(АЛАНЫ В ИСТОРИОГРАФИИ СОВРЕМЕННОЙ ЧЕЧНИ)
Х.М. Мамаев, Ш.А. Гапуров
(Академия наук Чеченской республики)
В исследованиях двух последних десятилетий, опубликованных в ЧР в основном специалистами исторического и филологического профиля, довольно много места уделяется аланам, которых большинство авторов ныне отождествляет либо с нахоязычным населением Северного Кавказа, либо прямо с чеченцами. Подобный подход в основе своей обозначился еще в конце 80- х гг. прошлого столетия, отражая начавшийся тогда в северокавказской историографии процесс «дележа» аланского наследства – явления, детально рассмотренного в исследовании В.А. Шнирельмана, а также в ряде других работ, среди которых следует особо выделить недавнюю коллективную монографию М.С. Гаджиева, В.А. Кузнецова и И.М. Чеченова, специально посвященную анализу ситуации в исследовании древней и средневековой истории Северного Кавказа в постперестроечный период1. Это избавляет нас от необходимости рассматривать собственно гносеологические корни данного процесса и позволяет обратиться непосредственно к конкретным его проявлениям в попытке уяснить собственно аргументацию таких построений.
Следует заметить, что происходящее, безусловно, во многом связано с реальным состоянием дел в алановедении (историография последнего обширна и требует нового специального изучения) и тем вакуумом, который образовался в серьезных историко-филологических разработках в республиках Северного Кавказа с начала 90-х гг. прошлого столетия, когда на потребу «общественному мнению» хлынул поток псевдоисторических сочинений с претензиями на новое «прочтение» событий прошлого.
Одним из наиболее показательных объектов упражнений подобного рода является так называемая зеленчукская надпись, прочитанная сегодня на целом ряде языков населения Северного Кавказа, в том числе и на чеченском. По представлениям авторов последней версии (Я.С. Вагапов, Х.А. Хизриев) она бесспорно свидетельствует в пользу нахоязычности средневековых алан.
Не касаясь сейчас лингвистической стороны дела (мы не специалисты в языкознании), обратимся к исторической аргументации последнего из них, который, стремясь доказать нахоязычность (точнее, «чеченоязычность») зеленчукской надписи («… он (памятник – авт.) является уникальным историческим памятником аланского (старочеченского) письма …»)1, высказался в связи с этим и по серьезным вопросам раннесредневековой истории региона - христианизации Алании и аланской письменности2.
По существу, основной исторический пассаж его исследования посвящен известной миссии легендарных личностей - Константина Философа (Кирилла) и его брата Мефодия в Хазарию, в результате которой первый, проведя, по представлению Х.А. Хизриева, два года на Северном Кавказе (читай – у алан), создал специально для обращения последних в христианство аланскую кириллическую письменность («… с помощью знавших язык (!? – какой – авт.) образованных (?! – это как ?- авт.) алан…»3, причем еще до создания славянского алфавита (!?). Здесь необходимо отметить, что во всей обширной историографии, посвященной этим историческим фигурам и хазарской миссии в целом ни один из исследователей до сих пор и словом не обмолвился о том, что основной целью Константина являлась миссионерская деятельность среди северокавказских алан4. Полагаем, что если бы последнее имело место быть на самом деле, то это событие обязательно бы получило отражение в немалом уже количестве работ специалистов по раннесредневековой истории и археологии Северного Кавказа и тем более историков церкви, касавшихся проблем христианизации нашего региона5. Этого нет, зато в книге Гедеона, митрополита Ставропольского и Бакинского, например, читаем: «В 858 г. император Михаил III направил в Хазарию для проповедования Евангелия преподобных Кирилла и Мефодия. На пути из Византии в Хазарский Каганат они посетили Северный Кавказ, где вследствии этого усилилось (не возникло (!) – авт.) движение в пользу христианства»1.
Правда, В.А. Кузнецов осторожно предполагает, что Константин мог побывать на территории Северной Осетии, исходя из отождествления Каспийских ворот источника о миссии с Дарьяльским ущельем, а не с Дербентом, как это считал М.И. Артамонов2. Но, похоже, что все эти события менее всего затронули собственно алан – в монументальном своде А. Алеманя3, собравшем практически все доступные в письменных источниках сведения об последних, они никак не отражены, как, впрочем, и факт существования особого аланского кириллического письма.
Известно также, что само утверждение об именно евангелической направленности хазарской миссии Кирилла и Мефодия до сих пор вызывает у исследователей определенные сомнения, но даже при признании ее таковой целью миссионеров являлись, как полагают специалисты, прежде всего славяне, подконтрольные хазарам, но отнюдь не аланы4. Таким образом, представление Х.А. Хизриева о том, что итогом пребывания Кирилла в Хазарии стало появление «аланской кириллицы», с использованием которой якобы и был написан позднее текст зеленчукской надписи, по меньшей мере не может считаться доказанным.
Вообще у этой версии достаточно нестыковок и противоречий. Например, утверждается, что византийский двор не стал препятствовать «…христианизации алан с помощью использования кирилловского письма…», имея ввиду в дальнейшем достижение своих далеко идущих целей – превращение последних в верных союзников империи на Кавказе. А что же сами хазары, у которых, как говорится, «под носом» византийский посланник развернул такую активную деятельность? Никаких сведений о реакции хазарской верхушки источники не содержат и дело здесь вовсе не в известной веротерпимости хазар1 (о которой, кстати, автор разбираемой статьи, видимо, забыл – иначе как объяснить рассуждения о якобы насильственном насаждении иудаизма на окраинах Хазарии и резком отпоре этим действиям со стороны алан2), а скорее в отсутствии самого факта события. Безусловно, проникновение христианства на Северный Кавказ имело место задолго до X века, признаваемого временем принятия христианства Аланией, в том числе и на Северо-Восточном Кавказе и, между прочим, в среду того самого населения, которое составило основу раннего Хазарского каганата3.
Что касается приводимых Х.А. Хизриевым сведений из источников об аланской письменности, то здесь, видимо, точнее оказываются комментарии А. Алеманя, призывающего осторожно относиться к сообщению об аланской письменности в «Гражданской истории», написанной около 1240 г. (сирийский источник IX в. по Х.А. Хизриеву), поскольку там королем аланов назван германский монарх Кондрад III Гогенштауфен (!?)4. Относительно сведений Гильома Рубрука уже давно установлено, что, во-первых, они связаны с аланами, встреченными последним в Крыму; во-вторых, источник ясно сообщает: «…Они (аланы – авт.) христиане по греческому обряду, имеющие греческие письмена и греческих священников»5. Кстати, тот же исследователь приводит сведения арабского энциклопедиста Ал-Надими (не позднее 990/991 гг.) о том, что хазары и аланы вообще не имеют письменности6.
К тому же, как выясняется, надпись на зеленчукской плите не содержит даты, а заканчивается обычной литургической формулой1, поэтому все рассуждения на этот счет (по какому летоисчислению - христианскому или византийскому она указана и т.д.) лишены реального содержания.
В реконструированном тексте надписи Х.А. Хизриев употребил производное от социального термина «тайп, тейп» слово «тайпан», при этом прочтя его перед этим почему-то по арабски «таиф»2. Так что же все-таки написано на плите? И как тогда все это совмещается с представлениями исследователей об исторически недавнем и значительно более позднем, нежели предлагаемая дата зеленчукской надписи, появлении самого термина «тайп» в чеченской среде3?
Предположения о топографии памятника и его назначении также не могут служить доводом в пользу версии, развиваемой Х.А. Хизриевым – условия находки не до конца ясны и специалистам4. Кстати, независимо от того, где была на самом деле найдена зеленчукская плита – на Большом Зеленчуке или же в верховьях самой Кубани, это место отнюдь не относится к Центральному Кавказу – географически и культурно-исторически это Северо-Западный Кавказ и т.д.
В конечном счете возникает вопрос - неужели результатом существования этой самой «аланской кириллицы» стала одна единственная зеленчукская надпись?
Поэтому мы не разделяем мнения З. Мусаева и И. Хатуева по поводу того «… что ни один из оппонентов до сих пор не смог опровергнуть вариант перевода знаменитой Зеленчукской надписи, предложенной чеченским ученым Хаджи Хизриевым»5. Здесь стоит напомнить, что перевод той же надписи, выполненный ранее, значительно более квалифицированным специалистом в области филологии Я.С.Вагаповым не был принят его коллегой американским лингвистом Л. Згустой, заметившим, что вайнахское толкование надписи невозможно считать убедительным1. Первое прочтение надписи на зеленчукской плите и сейчас представляется предпочтительным2.
Достарыңызбен бөлісу: |
