Уроки мудрости разговоры с замечательными людьми Изд-во Трансперсонального Института, Москва AirLand, Киев, 1996

Сотрудничество этих трех женщин было гармоничным и эф­фективным. Большинство решений, касающихся нашей жизни, при­нималось в их кругу. Мужчины были на вторых ролях, частично из-за их долгого отсутствия во время войны, но также по причине твердого характера этих женщин. Я очень живо помню, как каждый день после обеда моя тетушка выходила на балкон гостиной и дава­ла властные и четкие инструкции работниками и слугам, что соби­рались внизу во дворе. С тех самых времен у меня никогда не было проблем с принятием идеи о власти женщин. Большую часть детст­ва я провел в матриархальной системе, которая работала исключительно хорошо. Я пришел к выводу, что этот опыт подготовил поч­ву для принятия феминистских идей, которые появились 25 лет спустя.

В 1978 и 1979 годах я медленно проникался объемлющей кон­цепцией радикального феминизма, изложенной Адриен Рич в ее силь­ной книге «Женщиной рожденная». В результате дискуссий с авторами и активистами феминизма и по мере того как постепенно крепло мое собственное феминистское сознание, многие идеи этой концепции были прояснены и развиты дальше в моем сознании и стали интегральной составляющей моего мировоззрения. В частности, я стал все больше убеждаться в наличии важной связи меж­ду феминистской перспективой и другими аспектами возникающей новой парадигмы. Я пришел к пониманию роли феминизма как глав­ной силы культурного перерождения, а женского движения как катализатора синтеза различных общественных движений.

В последние семь лет огромное влияние на мое осмысление феминистских идей оказывают мои профессиональные связи и, ко­нечно, дружба с Шарлей Спретнак, одним из ведущих теоретиков феминизма. Ее труды являются примером сплава трех основных направлений в нашей культуре: феминизма, духовности и экологии. Основное внимание Спретнак уделяет духовности. Опираясь на изучение нескольких религиозных традиций, свой многолетний опыт буддийской медитации и женское знание эмпирики, она исследова­ла различные аспекты того, что она называет «женской духовнос­тью».

Согласно Спретнак, недостатки патриархальной религии стано­вятся все более очевидными, и, по мере того как патриархат будет увядать, наша культура будет эволюционировать в сторону различ­ных постпатриархальных форм духовности. Она видит женскую духовность в ее акценте на единстве всех форм существования и на циклических ритмах обновления, как пути в новом направлении. Как это описывает Спретнак, женская духовность надежно коре­нится в опыте связи с важнейшими жизненными процессами. Та­ким образом, она очень экологична и близка американской природ­ной духовности, даосизму и другим жизнеутверждающим, природоориентированным духовным традициям.

В своих ранних работах в качестве «культурного феминиста», Спретнак исследовала допатриархальные мифы и ритуалы гречес­кой античности и их связь с современным феминистским движени­ем. Она опубликовала свои изыскания в научном трактате «Забы­тые богини ранней Греции». Эта замечательная книга наряду с серьезными обсуждениями содержит прекрасные поэтические ис­толкования доэллинских мифов о богинях, которые Спретнак акку­ратно воссоздала в оригинале, используя различные источники.

В научной части Спретнак очень убедительно доказывает, не­однократно ссылаясь на литературу по археологии и антропологии, что в патриархальной религии нет ничего «естественного». В мас­штабе всей эволюции человеческой культуры это достаточно недав­нее изобретение, которому предшествовали более двадцати тысяче­летий религий богинь в матриархальных культурах. Спретнак пока­зывает, как классические греческие мифы, в том виде, как они за­писаны Гесиодом и Гомером в VII веке до н.э., отражают борьбу между ранней матриархальной культурой и новой патриархальной религией и социальным порядком и как доэллинская мифология богинь искажается и кооптируется в новую систему. Она также замечает, что различные богини, которым поклонялись в разных частях Греции, являются лишь производными от Великой Богини, верховного божества, обожествляемого в течение тысячелетий в разных концах света.

При встрече с Шарлей Спретнак в начале 1979 года я был поражен ясностью ее мышления и силой ее аргументов. В это вре­мя я только что начал работу над «Поворотным пунктом», она занималась составлением антологии «Политика женской духов­ности», которая позже стала классикой феминизма. Мы оба увиде­ли большое сходство в своих подходах и с большим энтузиазмом находили взаимное подтверждение и воодушевление в работах друг друга. С годами мы с Шарлей стали близкими друзьями, совместно издали книгу и работали вместе над некоторыми другими проекта­ми. Испытывая радости и разочарования писательского труда, мы поддерживали и помогали друг другу.

Когда Спретнак описала мне опыт женской духовности, я по­нял, что он основан на том, к чему я пришел через глубокое эколо­гическое сознание, – на интуитивном осознании единства всей жизни, взаимосвязи всех ее многочисленных проявлений и ее цик­лов перемен и трансформаций. Действительно, Спретнак видит в женской духовности связующее звено между феминизмом и эколо­гией. Для того чтобы описать слияние двух движений и более под­черкнуть применение феминистского сознания в новой экологичес­кой парадигме, она использует термин «экофеминизм».

Спретнак приняла вызов, брошенный Адриен Рич, и довольно подробно исследовала «духовное и политическое» значение способ­ности женщины «думать телом». В «Политике женской духовности» она говорит об опыте, свойственном женской сексуальности, беременности, деторождению и материнству, как о некой «телесной метафоре», взаимосвязанности всей жизни и вовлеченности всего существующего в циклические процессы природы. Она также рассматривает патриархальные перцепции и интерпретации различий между полами и ссылается на недавнее исследование реальных пси­хологических различий между мужчинами и женщинами. Напри­мер, существует явное преобладание контекстуальной перцепции и синтезирующих способностей у женщин и аналитических возмож­ностей – у мужчин. Самый важный вывод, который я сделал из своих многочисленных дискуссий с Шарлей Спретнак, заключается в следующем: следует признать женское мышление проявлением целостного мышления, а женское знание эмпирики – важнейшим источником формирования экологической парадигмы.

Хейзл Хендерсон

Когда в 1977 году я посетил Фрица Шумахера, я еще не подо­зревал о всей глубине и далеко идущих перспективах феминизма. Тем не менее я чувствовал, что мое принципиальное несогласие с подходом Шумахера — я имею в виду его веру в фундаментальные иерархические уровни природных явлений – было каким-то обра­зом связано с его неявным приятием патриархального порядка. В последующие месяцы я продолжал поиски эксперта в области эко­номики. Я стал уточнять качества, которыми должен обладать нуж­ный мне человек. Я хотел, чтобы он, подобно Шумахеру, мог бы отбросить академический жаргон, выявить основные заблуждения в современном экономическом мышлении и выработать альтернати­вы, основанные на четких экологических принципах. Кроме того, я чувствовал, что этот некто должен понимать феминистскую пер­спективу и уметь применить ее при анализе экономических, техно­логических и политических проблем. Естественно, такой радикаль­ный экономист-эколог мог быть женщиной. Я слабо надеялся на то, что когда-нибудь найду такого «эксперта моей мечты», но, привы­кнув верить своей интуиции и «потоку Дао», я не стал организовывать систематический поиск, я просто держал глаза и уши откры­тыми. И, конечно же, чудо произошло.

Во время поздней осени того года, когда я разъезжал с лекция­ми по стране и мои мысли были заняты изучением сдвига парадиг­мы в медицине и психологии, до меня стали доходить слухи о футурологе-самоучке, экологе и экономисте-иконоборце по имени Хейзл Хендерсон. Эта замечательная женщина, жившая в то время в Принстоне, бросила вызов экономистам, политиками и общественным лидерам своей основательной радикальной критикой их фундаментальных принципов и ценностей. «Вы должны встретиться с Хейзл Хендерсон, – говорили мне не раз, – у вас обоих много общего». Это звучало слишком хорошо, чтобы быть истиной, и я решил по­больше узнать об этой женщине, как только у меня появится вре­мя, чтобы снова сосредоточиться на предмете экономики.

Весной 1978 года я купил книгу Хендерсон «Создавая альтер­нативные модели будущего», которая представляла собой сбор­ник недавно опубликованных статей. Как только я сел пролистать книгу, я сразу же почувствовал, что нашел человека, которого ис­кал. Книга содержала взволнованное предисловие, написанное Э-Ф. Шумахером, которого, как я узнал позже, Хендерсон хорошо знала и считала своим учителем. Ее вступительная глава не остав­ляла сомнений по поводу схожести нашего мышления. Хендерсон утверждала, что «ньютоно-картезианская парадигма обанкротилась» и что наши экономические, политические и технологические про­блемы вытекают в конечном счете из «неадекватности ньютоно-картезианского мировоззрения» и стиля наших общественных орга­низаций, «ориентированного на мужчин». Я не мог даже и мечтать о большем совпадении этих мыслей с моими взглядами, но, продол­жая чтение, я был поражен еще сильнее. В своей вступительной статье Хендерсон предполагала, что многочисленные парадоксы, показывающие ограниченность современных экономических концеп­ций, играют ту же самую роль, что и парадоксы в квантовой физи­ке, обнаруженные Гейзенбергом. При этом она даже ссылалась на мою работу в данной области. Естественно, я воспринял это как чудесное предзнаменование и решил сразу же написать Хейзл Хен­дерсон и просить ее стать мои экспертом в области экономики.

В другой главе я нашел красивое обобщение тех интуитивных размышлений, которые привели меня к систематическому изуче­нию сдвига парадигмы в различных областях. Говоря о сегодняш­нем комплексе кризисов, Хендерсон утверждает: «Называем ли мы эти кризисы «энергетическими», «экологическими», «урбанистичес­кими» или «популистскими», мы должны признать, что корень их лежит в одном базовом кризисе неадекватного, узкого восприятия реальности». Именно этот отрывок воодушевил меня тремя годами позже на то, чтобы заявить в предисловии к «Поворотному пункту» следующее: «Базовый тезис этой книги заключается в том, что основ­ные проблемы нашего времени являются разными гранями одного и то же кризиса и что этот кризис в основном кризис восприятия». Просматривая отдельные главы книги Хендерсон, я сразу же заметил, что основные пункты ее критики полностью совпадают с воззрениями Шумахера и безусловно инспирированы его работами. Подобно Шумахеру, Хендерсон критикует фрагментацию современ­ного экономического мышления, отсутствие ценностей, «зацикленность» экономистов на необоснованном экономическом росте и их неспособности принять во внимание нашу зависимость от природы. Как и Шумахер, она распространяет свою критику на современную технологию и проповедует коренную переориентацию наших эконо­мических и технологических систем, основанную на использовании возобновляемых ресурсов и внимании к человеческому измерению.

Но Хендерсон идет дальше Шумахера как в своей критике, так и в набросках альтернатив. Ее работы предлагают широкий выбор и синтез теории и практики. Каждый пункт ее критики подтверждает­ся многочисленными иллюстрациями и статистическими данными, каждый вариант «альтернативной модели будущего» сопровождает­ся конкретными примерами и ссылками на книги, статьи, манифес­ты, проекты и деятельность различных организаций. Ее интересы не ограничиваются экономикой и технологией, но преднамеренно вторгаются в область политики. Фактически она утверждает: «Эко­номика – не наука; это чистая политика в замаскированном виде».

Чем дальше читал я эту книгу, тем больше восхищался ее ост­рым анализом недостатков традиционной экономики, ее глубоким экологическим сознанием и ее широкой глобальной перспективой. В то же время я был ошеломлен ее уникальным стилем письма. Она пишет длинными предложениями, которые буквально набиты ин­формацией, поразительной интуицией и сильными метафорами. В своих попытках создать новые схемы экономических, социальных и экологических взаимодействий Хендерсон постоянно пытается вы­рваться из линейного способа мышления. Она делает это виртуоз­но, обнаруживая определенный вкус к крылатым фразам и намерен­но провоцирующим выражениям. Академическая экономика, по вы­ражению Хендерсон, это «форма повреждения ума», Уолл-стрит «гонится за «бабками», а Вашингтон занимается «политикой пос­леднего «ура!», в то время как ее собственные усилия направлены на «расстриг экономического монашества», «вскрытие Золотого гуся», вызванного заклинаниями общества бизнеса, и на проповедь «поли­тики реконцептуализации».

При первом чтении «Создавая альтернативные модели буду­щего» я был буквально ошеломлен словесным блеском Хендерсон и богатством ее концепций. Я почувствовал, что мне придется много поработать над этой книгой, чтобы в полной мере понять широту и глубину ее мысли. К счастью, идеальная возможность осуществить это представилась сама собой. В июне 1978 года Стен Гроф пригла­сил меня провести несколько недель в его прекрасном доме в Биг-Суре, пока он и его жена уезжали читать лекции. Я использовал это уединение для того, чтобы систематически изучать книгу Хендерсон главу за главой, конспектировать основные положения и использовать их для формирования моей концепции сдвига парадиг­мы в экономике. В предыдущей главе я уже описал радость и красо­ту этих недель одиночества, работы и размышлений, проведенных на краю скалы, возвышающейся над просторами Тихого океана. По мере того как я фиксировал многочисленные взаимосвязи между экономикой, экологией, ценностями, технологией и политикой, сами собой открывались новые грани понимания, и я чувствовал, к свое­му великому восторгу, что мой проект обретает новое качество и глубину.

Хендерсон открывает свою книгу четким и сильным утвержде­нием, согласно которому сегодняшний развал в экономике застав­ляет подвергнуть сомнению базовые концепции современной эконо­мической мысли. Для подтверждения своей мысли она цитирует множество материалов, включающих заявления ведущих экономис­тов, которые признают, что их дисциплина зашла в тупик. Но, что более важно, Хендерсон замечает, что аномалии, которые эконо­мисты не могут более игнорировать, уже болезненно сказываются на жизни каждого гражданина. Десять лет спустя перед лицом рас­тущих дефицитов и задолженностей, перед лицом продолжающего­ся разрушения окружающей среды и соседства нищеты с прогрес­сом даже в самых богатых странах это утверждение не потеряло своей актуальности.

Согласно Хендерсон, тупиковое положение в экономике объяс­няется фактом, что она основана на системе мышления, которая уже устарела и нуждается в радикальном пересмотре. Хендерсон очень подробно показывает, как сегодняшние экономисты, разгова­ривая в «героическом тоне», оперируют неверными параметрами и используют устаревшие концептуальные модели для схематизиро­вания исчезающей реальности. Основной заряд ее критики направ­лен на неспособность большинства экономистов воспринять эколо­гическую перспективу. Она поясняет, что экономика – это всего лишь один из аспектов всей экологической и социальной структу­ры. Экономисты склонны разделять эту структуру на фрагменты, игнорируя социальную и экологическую взаимосвязь. Все товары и труд сводятся лишь к их стоимостному выражению, а социальные и экологические издержки, порождаемые всеобщей экономической деятельностью, игнорируются. Это «внешние» параметры, которые не входят в состав теоретических моделей экономистов. Гильдия экономистов, как замечает Хендерсон, обращается с воздухом, во­дой и другими ресурсами экосистемы, как с даровым объектом по­требления. Такой же подход практикуется и в тонкой сфере соци­альных связей, на которую пагубно влияет продолжающаяся эконо­мическая экспансия. Частные доходы все в большей степени полу­чаются за общественный счет ценой ухудшения окружающей среды и общего качества жизни. «Нам рассказывают о сверкающих блю­дах и одеяниях, – замечает она с грустным юмором, – но забыва­ют при этом напоминать о потерянных сверкающих реках и озе­рах».

Хендерсон утверждает, что для того, чтобы экономика получи­ла четкую экологическую основу, экономисты должны самым реши­тельным образом пересмотреть свои базовые концепции. С помощью множества примеров она иллюстрирует, насколько узки были определенные концепции, и как их применяли, не учитывая их со­циального и экологического контекста. Например, валовой национальный продукт, который, как предполагается, определяет благо­состояние нации, характеризуется суммой решительно всех видов деятельности, связанных с денежными величинами, в то время как неденежные аспекты экономики игнорируются. Социальные издержки вроде несчастных случаев, тяжб и охраны здоровья приплюсовыва­ются в национальный валовой продукт, вместо того чтобы вычи­таться из него. Хендерсон приводит едкий комментарий Ральфа Надера: «Каждый раз, когда случается автомобильная авария, уро­вень национального валового продукта повышается» – и размыш­ляет над тем, что социальные издержки, быть может, единственная статья валового национального продукта, которая все еще прогрес­сирует.

В том же ключе она утверждает, что концепция благосостоя­ния «должна отбросить свою скрытую суть, основанную на капита­ле и материальном потреблении и переопределить ее как человечес­кое обогащение». Понятие прибыли следует переосмыслить, чтобы она «значила только создание реального достатка, а не частную или общественную прибыль за счет социальной и экологической экс­плуатации». Хендерсон также показывает, как подобным же образом были искажены понятия «эффективность» и «продуктивность». «Эффективно для кого?» – спрашивает она с присущей ей широ­той взгляда. Когда гильдия экономистов говорит об эффективности, какой уровень она имеет в виду: индивидуальный, коллективный, общественный или всю экосистему? Из своего критического анали­за Хендерсон делает вывод, что срочно требуется такая экологичес­кая концепция, в которой положения и параметры экономических теорий были бы связаны с аналогичными категориями теории вло­женных экосистем. Она предсказывает, что энергия, столь сущест­венная для всех индустриальных процессов, станет одним их важ­нейших параметров для оценки экономической деятельности, и она приводит примеры такого энергетического моделирования, которое уже было удачно применено на практике.

Набрасывая контуры новой экологической концепции, Хендер­сон не ограничивается только ее теоретическими аспектами. На протяжении всей книги она подчеркивает, что необходим пересмотр экономических концепций и моделей, причем делать это надо на самом глубоком уровне, связанном с системой ценностей, лежащей в их основании. Она утверждает, что тогда корни многих социаль­ных и экономических проблем можно будет увидеть в болезненном приспособлении индивидуумов и институтов к меняющимся цен­ностям нашего времени.

Современные экономисты в ложном стремлении придать своей дисциплине научную строгость постоянно обходили вниманием ту систему ценностей, которая лежит в основе их моделей. Поступая так, они молчаливо основываются на том крайне несбалансирован­ном наборе ценностей, который господствует в нашей культуре и положен в основу наших социальных институтов. «Экономическая наука, – утверждает она, – возвела на престол самые непривле­кательные из наших страстей: стяжательство, соперничество, об­жорство, гордыню, эгоизм, узколобость и, наконец, обычную жад­ность».

Согласно Хендерсон, фундаментальная экономическая пробле­ма, вытекающая из несбалансированности наших ценностей, состо­ит в нашем увлечении неограниченным ростом. Идея постоянного экономического роста догматически принимается почти всеми эко­номистами и политиками, которые полагают, что это единственная возможность отрезать от пирога благосостояния кусочек для бед­ных. Однако Хендерсон показывает достаточно убедительно, что такая модель совершенно нереалистична. Высокие темпы роста не только не решают насущных социальных и человеческих проблем, но во многих странах, как показывает опыт, сопровождаются по­вышением уровня безработицы и общим ухудшением социальных условий. Хендерсон также утверждает, что глобальная одержимость ростом вылилась в замечательную схожесть капиталистической и коммунистической экономических систем. «Бесплодный спор меж­ду капитализмом и коммунизмом будет признан неуместным, – утверждает она, – так как обе системы основаны на материализ­ме... обе преследуют задачи промышленного роста и используют технологии с усиливающимся централизмом и бюрократическим кон­тролем».

Конечно, Хендерсон понимает, что рост необходим для жизни как в экономике, так и в других живых системах, но настаивает на том, что экономический рост должен иметь качественную оценку. В ограниченном окружающем мире, как она поясняет, между ростом и упадком должен сохраняться динамический баланс. В то время как некоторые вещи должны расти, другие должны разрушаться, так чтобы составляющие их элементы освободились и могли быть рециклированы. С присущей ей элегантностью она применяет одно из основных экологических понятий в отношении роста институ­тов: «Точно так же, как увядание прошлогодних листьев обеспечи­вает гумусом очередное возрождение следующей весной, так и не­которые институты должны увянуть и отмереть, чтобы их состав­ляющие в виде капитала, земли и человеческих талантов можно было использовать для создания новых организаций».

По всей книге «Создавая альтернативные модели будущего» красной нитью проходит мысль, что экономический и организацион­ный рост неразрывно связан с технологическим ростом. Она указы­вает на то, что мужское сознание, которое господствует в нашей культуре, нашло свое воплощение в определенной «махо»-технологии, основанной на манипуляции и управлении, приспособленной для центрального администрирования, а не для регионального и местного применения индивидуумами и малыми группами. В ре­зультате, по убеждению Хендерсон, большинство технологий сегод­ня глубоко антиэкологичны, негуманны и вредят здоровью людей. Им на смену должны прийти новые формы технологий. Эти техно­логии должны включать экологические принципы и отвечать новой системе ценностей. С помощью многочисленных примеров она по­казывает, как многие из этих альтернативных технологий – мало­масштабные и децентрализованные, приспособленные к местным условиям и нацеленные на повышение самодостаточности – уже реализуются на практике. Их часто называют «щадящими» техно­логиями, потому что их вмешательство в окружающую среду силь­но ослаблено применением возобновляемых ресурсов и постоян­ным рециклированием материалов. Использование солнечной энер­гии в различных формах, как-то: электричество, генерируемое вет­ряными двигателями, биогаз, пассивная солнечная архитектура, солнечные коллекторы, фотоэлементы – вот что для Хендерсон является почти идеальной щадящей технологией. Она убеждена, что главным аспектом культурной трансформации является пере­ход из Нефтяного века и индустриальной эры в новый Солнечный век. Хендерсон расширяет понятие «Солнечный век», выводя его за рамки чисто технологического термина. Она использует его мета­форически для обозначения своего видения грядущей культуры. Культура Солнечного века, по ее убеждению, включает в себя: эко­логическое движение, женское движение и движение за мир; мно­жество гражданских движений, сформировавшихся вокруг социаль­ных и экологических проблем; возникающую контрэкономику, – децентрализованную, кооперативную, – экологический образ жиз­ни «и всех тех, для кого старая корпоративная экономика неприем­лема».

Она предсказывает, что в конце концов эти различные группы сформируют новые коалиции и разработают новые формы полити­ки. Со времени опубликования книги «Создавая альтернативные модели будущего» Хейзл Хендерсон продолжала проповедовать альтернативные экономические модели, технологии, ценности и стили жизни, в которых она видит основу новой политики. Ее многочис­ленные лекции и статьи по этим вопросам опубликованы во втором сборнике эссе, озаглавленном «Политика Солнечного века».

За несколько недель до того, как я отправился в Биг-Сур рабо­тать над книгой Хендерсон, я получил от нее очень теплое письмо. Она писала, что очень заинтересовалась проектом моей книги и ждет встречи со мной. Она сообщала, что приедет в Калифорнию в июне, и предлагала увидеться во время ее визита. Ее приезд в Сан-Франциско совпадал с окончанием моего пребывания в доме Стэна Грофа, так что оттуда я сразу поехал в аэропорт встретить ее. Пом­ню, я был очень взволнован во время этой четырехчасовой поездки.