ЭТАПЫ ТЮРКИЗАЦИИ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА (НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ И

ЭТАПЫ ТЮРКИЗАЦИИ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА (НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ И

ПЕРСПЕКТИВЫ ИЗУЧЕНИЯ)

Е.И. Нарожный

Многие исследователи процесс тюркизации Северного Кавказа связывают с проникновением на Северный Кавказ кочевых племен раннесредневековых болгаров, одним из этномаркеров которых считают керамические котлы с внутренними ручками³ и "алано-болгарские" пещерные ("скальные") захоронения¹. Заметное расширение географии бытования таких котлов², как и изменения в их хронологии,³ позволяют отказаться от старой версии, на практике ничем не подтверждающейся⁴.

Такая керамика, вероятнее всего, должна рассматриваться лишь как реминисценция кочевого быта, длительное время сохранявшаяся не только у тюркоязычных кочевников раннего средневековья, но и у их соседей, находившихся в тесном этнокультурном взаимовоздействии с ними. Стоит учитывать также и то, что на территории реального обитания раннесредневековых болгар нет каменных изваяний древнетюркского облика, которые, к примеру, хорошо известны на территории Северного Кавказа¹. Иные историко-археологические данные болгар, как известно, к востоку от Кубани не фиксируют².

Археологическими исследованиями на Кавминводах³ и в Восточном Придарьялье⁴ были выявлены раннесредневековые каменные оградки, связанные с аланскими погребальными памятниками VII-IХ веков. Аналогичные оградки над грунтовыми и каменоящичными захоронениями известны и на могильниках у хут. Горькая Балка (Новокубанский район Краснодарского края), по арабским монетам и инвентарю, датированных VIII-IХ веками⁵. Использование здесь различных погребальных сооружений, а также результаты антропологического изучения части погребенных¹, позволяют рассматривать эти объекты как погребальные комплексы, оставленные смешанным и, к тому же, христианизованным² "алано-горско-тюркским населением"³. Указанные памятники позволяют все явно тюркские признаки связывать с мощной волной притока на Северный Кавказ тюркоязычных кочевников, привнесших сюда не только традицию установки каменных изваяний и оградок, но и пиететного отношения к ним. К таким же тюркским элементам обрядности следует относить и "скальные" захоронения, погребение с конем восточной породы из Горькой Балки⁴, использование дополнительных решетчатых конструкций из дерева - гробовищ (как в грунтовых ямах, так и в каменных ящиках) и, кроме того, наличие оградок над каменными ящиками, грунтовых ям с подбоем вдоль одной из длинных стенок ямы, тамгообразный знак на плите перекрытия каменного ящика, что подкрепляет и антропологическая специфика захоронений Горькой Балки. Большинство известных нам каменных изваяний в регионе территориально связывают с Верхней Кубанью¹. По сведениям Ф. Жиля (ХIХ в.), таких изваяний там было не менее 300².

Ареал распространения каменных изваяний древнетюркского образца частично совпадает с зонами распространения т.н. "пещерных" могильников, а также с очагом распространения кубанской группы рунического письма³, что позволяет ставить все эти памятники в один историко-культурный круг.

Судя по материалам из Горькой Балки, уже к VIII-IХ векам произошло сильное смешение тюрок с представителями "алано-горского" этнического массива. Подобный синтез (миксация) сопровождался и мощным процессом христианизации этого населения⁴, что объясняет и причины распространения в горах на этом этапе статуй т.н. "христианских рыцарей"⁵. Однако в письменных источниках никаких сведений о таком смешанном, "алано-горско-тюркском" населении в регионе нет. Бурные этнокультурные процессы и межэтнический синтез, тем не менее, проблемы, требующие дополнительного изучения.

В этнографической литературе есть сведения о группах тюркоязычныго населения Северного Кавказа - неких "борганах"⁶, фиксируемых здесь с "конца раннего средневековья"⁷. Вряд ли название "борганы" можно рассматривать как этноним или самоназвание. Скорее - это "прозвище", данное им со стороны северокавказских горцев, которое реально отражает специфику их кочевой и хозяйственной жизнедеятельности. Л.И. Лавров, определяя этимологию данного названия, объясняет ее с позиций тюркских языков, означающую "ходящие, перекочевывающие"¹. В связи с "борганами" следует упомянуть и о "бродниках" Подонья, упоминаемых письменными источниками со второй половины ХII – в начале ХIII века и позднее². Их упоминания связаны с обширной территорией и, нередко, "в одном ряду с Русью, Куманией и Болгарией"³. Одни исследователи полагали, что "бродники" – это "русско-золотоордынское" население⁴ и обязательно "христианское"⁵. Другие авторы связывают интересующее нас название с речными "бродами" и переправами. На этом фоне не менее резонно этимологию названия этой этнографической группы рассматривать и как производную от глагола "бродить", как показателя основного способа их хозяйствования. При такой постановке вопроса "бродников" воспринимают как тюрок⁶, тогда названия: "борганы" и "бродники" могут быть сопоставлены как синонимы, подразумевающие синхронное и однородное (родственное - ?) население Северного Кавказа и Подонья. На правомерность такой постановки проблемы указывает и существование, к примеру, точно такого же ареала распространения погребальных комплексов салтовского времени с трупосожжениями⁷. Заманчиво с "борганским" населением Северного Кавказа соотносить и те археологические древности Северо-Западного Кавказа, которые ныне отождествляют с "косогами-касаками-кашаками" раннесредневековых источников⁸.

Новый этап в тюркизации региона связывают с появлением на Северном Кавказе половцев. Процесс этот датируют ХI веком, нередко ретроспективно апеллируя при этом к различным примерам археолого-этнографического "наследия" половцев¹. Среди них – пока единственное захоронение с аланского Змейского катакомбного могильника в Северной Осетии, характеризующееся ярко выраженными признаками "тюркско-половецкого" наследия, выявленного антропологами². Но и это определение не "стыкуется" с точкой зрения тех авторов, которые справедливо указывают: до ХII века пока нет археологических памятников, которые можно было бы сопоставить с половцами на Северном Кавказе³. Тогда и это, антропологически выявленное, "наследие" погребенного на Змейском могильнике заманчиво рассматривать как результат этнокультурных контактов придарьяльских аланов, но не с половцами, а с уже упоминавшимися тюрками эпохи раннего средневековья, хотя в письменных источниках и этого времени никаких сведений на этот счет не имеется.

Наступление ХIII века ознаменовалось сначала вторжением монгольских войск, в 1222 году вышедших в пределы Северного Кавказа⁴, где проживало "много народа, в том числе аланы, лезгины и разные тюркские племена". Услышав "эту весть", аланы "собрали у себя толпу кипчаков и сразились с татарами"⁵. После нескольких боестолкновений, не выявивших победителя, монгольские военачальники пускаются на хитрость, убедив половцев уйти от аланов¹. Однако, разгромив последних, монгольское войско пустилось вдогонку и за половцами, часть которых была разгромлена; другие укрылись в горах, третьи ушли "в страну русских"². Если опираться на географию находок половецких каменных изваяний, как ориентиров, очерчивающих зону распространения кочевий предкавказских половцев, можно предполагать: в упоминавшемся военном альянсе могли принять участие половцы, кочевавшие к северу или к северо-западу от Терека³.

Я.А. и Г.С. Федоровы обращают внимание и на другие сведения, в контексте которых сообщалось об участии в тех событиях, помимо алан, половцев и какой-то группы тюрок.

В ходе второй военной кампании конца 1230-х годов Чингизиды вторгаются в Восточное Приазовье и в пределы Восточного Причерноморья. Сообщается о гибели "черкесского царя", что, вероятно, следует рассматривать как свидетельство последующего подчинения указанной территории¹, заселенной не только предками современных адыгов, но и тюркоязычными кочевниками, оказавшимися здесь еще в раннем средневековье и обитавшими рядом с аланами. О них упоминали еще византийские авторы, указывая на миграции аланов из горной зоны Северного Кавказа в сторону "Скифии" и "Сарматии". Теперь же эти аланы были "завоеваны татарами"². Вскоре, свидетельствовал ал-Омари³, Джучиды прибегают к тактике сохранения "царей" не только у аланов, но и у черкесов⁴, опосредовавших и олицетворявших собою власть Золотой Орды на Севером Кавказе. Известны и сведения о перемещении под город Дербент военных отрядов, оказавшихся там к 1260-м годам. Эти кочевые подразделения, возглавленные Ногаем⁵, были приведены сюда из его личного домена, находившегося на территории Поросья, Поднестровья и Побужья⁶. Среди них были не только черные клобуки¹, но и отряды иных тюрок-кочевников из южнорусского пограничья². Эту миграцию не стоит оценивать как передвижение только ограниченного "воинского контингента"³. Этнографические данные позволяют рассматривать ее как осуществление традиционного принципа освоения "новых пространств и территорий", характерного как для тюрок, так и для монголов⁴. В ходе таких массовых перемещений кочевники двигались целыми "аилами, хогонами и ордами"⁵, что во многом объясняет и причины распространения на территории Северного Кавказа, к примеру, предметов материальной культуры, характерных как для мужских захоронений, так и для женских черноклобуцких украшений⁶.

Характер последующих изменений в тюркоязычной среде на территории золотоордынских владений Северного Кавказа фиксируется фрагментарно. Тем не менее, на материалах раскопок курганов Северо-Западного Кавказа, исследовавшихся в конце ХIХ - начале ХХ столетий и последующего времени, делают вывод о росте числа курганов с оградками, с остатками деревянной коновязи внутри насыпи и пр. ⁷ На других могильниках Восточного Причерноморья сегодня выделяются и инновации, больше характерные для кочевников южнорусских степей - погребальные обряды типа ВХIII¹, хорошо известные в черноклобуцком Поросье², сабли, своими характеристиками схожие с черноклобуцкими³, а также распространение на Северо-Западном Кавказе черноклобуцких украшений и позднейших их дериватов⁴ - вот далеко не полный перечень признаков, свидетельствующих о процессе смешения черных клобуков и кочевников из южнорусских степей с кочевниками местными, являющимися потомками тюркоязычных племен, появившихся здесь еще в хазарское время. Наиболее ярко эти процессы демонстрируют материалы из Цемдолинского могильника в окрестностях Новороссийска⁵, а также материалы из еще не опубликованных курганов могильника Молоканова щель под Геленджиком⁶.

В процессе изучения динамики и содержания этнокультурных процессов в золотоордынское время на Северном Кавказе⁷ оба вышеназванных могильника позволяют указывать и на яркие особенности, заимствованные кочевниками южнорусских степей у кочевников Восточного Причерноморья. Среди них – способ укладки полного остова коня (или же его чучела) на боку и положение между передними и задними конечностями сабли⁸. Интересны и материалы из курганного некрополя Лобанова щель¹. "Горско-тюркский" характер оградок и погребений внутри них ставит под сомнение предварительную "адыгскую" атрибуцию² всего памятника.

Известно, что в 1320-х годах из Хулагуидского Ирана в Золотую Орду бегут сын и внук известного Хулагуида, эмира Чупана – Хасан и Талыш, любезно принятые золотоордынским ханом Узбеком, а затем отправленные им же "на войну с черкесами"³ Северо-Западного Кавказа. Других сведений об этой "войне" в источниках нет, за исключением косвенного намека, содержащегося в письме Узбека египетскому султану. Золотоордынский хан отмечал, что "в государстве его оставалось еще немало людей, не исповедующих ислам", и что он "предложил им выбирать или вступление в мусульманскую религию, или войну, что они отказались и вступили в бой, что он …уничтожил их посредством избиения или пленения"⁴. В другом случае хан Узбек признается в том, что был вынужден даже "умертвить несколько эмиров и знатных лиц и убить множество башей и волшебников"⁵. Вполне реально, что Хасан и Талыш как раз и участвовали в указанных военных операциях против тюрок и черкесов Восточного Причерноморья. Однако желаемых результатов операция не приносит: один из иранских военачальников Узбек-хана был убит в той "войне", другой ранен⁶. Дальнейший характер развития событий фиксируется фрагментарно. Возможная миграция части тюркоязычных кочевников 1340-х годов из Причерноморья на Среднюю Кубань¹ - только один из примеров развития обстановки в Причерноморье-Приазовье. Несмотря на скудость исторической информации в письменных источниках, стоит обратить внимание и на ряд погребальных комплексов тюрок-кочевников, позволяющих делать выводы иного порядка. К примеру, наличие набора воинского снаряжения – наручей и поножей в одном из половецких захоронений² - заставляет не только констатировать прижизненную "знатность" их владельца или очевидный факт редкости таких элементов защитного доспеха в кочевнических захоронениях. Интерес вызывает то, что подобные наборы считают характерными только для монгольского комплекса вооружения³. Не менее любопытны и материалы из других тюркских захоронений Восточного Приазовья. В них - явные признаки принадлежности ряда погребенных к социальной верхушке кочевого общества. В них, наряду с яркими приметами некоего "ренессанса" многих признаков, характерных для старых и традиционных элементов обрядности, больше присущей "домонгольской" эпохе⁴; встречается и явное их сочетание и с различными проявлениями "моды", больше свойственной "монгольской" аристократии⁵. Другими словами, некоторые археологические комплексы дают повод для постановки вопроса о кардинальных изменениях, происходивших в это время в этнокультурных и политических процессах. Отчасти поводом для их объяснения служат данные источников, утверждающие о приходе к власти в Золотой Орде людей, "уже не имеющих отношения к династии Бату".⁶

Интерес вызывают и другие данные. Можно утверждать: в ХIII-ХIV веках наблюдается процесс миграции "борганской" топонимии от Верхней Кубани в сторону Северо-Восточного Кавказа¹. В связи с этим в грузинских источниках появляется обозначение реки Сунжи под названием "Борагнис-цкали" ("Брагунская река)². Топонимия распространяется вместе с привнесением скальных (пещерных) захоронений в те же районы: на территории Северной Осетии такие пещеры датируются относительно хорошо на основе находок в них монет грузинской царицы Русудан (1227 год). На территории Ингушетии и Чечни наиболее ранние из таких скальников относятся к ХIV веку³; известные "аланские катакомбы" из-под Ушкалоя⁴ на самом деле являются типичными скальниками⁵, к тому же, датированными золотоордынскими монетами⁶. По-всей видимости, носители этого обряда проникают и вглубь горных ущелий, через долины рек. Подтверждают это многочисленные "пещерные" (скальные) могильники в высокогорье Чечни и Ингушетии⁷, доживающие там, судя по находкам глиняных курительных трубок,⁸ до ХVIII.⁹ В горах Ингушетии известны и другие археологические примеры, подтверждающие факт такого проникновения тюрок в горные ущелья, но которые вряд ли стоит связывать только с половцами¹⁰. С большой степенью вероятности речь может идти о тюркоязычных кочевниках с территории Северо-Западного Кавказа¹, позднее принявших участие в этногенезе карабулаков Северо-Восточного Кавказа².

В пределах тех горных районов Северного Кавказа, в которых фиксировались находки каменных изваяний древнетюркского образца, наблюдаются процессы эволюции таких монументальных памятников, которые "приобретают" явно выраженные черты их эволюционного развития и в золотоордынское время³.

Особый интерес вызывает и выяснение исторических судеб половцев. Напомним, что в источниках, повествовавших о ходе завоевательной кампании 1222 года, речь шла о том, что, разъединив половцев и аланов, а затем разгромив аланов, монгольские войска погнались за половцами; догнав часть из них, разбили. Остальные укрылись в лесах, горах и болотах или ушли в страну русских. Из этих сообщений за основу была взята лишь фраза об "укрытии половцев" в лесах и болотах, что и послужило основанием для гипотезы об участии именно этих половцев в значительно более позднем этногенезе балкарцев и карачаевцев. Однако такие же "леса, горы" и, в особенности, "болота" (причерноморские лиманы-?) позволяют локализовать эти ориентиры где-то на побережье Азовского и Черного морей. Нет в источниках и сведений о возвращении половцев на исконные места после ухода монгольских войск на Калку. Существующие же на Северном Кавказе находки половецких каменных изваяний⁴ традиционно воспринимаются "домонгольскими", находящимися на территории северокавказских территорий "Половецкой земли". Вместе с тем, в литературе уже указывалось на известные факты "доживания" части таких изваяний до недавнего времени, по-прежнему, в виде стоящих на курганах, которые никто не трогал вплоть до начала ХХ столетия¹.

Не подтверждается и предположение о сознательном низвержении таких изваяний монголами хотя бы по той причине, что и сами монголы поклонялись своим каменным изваяниям². Обращает на себя внимание то, что основная масса ныне известных нам статуй была обнаружена после 1861 года, т.е. уже после отмены крепостного права и переселения высвободившихся из крепостной неволи крестьян на Северный Кавказ. Многие статуи были открыты в результате крупномасштабного освоения новых пахотных территорий. Аналогичным образом некоторые изваяния были обнаружены и в недавнее время. В ходе археологического изучения новые находки каменных изваяний и святилищ с ними были зафиксированы различно. Часть статуй была попросту вкопана (в полный рост) в специальную яму, другие уложены плашмя, обычно головой изваяния на запад, т.е., как и погребальные комплексы. На некоторых статуях изображены реальные предметы, находящие полные аналогии в археологическом материале ХIII-ХIV веков³. Все вышеуказанные наблюдения заставляют делать вывод о том, что значительная масса половцев возвращается на Северный Кавказ в рамках вышеупоминавшегося переселения кочевников в регион, имевшего место в 1260-х годах. Отчасти это может объяснить и причину наибольшей схожести каменных изваяний Северного Кавказа, на что уже указывалось⁴ с такими же памятниками Донбасса⁵.

Различные способы "укрытия" половецких статуй внутри курганов реально рассматривать и как проявление своеобразного если не "сокрытия", то ритуального "обряда захоронения" прежних и традиционных культов на том этапе развития золотоордынской истории и этнокультурных процессов, когда традиционные культы и обрядность для кочевников "потеряли былой смысл, или же приобрели какой-то новый"¹. В рамках именно этого контекста следует рассматривать и все известные случаи "отказа" от прежней знаково-смысловой символики и норм традиционной обрядности, идеологических стереотипов².

Комплекс очередных проблем, связанных с историей тюркизации Северного Кавказа, поставила известная статья В.М. Батчаева, построенная на основе анализа историко-фольклорных данных и обосновывающая происхождение части современных балкарцев от неких половцев-"маджарцев"³. О существовании такого половецкого подразделения, кроме указанного предположения, пока не известно. Вместе с тем, помимо упоминания золотоордынского города Маджара и его округи для части предков современных балкарцев и карачаевцев были известны и другие золотоордынские объекты, например, округа "области Джулат", находившейся в низовьях Терека, в пределах которой находился и крупный золотоордынский центр, подстилавший русские Терки 1588 года.⁴ Согласно наблюдениям Л.И. Лаврова, определявшего этимологию названия "Джулат" с позиций разных северокавказских языков. Среди них есть и версия, переводящая название с одного из диалектов балкарского языка, означающего: "бросить", буквально – "брось дорогу"⁵; что можно воспринимать вероятно, как географические представления средневековых балкарцев о пределах золотоордынских владений на Северном Кавказе. Помимо реалий, указанных В.М. Батчаевым, особый интерес представляет и заметка (ХIХ век) некоего "генерала Горича", вероятно, одного из выходцев из балкарского (?) рода, находившегося на российской службе. Обосновывая свои наследственные претензии на земли в районе современного Кизляра, генерал апеллирует к принадлежности его фамилии к старинному роду Басиата, что вполне стыкуется с фольклорными данными, приводимыми и В.М. Батчаевым, но позволяет датировать время возвращения балкарцев на свою историческую родину в более позднее, постзолотоордынское время¹.

Еще одним и немаловажным аспектом в процессе тюркизации Северного Кавказа является проблема определения смысловой нагрузки этнонимов "асы (ясы)" и их соотношения с этнонимом "аланы". Новый интерес к проблеме был реанимирован И.М. Мизиевым в отдельном разделе: "Асы, аланы и дигоры в свете балкаро-дигоро-карачаевских параллелей", выделенном в его монографии², что сразу же вызвало эмоциально-негативное отношение к версии части его коллег. Между тем, спустя некоторое время появилась и версия В.А. Кузнецова, попытавшегося не только объяснить причины использования таких этнонимов, но и разграничить ареалы обитания их носителей³. Но и эта версия не дала ощутимых результатов. На фоне хорошего знания поздневизантийскими и восточными (арабские и персидские источники ХIII-ХIV веков) авторами "аланов", "ратей аланов" и "аланских купцов", в некоторых случаях действительно речь идет об "асах (ясах)", фигурирующих наравне с "аланами". Отмеченная "двоякость" встречается в нескольких и, что главное, разных по происхождению источниках. В "Повести Временных лет", что отмечалось еще Е.Г. Пчелиной, трижды - под 1277, 1278 и 1319 годам - русский источник упоминает "славный ясский город Дедяков"¹. Однако, вряд ли, стоит эти упоминания считать синхронными событиям 1278 или 1319 годов. Ошибочная датировка в них похода на Дедяков 1277 годом – позднейшая неточность, поскольку описываемые события надежно датируются февралем 1278 года. В описаниях 1319 года, что тоже давно доказано, присутствуют вставки ХVI века². Отсюда неясно, является ли упоминание Дедякова "ясским" городом реальностью второй половины ХIII века или же это вставка более позднего времени.

Интересными являются и сведения Шами и Йезди – персидских авторов ХV столетия, в своих одноименных "Книгах побед" описавших маршруты передвижений войск эмира Тимура через Золотую Орду; рассказывают они и о владениях "Буриберди и Буракана", являвшихся, к тому же, "правителями страны асов"³. Э.В. Ртвеладзе считает, что имена указанных правителей сугубо тюркские⁴. Локализация "страны асов" в разных вариантах, включая и попытку "помещения" ее на территории современной Ингушетии⁵, противоречит данным источников. Ныне есть все основания искомую "страну" размещать на отрезке между современными городами Новороссийск и Геленджик⁶. Интересно, что в курганах Молокановой щели (окрестности Геленджика), оставленных тюрками, есть керамический материал, характерный для аланских древностей средневековья. А в некоторые насыпи впущены каменные ящики, как мы уже указывали, характерные для представителей "горского" населения.

Процесс дальнейшей тюркизации продолжился и в ХV столетии, но эта история требует отдельного осмысления.