В конце прошлого века в нашей стране появилось несколько фундаментальных работ по проблемам немецкого романтизма: монографии А. В. Карельского «Драма немецкого романтизма» (Москва, 1992), Д. Л

В долине всадник между гор;

Конь замедляет шаг.

«Ах, ждет ли меня любовь моя

Или тяжкий могильный мрак?»

Ответил голос так:

«Могильный мрак!»

И всадник едет вперед, вперед

И говорит с тоской:

«Мне рано судьба судила смерть,

Ну что же, в земле — покой».

И голос за горой:

«В земле — покой!»

Однако в это традиционно романтическое мироощущение юного поэта время от времени врываются новые ноты. Роковая неразделенность любви получает социальное объяснение. В стихотворении «Мне снился франтик» возникает фигура выхолощенного франта, который ведет к алтарю любимую поэта. Разлад с миром предстает в связи с этим не как извечное свойство высокой романтической души, он коренится в принципах общественного устройства. Муза поэта-романтика проникается социально-критическим пафосом. В венчающих «Страдания юности» сонетах постепенно более четко очерчивается фигура лирического героя. Сквозь привычную романтическую фразеологию начинают пробиваться нотки самосознания личности человека, осознающего свою социальную роль — роль плебея:

Отныне я плебей!

Я не хочу, чтоб сволочь золотая,

В шаблонных масках гордо выступая,

Меня к родне причислила своей.

И барабаны бьют.

Это мою невесту

Замуж выдают.

Грохот труб и барабанов рядом со скупыми словами о том, что происходит, придает всему четверостишию щемящую интонацию. Душевные переживания поэта порой передаются через картины природы или вообще с помощью примет внешнего мира, как, например, в известном стихотворении «На севере диком», переведенным на русский язык М. Ю. Лермонтовым.

Неразделенная любовь становится символом глубокого разлада в душе лирического героя. Сердце поэта — средоточие страданий мира.
Я Атлас злополучный! Целый мир,

Весь мир страданий на плечи подъемлю,

Подъемлю непосильное, и сердце

В груди готово разорваться.

И сделали смерти бледней, —

Одни своею любовью,

Другие враждою своей.

Пусть несчастен, все ж он бог.

Но уж кто вторично любит

И несчастен, тот дурак.

Он глупо тебя отвергает:

Что твой поцелуй так блаженно глубок,

Так сладостно жгуч, — он не знает.

И клялись в верности вечной...

Чтоб лучше запомнил я клятвы твои,

Ты в руку меня укусила...

Тебе позавидуют всюду.

Ты радость и счастье увидишь со мной,

И денег жалеть я не буду...

От одного цикла к другому в «Книге песен» видно, как постепенно любовь перестает быть центром жизни лирического героя, превращаясь в одно из ее многочисленных явлений, как постепенно преодолевается субъективизм. В поэзию входят не только моменты из биографии поэта, но и картины внешней жизни, в первую очередь, картины природы.

Последний раздел «Книги песен» — «Северное море» ставит героя лицом к лицу с величавой морской стихией. В стихах встают образы то спокойного, то бурного моря, то пламенеющего заката, то ночного, усыпанного звездами неба. Но цель поэта не изображение пейзажей. Он создает образцы высокой философской лирики, в которой природа соотносится с человеком и человеческая жизнь измеряется масштабами всего мироздания.

Стихотворения «Северного моря» созданы в свободном ритме, как бы передающем вольное движение природы. Перед ее величавой стихией утрачивает свое всеобъемлющее значение любовное несчастие поэта. Сосредоточенность на одном чувстве может вызвать разве что насмешку. В стихотворении «Морское видение» в пучине волн поэту мерещится образ его «вечно любимой» и «давно потерянной» возлюбленной, и он уже готов броситься к ней, чтобы наконец обрести желанное блаженство... В этот самый момент

Вовремя схватить меня за ногу,

Он оттаскивает меня от борта

И, усмехнувшись, кричит:

Да что вы спятили, доктор?

Перевод П. Карпа
Патетика начала снимается неожиданной иронической концовкой. Созерцание величественной природы уводит поэта от субъективного самоуглубления и ставит перед ним «загадку жизни»: «Что такое человек? Откуда он пришел? Куда он идет? Кто там живет, наверху, на золотых звездах?» («Вопросы»).
Волны бормочут, как всегда они бормотали,

Волнуется ветер, плывут облака,

Равнодушно сияют холодные звезды,

И дурак ждет, когда же ему ответят.

Приблизительно в те же годы, когда возникали отдельные циклы «Книги песен», Гейне создает и свои прозаические произведения. Главным среди них по праву считается книга очерков под названием «Путевые картины» (1824–1830). В ней семь частей: «Путешествие на Гарц», «Северное море», «Идеи. Книга Ле Гран», «Английские фрагменты», «Путешествие из Мюнхена в Геную», «Луккские воды», «Город Лукка». Название книги указывает на жанр путевых очерков. Однако автора занимает не столько передача путевых впечатлений, сколько его собственные ощущения, впечатления, раздумья. Повествование субъективно, прихотливо и фрагментарно. Картины природы соседствуют с живыми наблюдениями над встреченными людьми, сиюминутные размышления — с воспоминаниями о прошлом, жанровые сценки — с политическими высказываниями. Весь этот разнородный материал пронизывает единство авторского отношения к действительности, сочетающего в себе глубокий лиризм, богатство фантазии и острую насмешку.

Гейне создает особую прозу — лирическую. В ней находит свое выражение мировоззрение автора, его отношение к социальным институтам эпохи, к отдельным ее представителям, вырисовываются объекты его беспощадной насмешки. Главным предметом его размышлений остается Германия — ее народ, отразившиеся в сказаниях мечты этого народа.

Первой части «Путевых картин» — «Путешествию на Гарц» — Гейне предпосылает стихотворный пролог, в котором выражает желание убежать из душного общества нарядных дам и кавалеров в горы, «где живут простые люди, где свободно ветер веет...». Поводом для написания этого очерка послужила прогулка поэта на Гарц, которую он проделал из Геттингена, где изучал право. Но не столько обстоятельства путешествия составили основу очерка, в гораздо большей степени он посвящен размышлениям путешественника. Внимание читателя занимает прихотливая мысль поэта, его горькая ирония, его эмоциональные оценки. Объектом его насмешки становится филистерство в разных его ипостасях. Характеризуя город Геттинген, который, по словам автора, «славится своими колбасами и университетом», он продолжает: «В общем жители Геттингена делятся на студентов, профессоров, филистеров и скотов, каковые четыре сословия однако далеко не строго различаются между собою. Сословие скотов — преобладающее». Неожиданные сопоставления вскрывают глубину презрения поэта ко всем филистерам от науки, равно как и к обывателю из Гослара, убежденному в том, что деревья зелены только потому, что зеленый цвет полезен для глаз, и ко всем тем, кто пропитан запахом «пива, сыра и табака».

Эта свойственная всем романтикам насмешка над бездуховностью обывательской жизни в книге Гейне сочетается с критикой существующих реакционных политических институтов, с критикой долготерпения немецкого народа, который беспрепятственно позволяет угнетать себя, и с надеждой на то, что так будет не всегда, ибо наступает время, когда «императорские троны сваливаются в чулан».

Все замечания подобного рода перемежаются с одухотворенными картинами природы. Они насыщают книгу подлинной поэзией и отчасти смягчают горькие размышления поэта.

Вторая часть «Путевых картин» — «Идеи. Книга Ле Гран» — написана в неожиданной форме письма автора к даме. Она тоже насыщена лирическим элементом. В памяти автора встают его детские годы, вступление французских войск в Дюссельдорф, наивный энтузиазм тех дней, которые затем сменились торжеством реакции. Особое место в книге принадлежит теме Наполеона. Гейне воспринимает его не как оккупанта, поработившего немецкие земли, и не как властителя, положившего конец революции, а, напротив, как выразителя идей, начертанных на ее знаменах — идей свободы, равенства и братства. Некоторые основания для этого у него были: в занятых французскими войсками немецких землях был официально введен Кодекс Наполеона, отменено крепостное право, евреи получили равные права с христианами.

В «Книге Ле Гран» поэт воспроизводит свое детское впечатление от встречи с французским императором, ехавшим по аллее дюссельдорфского дворцового парка. Образ Наполеона в памяти поэта сливается с ощущением свободы, поэтому приобретает особенно величественные черты: «А император со своею свитою ехал верхом прямо посредине аллеи, деревья в трепете наклонялись вперед, когда он проезжал, солнечные лучи с дрожью боязливого любопытства просвечивали сквозь зелень, а вверху, в синем небе, явственно пылала золотая звезда».

Однако рядом с Наполеоном возникает другой герой исторической части этой книги — рядовой солдат революции, барабанщик Ле Гран, чье имя вынесено в заголовок и чья судьба вызывает к жизни главную идею книги — верность принципам свободы, равенства и братства, тому, за что сражался Ле Гран и что дорого самому автору.

Барабанщик Ле Гран, квартировавший в доме родителей Гейне, — символический образ. «Это была маленькая, подвижная фигурка, с грозными черными усами, из-под которых упрямо вырисовывались красные губы, а огненные глаза так и стреляли во все стороны». Он принес с собой уроки революции, научил будущего поэта постигать «красный марш гильотины». Но его собственная судьба была трагичной. Поэт встретился с ним еще раз, когда тот возвращался на родину после русского плена с остатками когда-то великой армии. «Мосье Ле Гран не барабанил уже больше в этой жизни», — горестно замечает автор. История барабанщика выступает как трагическая история французов, штурмовавших бастилию феодализма во имя грядущей свободы и преданных своими властителями.

Свои впечатления о короткой поездке в Англию Гейне изложил в «Английских фрагментах». Они свидетельствовали о радикализации его воззрений. Ему бросились в глаза социальные контрасты в жизни самой развитой капиталистической страны того времени. «Всюду бросается в глаза богатство и знатность, беднота вытеснена в отдаленные улочки и темные, сырые переулки, где и ютится со своими лохмотьями и слезами». «Бедная бедность! — восклицает он, — как мучителен должен быть твой голод там, где другие утопают в наглой роскоши!»

Можно утверждать, что если в первых частях «Путевых картин» объектом критики Гейне было филистерство и бездуховность, то в более поздних книгах («Город Лукка», 1831) он обрушивается на привилегированные классы общества, на основы существующего порядка. Необходимость его революционного изменения выглядит закономерным итогом размышлений поэта.

«Путевые картины» ярко представляют особенности прозы Гейне. Это — проза поэта. Она богата ассоциациями, неожиданными метафорами и дерзкими сравнениями, вызывающе эксцентричными эпитетами. Вся образная система его прозы подчеркнуто субъективна, эмоциональна и не оставляет сомнения в авторских симпатиях или антипатиях.

«Путевые картины» явились самым острым выражением оппозиционной мысли в немецкой литературе эпохи реставрации. Гейне заканчивал их в первые месяцы после июльской революции в Париже 1830 года. На нее поэт, как и многие демократически настроенные немецкие писатели той поры, возлагал большие надежды. «...Близится час освобождения, начинается новое время», — писал он в «Добавлении к «Путевым картинам» в 1831 году «Добавление» заканчивалось недвусмысленной строкой из «Марсельезы»: «К оружию, граждане!».

Известие об июльской революции во Франции застало поэта на острове Гельголанд. Оно привело его в восторг. «Это были солнечные лучи, завернутые в газетную бумагу», — писал он впоследствии о своих тогдашних чувствах. Воодушевление заставило его отправиться на место событий, в страну революции, где, как он считал, «на этот раз победу одержали бедные люди». С весны 1831 года и до конца своих дней Гейне живет во Франции.

Эмиграция во Францию обозначила новый этап в творческой эволюции писателя. Здесь он столкнулся со многими новыми для него явлениями в социальной и политической жизни. Они заставили его по-иному взглянуть на произошедшую революцию. Впоследствии он признавался: «Уже в первые дни моего приезда в столицу революции я заметил, что на самом деле вещи явились совсем не в том свете, который придавали ему издали световые эффекты моего энтузиазма». Критическое отношение к феодально-монархическим порядкам, привезенное с родины, дополняется теперь пониманием бесчеловечной природы того строя, который утверждался во Франции. Именно благодаря этому новому опыту Гейне с большим интересом отнесся к идеям социализма. Он посещает собрания сенсимонистов, близко сходится с учеником Сен-Симона Анфантеном. В учении утопических социалистов Гейне больше всего привлекает требование полной свободы личности, мечта о таком обществе, в котором торжествуют богатство, радость и наслаждение. Не оставили его равнодушным и провозглашаемые сенсимонистами лозунги «эмансипации плоти».

Эти гедонистические настроения найдут отражение и в книжке стихотворений под названием «Разные» (1834), где поэт бросает вызов господствующей филистерской морали, откровенно живописуя прелести «парижской любви».

Основное место, однако, в творчестве Гейне этих первых парижских лет принадлежит не лирике, а публицистике. Живя во Франции, он не только не отвлекается от родной страны, но, напротив, становится главным популяризатором Германии и ее культуры по ту сторону Рейна. Он стремится осмыслить общественную и культурную ситуацию на своей родине и познакомить с ней французскую публику.

Среди публицистических работ Гейне этих лет особенно выделяются две: «Романтическая школа в Германии» (1833–1836) и «К истории религии и философии в Германии» (1834). Знакомя французов с историческим развитием немецкой литературы нового времени, начиная от Лессинга и кончая художниками романтической школы, а также с идеями классической немецкой философии, Гейне создает не научные трактаты, а живые, полные юмора и блестящих наблюдений очерки. Его оценки часто субъективны, поскольку их автор довольно безжалостно расправляется с прошлым во имя рождения новой, «молодой» Германии.

Историю развития религии и философии в Германии Гейне рассматривает как процесс постепенного освобождения мысли от вековых предрассудков. Начиная с Лютера, который ополчился против векового авторитета церкви и провозгласил право на свободу мысли, через Канта, Фихте, Шеллинга и Гегеля, порой с отклонениями в сторону спиритуализма, шли завоевания разума. Их Гейне называет «философской революцией». Высшей их точкой он считает диалектику Гегеля. «Философская революция», по мысли писателя, должна с неизбежностью привести немцев к революции социальной. В ее неизбежном приходе он убежден: «...в Германии будет разыграна пьеса, в сравнении с которой французская революция покажется лишь безобидной идиллией».

В «Романтической школе» Гейне дает очерк развития немецкой литературы того периода, который он сам назвал «эстетическим». Этот период включает в себя не только писателей-романтиков, но и их старших современников и предшественников и, в первую очередь, Гете. Анализ литературного развития Германии Гейне ведет с позиций, диктуемых ему современностью и его новыми политическими взглядами. Поэтому его оценка предшествующего литературного этапа носит по преимуществу критический характер. Часто его характеристики памфлетно заострены, поэтому не всегда объективны и справедливы.

Писателей-романтиков Гейне критикует главным образом за отрыв от проблем сегодняшнего дня, за идеализацию средневековья. Но ценит их за обращение к народному творчеству и выделяет тех из них, кто, по его словам, тяготел к «земной реальности».

Гейне критически относится к романтизму, но вместе с тем, анализируя это явление художественной жизни Германии, понимает, что романтическое движение было связано с глубоким недовольством действительностью, ее антигуманной сущностью. «Быть может, — пишет он, — некоторых немецких поэтов романтической школы, честных в своих исканиях, впервые принудило бежать от современной действительности и стремиться к возрождению средневековья недовольство нынешней религией денег, отвращение к эгоизму, чей чудовищный оскал всюду их преследовал».

Сенсимонистский идеал, разделяемый Гейне, особенно в 30-е годы, предполагал развитие материального прогресса и вместе с ним — расцвет искусства и всестороннее развитие личности, включая знаменитую «эмансипацию плоти». Рассматривая историю развития человеческой мысли, Гейне наблюдает в ней постоянную борьбу между спиритуализмом — воззрением, рассматривающим дух как первооснову действительности, и сенсуализмом, утверждающим, что в основе всего лежат чувственные ощущения и восприятия. Спиритуализм, по его мнению, сужает возможности личности, устремляя ее только к тем духовным ценностям, которые независимы от материального мира. Спиритуализм в сознании Гейне связан с христианством. Сенсуализм, напротив, отстаивает право личности «наслаждаться благами этой прекрасной земли». Защитников спиритуализма Гейне называл назареянами, а приверженцев сенсуализма эллинами. Себя он причислял к последним.

«Эллинизм» Гейне был своеобразной реакцией поэта на идеологию немецких радикалов, с их проповедями уравниловки, с их недоверием к искусству, лишенному «тенденции», с их аскетическим требованием отказа от радостей жизни во имя служения идее. Вождем и идейным вдохновителем немецких радикалов был Людвиг Берне (1786–1837). В 20-е годы Гейне и Берне были единомышленниками: оба вели борьбу против феодальной реакции в Германии. Берне — талантливый публицист, как и Гейне, был политическим эмигрантом. В Париже их пути разошлись, они вступили в открытую полемику. О своих идеологических разногласиях с Берне Гейне рассказал в острой полемической книге «Людвиг Берне» (1840), написанной уже после смерти ее главного героя. Следуя по стопам любимого им Аристофана, Гейне, споря со взглядами своего идейного противника, не гнушается личных выпадов, благодаря чему книга имела скандальный успех и принесла своему автору много недоброжелателей. Иногда впадая в крайности, он ополчается здесь на уравнительные теории Берне и его радикальных последователей. Ратуя за всеобщее имущественное равенство, радикалы не принимали во внимание потребности и интересы отдельной личности и многосторонность общественного развития.. К искусству они подходили чисто утилитарно, видя в нем лишь тенденцию, средство пропаганды идей. Все это вызвало у Гейне резкий протест, потому что, несмотря на его всегдашний интерес к политическим и социальным проблемам современности, он неизменно оставался художником, для которого были дороги такие понятия, как красота и искусство.

Полемике с радикалами посвящена и поэма Гейне «Атта Тролль» (1841). В этом причудливо-фантастическом и в то же время пародийно-сатирическом произведении поэт обрушивается на радикалов с их обывательскими мечтами о равенстве, с их убогими представлениями об искусстве и назначении художника. В сатирических пассажах поэмы автор потешается над «медвежьим» тупоумием радикалов. Делая героем поэмы ученого медведя Атта Тролля, который на площадях потешает публику своими неуклюжими танцами, поэт протестует против демагогических речей и повадок радикалов, обеспечивающих им дешевый успех у толпы. Смеется он и над националистами, в зверином недомыслии отвергающими все «чужое». Он полон ненависти к партии «этих лжепатриотов, патриотизм которых состоит в отвращении ко всему иноземному...».

Атта Тролль мечтает о «царстве справедливости звериной»:
Основным его законом

Будет равенство и братство

Божьих тварей без различья

Цвета, запаха и шкуры.

Равенство во всем! Министром

Может быть любой осел...

Сороковые годы в творчестве Гейне и в истории развития общественной мысли в Германии, а также и во всей Европе занимают особое место. В этот период происходит укрепление экономической силы немецкой буржуазии, феодальные институты старой Германии дают трещину. Растет недовольство существующим, закончившееся взрывом революции 1848 года, прокатившейся по многим европейским странам, включая Францию, где жил Гейне, и Германию, за событиями в которой он следил всегда с неослабным интересом. В сороковые годы заявляет о себе и своих интересах пролетариат. В среде рабочего класса происходит распространение социалистических и коммунистических идей. На эти годы падает деятельность К. Маркса и Ф. Энгельса и начало распространения марксизма.

В эти же годы происходит сближение Гейне с Марксом. Их знакомство произошло в Париже, в 1843 году. Идеи социализма были созвучны настроениям Гейне еще до встречи с основоположником учения о классовой борьбе, во время его увлечения учением Сен-Симона. Стремления сенсимонистов к классовому замирению, правда, не вызывали у поэта сочувствия, но и к доктрине Маркса он отнесся с известной осторожностью. Можно даже сказать, что политические воззрения Гейне в сороковые годы отличались известной непоследовательностью и противоречивостью. С одной стороны, он понимал, что необходима не только смена политического режима, но и социальная революция. «Народ имеет право на хлеб», — писал он. С другой стороны, он опасался, что с приходом революции восторжествует тот лишенный красоты и подлинного искусства мир уравниловки, о котором мечтали радикалы всех мастей. Он прекрасно понимал, что «массы не хотят более с христианским терпением нести тяготы земной юдоли» («Письма из Германии», 1843), они имеют такое же право на радости жизни, как и другие слои населения.

Это убеждение сближало Гейне с учением Маркса. Коммунистов, «вождей пролетариев в борьбе против всего существующего», он называл «передовыми мыслителями», которые «переходят от доктрины к действию, конечной цели всякого мышления...». Несколько позже, в