Ури Геллер, Гай Лайон Плэйфайр Эффект Геллера

Раздались бурные аплодисменты, а вместе с ними и всевозможные выражения удовольствия и удивления на испанском языке. Серрано, однако, ничего не сказал. Он быстро взглянул на одного из своих коллег, который тоже сидел молча, и я увидел, как у этих двоих заблестели глаза. Казалось, они говорили друг другу: «Геллер даже не знает сейчас, что он сделал, но мы знаем — вот это куш!»

Вопрос о поиске нефти возник еще раз на одной из очередных вечеринок несколько дней спустя. Там я кому-то подбросил мысль о том, как было бы здорово, если бы Мексика смогла в полной мере эксплуатировать свои нефтяные богатства. Какую выгоду это сулило бы с точки зрения экономических и политических соображений. У Мексики был огромный внешний долг. Он и сейчас остается громадным, приближаясь к 100 миллиардам долларов. А так как США — основной потребитель мексиканской нефти, увеличение ее добычи дало бы значительный козырь в переговорах по ряду важнейших вопросов, затрагивающих интересы двух стран.

Вскоре после этого меня пригласили приехать в один отдаленный район, где уже на месте я мог бы поискать настоящую нефть. Я прилетел в аэропорт маленького провинциального городка, где меня ожидал вертолет с несколькими геологами на борту. Сначала они меня доставили в тот район, в котором точно находилась нефть. Там они меня проверили, узнали, могу ли я найти нефть в тех местах, где она действительно была.

Затем мы летали еще по крайней мере час над сушей и над морем в тех местах, где нужно было найти нефть. Геологи отмечали на своих картах все, что я им указывал, протягивая руку в том или ином направлении и говоря: «Здесь есть, а здесь нет». Я использовал свой испытанный метод, хотя, естественно, находясь так высоко в воздухе, не мог все время опускаться вниз и точно ткнуть пальцем на конкретные места. Искать нефть — занятие медленное и утомительное, и если вы точно не знаете, откуда начать поиск, оно становится еще труднее. Все, что я мог сделать для них, — это показать, откуда необходимо начать разработки. И если бы я оказался прав, то сэкономил бы для компании десятки миллионов долларов.

Но лично я от них никаких денег не получил, хотя через некоторое время Серрано трогательно сообщил мне, что мои указания с вертолета оказались очень точными.

Помню, как в 1978 году, примерно год спустя после моего путешествия на вертолете, Лопес де Портильо и Серрано одновременно объявили о том, что Мексика в ближайшее время может стать крупнейшим в мире производителем нефти. Крупнее даже, чем Саудовская Аравия, благодаря ряду недавно открытых крупных нефтяных месторождений. А сегодня уже общеизвестно, что только в одном нефтедобывающем районе страны нефти в три раза больше, чем во всем бассейне Северного моря.

Денег я опять не получил, да и не просил их. Хотя сегодня мне страшно подумать о том, как могла сложиться моя судьба, если бы я тогда пожадничал. Серрано некоторое время после этого случая еще был претендентом на президентский пост, но так никогда и не стал хозяином Лос Пиноса. Новым главой государства в 1982 году был избран один из его бывших сотрудников — Мигель де ла Мадрид.

Еще четыре года спустя, как я узнал из статьи в «Интернешнл геральд трибюн» от 29 октября 1986 года, Серрано уже пребывал в тюрьме в связи, как писала газета, с обвинениями в мошенничестве и незаконном присвоении 34 миллионов долларов при продаже нефтяных танкеров. А всего за время нефтяного бума в Мексике мимо государственного кармана ушло, по неофициальным подсчетам, более 6 миллиардов фунтов стерлингов — приличный процент от внешнего долга страны. Конечно, я мог рассчитывать на какую-то часть этих денег и они бы мне пригодились тогда, ведь я выплачивал 40 тысяч долларов Байрону Джанису, который одолжил их мне для устройства в Нью-Йорке. Но я и так рассчитался с ним до последнего цента, даже с процентами, зарабатывая прежде всего своими представлениями. И впридачу по ночам спал спокойно, а не мучался кошмарами разоблачения.

* * *

Визитная карточка жены президента, так же как и ее фотография, подписанная лично, тоже имела немалую ценность. И очень многие люди из ее окружения мечтали заполучить ее любой ценой. Как я позже узнал, визитная карточка с персональным посвящением и ее подписью стоила в несколько раз больше, чем если бы она была из чистого золота.

Однажды вечером я был приглашен в очень дорогой и фешенебельный ресторан одним из активно рвущихся к власти дельцов и группой его друзей. Они без лишних предисловий сразу же заговорили о самой Манси, горячо обсуждая, какой она прекрасный человек, и с гордостью сообщив, что приготовили для нее великолепный подарок — какое-то украшение стоимостью в десятки тысяч долларов. Я слушал все это без особого интереса, потому что прекрасно знал, сколько уже Манси и ее муж получили богатейших подарков от посетивших страну глав государств, других высокопоставленных лиц и черт знает еще от кого. Все это они были вынуждены хранить в специальном хранилище.

Манси как-то свозила меня туда. Хранилище было до самого потолка заставлено картинами, шикарными сервизами, коврами, стереоаппаратурой и т. д. Манси абсолютно не волновали эти вещи, и она пользовалась, может быть, только одной или двумя из них.

Я извинился перед сидевшими за столом и вышел в туалет. По правде говоря, мне не столько нужно было в туалет, сколько просто хотелось передохнуть от всего этого лицемерного восхваления Манси, которое предназначалось специально для моих ушей, с тем чтобы все это затем, разумеется, перекочевало в уши Манси.

Итак, я спокойно стоял в открытой кабинке и вдруг заметил, что вслед за мной вошел и человек, пригласивший меня в ресторан. Меня особенно удивило то, что у него в руках был кейс. Увидев, что мы одни в туалете, он подождал, пока я застегну молнию на брюках, а затем открыл кейс и вынул оттуда небольшой кожаный мешочек, очень похожий на те, которыми пользуются обычно в фильмах пираты, чтобы спрятать в них награбленное. Он подал его мне.

«Это тебе от меня, — сказал он, разворачиваясь к выходу. — Посмотришь позже».

Я как-то машинально взял мешок у него из рук и едва не уронил его, настолько тяжелым оказался он в сравнении со своими скромными размерами. А когда вернулся за стол, все-таки не удержался и заглянул внутрь, чуть не выронив его снова, так как увидел, как в темноте сверкнуло золото. В мешке оказался увесистый слиток чистого золота со штампом Швейцарского банка.

Я прекрасно знал, что нужно было взамен: визитная карточка Манси с ее подписью с соответствующим посвящением. Все оставшееся время за ужином я боролся со своей совестью, а человек, давший мне это, судя по всему, был очень доволен самим собой — настолько, словно он уже получил заветную карточку. Не тут-то было. Когда мы выходили из ресторана, я отозвал его в сторону и вернул ему мешочек, сказав, что он мне не нужен. С тех пор этот человек больше никогда не разговаривал со мной.

Примерно в это время я оказал несколько личных услуг семье президента. Причем таким образом, о котором никогда бы раньше и не подумал. Я стал давать некоторые практические советы по личной безопасности, охране президента. Я ведь кое-что знал об этом благодаря военным занятиям в Израиле, где к вопросам безопасности относятся очень серьезно. В Мексике меня очень встревожил тот факт, что уж слишком неряшливо и небрежно осуществлялись меры безопасности в некоторых местах. Телохранители Манси, к примеру, были чудесные и надежные ребята, но они частенько летали на ее самолете со снятыми с предохранителя автоматами, держа их к тому же дулом кверху. Слава Богу, что мы с ними ни разу не попали в грозу, а то могли быть серьезные неприятности. Но особенно никудышной была служба безопасности аэропорта, занимавшаяся подготовкой президентсткого лайнера к вылету: сколько раз я замечал, что они даже не были вооружены, приступая к осмотру и проверке самолета.

Пепито больше, чем его отец, заботился о безопасности и всегда внимательно выслушивал меня, когда я предлагал что-нибудь для ее усиления. Президент в свою очередь прислушивался к словам сына. И я заметил некоторые позитивные изменения после моих рекомендаций.

Однажды произошла ужасная трагедия, которая заставила. всю президентскую семью, особенно Манси, осознать, насколько важно быть серьезным в вопросе безопасности.

Ее брат, Серино, весьма преуспевающий бизнесмен, был просто болезненно одержим в вопросах собственной безопасности. И в его доме всегда было полно разного огнестрельного оружия. Однажды его сын, подросток, подобрал лежавший без присмотра пистолет и, к несчастью, застрелился. Как я догадался, это было самоубийство, а не случайность.

Каждый раз, когда я ищу в магазинах подарки для своих детей, я думаю о том несчастном мальчишке. Он показал всем, к чему могут привести ребенка окружающие его в избытке деньги, власть и влияние. К депрессии, к одиночеству и к последнему шагу маленького человека, восставшего против мира, созданного для него родителями.

Я пытаюсь заставить своих детей ценить то, что они имеют, объяснить им, как удачно сложилась их жизнь, чтобы они поняли, что есть еще дети в этом несправедливом мире, умирающие от голода. В 1985 году дети вместе со мной видели по телевизору ужасную сцену голода. Помню, она произвела на них тяжелое и неизгладимое впечатление.

Как-то раз президент показал мне одну вещь, которую я раньше никогда у него не видел. Это был кольт, инкрустированный золотом и серебром, с выгравированным на рукоятке мексиканским гербом. Я не большой любитель оружия, особенно с тех пор, как был ранен на войне, но не мог не восхищаться высоким мастерством любого рода, а это был самый великолепный кольт из всех, которые я видел в своей жизни.

Заметив, как изменилось выражение моего лица при виде кольта, президент Лопес Портильо вынул его из кожаной кобуры и протянул мне. «Он твой, Ури», — сказал он.

Я смутился, и первое, что мне пришло в голову, — извиниться и отказаться от подарка, но вместо этого я вдруг сказал примерно такую фразу: «Синьор президент. Я, к сожалению, не могу взять ваш щедрый подарок, у меня будут сложности на первой же таможне».

В ответ он просто вытащил из кармана свою визитную карточку и написал на ней несколько слов, сказав при этом: «Имея при себе эту визитку, Ури, ты сможешь сделать все, что захочешь. И если кто-то тебя спросит о кольте, просто покажи ему мою карточку».

Я не мог этому поверить. Отказавшись чуть раньше от слитка золота в обмен на примерно такую же визитную карточку, я сейчас одновременно получал сразу две бесценные вещи, не прося ни одной из них. Да, жизнь иногда преподносит нам сюрпризы. Но, даже имея личное подтверждение президента, я должен был получить официальное разрешение на ношение оружия. Разумеется, это тоже было сделано в обход обычных правил. И в конце концов я получил правительственное удостоверение агента по особым делам при министерстве финансов, а с ним и разрешение на ношение оружия.

Интересно, что незадолго до этого события один из моих американских друзей дал мне понять, что было бы неплохо, если бы мне удалось добиться какого-нибудь официального поста в мексиканском правительстве. Полагаю, что он хотел от меня слишком многого, хотя теперь волею случая я стал уже по крайней мере сотрудником одной из секретных служб. Так или иначе, мое восхождение по лестнице мексиканского общества было именно таким, на какое рассчитывал Майк. И мне при этом восхождении ни разу не пришлось идти против правды и совести и предавать дружбу с семьей президента. Н конце концов, никто и не просил меня воровать мексиканские государственные секреты. Просто американцы хотели, чтобы время от времени от меня исходили какие-то не слишком навязчивые советы и предложения, к которым волей-неволей прислушивались мои высокие собеседники. Хотя, мне кажется, что о моей истинной миссии уже многие догадывались.

Во время одной из наших встреч Майк нарушил неписанные правила секретности и как бы между прочим заметил, что мои рекомендации по одному важному вопросу, похоже, были хорошо восприняты.

Тогда же Майк принес большую книгу в голубой обложке и открыл ее передо мной.

«Скажи мне, пожалуйста, какое впечатление производит на гебя этот человек?» — спросил он. Это была черно-белая фотография Андропова, о котором я тогда еще ничего не слышал. Первая мысль, которая пришла мне в голову, что он как-то связан с родиной моего отца — Венгрией. И Майк объяснил, что он был там послом во время советского военного вторжения в 1956 году. Впоследствии он стал главой КГБ.

«С виду — славный малый, — начал я, — спокойный, сдержанный, достаточно приятный в общении, но по натуре жесткий и безжалостный. Доктринер, в некоторых вопросах не гибок». Все это сегодня, наверное, известно. Уверен, что и Майк тогда знал об этом.

Он рассказал мне немного о новом интересном методе, который разработали психологи ЦРУ, позволяющие узнать характер человека и даже в какой-то мере судьбу, изучая лишь фотографию.

Затем Майк вдруг начал задавать мне довольно странные вопросы: «Можешь ли ты читать мысли людей, если они думают на другом языке? Нужно ли тебе для этого находиться рядом с ними? Не болен ли серьезно этот человек? Когда, ты думаешь, он умрет?»

Я слушал его не перебивая, а едва только захотел сказать что-то, как Майк снова продолжил серию вопросов, один из которых заставил меня содрогнуться.

«Нам известно, что ты можешь влиять на компьютеры, Ури, знаем мы и то, что ты владеешь телепатией, — он наклонился поближе ко мне и, понизив голос, как это всегда делается в шпионских фильмах, спросил: — Как ты думаешь, ты не смог бы вызвать смертельную болезнь в человеческом теле? Ну, к примеру, остановить работу сердца?»

Я промолчал, почувствовав, что начинаю покрываться гусиной кожей. Майк тем временем как ни в чем не бывало стал говорить о колдовстве, черной магии, но потом, видимо, все-таки догадавшись, что я окончательно теряю нить разговора, он переменил тему. На сей раз это была еще одна доверительная беседа, исходящая, как я почувствовал, уже лично от него и не связанная напрямую с полученным заданием.

«Знаешь, Ури, американский конгресс и военные не оценивают возможности психологического воздействия по достоинству. Это происходит отчасти и из-за того, что у нас неважные результаты в этой области. Но здесь есть и обратная связь — как можно изучить предмет досконально и достичь каких-то успехов, если ты не готов вложить в это деньги? Советы вкладывают. Это видно достаточно хорошо даже из открытой литературы. Если читать ее внимательно, то станет ясно, что они занимаются этой проблемой более 50 лет. И, надо сказать, взяли мощный старт, потому что не жалеют на это денег. А мы даже еще и не начали серьезно. Хотя если бы даже и начали, пресса, уверен, тотчас бы поднялась против этого, стала бы требовать, чтобы расходы на исследования были урезаны. Именно неверующие, скептики — те, кто сидит на руководящих постах в газетах, — открыто смеются над нами. И соответственно влияют на ученых, а те в свою очередь — на пра-иительство. Это порочный круг, и он может быть разорван только сверху.

Сегодня, правда, у нас есть и хорошая новость: наш новый президент Джимми Картер — верующий. По крайней мере, религиозный человек, а его сестра Рут фанатично верит в исцелителей. Кроме того, президент сам видел неопознанные летающие объекты и заявил об этом публично. Не стоит забывать и то, что он достаточно серьезный ученый. Словом, он мог бы пойти навстречу нашей идее необходимости крупных исследований психологических феноменов. Нужно только заинтересовать его в этом».

Я, кстати, однажды уже сделал кое-что в этом направлении. Это случилось, когда жена еще не вступившего на пост президента, Розалин Картер, приезжала в Мексику вместе с Генри Киссинджером. Манси, как визави Розалин, организовала официальный банкет для гостей. Самого Лопеса Портильо на нем не было, но я был приглашен, и Манси посадила меня рядом с этими двумя высокими гостями. За нашим столом сидели также Пепито и американский посол вместе с сыном тогдашнего президента Джеральда Форда.

Майк, зная, что я буду на этом приеме, заранее попросил меня показать им что-нибудь из своего арсенала, например сгибание ложек для госпожи Картер, чтение мыслей для господина Киссинджера. Во время банкета я вел с ними обычный вежливый разговор и ожидал соответствующего момента.

Розалин Картер была естественна и непосредственна. Казалось, она открыта любой идее, связанной с телепатией и психокинезом, так же как, впрочем, к большому моему удивлению, и Киссинджер, хотя он был значительно более осторожен it оценках.

«Не слишком мудро поступают те люди, которые не принимают тот или иной феномен только потому, что ему нет пока объяснения», — заметил он в разговоре со мной. Допускаю, что он сказал это только из вежливости — ведь передо мной был один из самых опытных дипломатов Соединенных Штагов.

Когда принесли кофе, атмосфера наконец-то стала не такой официальной, и я почувствовал, что пришло мое время. Взяв со стола массивную дессертную ложку, я передал ее госпоже Картер с просьбой крепко держать ее одной рукой за выемку.

«А теперь, разрешите мне положить свою руку на вашу, — сказал я, — не бойтесь, я только слегка прикоснусь пальцем». Мне очень хотелось, чтобы она почувствовала, как ложка сгибается прямо у нее в руке. Так и произошло.

Госпожа Картер выглядела удивленно и в то же время обрадованно. Она рассмеялась. Я убрал свою руку: «Дальше держите сами».

Она так и сделала и с широко раскрытыми глазами наблюдала, как ложка медленно, но верно выгибалась вверх до тех пор, пока угол не стал совсем прямым.

«б! — воскликнула она. — Я хочу, чтобы мои друзья в Америке смогли увидеть то же самое, и обязательно нужно показать это Джимми».

И, мне кажется, она говорила серьезно, потому что, насколько я помню, взяла ту ложку как сувенир на память о нашей первой встрече.

Некоторые из приглашенных встали из-за своих столов и подошли к нам, чтобы посмотреть на происходящее. У меня даже сохранилась фотография, которую в этот момент успел сделать официальный фотограф американского посольства. На ней госпожа Картер все еще держит в руках ложку, а я, поменявшись с ней местами, уже оказался рядом с Генри Киссинджером.

«А сейчас, господин Киссинджер, я хотел бы продемонстрировать вам нечто совершенно иное», — сказал я. — Он даже слегка отпрянул от меня, отодвигая свой стул, а затем протестующе поднял руку. «Нет, нет, — сказал он. — Я не хочу, чтобы вы читали мои мысли. Я знаю слишком много секретов». Он действительно выглядел немного встревоженным.

Я ему объяснил, что хочу только, чтобы он нарисовал что-нибудь, пока я отвернусь, а затем, когда опять повернусь к нему лицом, прикрыл рисунок рукой. Все вокруг с нетерпением смотрели на нас, и Киссинджеру пришлось подчиниться. Через несколько минут он намалевал что-то в блокноте.

«А теперь, — попросил я, посмотрев в его глаза, спрятанные за широкими очками, — начните мысленно перерисовывать тот рисунок, который у вас в блокноте».

Я столько раз проделывал подобные вещи, что не смогу сейчас точно вспомнить, что там было нарисовано. Но помню, что это была одна из моих самых удачных попыток. То, что я нарисовал, прочитав мысли Киссинджера, совпадало не только по форме, но и в размерах. Киссинджер немного побледнел.

«Что вы еще прочитали в моих мыслях?» — «О, мне лучше не говорить об этом здесь», — ответил я. Он сурово взглянул на меня. «Вы это серьезно? — прогремел он своим гортанным голосом. — Что вы имеете в виду?»

Все вокруг нас неожиданно притихли.

А я вдруг вспомнил эпизод, происшедший незадолго до этой встречи в Парагвае, во время моего турне. Как-то я обедал вместе с военной верхушкой страны и с наивным видом спросил, правда ли то, что Парагвай предоставляет убежище некоторым известным нацистам? Я никогда не видел столько вилок, застывших одновременно в воздухе. (Президент Стреснер, кстати сказать, был еще одним из тех политических лидеров, кто сам захотел согнуть ложку после того, как это сделал я.) «Нет, мистер Киссинджер, не волнуйтесь, — сказал я. — Это шутка. Я только прочитал в ваших мыслях изображение на рисунке. Вот и все».

На самом деле я прочитал и еще кое-что, но момент, чтобы признаться в этом, был явно не подходящий.

Киссинджер вздохнул с облегчением. Не берусь даже вообразить, чтобы он сказал, узнав, что я лишь выполняю частную просьбу рядового сотрудника ЦРУ.

«Да, похоже, то, что я о вас знал раньше, это правда, — заключил он. — Мне много приходилось слышать о ваших необыкновенных способностях, но я, по правде говоря, не представлял себе, что они на таком уровне и что вы можете их демонстрировать в таких сложных условиях, на многолюдных приемах. Я думал, что вам необходимо сконцентрироваться, и как можно сильнее. Насколько мне показалось, вы этого даже не сделали».

«О, нет, сделал, — сказал я, — тот момент, пока вы мысленно набрасывали свой рисунок, был для меня ключевым моментом концентрации». — «Поразительно» — таков был его ответ.

Разумеется, это был научно неконтролируемый эксперимент, но он тем не менее дал Киссинджеру повод для размышления.

Майк был определенно доволен тем, как развивались события на банкете. Задумавшись на мгновение, он спросил меня, как обычно, слегка развязно: «Слушай, а слабо тебе, наоборот, нарисовать что-нибудь, а потом спроектировать этот рисунок в чьем-то сознании? Сумеешь?» — «Конечно. Я делаю это регулярно». — «Давай, попробуем».

Тут я вдруг засомневался, потому что все еще не отошел ото всех этих разговоров о черной магии и тому подобной чертовщине, которые напугали меня. Но решил забыть их. В конце концов, Майк сейчас просил меня не о том, чтобы убрать Андропова.

Майк отвернулся, а я нарисовал то, о чем он вряд ли мог бы догадаться. Турецкий флаг с луной и звездой. Я передал ему блокнот, предварительно перевернув его. Майк тотчас взял ручку и нарисовал прямоугольник с луной и чем-то напоминающим по форме звезду внутри его. Потом он перевернул блокнот обратно и, сверив два рисунка, назвал их практически идентичными.

«Это невероятно», — сказал он.

Люди всегда поражаются, обнаруживая, что могут делать практически то же самое, что и я. Будь то сгибание ложек или чтение и передача мыслей на расстоянии. Обычно это бывает тогда, когда они сами начинают верить в то, что все это в принципе возможно.

Майк снова стал серьезным. «Послушай, Ури, ты сейчас сумел передать свой замысел в мое сознание, не так ли? А не мог бы ты таким образом внушить в сознание человека какую-то определенную мысль? Так, чтобы она заставила его действовать, даже если он не хочет этого? Даже если он, возможно, и не догадывается, что это его кто-то просит сделать? Я говорю о президенте Соединенных Штатов Америки».

Глава 5. Передавая послание

Инаугурация Джимми Картера была назначена на 20 января 1977 года. И Майк сказал, что так или иначе мне обязательно нужно присутствовать на ней. Это единственный шанс, как ему казалось, чтобы я смог стоять близко к президенту и телепатически передать послание, которое задумал Майк. Он сомневался, что можно организовать официальную встречу для обсуждения вопросов телепатии из-за существования так называемого отрицательного фактора. Для нового лидера публичные контакты с телепатами, экстрасенсами или теми, кто занимается этими проблемами, неминуемо нанесут ущерб его имиджу, что особенно нежелательно в самом начале президентского срока. В любом случае на встрече присутствовали бы газетные обозреватели, а это обозначало прямую утечку информации в прессу. Вашингтон не Москва, где правители делают все, что им нравится, а пресса делает все, что ей говорят.

«За приглашение не беспокойся, Ури, — уверил меня Майк. — Считай, что его ты практически уже получил».