы, чем открытие университета в Сибири.

Первыми корреспондентами кружка естественно и без особых поисков и хлопот становились исключенные и высланные на родину студенты. А их в 1862 г. набиралось не так уж и мало. К ним обращался в начале 1862 г. Н.П.Огарев, призывая вглядеться в жизнь народную, понять образ будущей «свободной общественности», т.е. образ выборного и ответственного управления, сблизится с народом и принести ему в помощь все, что молодежью взято из науки, что она может сделать, не жалея сил[67].

Эти студенты, вовлекаясь в общее дело, не чувствовали себя оторванными от активной жизни, не сожалели о том, что свершили в университете. Они оставались активными участниками служения народу, родине. Наконец, связь с корреспондентами, их готовность принять участие в общем деле позволяла в нужный момент сконцентрировать силы в нужном месте для решительного наступления, для конкретных свершений. А надежда на близость таких дел, как уже отмечалось, была.

Пример такого отношения центра и корреспондентов дают письма Ф.Попова и М.Любославова в Казань И.Орлову. В письме 30 января 1863 г. Любославов сообщает о распространении идей создания университета в Иркутске, о намечающемся разночинно-демократическим кружком издании сборника «Сибирские легенды», который должен познакомить читателей с направлением предполагавшегося Н.С.Щукиным литературно-политического журнала «Сибиряк».

В письмах Попова идет информация о просветительских делах кружка: открытии и первых шагах публичной библиотеки Вагина и Шестунова, о пропаганде «светлых мыслей» среди учащихся, о сближении с семинаристами и развитии в семинарии коллективного протеста против мракобесов-преподавателей, о разоблачении злоупотреблений «навозного» чиновничества и борьбе с ним.

Корреспонденты «Сибирского кружка» подтверждают свою верность университетским идеалам, которых нельзя доверять бумаге, но о которых знают товарищи. Они готовы и проводят в жизнь такие «добрые начала», которые помогут «встать «спящим бурятам»». В Иркутске мало единомышленников по сравнению с Казанью, условия работы более сложные, но Попов и Любославов не собираются жаловаться, превращаться в Обломова. Живое дело не позволит этого. Из Сибири в Казань пересылается изданный сборник «Сибирские рассказы», из Казани – разные «либеральности», т.е. нелегальная литература[47, лл.90, 93-97,99].

Корреспонденты кружка, выполняя просветительскую миссию в Сибири, стремятся возвратиться в университет, полагая, что там решаются основные вопросы, вершится основное дело. Кружок (в одном из писем из Иркутска автор, сетуя на долгое отсутствие писем, просит «напишите хоть один из 10») всячески содействует этому. Даются советы, как действовать на университетское начальство, куда обращаться с прошениями о восстановлении, прослеживается судьба их, ход рассмотрения общего дела студентов. Кружок, куда помимо И.Орлова входили Н.Виноградский, некоторое время живший вместе с Орловым, И.Кулигин, К.Соколов и др., оказывает материальную помощь, готов предоставить средства для жизни в Казани, даже если корреспондентам не удастся восстановиться в университете. Материальная помощь оказывалась также корреспондентами друг другу. Н.Копиченко, исключенный из университета и устроившийся на службу в Нижнем Новгороде, как стало впоследствии известно карательным органам, пересылал собранные им деньги Попову и Любославову, Серебрякову в Омск[66,лл.161-161 об.]. О том, что это была не частная благотворительная помощь, свидетельствует беспокойство Попова: «…какое я дам со своей стороны обеспечение студентам всем, что, живя частно в Казани, я буду пользоваться, как следует их вспоможением?» [47, л.95].

Попову и Любославову не удалось вернуться в Казань. Исключенные же одновременно с ними В.А.Добродеев и Н.С.Семенов в середине 1862 г. смогли добиться разрешения на выезд в Европейскую часть России, хотя и без права поступления в университет с установлением за ними «особого надзора» полиции. Оба они приняли активное участие в революционном движении. Добродеев, получив разрешение вновь поступить в университет, оказался в сибирском землячестве в Москве, тесно связанным с организацией Ишутина-Худякова[68]. Семенов в Тобольске участвует в кружке Д.Кузнецова, демонстративно посещает в тюремном замке следующего в ссылку одного из лидеров революционной демократии в России, поэта Михайлова, получает революционные прокламации из университета. Вернувшись в Казань, он поступает на работу к братьям Перцовым, один из которых был связан с Герценом, поддерживает тесные отношения с революционным студенчеством Казанского университета [69].

Приведенный материал показывает, что в 1850-х гг. землячества быстро прошли значительный путь развития. По самой своей сути, объединяя всех студентов, они не могли стать политическим формированием. Но политизация их в рассматриваемую особенную в жизни России эпоху происходила. Политические проблемы составляли основу, которая волновала всех студентов. Нарастание потребности реализовать желаемые и назревшие демократические изменения приводит к появлению внутри землячества полулегального революционно- демократического ядра. Члены этого более узкого объединения естественным образом были склонны к перерастанию рамок землячества к объединению с подобными политическими формированиями, какая бы исходная природа их образования ни была.

Арест целого ряда руководителей студенческого движения в Казани в 1863 г., приостановка деятельности «Земли и воли», реакционные меры правительства в университетах (закрытие библиотек, читальной комнаты, запрещение землячеств и пр.) привели к временному упадку жизни землячеств. Но полностью пресечь деятельность их было невозможно. Продолжалась и политическая деятельность землячеств, прежде всего Петербургского.

В возникновении сибирских землячеств в Петербурге, Москве сказалось разнообразное влияние землячества в Казани. В Петербурге землячество возникло в начале 1859 г. Совпадение времени создания землячества и начала деятельности «Сибирской библиотеки» невольно наводит на мысль о взаимосвязи этих событий. Такая связь действительно была. Один из инициаторов создания библиотеки Н.Ефремов писал: «…бывшие казанские студенты, находящиеся теперь в Петербурге, заслышав об учреждении сибирской библиотеки, сделали тоже подписку и недавно мы получили известие, что там уже собрано до 70 рублей серебром»[63].

В приведенных словах, прежде всего, обращает на себя факт поддержания постоянной связи сибиряков Казани и Петербурга. Во- вторых, идея более тесной связи земляков нашла серьезное одобрение среди сибиряков в Петербурге – собрать 70 рублей среди бедняков требовало нешуточных усилий и жертв. Третье – в Петербурге находились студенты - казанцы, знавшие на собственном опыте пользу землячества, например, М.Буланов, в 1858 г. перешедший из Казанского университета.

В живом деле создания землячества из представителей разных учебных заведений, сибиряков – не студентов (для создания землячества в университете мало было студентов) требовался энергичный человек. На эту роль как нельзя больше подходил Н.С.Щукин, имевший большие связи в городе. В состав землячества вошли студенты университета Щукин, близко сошедшийся с ним Буланов, Г.М.Сидоров, Перфильев, академии художеств М.И.Песков, поэт И.В.Федоров-Омулевский. Почти сразу же после прибытия в Петербург в него вошел Г.Н.Потанин. Примечательно, что число названных фамилий точно совпадает с количеством членов кружка, о котором пишет в августе 1859 г. Потанин[70]. Небольшое количество сибиряков в Петербурге вообще и в университете в частности привело к более позднему образованию землячества, к включению в него всех сибиряков. Процесса сплочения, формирования круга единомышленников землячество не прошло. Поэтому вскоре оно распадается из-за внутренних неурядиц.

В 1860 г. положение существенно изменилось. В университет прибыла группа молодежи из Сибири: Налетов, А. и Н.Лосевы, И.А.Куклин, В.Березовский, И.Пирожков, Ч.Валиханов, Н.М.Ядринцев, Ф.Н.Усов. Из Казани перевелись студенты И.Кулаков, А.Красиков, А.Ергин, Н.Павлинов, И.А.Худяков и др.[71]. Они сразу же по приезде устраивают еженедельные собрания, на которых присутствуют и другие сибиряки университета, в том числе Потанин, Ядринцев. Можно считать, что с этого времени сибирское землячество возродилось.

Опыт землячества в Казани по сближению с духовной академией позволил обратить внимание и на Петербургскую академию. В 1855-1856 гг. казанцы высмеивали студентов ее из-за отсталости, безгласного подчинения «страшно стеснительным порядкам» [15, с.26]. Но за прошедшие годы положение несколько изменилось. С 1958 г. в этой академии получали «полное миссионерское образование», совершенствовались в знании монгольского языка сибиряки Г.Попов, М.Митропольский, Е.Писарев, В. и А. Карелины, В.Миротворцев, И.Корнаков [72]. Некоторые из них успели застать изменения, происшедшие в духовной семинарии Иркутска, воспринять некоторые идеи кружка М.В.Петрашевского. На эту группу первое землячество не обратило внимания. Теперь же по совету студентов из Казани, стремившихся внести «университетское дело» - подготовку просветителей народа из учащихся - в духовные академии, семинарии, Потанин передал приглашение присоединиться к землячеству. На ближайшее собрание земляков они явились «в полном составе». И было это в 1860 г.[73].

Мы подчеркиваем этот факт, потому что в источниках имеется некоторое несоответствие в том, что считать первым сибирским землячеством вообще и в Петербурге в частности, когда оно возникло. Ядринцев и Потанин считали, что оно возникло в 1861-1862 г. в связи с выработкой ими основной идеи сибирского областничества.

Н.М.Ядринцев скептически относился к сибирякам, прибывшим из Казани. По его мнению, это «были добрые малые, беззаботные бурши, прекрасные товарищи, певцы, любители кутнуть, но люди мало развитые…»[74]. Эта несколько односторонняя характеристика требует разъяснения. Прежде всего, если брать за эталон развития таких крупных общественных деятелей как Ядринцев, Потанин, то по сравнению с ними большая часть студентов имела меньшие способности и развитие. Но в год приезда их в Петербург (1859-1860) этого еще сказать было нельзя. К тому же, среди казанцев были и такие, кто в то время мог вести полемику с Потаниным и Ядринцевым, например, Н.Павлинов.

Во-вторых, воспоминания были написаны спустя примерно два десятка лет после событий. Ядринцев, вложивший все свои силы в разработку идей областничества, внедрение их в общество, прежде всего в среду студенчества, видел малый результат своих усилий. В связи с этим, он не только низко ценил «казанцев», но и сибирское землячество 1860 г. в целом, и все сибирское общество.

В-третьих, критерием развития Ядринцев считает разработку проблем служения Сибири или степень знакомства с этими вопросами. Так что казанцы могли быть «развиты» в других вопросах, прежде всего в проблемах касающихся России в целом. Что касается пирушек, песен и пр., то мы уже видели, какой характер они носили в середине 1850-х гг. и как ситуация менялась к 1860-м. И если уж казанцы вспоминали о столкновениях с полицией, о кулачных боях во главе с Резяповым, то не могли они не вспоминать о более поздних событиях – историях с Берви, Ведровым, Буличем и т.д., тем более что Н.Павлинов был активным участником «истории» с Буличем, а живший одно время в одной квартире с Потаниным И.Худяков – «истории» с Ведровым.

В новое землячество вошли на протяжении 1860-1862 гг. студенты, вольнослушатели университета Потанин, Ядринцев, Н.Наумов, И.Пирожков, Г.Сидоров, братья Перфильевы, А.Красиков, В.М.Березовский, Н. и Д.М.Павлиновы, А.К.Шешуков, И.А.Худяков, братья Лосевы, Шац, Русинов, А.К.Шешуков, Налетов, Полынцев, И.А.Куклин и некоторые другие. Подключились перечисленные студенты духовной академии, студенты Медико-хирургической академии М. и И.Черемшанские, студенты академии художеств М.И.Песков, Джогин, слушатели академии Генерального штаба Ф.Усов, И.А.Лукин, А.Д.Шайтанов. Были привлечены и не студенты – Федоров-Омулевский, исключенный из Казанской духовной академии и готовившийся поступать в университет С.С.Шашков. Бывали на земляческих сходках тобольский мещанин К.Николаев, иркутские купцы С.С.Попов, Н.Н.Пестрев. Посещал землячество Ч.Ч.Валиханов. Состав землячества менялся. В 1861 г. уехало в Сибирь около половины студентов духовной академии, покинул землячество не вписавшийся в круг товарищей по личным качествам Сидоров и пр. Прибыли Шашков, Д.Павлинов, Ф.Усов и др.

Петербургское землячество не прошло длительного пути развития, сплочения. Поэтому к нему оказались причастны и эгоист Сидоров, и карьерист Боголюбский, и агент третьего отделения Попов, хотя долго в землячестве они не продержались и влияния на него не оказали. Его меньше сплачивала борьба за корпоративные студенческие интересы, за решение проблем молодого поколения. Поэтому значительно сильнее в нем действовало исходное земляческое начало – общность родины, служение именно ей. Федоров-Омулевский, Песков думали посвятить ей свое творчество, другие после окончания учебных заведений – ехать работать в Сибири и т.д. Не случайно именно в этом землячестве наиболее тщательно разрабатываются проблемы нужд Сибири, ее особенностей, ее места в Российской империи, хотя эти вопросы были раньше подняты в Казани.

Но решать сибирские проблемы можно было разными путями. В конце концов, и правительственные чиновники, в том числе и «навозные» аристократы, считали, что они служат Сибири и осчастливливают ее этим. Демократические идеи, демократические начала были вторым обручем, скреплявшим землячество. Н.Добролюбов, соученик Щукина по Главному педагогическому институту, не прерывавший с ним связи и в последние годы своей жизни, заметное место уделял соотношению местного патриотизма и общечеловеческих задач. Добролюбов различает патриотизм ложный, когда человек неразвитый и неспособный, чтобы как-то возвысить себя делается паразитом славы своей родины, народа. Истинный патриот, познав нужды человечества и почувствовав потребность их реализовать, местом своей деятельности изберет отечество, так как лучше всего знает нужды его, положение и теснее связан с ним. Истинный патриотизм развивается тем сильнее, чем свободнее человек, чем активнее участвует он в общественных делах. Патриот не поступится интересами общества, народа ради личных выгод, его патриотизм теснейшим образом связан с любовью к человечеству[75].

Поклонники «Современника», где в конце 1858 г. была опубликована изложенная статья (кстати, она вошла в первое собрание сочинений, изданное в 1862 г.), тем более те, кто лично общался с Добролюбовым, не могли пройти мимо одной их основополагающих работ критика. Восприняли они и основные идем разночинной демократии. Любовь к простому народу, в том числе коренным национальностям, стремление всемерно улучшить его жизнь, ненависть к угнетателям его, поклонение демократическим формам управления, развитие народного образования, просвещения – вот основа этих идей. Но в понимании и приложении их наблюдались различия и споры.

И в Казани, и в Петербурге сибиряки считали, что это задачи общие для всей России и борьба за их решение должна быть общей. Поэтому сепаратизма землячеств не наблюдается, сибиряки активно участвуют в обще студенческих делах, в общероссийских акциях.

О том, как обстояло дело в этом отношении в Казани уже написано выше. В Петербурге Потанин, Ядринцев и другие с первых шагов сотрудничают в демократической печати, опираясь в статьях, естественно, на сибирский материал. Наиболее приемлемым для себя они считают направление «Современника», всемерно стремятся сблизиться с его сотрудниками. Ядринцев становится постоянным участником совещаний редакции газеты «Искра», в которую входили руководители революционной демократии в России. Известно, что Потанин, не успев получить от Лободовского рекомендательного письма к Чернышевскому, самостоятельно наносит визит, потому что «попасть в среду, окружающую этого человека – значит переселиться в…мир света…». «Я жил в студенческой среде, в которой его боготворили…»[76]. Интерес к крестьянской общине, ячейке социализма по представлениям разночинцев-революционеров того времени, появившийся у Потанина под влиянием рассказов Лободовского о Чернышевском, не покидал его очень долгое время. Для изучения общины, бесед с крестьянами Потанин совершает «апостольские хождения» каждое лето всего времени пребывания в Петербурге.

Потанин входил в политический кружок студента Васильевского, принимал участие в студенческих волнениях и «деятельно агитировал в кружке студентов-сибиряков» [77]. В результате участия в волнениях Потанин, В.Березовский и А.Лосев были исключены из университета и подлежали высылке на родину. Щербакову А., Сорокину Н., Кузнецову И. было вынесено «строгое внушение» и предупреждение, что за малейшее последующее нарушение они будут также высланы[36,д.13,лл.119 об.,124,127 об.,138]. В ходе студенческих волнений Потанин особенно сближается с Л.Пантелеевым, одним из руководителей Петербургского комитета «Земли и воли». Он становится членом «Земли и воли», выполняет ответственные поручения этой организации[78]. Песков вместе с товарищами протестует против схоластических принципов обучения в академии художеств, входит в число художников «передвижников». В.Миротворцев увлекается антирелигиозной, нелегальной литературой и предполагает распространять ее среди студентов духовной академии[79].

Можно продолжить перечень дел сибиряков, участников землячества в общественном движении в Европейской части России. Видимо, пока была надежда добиться изменения положения в стране деятельностью в этом регионе, сибиряки не спешат на родину. Показательно, что Потанин, которому грозила высылка в Сибирь, находит ходатая и остается в Петербурге.

Много внимания землячество в Петербурге уделило и выяснению патриотических задач сибиряков. Областнические идеи Щапова, привезенного под арестом в 1861 г. в Петербург, были широко известны и глубоко симпатичны сибирякам – демократам. Несмотря на старания Потанина, В.Миротворцева, Щапов не вошел в землячество, и сходки у него на квартире не проводились. В это время он пришел к выводу, что борьба за интересы студенчества, деятельность узких, пусть даже самых активных и демократичных кружков, миновала. По его мнению, нужно было расширять «рамы» движения, идти к народу, который выступлением в Бездне показал способность к инициативе политических движений.

Щапов участвует и инициирует акции, которые должны были бы создать широкую организацию разночинцев-демократов, выяснить ближайшие задачи и возможности их реализации, сблизить демократов с народом. Таковы были задумки по организации 2 отделения Литературного фонда для помощи студентам, журнала «Век», «Мирской толк», просветительская программа, изложенная в письме Александру 11 и др. Эти начинания были широко известны и поддерживались сибиряками Петербурга и Казани. Они доходили до Сибири, встречали и там отклик, поддерживали дух, поднимали деловую инициативу, приобщали к общероссийскому движению.

Вместе с тем, через Шашкова, Миротворцева Щапов был в курсе забот сибиряков. Он одобрил некоторые начинания землячества по просвещению населения Сибири, развитию местной литературы, публицистики[79, л.32]. Безусловно, сибирское землячество не оставили равнодушным стихи Щапова «К Сибири», где высказывается идея пробуждения края по примеру Украины, Польши для борьбы с тиранией, бюрократизмом, центром которых является «Великороссия». Особенно близки были идеи Щапова о будущем устройстве России. «Мир, начинаясь с малых кругов, внутренне самобытных и в себе законченных миров сельских, связуя их общиной, естественно-бытовою связью с мирами городскими…и смыкая те и другие… вместе в самостоятельные земские областные миры, посредством федеративной совокупности последних, естественно возрастает и расширяется, таким образом, во всенародный русский земский мир» [80].

Колониальная политика царизма на окраинах Российской империи и стремление патриотов края изменить существующее положение могли привести некоторых сибиряков к ошибочной мысли обратить преимущественное внимание к проблемам Сибири, к сепаратизму как средству решения этих проблем. Идеализация социально-экономических возможностей Сибири, вызванная недостаточным жизненным опытом, оторванностью студентов-сибиряков от края, увеличивали эту опасность.

Обсуждение вопросов колонизации Амура после его включения в состав России подтолкнуло к обсуждению перспектив развития Сибири вообще. На заседания политико-экономического общества при Русском географическом обществе были поставлены вопросы о неэффективности принудительной колонизации, о неизбежности отделения Сибири как колонии от метрополии[81]. Потанин через П.П.Семенова был тесно связан с обществом, вошел в его состав и не мог не обратить внимания на происходившую дискуссию. Обсуждение названных и других материалов, статей в печати явилось предметом споров в Петербургском землячестве и материалом для выработки программы местных требований.

Наиболее важным вопросом был вопрос об отделении Сибири. Часть кружковцев положительно смотрела на такую перспективу. Осенью 1861 г. сибиряков в Казани навестили Е.Писарев, Г.Попов и М.Митропольский, возвращавшиеся после окончания духовной академии в Сибирь. В ноябре Попов пишет в Казань И.Орлову: «Недавно вот какую новость открыл, довольно интересную: в атласе…/фамилия неразборчива – А.З./ в числе пограничных государств России значится, что бы ты думал? Сибирь!…Ведь это, брат, предзнаменование, скоро ли оно осуществится?»[47,л. 100].

Несомненно, разговоры на такие темы велись в Казани. Но навеяны они были дебатами, развернувшимися в сибирском землячестве Петербурга. М.Лемке, излагая рассказ Н.М.Павлинова, счел необходимым отметить: «…собрания землячества почти всегда, особенно когда все хорошо ознакомились друг с другом, бывали довольно бурны. Немного надо было времени, чтобы произошла некоторая дифференциация, результатом которой были две «партии»: «потанинская» и «павлиновская». «Потанинцы», во главе которых стояли Г.Н./Потанин/ и Н.М./Ядринцев/, настаивали на том, что первый и теперь, а второй – до конца своих дней говорили и в печати, и в личной беседе. «Павлиновцы» никогда не полагались на возможность для Сибири проявить свое собственное «я» без постоянной помощи и поддержки из-за Урала»[82].

Рассматривая политическую ориентацию землячества в Петербурге, нужно учитывать, что она быстро менялась, как быстро менялась и общая ситуация в стране. До начала наступления реакции были надежды на то, что демократии удастся отвоевать новые уступки у царизма на волне массового крестьянского движения. Эти надежды должно было подкрепить объединение революционных сил. Замыкаться в рамках областнического движения не было смысла. Но уже в 1861 г. реакция нанесла первый удар по университетам и студенчеству. Затем последовала расправа с Михайловым за прокламацию «К молодому поколению», В.Обручевым за распространение «Великорусса», высылка профессора П.В.Павлова. В апреле 1862 г. 111 отделение составляет план решающего удара по демократической интеллигенции, жертвами которого должны были стать Чернышевский, Н.Шелгунов, Н.Обручев, Н. и А.Серно-Соловьевичи, Г.Елисеев, Г.Благосветлов и другие. После распространения прокламации «Молодая Россия», потрясшей либералов, и петербургских пожаров, напугавших обывателей (май 1862 г.), реализация плана ускорилась. В июле начались аресты, в том числе Чернышевского, Д.Писарева, политические процессы, запрещения журналов «Современник», «Русское слово», полное закрытие воскресных школ и т.д. Для сибиряков тяжелым ударом была административная ссылка в Сибирь А.П.Щапова.

В январе 1862 г. Потанин пишет Н.Щукину, что сейчас «время прокламаций» и усилия нужно сосредоточить на политической деятельности. В этой деятельности нужно сосредоточиться на самых «зажигательных» проблемах «автономии провинций». Эта автономия заключается в том, что «мы хотим жить и развиваться самостоятельно, иметь свои права и законы, читать и писать, что нам хочется, а не то, что прикажут из России, воспитывать детей по своему желанию, по своему собирать налоги и тратить их только на себя же».[70, с.59].

Как видно, представления об автономии очень широки, но вопроса об отделении от России нигде не ставится. В более поздних и взвешенных документах – в воспоминаниях - Потанин несколько иначе излагает программу землячества. Он называет отмену уголовной ссылки в Сибирь, независимость сибирского рынка от мануфактур Москвы, предотвращение отлива молодежи из Сибири, улучшение положения «инородцев»[83]. Ни коим образом Потанин не отрывается от активного участия в общероссийском движении. В конце марта он просит Щукина организовать агентство 2 отделения Литературного фонда, как ячейку «истинно либерального» всероссийского общества[70, с. 63]. Летом этого года он едет организовывать отделение «Земли и воли» в Уральске. Разумеется, все это делалось не для того, чтобы отделять Сибирь.

Перемещение центра просветительской деятельности студентов-сибиряков в 1863 г. из университетских центров в Сибирь знаменует новое отношение к землячествам. Теперь не они играют ведущую роль в развитии общественного движения в Сибири, а разночинцы-просветители края роль их корреспондентов. Роли меняются.

Малочисленность в Сибири людей, проникнутых «университетским делом» обусловила активную работу по направлению местной молодежи в высшие учебные заведения. Оказывается материальная помощь тем, кто отправлялся, даются рекомендательные письма к студентам университетов [84]. Потанин собирает сведения обо всех сибиряках-студентах в Петербурге, Москве и Казани, списки публикуются в неофициальном отделе «Томских губернских ведомостей»[85]. Для помощи землячествам организуется сбор средств. Извещения о собранных суммах, об отправке их систематически публикуются в печати[70,с.72]. Планировалось создание казацкой сибирской студенческой библиотеки[70,с.70]. Студентам направляются «Томские губернские ведомости», где публиковались статьи областнического характера[70,с.72].

Через только что направленных и оставшихся в университетских центрах единомышленников в землячествах проводится целенаправленная политика. Лукин, Шайтанов привлекаются для снабжения кружков в Сибири литературой, в том числе и нелегальной [70, с. 68]. Землячеству в Петербурге, где возникли разногласия по поводу обязанности всем возвращаться в Сибирь после окончания вузов, дается разъяснение, что это долг перед родиной и что нужно брать те знания, в которых Сибирь нуждается [70,с.71]. Через доверенных студентов, на имя которых направляются собранные в Сибири для помощи студентам деньги, устанавливается практика выдачи ссуды только тем, кто готов возвратиться на родину. Через Лукина устанавливается связь с Елисеевым для публикации в центральной печати материалов областнического характера о Сибири[70,с.75]. Внимание землячеств обращается на программные статьи лидеров Сибирской организации и т.д.

Принятая политика по отношению к землячествам привела к созданию сибирского землячества в Москве. В предыдущие годы, по сведениям С.Г.Сватикова в него входили Ник.Садовников, Н.А.Мордвинов и др., но отчетливо себя оно не проявило. Перевод из Казани в Москву в 1863 г. студентов К.Павлинова, И.Кулигина, П.Горяева, приезд из Сибири Добродеева, Д.Шайтанова и др. позволил воссоздать землячество. В конце этого – в начале 1864 г. ведется работа по созданию земляческой кассы взаимопомощи. К марту 1864 г. она была создана[86]. Что это означало – видно из предыдущего абзаца. В начале 1865 г. в Москву переводится А.Шайтанов, доверенное лицо Потанина, Ядринцева. С самого начала существования землячество представляет собой политический кружок, тесно связанный с зарождающейся организацией ишутинцев[87]. Способствовала этому значительная роль, которую играл в организации И.Худяков.

Торжество реакции во второй половине 1860-х гг., разгром Сибирской областнической организации привели к запрещению землячеств в университетах, снижению их активности. Но по существу нелегальная деятельность их, а тем белее земляческая связь не прекращалась и в это время. Землячества внесли свой вклад в новый подъем студенческого движения, их опыт оказался полезным и в более отдаленной перспективе. В начале 1890-х гг. Ядринцев готовит наброски к тридцатилетию сибирского землячества. В них он пытается не только напомнить историю землячеств середины века, но и извлечь уроки для деятельности землячеств в конце века[88]. В 1914 г. В.Прейсман, опираясь на материалы Потанина, Ядринцева, опыт сибирских землячеств начала ХХ века, стремится определить специфику землячеств, как формы объединения студентов, выявить их цель и задачи. Делается это для того, чтобы повысить эффективность усилий землячеств, активизировать студенчество[89].

В последующие годы, после непродолжительного спада во второй половине 1860-х гг., землячества сибиряков в университетах вновь активизируются. Собрания Петербургского землячества по четвергам проходят у Ядринцева во время его пребывания в Петербурге. Действует землячество в Казани. Они сохраняют связи с революционными кружками. Образуется сибирское студенческое землячество в Томске. По примеру сибирских землячеств в конце Х1Х века образуется казахское землячество в Казани, в начале ХХ века, а возможно и раньше – в Омске. В это же время создается землячество учащихся - павлодарцев.

Представленный материал позволяет, на наш взгляд, утверждать, что землячества внесли существенный вклад в формирование разночинцев-просветителей эпохи падения крепостного права, стали формой объединения и воспитания студентов в последующий период.

Сделаем выводы:

- состав учащихся в основных образовательных центрах, готовивших кадры интеллигенции для Казахстана, был демократическим;

- учащиеся выходили из них, имея в основном демократические взгляды;

- изучаемый регион не был «медвежьим углом» России. В учебных заведениях имелись, хотя и не составляли большинство, хорошие преподаватели. Из этих заведений вышли крупные общественные работники, деятели культуры;

• 
  в рассматриваемых культурных гнездах региона, в учебных заведениях происходило приобщение к знаниям, находившимся на уровне индустриальной стадии развития (теоретические, практические занятия – ремесло, ветеринария и т. п.);
  
• 
  в учебных заведениях формируется основное содержание сибирского областничества, особо популярными были идеи Щапова;
  

- в источниках не обнаруживается национальных трений между учащимися, неприятия инонациональной культуры.