Учёныезаписк и шадринского государственного педагогического института выпуск 9 филология. История. Краеведение

2. Текст надписи с русским переводом см.: Яйленко В.П. Греческая колонизация VII–III вв. до н. э.: По данным эпиграфических источников. – М., 1982. – С. 62-65.

3. Яйленко В.П. Архаическая Греция // Античная Греция. – М.: Наука, 1983. – Т. 1. – С. 148.

4. Alexandrescu-Vianu M. O nouă posibilă genealogie a familiei lui Hippolochos, fiul Theodotos, de la Histria // SCIV(A). – 1988. – T. 39. – № 3. – P. 275-280.

5. IGB. 1². 405.

6. Анализ ономастики надписей из Истрии и Аполлонии доказывает наличие фракийских элементов в составе свободного городского населения этих полисов уже с конца V в. до н. э. (IGB. 1². 430: παιβινη). См.: также: Danoff Chr.M. Thracian penetration into the Greek cities on the West coast of the Black Sea // Klio. – 1960. – Bd. 38. – P. 75-76: Idem. Zur Geschichte der aubenpolitischen Beziehungen der griechischen Kolonien an der Schwarzmeerküste in klassischer und hellenistischer Zeit // Etudes Historiques. – Sofia, 1965. – T. 2. – S. 12; Robert L. Les inscription grecques de Bulgarie // Revue de Philologie, de Litterature et d`Histoire anciennes. – Paris, 1959. – T. 33. – Fasc. 2. – P. 229; not. 5.

7. Herod. VI, 33.

8. Arist. Pol. V, 2, 10 -11.

9. Arist. Pol. V, 2, 11, 1303а, 36.

10. Т.В.Блаватская переводит это место как: «Граждане Аполлонии Понтийской, возбужденные против переселенцев восстали» (Блаватская Т.В. Западнопонтийские города в VII – I веках до н. э. – М.: Изд-во АН СССР, 1952. – 264 с., ил.. С. 52). Однако в данном пассаже правильнее будет перевести έπγóμενοι как «принявшие к себе эпойков». См.: Виноградов Ю.Г. Политическая история Ольвийского полиса (VII-I вв. до н. э.): Историко-эпиграфическое исследование. – М.: Наука, 1989. - С. 125, прим. 200.

11. Данов Хр.М. Западният бряг на Черно море в древностата. – София, 1947. С. 125; Он же. Древна Тракия Изследования върху историята на българските земи, Северна Добруджи, Източна и Егейска Тракия от края на IX до края на III в. пр. н.е – София: Наука и изкуство, 1968. – С. 277; Gehrke Hans-Joachim. Stasis. Untersuchungen zu den inneren Kriegen in den griechischen Staaten des 5. Und 4. Jahrhunderts V.Chr. – München: Beck, 1985. – S. 24.

12. Данное заявление подтверждается параллелями взаимоотно­шений, Ольвии и Милета. См.: Виноградов Ю.Г. Полис в Северном Причерноморье // Античная Греция. – М.: Наука, 1983. – С. 390-391.

13. Яйленко В.П. Греческая колонизация … С. 95-96.

14.Блаватская Т.В. Ук. соч. С. - 52; Mihаilov G. IGB. 1². Р. 344.

15. Единственное упоминание о рабе содержится в надписи IV в. до н. э. из Ольвии, воздвигнутой в честь жителя Месамбрии Херигена, сына Метрадора (IOSPE. 1². 20).

16. Данов Хр.М. Древна Тракия … С. 292.

17. Данов Хр.М. Към историята на полусвободните селяни през антична епоха // ИАИ. – 1955. – Т. 19. – С. 116-119; Он же. Древна Тракия … С. 292.

18. Велков В. Рабы-фракийцы в античных полисах Греции в VI – II вв. до н. э. // Вестник древней истории. – 1967. № 4. – С. 71.

19. Велков В. Робството в Тракия и Мизия през античността. – София: Наука и изкуство, 1967. – C. 28.

20. Archil. Fr. 79 s.

21. Блаватская Т.В. Внутреннее устройство западнопонтийских городов в эпоху их автономии // Вестник древней истории. – 1979. № 3. – С. 36-45; Она же. Западнопонтийские города … С. 191 сл.; Ehrhardt N. Milet and seine Kolonien: Vergleichende Untersuchung der kultischen and politischen Einrichtungen. – Frankjurt A.M. etc.: Lang, 1983 S. 61 ff. Специально для Истрии см.: Pippidi D.M. Nouvellos informations sur la constitution d`Histria preromaine // Nouvelles etudes d`histoire. – Bucureşti, 1955. – P. 85-102.

22. Для Истрии см.: ISM. 1. 15, 33, 64, 65; Для Аполлонии: IGB. 1². 388 bis; для Одесса: IGB. 1². 39. Из работ обощающего характера см.: Ehrhardt N. Op. cit. S. 214-216; Pippidi D.M. Epigraphische Beiträge zur Geschichte Histrias in hellenistischer und römischer Zeit. – Berlin: Acad. Verl., 1962. - S. 36-37.

23. Истрия: ISM. 1. 7, 9, 12, 20, 26, 37, 65, 66, 67, 67; Аполлония: IGB. 1². 389; Одесс: IGB. 1². 63, 64, 162, 47, 47 bis, 48; Томы: ISM. 2. 2, 5; Месамбрия: IGB. 1². 315. Об институте архагетов в милетских колониях на Западном Понте см.: Ehrhardt N. Op. cit. S. 208-210; Pippidi D.M. Epigraphische Beiträge … S. 36.

24. IGB. 1². 324.

25. IGB. 1². 463 bis.

26. Блаватская Т.В. Западнопонтийские города … С. 197 и Приложение: № 24, 30; Pippidi D.M. Scythica Minora Recherches sur les colonies grecques du littoral roumain de la mer Noire. – Bucureşti: Ed. Acad. RPR; Amsterdam: Hakkert, 1975. - Р. 123-124.

27. IGB. 1². 36; Ehrhardt N. Op. cit. S. 207.

28. Для Истрии: ISM. 1. 97, 191, 303, 334. Для Том: ISM. 2. 35 (1), 52 (18), 123 (8), 164 (49), 179 (15), 251 (87), 252 (88), 253 (89), 254 (90), = Stojan I. Tomitana Contributii epigrafice la istoria cetatii Tomis. – Bucureşti: Ed. Acad. RPR, 1962. - P. 57-65. Кроме того, к одному из этих городов относится надпись, несущая название филы Гελεόν[των] (ISM. 5. 132).

29. IGB. 1². 47 bis.

30. Блаватская Т.В. Ук. соч. С. 51.

31. См.: Смирнов Д.И. Эволюция форм правления в Истрии и Аполлонии Понтийской (конец VII – V вв. до н. э.)//Россия. Северное море V Соловецкий форум.- Архангельск, 1993. – С. 92-93

32. Aelian. Var. Hist. III, 17, 23.

33. Grant M. Greek and Latin authors 800 B.C.-A.D. 1000. – New York: Wilson, 1980. – P. 20.

34. См.: Graham A.J. Colony and mother city in ancient Greece. – N. York: Manchester univ. press., 1971. – Р. 30-39; Mossé C. La colonisation dans l`antique. – Paris: Nathan, 1970. – Р. 37; Leschhorn W. “Grunder der Stadt”: Studien zu einem politisch-religiosen Phänomen der griechischen Geschichter. – Wiesbaden, Stuttgart: Steiner, 1984. – S. 91-95.

35. Herod. IV, 159.

36. Во многом это может объясняться тем, что в Милете (метрополии большинства западнопонтийских колоний) институт царской власти к этому времени уже был изжит.

37. Arist. Pol. V, 5, 2, 1305в и V, 5, 7, 1306а.

38. Lepore E. Strutture della colonizzazione Focea in Occidente // La Parola del Passato. – 1970. T. 25. – Fasc. 130-133. – P. 44 e seg.

39. Смирнов Д.И. Ук. Соч. С. 92-93

40. ISM. 1. 169.

41. ISM. 1. 144.

42. Theodorescu D. Date noi in Legatura cu patrunderea stilului doric la Histria //SCIV .- 1965.- T.16 . - №3.- P. 481-500, fig. 3.

43. ISM. 1. 170.

44. Strab. VII, 6.

45. Arist. Pol. V, 5, 2, 1305в и V, 5, 7, 1306а.

46. Блаватская Т.В. Ук. соч. С. 50-51. См.: Виноградов Ю.Г. Политическая история … С. 77, прим. 209.

47. Данов Хр.М. Западният бряг … С. 51; Condurachi E. Cu privire la raporturile dintre autohtoni şi greci în aşezarile sclavagiste din Dobrogea // SCIV. – 1951. № 2. – P. 56; Idеm. Problemes économiques. Problemes economiques et sociauх d’Historia a la lumiere des derniers recherches // Nouvelles etudes d’ histoire. – Bucuresti: Ed. Acad. RSR, 1955. - P. 76.

48. Блаватская Т.В. Внутреннее устройство ... С. 37-38; Она же. Западнопонтийские города … С. 50-51; Pippidi D.M. Contributii la istoria vech a Romniei. Ed. a 2-a revazuta şi mult sporata. – Bucureşti: Ed. ştiintifica, 1967. – Р. 81 et suiv.; Gehrke H.-J. Stasis … S. 256; Alexandrescu P. Aristotel despre constitutia Histriei // SC. – 1986. № 24. – P. 67-69.

49. Michailov G. ICB. 1². P. 344.

50. Виноградов Ю.Г. Политическая история … C. 77.

51. Pippidi D.M., Berciu D. Dim istoria Dobrogei. T. 1. Geti greci la duoarea de jos din cele mei vechi timpuri pina ea cucerirea romana. – Bucuresti : Ed. Acad. RSR, 1965. - P. 180-183.

52. Pippidi D.M. Strudii de Istorie şi epigrafie. – Bucureşti: Ed. Acad. RPR, 1988. – Р. 21; Idem. Contribilii la istoria vech a Romniei. Ed. A 2 –a revazuta si mult sporata. – Bucuresti: Ed. Stiinifica, 1967. – P. 82-83; Idem. Parerga: Ectist de philologie, d’ epigraphie et d’histoire ancienne. – Bucuresti, Paris, 1984. – P. 146.

53. IGB. 1². 469 bis.

Список сокращений

ИАИ	–	Известия на археологически институт при Българската Академия на науките (до 1963 г.: Известия на Българския археологически институт)
IGB.12.	–	Inscriptiones graecae in Bulgaria repertae. Ed. G.Mihailov. Ed. 2-ra emendata. – Serdicae, 1970. –V.1.
IOSPE.12.	–	Inscriptiones antiquae orae septentrionalis Ponti Euxini Graecae et Latinae. Ed. B.Latyachev. – Petropoli, 1916. – Vol. 1.
ISM.1.	–	Inscriptiile din Scythia Minor Greceşti şi latine. Vol. 1. Histia şi imprejurimile. – Bucuresti, 1983.
ISM.2.	–	Inscriptile din Scythia Minor greceşti şi latine. Vol. 2. Tomis şi teritoriul sau. – Bucuresti, 1987.
ISM.5.	–	Inscriptile din Scythia Minor greceşti şi latine. Vol. 5. Capidava, Troesmus, Moviodumum. – Bucuresti, 1980.
SC	–	Studii Clasice.
SCIV(A)	–	Studii şi cercetari de istorie veche (şi arheologia).

Е.А. Соколова
Воспитательные аспекты в образовательной системе европейского университета в средневековье
Известный отечественный ученый-педагог Н.К. Гончаров считал, что «без тщательного изучения опыта прошлого невозможно создать строго научную систему образования. История педагогики анализирует прошлое, но ее выводы обращены к настоящему и будущему». (1, 363) Действительно, обращение к самым истокам становления воспита­тельной системы в высших учебных заведениях дает возможность объяснить и описать те факты истории образования, которые являются определяющими в изучении проблемы становления системы воспитательной работы в педагогических вузах. Такой историографи­ческий анализ позволяет изучать проблему в русле логики педагоги­ческой науки, показать диалектику перехода от уровней феномено­логического описания педагогических явлений к созданию подлинно научной теории, раскрывающей педагогические закономер­ности становления воспитательной системы в вузах.

Вопросы воспитания студентов всегда интересовали ученых-педагогов. Пожалуй, с самого зарождения высшего, университетского образования, в эпоху средневековья, формированию элиты уделялось определенное значение. В те времена педагогика как наука только еще зарождалась – мысли о религиозно-нравственном воспитании, как правило, почти всегда содержались в богословской литературе. (2, 44)

Общеизвестно, что педагогическая мысль и практика воспитания и обучения в эпоху средневековья были пронизаны религиозной идеологией. Античные гуманистические идеалы сменились «проповедью религиозных идей о греховности человеческой природы, обреченности человека, о бесплодности его усилий в познании. Даже наиболее образованные философы средневековья Августин (354-430 гг.) и Фома Аквинский (1225-1274 гг.) в своих трактатах утверждали религиозные догмы». (3, 32)

С другой стороны, именно в период средневековья меняется сознание европейца и вместе с ним – основы и формы воспитания. Один из ведущих специалистов по истории средневековья А.Я. Гуревич в статье «Человек средневековья» пишет: «Средневековый человек усматривал доблесть не в том, чтобы быть ни на кого не похожим, но, напротив, в том, чтобы соответствовать образцам и авторитету, растворять свою индивидуальность в типе, а личное поведение подчинять строгим требованиям этикета, обычая, традиции». (4, 687) Такое соответствие норме вырабатывалось в разных сферах, в том числе – образовательной.

С самого начала средневековья (V–XI вв.) обучение осуществлялось в трёх типах школ: монастырских, соборных (кафедральных) и приходских. Учителями были духовные лица, получившие навыки преподавания. Как отмечает исследователь В.А. Шабунина, «они не щадили учеников за ошибки, преклонялись перед духовными авторитетами, подавляли личность воспитанника, нивелировали его индивидуальность». (3, 32) Считается, что особенно характерно это было для иезуитского воспитания, целью которого выступало воспитание молодежи в подчинении римскому престолу. Для достижения цели требовались искусные учителя, прошедшие специальную подготовку. Именно в иезуитской системе впервые была введена систематическая подготовка преподавателей. (5)

Иезуиты-преподаватели владели особым мастерством в духовном воздействии на воспитанников. К.Д. Ушинский писал: «Иезуит был учителем, воспитателем, товарищем, начальником, духовным пастырем и духовником своего воспитанника», а тайна их педагогики заключалась в том, что «иезуиты не ограничивались одним учителем и поверхност­ным наблюдением», они «прежде всего, старались покорить своему влиянию душу воспитанника» (7, 47-49).

Во второй половине средневековья (XI–XV вв.) создаются внецерковные союзы ученых, профессиональные школы (медицинские, юридические), городские школы (магистратские, цеховые, гильдийские), первые университеты. Автор книг по истории средневековья Жан Фавье писал: «Школы нуждались в учителях, знающих основы педагогики и грамматики. Степень магистра давала возможность заработать кое-какие деньги на средних этажах той или иной общественной службы, в церкви, в науке» (6, 122). В период зрелого средневековья потребность в качественном разноуровневом образовании стала одним из условий подъема в духовной жизни европейского общества, с центром во Франции. «Этот подъем, – пишет А.Я. Гуревич, – был бы невозможен без улучшения системы образования» (4, 638), основой которого стало развитие университетов с их собственным уставом и этикетом.

К XII веку в Европе возникает острая потребность в высшей школе – университете, который бы готовил национальную интеллектуальную элиту. Исследователь В.И. Уколова пишет: «Возникновение университетов – это прежде всего духовное движение, порыв к прекрасному – Науке, и хотя история университетской науки не входит в историю воспитания, тем не менее, в ходе обучения, безусловно, присутствует воспитательный процесс». (8, 655)

Возникновение университетов совпало с развитием средневековых городов. В XIII веке высшие школы сложились в Болонье, Салерно, Париже, Монпелье, Палермо, Оксфорде и других городах. «К XV веку в Европе насчитывалось около 60 университетов. Эти образовательные учреждения характеризовались стремлением к чистому знанию». (8, 655)

Поступление в университет превращалось в привилегию, поскольку студент таким образом сразу попадал в благоприятную среду. Фавье в книге «Франсуа Вийон и повседневная жизнь Франции XV века» замечает: «В жизни юных школяров было немало хорошего. Занятия, как правило, велись в домашних условиях, учебные группы были небольшие, под рукой имелись библиотеки. Не говоря уже о столовой… В кварталах, где располагались университетские помеще­ния, протекала вся университетская жизнь». (6, 112).

Конечно, в это время великие философы и педагоги, не разделяя процессы обучения и воспитания, главное внимание уделяли образованию как процессу получения знаний, вырабатыванию логиче­ского мышления. Известный французский историк Жан Фавье так описывает систему обучения в университетах и колледжах: «Программа была простая: логика и еще раз логика Искусства мыслить вполне хватало на восемь – десять лет учебы на факультете… Тривиум – грамматика, риторика и диалектика – складывался из практических упражнений, сводившихся прежде всего к диспутам, где аргументация терялась одновременно и в формализме, и в гвалте. Квадривиум – арифметика, геометрия, астрономия, музыка – состоял из комменти­рованного чтения нескольких “авторитетов” вроде Аристотеля или Боэция». Ну а синтез был личным делом учащихся. И удавался он лишь немногим». (6, 115)

Однако средневековый университет не только формировал логиче­ское мышление и расширял горизонты знаний, он «усиливал смешение населения» (6, 32), он воздействовал на умы и души, именно благодаря университетам распространялось светское знание. Жан Фавье пишет: «Собственный университет постепенно стал символом престижа сильной власти, предметом гордости местной знати. Получалось, что тот из властителей, кто не имел учебных заведений, как бы отдавал другим на откуп право формировать необходимую ему элиту». (6, 32)

Несмотря на господство религиозной идеологии в воспитании и обучении, в эпоху средневековья в значительной степени были сохранены и продолжали развиваться в новых исторических условиях научные и философские знания античности, в том числе и педагогические. Во времена раннего средневековья (V–XI вв.), как пишет исследователь В.И. Уколова, «в сфере культуры шла активная переработка и усвоение «мыслительного материала» античности в соответствии с потребностями начавшего феодализироваться общества. <…> Это время ознаменовалось деятельностью таких крупных в истории фигур, как философ, поэт, ученый и теоретик музыки Боэций, ритор и педагог епископ Эннодий, философ Абеляр и др.». (8, 625)

Традиции античной науки в средневековой высшей школе опии­рались прежде всего на наследие Аристотеля и его идеи воспитания. Известный русский ученый-педагог Л.Н. Модзалевкий так и пишет: «Аристотелизм в Европе стремительно набирает силу». (9, 116)

Искусство воспитания, по мнению Аристотеля, должно восполнять то, чего человеку недостает от природы. Воспитание должно быть связано прежде всего с развитием нравственного сознания путем ознакомления с нормами и правилами поведения. При этом их усвоение выступает не как пассивное заучивание, а как активное приучение и частая практика, сводимая к организации и выполнению упражнений. (10) Мыслители античности подчеркивали, что именно в деятельности человека познается и решается великий закон необходимости. Это нашло отражение в философии Аристотеля, утверждавшего, что назначение человека состоит в разумной деятельности.

С распространением «аристотелизма» усиливается внимание к вопросу воспитания, в том числе студентов. Понятно, что идеи Аристотеля о воспитании были приняты средневековыми университетами. По мнению Аристотеля, следует заботиться о воспитании юношества, «потому что от невнимания к этому делу страдает само политическое устройство государства». (9, 119) Особую популярность приобрел вопрос, которым задавался Аристотель: «Воспитание должно состоять в развитии мышления или в развитии нравственности?» и ответ: «Воспитание должно приготовить душу для восприятия учения о нравственности, воспитание должно быть развитием, расширением природы человека. Нравственное воспитание должно воспитывать в питомце добродетель». (9; 120,122)

С одной стороны, высшие учебные заведения выбирают первый путь: воспитание через развитие мышления, предполагая, что нравственность должна воспитывать семья. С другой стороны, именно на этих идеях складывались знаменитые университетские традиции, дух «университетской корпоративности», воспитывающие питомцев. В университетах создавалась особая атмосфера, формировавшая личность школяра.

Казалось бы, в начале возникновения высшей школы в ее задачи не входило воспитание учащихся. Тем не менее, несмотря на то, что обучение в университетах носило отвлеченный абстрактно-логический характер, воспитательный процесс в университетской практике существовал, пусть порой стихийно и нецеленаправленно, шло воспитание школяров и магистров.

В педагогической науке принято выделять ряд наиболее известных общих подходов к раскрытию понятия «воспитание». Многие ученые выделяют воспитание – социализацию; воспитание, осуществляемое системой учебно-воспитательных учреждений; формирование у молодежи системы определенных качеств, взглядов, убеждений, решение конкретных воспитатель­ных задач и т.п. Что касается средневековых университетов, мы можем говорить лишь о воспитании в широком педагогическом смысле, имея в виду воспитание студенческой молодежи, осуществляемое университетами.

Рассматривая воспитание в средневековом университете с точки зрения характера отношений участников воспитательного процесса, его можно определить как сочетание стихийного и целенаправленного воздействий представителей старших поколений (ректора, профессоров, студентов старших курсов) на младшие, как взаимодействие старших и младших при руководящей роли старших, как сочетание того и другого типа отношений. Воспитание в средневековом университете часто имеет вероятностный характер, означающий отсутствие жёсткой корреляции между воспитательным воздействием и результатом, абсолютную неопределённость сроков и характера проявления воспитательного результата. Воспитание длится большей частью стихийно все время пребывания школяра или магистра в «Alma mater».

Воспитание складывалось из следующих составляющих:

– обычаи и ритуалы, существовавшие в университете;

– воздействие педагога, его пример;

– подражание студентов выбранному педагогу;

– подражание художественным и историческим образцам;

– общение внутри студенческой среды в своеобразных общежитиях;

– формирование чувства корпоративности.

Определенное воспитательное значение имели традиции и ритуалы университетов. Традиции складываются, когда практическая жизнь из различных вариантов поступков отобрала и утвердила их в общественном мнении как нравственную ценность. После этого начинает работать социальный механизм традиций, обеспечивая поколений передачу этих ценностей от старших к новым поколениям. Традиция присуща всем сферам общественной жизни: экономике, политике, науке, быту, и, конечно, воспитанию. Трудно переоценить воспитывающую силу традиции. Присяга в присутствии ректора, слова клятвы школяра, вступающего в корпорацию, различные торжества, безусловно, оказывали сильное эмоциональное воздействие на молодежь в колледжах, педагогиях и университетах. После сдачи вступительных экзаменов в университете происходила церемония посвящения, в которой принимали участие все студенты – от абитуриентов до магистров. Нового обладателя степени торжественно вводили в здание университета, «а собравшиеся там магистры восторженно уверяли вновь прибывшего, что они принимают его в свой круг. Университетская корпорация по-прежнему оставалась полновластным хозяином положения». (6, 121). Затем кандидат, сдавший экзамен, приносил присягу в присутствии ректора. Произнося слова клятвы и обещая соблюдать устав, школяр вступал в «иерархию». «Каждый день принималась новая порция лиценциатов, включавших по четыре человека от каждой нации. Вместе с ними приходили их учителя, являвшиеся свидетелями и гарантами их успехов. Ведь благодаря таким торжествам укреплялся и их собственный престиж». (6, 122)

Фавье так описывает одну из традиций Сорбонны – участие в открытии ежегодной ярмарки в Ланди: «12 июня там открывалась специальная ярмарка пергамента, куда ректор и школяры направлялись торжественным строем с возглавлявшими процессию жезлоносцами. Важно восседавший на муле ректор был облачен в мантию. Его кортеж походил одновременно и на крестный ход, и на фарандолу. Выставленные кожи внимательно рассматривались. Ректор в первую очередь отбирал пергаменты для дипломов, вручаемых студентам следующего выпуска. Потом школяры напивались, а учителя исчезали. И начинался всеобщий беспорядок». (6, 144)

Личность профессора также имела важное значение в воспитании студентов, и, прежде всего, высокая профессионально-коммуника­тивная культура уни­верситетского профессора, особый стиль общения, предполагающий у преподавателя наличие таких качеств, как умение быстро и правильно ориентироваться в динамике разнообразных ситуаций общения со студентами.

Но, пожалуй, главное, в чем состояла основа воспитательного процесса в европейских университетах в средневековье – дух корпора­тивности. Корпоративность являлась своеобразной основой воспитыва­ющей среды средневекового университета. Наличие корпоративного «университетского климата» как продукта взаимодействия студентов и профессоров в разнообразных сферах: научно-познавательной, духовно-нравственной, бытовой, – резко отличал средневековый университет от других учебных заведений. Дух корпоративности – неотъемлемая принадлежность любого профессионального сообще­ства, тем более – средневекового университета. Это четко фиксируемое чувство принадлежности к особому сообществу, к элитарной группе, обладающей собственной системой ценностей, отличающей членов университетского единства от обыкновенных городских жителей. Корпоративный «университетский» климат пронизывает все компонен­ты жизненной среды профес­соров и слушателей, он включает в себя идеалы, ценности и приоритеты, составляющие духовное пространство университетского сообщества в средневековье, отражает его особую роль и высокий статус.

Жан Фавье очень живо описал эпизод, когда университетские преподаватели одержали победу над королевскими сержантами, арестовавшими двух магистров там, где они пользовались территориальной неприкосновенностью – в университете: «В 1440 году произошел первый серьезный инцидент, где столкнулись друг с другом университетские преподаватели и люди из Шатле. Три королевских сержанта арестовали двух магистров-августинцев прямо в их резиденции, то есть там, где они пользовались территориальной неприкосновенностью. Сержантам пришлось явиться с повинной – в одних рубашках, с факелами в руках – и просить прощения у Alma mater. Этот случай обсуждался повсеместно. Во увековечение победы университет заказал одному скульптору мраморную статую». (6, 124)

Во время одной из стычек школяров и сержантов последние превысили полномочия. «Школяров сначала отлупили, потом арестовали. Законоведы из Шатле радостно воспользовались долгожданной оказией, дабы обрушиться на университетские привиле­гии и вольности. <…> Сержанты навели на университетский квартал ужас, но магистры быстро пришли в себя. Было проведено расследова­ние. 9 мая на генеральной ассамблее доложили, что парижский Прево попрал привилегии университета. <…> В результате столкновений один студент погиб – юный юрист, отличающийся прекрасной успеваемостью и не замеченный ни в каких порочащих его связях. Один человек угрожал самому ректору и собирался силой отвести его к Прево. Ректор добился, чтобы провели расследование. Лейтенанта по уголовным делам Жана Безона уволили. Человеку, грозившему ректору, отрубили кисть руки. Короче, людям из Шатле пришлось целый год просить прощения у магистров и школяров». (6, 129-131)

Воспитанные университетскими традициями школяры сохраняли верность своему учебному заведению всю жизнь, после возвращения в родной город или родную провинцию, добившись положения и денег, заведя семью.

Русский ученый Л.Н. Модзалевский в книге «Очерки истории воспитания и обучения с древнейших до наших времен» утверждает: «По отношению к университетскому юношеству наука действовала не вполне воспитательно: нравы были грубы; вражда разделяла учащихся на множество лагерей; но и это неулегшееся брожение в среде свободной молодежи было по своим последствиям плодотворнее прежнего оцепенелого застоя монастырских школ с их суровой, всеподавляющей дисциплиной». (9, 245)

Думается, Модзалевский излишне категоричен в своей оценке «воспитательности средневековой науки». В университет приходили юноши в совершенно «диком» состоянии, в них семья не воспитывала нравственность. Университет же воспитывал мышление и формировал весьма ценные свойства студента: ощущение и осознание корпоративности, пусть даже в таком грубом виде, как уличные драки, когда сходились горожане и бурши (часто вместе с профессорами) и корпоративной же свободы, когда посягательство на школяра задевало честь профессора и ректора.

Сам же Модзалевский позже заметил, что университетская наука понемногу сглаживала грубые нравы буршей и школяров: «грубость и испорченность стали понемногу исчезать под влиянием развившейся в университетах и распространившейся в обществе науки». (9, 248)