В. И. Марковин испун дома карликов: Заметки о дольменах Западного Кавказа

Дольменные пробки.

 Итак, кажется, очень сжато мне удалось все же описать все типы и варианты дольменов. Как видим, большая их часть имеет с фасада отверстия — лазы. Через них можно было проникнуть внутрь постройки. Формы отверстий со временем не оставались неизменными - от прямоугольных они проделали путь до овальных и аркообразных. Величина отверстия довольно стандартна - от 43 см в размахе до 32 см (по длине) у аркообразных. Отверстия могли служить для ритуального кормления покойника, о чем говорят находки глиняных сосудов у входа некоторых дольменов. В Западной Европе их называют «отверстия для выхода души», что находит подкрепление в этнографических параллелях. Возникает естественный вывод, что дольменное отверстие могло служить не для одной цели, что его функции были многообразными. Видимо, отверстие закрывали втулками («пробками»). Сечение втулки соответствовало форме лаза, поэтому стержень ее мог быть круглым, овальным, полукруглым и плотно входил в него. Снабженная широкой и округлой шляпкой (напоминая гриб), такая втулка надежно предохраняла содержимое дольмена от постороннего глаза. Вот, кажется, о дольменах, как о сооружениях, в основном все.

Когда медленно подходишь к дольмену, и он постепенно словно вырастает на твоих глазах, изумляя своими размерами, то невольно задаешься вопросом: как же их строили?

Уже говорилось о существовании пропорциональных соотношений в их конструкции. Как видно, имелась у древних мастеров и какая-то определенная мера пропорциональности, то, что в архитектуре называют модулем. Обычно это какая-либо очень стандартная деталь постройки. Такой мерой, конечно же, могла служить, допустим, толщина плит или стенок дольменов, но скорее всего это были величины отверстий, более или менее постоянные даже при разных типах построек. Все измерения при этом велись известными с древности для многих народов единицами измерений - стопой (величина следа ноги), локтями (расстояние от локтя до угла между большим и указательным пальцами), пядью руки и т. д. Надо еще знать, что, вероятно, применялась двадцатиричная система счета, характерная для многих народов Кавказа. Откладывая модуль столько раз, сколько это полагалось по канонам для величины стен, их высоты и т. д., получались вполне схожие постройки.

Стройка начиналась с подготовки камня. Его надо было выломать и привезти на место работ. Так как дольмены собраны из материала, который хорошо колется (песчаник, мелкоструктурный известняк, окремнелые и метаморфические породы), то плиты сразу же получались довольно ровными. Конечно же, дольмены, сделанные из относительно мягких пород (песчаник, известняк), выглядят более аккуратными.

В бассейне реки Кизинки плита одного дольмена сохранила следы зарубок. Они расположены в ряд. Их первоначально могли наметить с помощью каменных и бронзовых клиньев, а затем в подготовленные ямки загоняли клинья из дерева, мочили их водой, древесина набухала, и в камне появлялись трещины. Этот способ ломки горных пород даже такой твердости, как гранит, хорошо известен в строительной технике древнего Египта с глубоких Времен. Употреблялся он почти до наших дней.

Но вот плиты в необработанном виде вырублены. Их надо доставить на место. И с помощью катков (равной формы бревен), веревок, человеческой и бычьей силы тащили материал к облюбованному уголку, где будет воздвигнут дольмен. Способ очень древний. Таким же порядком, выбирая свободный каток из-под груза и подкладывая его спереди, некогда перевезли из Карелии глыбу гранита для памятника Петру I в Санкт-Петербурге.

Строительный камень, чтобы быть хорошим, должен подсохнуть, вылежаться. Вероятно, с этой целью привезли груды плитчатого известняка на Масляеву гору, что возвышается по левому берегу реки Кизинки. Везли километров за десять, с правого берега реки, где имеются его выходы. Однако какие-то обстоятельства помешали подтесать камень и сложить дольмены, вот и лежат груды серого, покрытого лишайниками известняка на белоснежном, слабо задернованном фоне мягкого скрытокристаллического гипса, из которого сложены все местные горы.

Хорошая выдержка и просушка камня, как говорил известный архитектор XV века Леон-Батиста Альберти, делает его готовым «против враждебных и вредящих вещей» и «будущего единоборства с веками веков». Особенной прочности достигают песчаники. Они содержат мало глины, меньше впитывают воды, и со временем их поверхность крепнет. Этому способствуют солнечные лучи, которые как бы сплавляют отдельные песчинки.

Но вот камень готов, и мастера приступили к обработке плит. Вероятно, все начиналось с разметки. Для этой цели могли служить острые края твердых камней. И такие орудия были найдены. Сколы на них произведены с двух сторон, получался грубой формы диск с острыми зигзаговидными краями. Он хорошо умещается в ладони и разительно напоминает древние, еще каменного века скребки. Только вид довольно свежий, новенький. Найдя подобные образцы, я решил проконсультироваться. Обратился к П. У. Аутлеву - специалисту по эпохе камня. Немногословный Пшимаф Улагаевич отодвинул на край стола мои находки и медленно произнес: «Судя по сколам и характеру поверхности - это не эпоха камня. Что-то иное, более позднее».

В дальнейшем такие камни для разметки дольменных форм все чаще встречались нам возле древних построек.

Но вот разметка окончена. В дело шли куски грубых абразивов — кварцита, гранита, разных конгломератов. Поверхность камня приобретала все большую гладь и оформленность, появлялись в нужных местах канавки будущих пазов, прорезь отверстия. Тут уж в дело шли клиновидные каменные и бронзовые орудия. Они хорошо заполированы и напоминают ножи наших рубанков. Следы их работы заметны на стенах многих корытообразных дольменов. Лезвие у них имело ширину 3—4 см. Завершали работу шлифовальные куранты - камни округлой формы, с более широкой рабочей частью (основанием). Ими доводили плиты до нужной чистоты и глади. Можно думать, что строители так же много использовали орудий из дерева - молоты-киянки, клинья, употребляли отвес. Но самое трудное было впереди. Это сборка дольмена. Ведь речь идет о толстостенных и тяжелых плитах. Вот только два примера. Небольшой дольмен № 53 из бассейна реки Кизинки имеет всего-то в высоту 120 см. Сделан из известняка. Если взять объемный вес его (1 см3 - в граммах за 2), то получается, что плиты его весили 6795 кг. Другой дольмен покрупнее. Находится он у реки Догуаб, близ Геленджика (у подъема к Михайловскому перевалу). Высота его 170 см. Собран из плит песчаника, объемный вес которого 2,6 г/см3. Получается, что общий его вес 25 190 кг. Здесь, конечно, даны цифры для довольно идеальной толщины плит. Но они дают все же общее представление, с какими тяжестями приходилось иметь дело. Вероятно, на строительство выходили огромные людские массы, они применяли бревенчатые рычаги-ваги, подсыпки, внутренние леса, чтобы плиты не завалились (затем их убирали). Часто дольмены прислонены к склонам, это помогало в самой сложной операции — наводке перекрытия. Очевидно, и форма большинства дольменов — трапециевидная и падающая к задней стене — обусловлена необходимостью медленно, волоком перемещать покровную плиту снизу вверх — к фасаду. Сейчас дольмены молчаливы, пискнет изредка мышь — и только. Но сколько крика и гама впитали они в себя: и ритмичные понукания (наподобие наших «раз-два взяли» или «давай-давай») и радость удачи, и вопли ужаса при беде. Увы, перекрыть дольмен удавалось не всегда. Так, составной дольмен в Гузерипле, о котором уже говорилось, не был перекрыт по всем правилам; Покровная плита не легла на свое место, получились зазоры, а портальные выступы так и остались без особой узкой плиты — специально для них изготовленной кровли.

Не будем гадать, сколько времени с обработкой плит занимало сооружение дольменов. Мне кажется, что не очень мало. Ведь постройки создавали не только качественными, как принято сейчас говорить, но и архитектурно обдуманными, скупыми средствами, иногда только пятью камнями, выражая и мощь, и грандиозность, и молчаливую суровость. Право, древние строители были большими мастерами своего дела.

Начиная с апреля и почти до серых осенних дней в Институте археологии не смолкает гам. Это идут желающие попасть в экспедиции, куда-нибудь поюжнее, к берегу моря, под солнце, к фруктам. Увы, не грешу против правды. Редко кто хочет в Сибирь, к комарикам, или в Вологодчину. Кавказ котируется высоко. К сожалению, даже для многих и вполне грамотных студентов из жаждущих поехать, широкого географического понятия Кавказа не существует. Это в первую очередь — Черное море, затем Каспий, а промежуток, то есть собственно Кавказ, зачастую как бельмо — безликое пятнышко. И собрать хороший экспедиционный состав дело далеко не простое. Нужно, чтобы ребята были сильными, выносливыми, не боялись холода и зноя, тяжести лопаты и вкуса старого, зачерствелого хлеба. Серьезно относились к делу, к работе, если надо — от зари до зари в пыли и без всякой перспективы на купание. Вот в основном наш труд, даже если он происходит где-то недалеко от лазурных вод моря. Хороший экспедиционный состав, отсеиваясь, формируется из года в год. И вот, когда такой коллектив наконец-то сложился, можно утвердительно сказать: дело будет!

О нет, я не отвлекся от дольменов. Я подхожу к их исследованию. Ведь это не так просто — ехать и что-то научным образом копать, по плану, с мыслью. Тут и сотрудники должны быть подготовленными, и руководитель внутренне собран настолько, чтобы в любом случае не раскисать.

Раскопки дольменов, честно говоря, меня немного пугали. Что и как копать, если в основном они пусты, заполнены щебнем, бутылочным стеклом и консервными банками — следами скорых тризн недалекого времени. И еще пуговицы. Вероятно, это следы попыток проникнуть в дольмены.

В 1967 году в Сухуми с целью посоветоваться, что и как делать, я посетил известного археолога, уже копавшего дольмены, Льва Николаевича Соловьева. Он был серьезно болен. И все же порадовался моему приходу. Говорил он мягко, округляя фразы и вскидывая временами клинышек бороды. Он снова мечтал вслух, мысленно шагал в горы, преодолевал кручи и лесные заросли. Его серо-голубые глаза, подернутые лихорадочной краснотой, были мечтательны: «Если бы мне еще пришлось встать и снова, обретя силы, углубиться в горы, к дольменам, я бы копал их со всех сторон. Не менее двух метров, а то и больше вширь от их периметра. Ведь неизвестно, что древние люди могли потерять, а то и специально оставить возле дольмена. Обязательно копайте. Как это хорошо - быть в горах и серьезно поработать».

Мы так и сделали и в первый наш раскопочный период, когда все было внове, и в последующие годы. Копали, как посоветовал Л. Н. Соловьев, со всех сторон, отступая от дольмена на 2—3 м. К сожалению, было трудно наладить раскопки дольменов большой площадью, по квадратам, планомерно двигаясь от одной стороны раскопа к другой. Этому мешала в первую очередь разбросанность самих дольменов и малое количество рабочих. Ведь там, где есть дольмены, нет поселков, а где многолюдье, там не осталось древних построек. Вот и приходилось бегать от одного раскопа к другому, чертить открывшиеся детали дольменов, фотографировать, помогать расчищать находки, рисовать общий вид наших объектов, описывать ход раскопок и попутно решать массу различных вопросов, например, как поднять и снова опустить на место ту или иную плиту. И все же, несмотря на все наши усилия, находок было мало. Вокруг дольменов встречались обломки камня — следы обработки плит, абразивы и те самые терочники, которыми шлифовали их. И керамика. Целые сосуды почти не встречались, одни осколки. Вот, пожалуй, и все. Внутри дольменов, если не был полностью обнажен пол, шли следы посещения их нашими современниками, а затем уже, поглубже, то рациональное, из-за чего стоило возиться в пыли и сырости. Содержимое дольменов почти всегда неоднородно. Отбросим позднейшие наслоения. Ниже иногда встречались средневековые остатки. Так, в одном из крупных и довольно древних дольменов реки Кизинки основное содержимое в ХШ—XIV веках выгребли и захоронили коня с удилами того времени. Попадались иногда находки античного времени - обломки амфор и другой посуды. Это в дольменах, расположенных близ побережья, где в то время древние греки вели обширную торговлю и возводили свои поселки. Был случай, когда один из пшадских дольменов обогатил наши коллекции наконечниками скифских стрел VII—V веков до нашей эры. И все же не эти находки нас более всего волновали. Естественно, мы терпеливо и аккуратно фиксировали все, но истинную радость вызывали те немногие предметы — окатанные обломки керамики и кости, - которые лежали на самом дне дольменов и относились ко времени жизни их строителей. Они были свидетелями той необычайной цивилизации эпохи бронзы, которая оставила в горах Западного Кавказа мощные постройки, устоявшие до наших дней.

К сожалению, нам удалось расчистить далеко не все типы и варианты дольменов. Эта мечта осталась неосуществленной. Но все же многих из них коснулась наша лопата. А если к тому, что сделано нами, присоединить материалы раскопок Б. А. Куфтина, А. А. Иессена, О. М. Джапаридзе, Л. Н. Соловьева, Ю. Н. Воронова, В. В. Бжания и И. И. Цвинария, то получится некоторая емкая сумма данных, освещающих культуру строителей дольменов.

В 1906 году некто А. Д. Беляев весьма авторитетно сделал предположение о том, что дольмены служили «кухнями для обжигания и высушивания трупов или пьедесталами для костров», а отверстия в них могли быть просто поддувалами». Я не представляю себе, как это все могло происходить, и почему автор выдвинул такую «теорию»: следы костров в дольменах нам почти не встречались, за исключением отдельных угольков и следов «возжиганий» самого последнего происхождения. Правда, в дольмене № 84, который раскопали мы на Дегуакской поляне (станица Даховская), один из человеческих скелетов, находившийся в центре, имел обгоревшие кости. Но утверждать, что эти останки были положены в дольмен одновременно с другими, не имевшими следов огня, нет оснований. Интересно то, что археолог Евгения Павловна Алексеева древние захоронения, побывавшие в костре, связывает с предками абазин. Такой обряд, который можно назвать кремацией, практиковался ими в эпоху раннего железа — с IX-VIII веков до нашей эры. Можно ли связывать с ними это единственное, явно побывавшее в огне, но очутившееся в дольмене захоронение, я пока не знаю. Может быть, дальнейшие работы археологов раскроют подобные факты, что поможет дать им объяснение. Кстати говоря, кремацию умершего совершали не в раскопанном нами дольмене: следов ее в нем нет. Это делалось где-то на стороне, и лишь затем обугленные кости поместили в центр дольмена.

Раскопки можно уподобить работе криминалиста, с той лишь разницей, что добытая истина служит только науке. Исследования дольменов позволили также изучить те конструктивные детали, которые долгие годы были занесены землей, покрылись дерном и кустарником. Особенно запомнились мне раскопки корытообразного дольмена № 2 у селения Солоники. Внешне он ничем не был примечателен. Плита перекрытия сдвинута в сторону и расколота настолько, что в дольмен можно было бы попасть сверху, если бы внутри кувшинообразная камера не была заполнена песком, который, вероятно, осыпался с его стен так, что даже отверстие оказалось закупоренным. А сверху к тому же накопился большой слой дождевой воды, и даже росла какая-то осоковидная растительность. Итак, «кувшин» дольмена превратился в небольшое болотце с лягушками и прочей живностью. Пришлось ведрами удалять воду. Насчитали мы их немало. Затем освобождать от черного пахучего ила и бесчисленных корневищ, и только потом, ниже отверстия, пошел сырой, но мелкий и ровный песок. На глубине около 2 м было обретено дно дольмена неправильной овальной формы. На нем лежали кости, принадлежавшие четырем человекам. Это не были целые скелеты, а лишь отдельные кости. Некоторые из них аккуратно уложены, но так, как в человеческом теле они никогда не сочленяются (например, плечевые и бедренные кости). Подобное явление не новость для археологов, когда-либо работавших в восточной части Кавказа (Чечне и Дагестане). Здесь оно было тщательно изучено К. Ф. Смирновым, Р. М. Мунчаевым, В. Г. Котовичем и М. Г. Гаджиевым. Встречались и мне такие останки. Однако можно думать, что обряд вторичных захоронений на Западном Кавказе возник самостоятельно, независимо от его прикаспийской части. Появился он, вероятно, в силу ритуальных требований хоронить только одни кости. Это могло произойти при бытовании того мнения, что период до полного разложения трупа не может мыслиться настоящими похоронами, может быть, связывали это время даже с «исхождением души». И только полное распадение скелета, когда отдельные кости можно было собрать, осмысливалось как истинные похороны. На подобной основе сложились особые зороастрийские верования. У последователей зороастризма к тому же труп не может соприкасаться с землей, ибо он нечист и оскверняет ее. Зороастрийцы складывали кости в особые ящики и вместилища, которые принято называть оссуариями. Б. А. Куфтин, один из известных исследователей дольменов, склонен был рассматривать их тоже своеобразными оссуариями. Очевидно, ему часто встречались постройки с подобным содержимым.

Но не надо думать, что все дольмены можно оценивать глазами зороастрийца. Нет. Обряд захоронений в дольменах не был стабильным. С течением времени он менялся, теряя одни черты и приобретая другие. В ранних сооружениях с хорошо выделенным порталом известны погребения с одним, реже двумя костяками (так у археологов обычно принято называть скелеты). Умерших, судя по их позам, клали скорченно, на боку. В более простых массовых постройках - усаживали по углам. Количество покойников в таких случаях, естественно, возрастает. Судить о том, что археолог встретил именно сидячее погребение, нетрудно. При такой позе от скелета сохраняется груда костей: внизу берцовые, бедренные, таз, затем кости плечевого пояса и позвоночник, а сверху, если не скатился, — череп. Право, когда пишешь о наших чисто археологических способах «опознания» поз умерших, способов положения «во гроб», немного мутно становится на душе. Невольно вспоминается шекспировская сцена, когда Гамлет рассуждает с черепом Йорика в руках. Но без этого нет раскопочной практики, не было бы и такой важной для древней истории науки, как археология.

Итак, создается определенная схема изменений в обряде похорон в дольменах: от скорченных одиночных трупоположений, далее захоронений в позе сидя и к вторичным погребениям. Эта схема при сопоставлении ее с архитектурными особенностями построек позволяет наметить линию эволюции как в самих сооружениях, так и в ритуалах, связанных с похоронами в них. С этими кратко обрисованными наблюдениями неплохо бы сочетать схему эволюции вещей, которые сопровождали на «тот свет» погребенных в дольменах. Увы, находки, сделанные в них, так малочисленны и фрагментарны, что строить «эволюционные ряды» пока еще рано. Мне кажется, что только по немногим образцам можно сказать: это вещь более древняя, чем та. Возможно, я не настолько храбр, чтобы, имея осколки посуды и около сотни находок другого рода, взяться за такой «экскурс». Придет время — возьмутся другие специалисты.

Однако о вещах как таковых все же стоит поговорить более детально. Но прежде, чтобы дать о них полное представление, следует рассказать о поселениях строителей дольменов. Увы, они нам почти неизвестны. Небольшая стоянка, вероятно, место, где временно, только на период строительства дольменов, жили люди, была обнаружена нами на горе Аутль (близ селения Солохаул), недалеко от дольменной группы. Ничего существенного здесь найдено не было, но сохранились следы костров и обломки керамической посуды. Такого же типа становище нашли мы в 1970 году неподалеку от самих сооружений на Богатырской поляне («дороге») у станицы Новосвободной. Более мощное поселение в 1949 году описал краевед и музейный работник Иван Иванович Аханов в северо-западной части Геленджикской бухты. Собранные им коллекции хранятся в музее Геленджика. И. И. Аханов считал, что они принадлежат ко времени неолита (позднее - «новая» фаза каменного века). Его материалы осмотрел А. А. Иессен и сообщил, что основная масса керамических обломков «позволяет считать, что мы имеем дело с комплексом II тысячелетия до нашей эры, но никак не с памятником неолитического времени».

Раскопок на этом месте И. И. Аханов не производил, но ему удалось обнаружить на его территории шесть хозяйственных ям. Глубина их достигала 0,8 м (от современной поверхности 1,4 м и 0,6 м — наносы, отложившиеся на территории поселения за последующее время). Края ям были обмазаны глиной. Среди находок помимо керамики, следует отметить каменную мотыгу, костяную муфту для крепления какого-то орудия и небольшой каменный столбик конической формы - это «высверлина», получившаяся при изготовлении каменного топора или булавы с проушиной - отверстием для насадки на рукоять.

В 1970 году нашей экспедицией было обнаружено крупное поселение. П. У. Аутлев торжественно предложил называть его Дегуакско-Даховским поселением «дольменостроителей». Под этим названием оно и вошло в научную литературу.

Прогуливались мы тогда впятером (Л. С. Ильюков, С. Ф. Едранов, В. П. Макарихин, О. Г. Плетнев и я) по пахоте, проложенной вдоль реки Белой. Стояла глубокая осень. Розово-желтыми полотнищами лесов были покрыты окрестные горы, из-за них веяло легкой прохладой. Свинцово-серые воды Белой уходили в паутинную дымку далей. За беседой мы я не заметили, как прошагали изрядное расстояние по просыхающим пластам земли. И смотрели при этом вниз, под ноги: а вдруг мелькнет, на счастье, древний черепок, кремушек или что-нибудь посолиднев. И это «вдруг» возникло внезапно. Большие фрагменты сосудов, терочники, обломки зернотерок. Мы разделились и, медленно передвигаясь, стали прочесывать участок, наиболее насыщенный находками. Уже ими были забиты все карманы, шапки, все, что можно было считать тарой. Запыленные, уставшие, но довольные удачей, вернулись мы в лагерь. Так был найден еще один жилой комплекс эпохи строительства дольменов. В 1971 году на территории поселения начали раскопки. К сожалению, нам не удалось вскрыть большую площадь. Но и те 68 м2, что были обнажены, позволили обнаружить два горизонта находок. Иначе говоря, два периода в заселении этого поселка. Как видно, верхний его ярус свидетельствует о периоде интенсивной жизни на нем, а нижний — о первых попытках освоить местные земли. Здесь на глубине до 1 м были найдены остатки каменной кладки, вероятно стены жилого помещения, три хозяйственные ямы несколько грушевидной формы, гончарный горн (для обжига посуды) с образцами сильно пережженной керамики. Этот древнейший горизонт позволил собрать много интересной керамики, изделий из кости и камня. Расчистка верхнего горизонта дала возможность обнажить отдельные участки пола, обмазанного глиной и плотно утрамбованного. Сильно пережженная земля вокруг них, возможно, указывает на мощный пожар, который уничтожил поселок, и жители его ушли искать пристанище на каком-то другом месте. Бытовые остатки и тут оказались разнообразными — следы очага, плавильная печь со следами металлообработки (бронзового литья), еще одна хозяйственная яма и масса самых разнообразных находок. Это поселение оказалось расположенным всего в 200 — 250 м к югу от известного дольменного поля, которое со времен Е. Д. Фелицына носит название Дегуакского местонахождения. В период наших работ здесь можно было насчитать 140 дольменов (целых и в развалах).

В связи с раскопками Дегуакско-Даховского поселения вполне закономерно возникает вопрос: а можно ли с уверенностью говорить, что это поселение оставлено строителями тех самых дольменов, что стоят неподалеку между зарослями боярышника, алычи и кизила? Да, можно. Дело в том, что керамика, найденная в местных дольменах (здесь мы раскопали восемь построек) и на поселении, одной и той же формы, состава; близка она и по орнаментации. Вот почему все эти находки, происходящие из дольменов и с поселения, молено рассматривать как нечто единое.

Еще одна удача, связанная с Дегуакско-Даховским поселением. В гончарном горне нижнего горизонта мы собрали большое количество древесного угля (сохранились целые углевые «полешки»). По ним удалось установить, что горн последний раз разожгли около 4050 лет тому назад (ошибка в этих подсчетах в ту или иную сторону незначительна). Вот где материал для живописца или писателя, если мастер сумеет ярко представить и древних людей, и их окружение!

Итак, мы имеем значительную сумму находок. Попробуем хотя бы в общих чертах ознакомиться с ними. Начнем с керамики. Для археолога глиняные черепки, какими бы невзрачными они ни казались, очень важны. Посуду из-за хрупкости в древние времена далеко не возили, ее делали на месте. Каждый народ, племя, даже небольшая группа людей имела и имеет, если она обслуживает себя, свои любимые формы посуды и свойственный ей декор - орнамент. К тому же керамика со временем мало деформируется и предстает перед глазами исследователя почти в первозданном виде.

Есть среди археологов такие, которые часами с упоением могут говорить о формах древних сосудов, примесях в их тесте, об обжиге, орнаменте и способах его нанесения. Можно позавидовать их лексическому мастерству - столько в их словах и лиричности, и деловитой сухости при описании венчиков, шеек, плечиков и других керамических деталей. Но я даю слово не очень утомлять читателя.

Все разнообразие посуды, которой пользовались строители дольменов, можно свести к восьми типам. Наиболее I редко встречаются сосуды округлых форм со слегка отогнутым наружу венчиком. Иногда наоборот - как бы слегка втянутым внутрь или даже в виде «стоячего воротничка». За своеобразие формы их иногда называют «реповидными». Орнамент, покрывающий их, несложен - в виде круглых вдавлений, которые, вероятно, образовывали зигзагообразный поясок. Вот еще два обломка с Геленджикского поселения и из дольмена № 75 реки Кизинки. На них нанесен углубленный орнамент в виде свисающих и заштрихованных зубцов - узор вообще характерный для дольменной посуды.

Округлой формы сосуды с носиками, наподобие чайников, часто встречаются в странах Востока и Средиземноморья. Обломки носиков, которые были найдены на Дегуакском поселении, так и не удалось, к сожалению, «воссоединить» с другими черепками, чтобы иметь представление о местных «чайниках».

Сосуды более вытянутых пропорций с плавным изгибом венчика составляют второй тип керамики. Они встречаются с ручками и без них. Интересна деталь, которую подметил еще Е. Д. Фелицын. Речь идет о креплении ручек. В виде плавно изогнутой петли они примазывались вверху к венчику, а внизу, расширяясь, — к тулову. Но, чтобы крепление было более прочным, в заготовке ручки формовался стерженек, а в самом сосуде проделывалось отверстие и «заклепка» ручки, продетая в него, примазывалась к стенке сосуда. Среди этой серии керамики имеются даже целые образцы, и, надо сказать, они производят яркое впечатление. Поверхность сосудов, в отличие от реповидных, не гладкая, а шероховатая, словно расчесанная не очень частым гребнем. И следы расчесов покрывают не только лицевую, но и внутреннюю сторону керамики. Неравномерный обжиг, дающий пятна то густо-черные, то яркого кирпично-красного оттенка, и еще в сочетании со штриховкой от сглаживания заставляет сосуды мерцать, вибрировать на свету. А орнамент в виде зигзага, елочки, зубцов, кружков, то едва намеченный, то сильно углубленный, с нажимом, делает древнюю посуду завершению прекрасной. Жаль только, что в основном это обломки, которые и реставрации почти не поддаются. 

Более приземисты сосуды третьего типа. У них едва намечены венчики. Один из них, найденный в Красной Поляне, украшен орнаментом в виде нескольких рядов растянутых зигзагов. Они нанесены специальным штампом. Его накладывали еще по сырой глине, стремясь сохранить ритмичность узора, не нарушая его графической соразмерности.

Сосуды четвертого типа напоминают пузатые кринки с высоким горлом, а пятый тип — это высокие посудины биконических форм. Кружки, близкие нашим питьевым и также имеющие одну ручку (только она отходит от края венчика), — такова шестая разновидность дольменной керамики, а седьмая - это довольно высокие сосуды с почти прямыми стенками. Они вполне могут называться баночными, так как действительно напоминают по форме нашу стеклянную тару для консервированных компотов и варенья. Всевозможных форм миски — не прямыми, идущими на конус стенками, и изящно выгнутые, как среднеазиатские пиалы, и напоминающие чугунки для варки каши — составляют последнюю, восьмую разновидность посуды. Изредка миски по краю украшены нарезками, углублениями, пальцевыми вдавливаниями. Иногда орнаментом покрыт и край мисок — сверху на них, при сервировке древних пиров, было приятно взглянуть. Среди мисок интересен сосуд с крышкой. Его нашел Е. Д. Фелицын в дольмене, что стоял на Зацепиной поляне у станицы Баговской. Еще следует сказать о миске-поильничке, с вытянутым носиком, которая без всякого сомнения, служила для кормления младенца. Она лежала в одном из дольменов, обнаруженных М. М. Иващенко в абхазском селении Верхняя Эшера.

Вся описанная посуда сработана от руки, может быть, на очень примитивном гончарном круге. Многие из сосудов встречались в распавшемся виде, и было заметно, что формовали их ленточным способом, то есть глиняной массе придавали вид жгута и постепенно, по спирали накладывали его, формуя сосуд. Днища делались отдельно, в виде круглых лепешек, а затем примазывались к стенкам. Делали это искусно. Стенки у дольменной посуды тонки, примеси в ней хорошо измельчены и не мешали тщательности формовки. В качестве примесей должных «оттоптать» глину, чтобы она не лопалась при обжиге, древние гончары добавляли толченые раковины речных моллюсков, кристаллики кальцита, измельченный гранит и хорошо просеянный песок. Они были знатными мастерами своего дела. Размеры посуды вполне сопоставимы с современными небольшой емкости кастрюлями, чугунками, мисками, байками и кружками.

Помимо той посуды, которая в основном здесь описана, из глины делалось много предметов. Вот пряслица-маховички для веретен, что были необходимы при изготовлении пряжи. На Дегуакско-Даховском поселении найдены обломки не менее семнадцати льячек-тигельков удлиненной формы, употреблявшихся при литье металла. Некоторые из них имеют следы окалины и капельки запекшейся и позеленевшей от времени бронзы. Но самая интересная находка, также связанная с металлообработкой, была сделана все на том же поселении. Это обломок одной из двух створок литейной формы, предназначенной для отливки вислообушного топора. Найден был и глиняный цилиндрик, который вставлялся в форму на место проушины в процессе отливки.

Эти находки дают право рассказать и об изделиях из металла. Прежде всего, главным и ведущим металлом была бронза. Сейчас специалистами, благодаря ряду спектральных анализов, выяснен ее состав. Это были мышьяковые бронзы, то есть основной примесью в этом сплаве являлся мышьяк. Примесь его к меди до 8 процентов придает металлу значительную прочность и ковкость, дальнейшее увеличение приводит к хрупкости, но зато гарантирует идеальное заполнение формы. Это позволяло варьировать свойства металла, добавляя или уменьшая соответствующие присадки. Если нужно было изготовить нож, шило и другой предмет, требующий дальнейшей проковки, то мышьяком не злоупотребляли. Такие бронзы имели нарядный золотистый цвет. Если же стремились получить небольшую вещь, но покрытую узором, мышьяк добавляли до 30 процентов, металл становился серебристо-серым, на его поверхности после снятия литейной формы можно было видеть мельчайшие детали декора. К сожалению, пройдя ступени веков, древняя бронза попадает в наши руки покрытая патиной - ярко-зелеными окислами. Хорошо еще, если это благородная патина — тонкая, блестящая, не уродующая форму предмета, а если тусклая и рыхлая, то истинный рисунок орнамента наверняка будет утерян.

Вот из такой бронзы и сделаны оружие, орудия труда и украшения, которыми пользовались строители дольменов. Находок подобного рода не очень много, в основном они обнаружены раскопками Б. А. Куфтина, О. М. Джапаридзе, М. М. Иващенко в Абхазии, кое-какие предметы извлечены из дольменов нами. Среди них можно выделить ножи (они могли служить и кинжалами). Наиболее архаичным является нож с закругленным лезвием (им колоть невозможно), найденный Н. Л. Каменевым на реке Фарс в многоугольном плиточном дольмене. Близкие по форме ножи с черенками нашли Б. А. Куфтин и О. М. Джапаридзе в дольменах селения Верхняя Эшера в Абхазии. Интересно, что им можно найти аналогии среди средиземноморских и древневосточных находок. Некоторые ученые называют их бритвами. Так ли это, проверить сейчас трудно. Вряд ли ныне какой-либо гражданин возьмется за брадобрейный эксперимент. Иная серия ножей имеет приостренно-листовидную форму. Они также имеют черенки и напоминают небольшие кинжальчики. Эти ножи и послужили, вероятно, прототипами для создания обоюдоострого оружия самой различной формы. Особенно похож на кинжал удлиненный нож, обнаруженный Л. Н. Кольщенко среди дольменов горы Ачишхо в Красной Поляне. И совершенно законченный кинжал представляет находка, сделанная О. М. Джапаридзе в одном из дольменов селения Верхняя Эшера. У него хорошо заточенный клинок ромбовидного сечения и четко отделенный от него массивный черенок.

К дольменным находкам можно отнести и несколько бронзовых топоров, служивших одновременно оружием. Один из них, происходящий из станицы Саратовской, напоминает колун. Это массивное орудие клиновидной формы, проушина у него, как и у других топоров эпохи бронзы, круглая. При работе топорище приходилось подбивать и расклинивать, чтобы сам колун не вращался. Понадобилось много времени, не менее 2000—1500 лет, пока человек решил делать проушину овальной или хотя бы приостренной, и тогда работать стало намного легче. Известны также топоры со слегка свисающим обухом. Они узки и изящны. Щеки втулки у одного подобного топора (Верхняя Эшера, раскопки Б. А. Куфтина) украшены выпуклым литым узором — туго скрученной спиралью, заключенной в четырехугольную рамку. Как видно, красота вещи начинает занимать немаловажное место в быте древних людей.

К орудиям труда можно отнести и тесловидные клинки (наподобие ножа для современных рубанков), и обоюдоострые шилья.

Особую серию бронзовых предметов составляют крюки, которые известны в нескольких образцах. Имеются литые, богато орнаментированные выпуклым узором в виде ползущих змеек с утолщенными головками, зигзагов, елочки, кружочков. Сбоку проделано сквозное отверстие для стерженька, которым соединялось древко с крюком. Таковы два одинарных крюка, найденных Б. А. Куфтиным в дольменах у селения Верхняя Эшера. Здесь же он нашел и третий крюк, который можно назвать тройным, так как у него три изогнутых разветвления. Втулка его богато орнаментирована литым шнуровым узором. Найдены и более упрощенные крючья, свернутые из толстого листа бронзы. Один из них был в дольмене № 75 в бассейне реки Кизинки. Корпус у него покрыт выбитыми «жемчужинами» — круглыми выпуклинами. Подобные орудия, известные с самой ранней поры эпохи металла вполне имитируют бычьи рога (букрании). Употреблялись они в качестве своеобразных вилок — для извлечения мяса из котлов во время пиршеств. Можно предполагать, что это были большие общественные ритуальные обеды, на которых вкушали мясо священных животных. Интересно, что у осетин во время кувдов - молитвенных пиров еще недавно употреблялись такого же вида крючья. Правда, они сделаны из железа. И сейчас в некоторых местечках Осетии можно встретить дзуары — святилища, в которых хранятся подобные вилы. Вне праздников ими не пользовались. Вообще на все имущество дзуаров налагалось табу, и только строго определенные лица возглавляли подготовку к пирам и весь процесс ритуальной трапезы.

Нам осталось остановиться только на некоторых металлических украшениях, которыми исследователей не очень часто балуют дольменные постройки. Это прежде всего височные подвески, свернутые в виде спиралек в полтора оборота. Они встречаются овальной и круглой формы. Первые сделаны из тонкой проволоки, а вторые более массивны. Археологи считают, что их нашивали на женский головной убор - накосник. Может быть, это и так, но если вспомнить тяжелые ушные украшения у некоторых народов Африки, когда продырявленная мочка прямо-таки провисала от их веса, то вполне возможно, что и находимые нами кольца заменяли привычные для нашего глаза сережки. Они хорошо блестели и вполне могли соперничать с игрой глаз древних жительниц Западного Кавказа, Спиральки-накосники дополняли убранство их прически,, а бронзовые шаровидные и слегка уплощенные бусины украшали грудь и одежду. Бусы из металла дополнялись бусами, сделанными из стеклянной пасты и камня. Настовые изделия редки. Это импорт из стран Передней Азии. Только там, мешая тонкий кварцевый песок и глину (каолин), умели создавать пасту приглушенных тонов — зеленоватого, сероватого, чуть розового и формовать из нее мелкие бусы в виде цилиндриков. Каменные бусы скорее всего местного производства — они сделаны из голубовато-серого халцедона и красного сердолика. Галечки их можно найти на берегах Черного моря и среди речных камней. Особенно красивой и редкой формы бусы были найдены в дольмене № 84 Догуакской поляны (станица Даховская), Они имели каплевидную форму (наподобие «зубов оленя») и у вершинки были аккуратно просверлены. Чаще встречаются бусы «рубленого» типа. Так называют просверленные цилиндрики, которые очень грубо разбиты на дольки, сколы их неправильной формы не подвергались шлифовке. Их носили в таком «первозданном» виде. И сейчас иногда употребляют подобную технику изготовления бус из янтаря. Игра, камня при этом более бесхитростна и естественна. На Востоке, в том числе и на Кавказе, издревле любили красный камень. Сердолик можно назвать первейшим. Чтобы придать ей густоту тона, камень прокаливали на огне, запекая в хлебе. И тогда он получал огнисто-оранжевый цвет. Об этом камне слагали легенды: он, считалось в средние века, уничтожает сердцебиение, приносит радость и благоденствие. Не буду продолжать этот экскурс. Верования в чудодейственную силу и магические свойства этого камня возникли давно, очевидно в эпоху бронзы, а может быть даже раньше, ведь в составе древних ожерелий почти всегда присутствуют одна - две сердоликовые бусинки. Яркие, красно-оранжевые, словно согревающие взгляд, такие бусы и начали делать в ту пору, когда человек в поисках хорошего камня и руды не раз просматривал выходы горных пород.

Но уж если мы заговорили о камнях, то следует остановиться и на других каменных изделиях, дошедших до нас от строителей дольменов. Прежде всего, это вкладыши для серпов. Их делали из кремневых пластин. С одной стороны их слегка зазубривали — это рабочий край. Вбивая несколько подобных пластин в слегка изогнутую роговую, костяную или деревянную основу, получали неплохой жатвенный нож. Почти все найденные вкладыши уже побывали в работе. Края зубчиков заполированы до блеска и изрядно затуплены. Вкладыши были найдены и в дольменах, и на описанных поселениях. Из кремня изготовляли также наконечники для стрел. Они всегда поражают почти ювелирной тщательностью отделки. Треугольно-приостреннои формы, они имеют то прямосрезанное, то выемчатое основание. Более крупные наконечники с черенком могли оснащать дротики.

Твердые породы типа кварцита употреблялись для пестов разной формы, пряслиц и таких грубых орудий, как мотыги.

Инвентарь, которым пользовался древний человек, дополняли изделия из рога и кости — это проколки, заменявшие металлические шилья, пуговицы, всевозможные муфты для крепления каменных и металлических орудий к рукоятям. Иногда из них же вытачивали бусы и подвески, но такие вещи недолговечны и почти не дошли до наших дней.

Ну вот мы и покончили с основными археологическими находками. Читатель, хорошо знающий научную литературу, может возразить — ведь здесь совершенно не описаны богатейшие находки из дольменов станицы Новосвободной. Да, верно. Дело в том, что в этих дольменах найдены вещи совершенно иного вида, чем те, что обычно встречаются в них. Ученые относят их к майкопской культуре. Названа она так по кургану Ошад, что стоял в Майкопе еще в конце XIX века. Племена, оставившие его, жили в Прикубанье в III тысячелетии до нашей эры, пользовались очень своеобразными предметами (они и дали археологам возможность говорить об особой культуре) и хоронили своих сородичей в ямах, окружая их каменными кольцами. Что же случилось, как попали вещи майкопского типа в дольмены? Не знаю, и пока никто не знает. Мне, например, кажется, что здесь произошло почти то же самое, что и в дольменовидных гробницах на реке Кяфар. Уже готовые дольмены использовали «майкопцы» в знак своего превосходства над противником, а им могло быть в это время еще тогда редкое население, строившее дольмены. Но это мое предположение, и я на нем не очень-то настаиваю. Жду других, более веских объяснений.

Итак, все типы дольменов описаны, и читатель познакомился с вещами, которые могут относиться ко времени их создания (что еще может быть в них найдено — мы пока не знаем). Осталось подвести некоторый итог. Чтобы не очень утомлять попутными рассуждениями, я приведу уже опубликованную сводку хронологических соотношений между дольменами разного типа.

А. Древнейшим типом дольменных построек являются плиточные сооружения, у которых отсутствуют отверстия — лазы, а отдельные стены сложены насухо булыжной кладкой. Их появление можно приблизительно относить к 2400 году до нашей эры.

Вслед за ними возникают дольмены новосвободненского типа (так называемые «двухкамерные постройки») и сооружения с особым порталом в виде приставных плит у фасада. Для них характерны: камера удлиненной формы, прямоугольные и круглые отверстия, вероятное отсутствие пяточных (опорных) камней. Эти дольмены часто засыпаны каменно-земляной насыпью (вполне возможно, что перед фасадом ее не было). Время их возникновения можно ориентировочно относить к 2300 году до нашей эры.

Одновременно и несколько позднее возникают дольмены с камерой почти квадратного плана и сложенные из плит прямоугольных очертаний. Отверстия у них в основном круглые. К 2100 году до нашей эры, можно предполагать, возникают постройки более четкого трапециевидного плана с мощными портальными выступами. Почти одновременно с наиболее ранними плиточными дольменами возникают корытообразные сооружения без отверстий, перекрытые крупной плитой. Несколько позже появляются и первые составные дольмены. Эти постройки своими пропорциями и внешним архитектурным оформлением подражают формам и декору плиточных дольменов.

Описанные сооружения предназначались в основном для индивидуальных захоронений, реже - двух-трех покойников, положенных скорченно, при сильной засыпке охрой.

Одиноко среди ранних памятников стоит многогранный дольмен, обнаруженный на реке Фарс. Можно думать, что он был собран почти одновременно с новосвободненскими гробницами. .

Б. Эпоха расцвета дольменной культуры приходится на первую половину II тысячелетия до нашей эры. В это время широкое распространение получают плиточные постройки трапециевидного плана и таких же профилей. Они обладают довольно четкими пропорциями. Трапециевидность, как уже говорилось, придавала постройкам устойчивость, облегчала их сборку и наводку перекрытия. Отверстия у них приобретают разные формы (от круглых до аркообразных). Дольмены теперь стоят на тщательно обработанных пяточных камнях. Многие сооружения прислонены к склонам. Курганообразные насыпи над ними отсутствуют.

Помимо плиточных дольменов, в это же время довольно широкое распространение получают составные и корытообразные сооружения. Их форма и внешнее оформление находятся в прямой зависимости от плиточных построек. Корытообразные дольмены часто высекают в огромных скалах, придавая им вид дольмена только с фасада. Вероятно, к концу этого периода возникают дольмены, близкие монолитам.

Обряд погребений меняется, в них появляются сидящие костяки. Их располагают по углам камеры и в центре. Охру для засыпки умерших употребляют мало.

В. Поздний период в строительстве дольменов приходится на середину и начало второй половины II тысячелетия до нашей эры. Плиточные постройки этого времени теряют четкость пропорций. Вероятно, тогда же появляются корытообразные дольмены с камерами округлых очертаний и в виде кувшинов, а также ложнопортальные сооружения (с ложной втулкой). Среди составных дольменов возникают постройки с нависающими блоками - с ложным сводом (типа дольмена в Гузерипле). К концу периода возникают дольмены-монолиты. Многие из построек в это время используются для вторичных захоронений в качестве своеобразных костехранилищ.

Это схема. Она, конечно же, потребует уточнения. Иначе и быть не может, так как археология - развивающаяся наука и каждый день приносит все новые и новые материалы, и у специалистов возникают новые мнения и взгляды.