В. П. Макаренко бюрократия и сталинизм Ростов-на-Дону Издательство Ростовского университета 1989 m 15

Хотя выводы Деборина и диалектиков были упрощен­ными и догматическими, главное достоинство этой группы состояло в том, что она акцентировала внимание на исто­рико-философской культуре. Воспитала поколение филосо­фов, хорошо знающих историю мысли. Подчеркивая качест­венную новизну марксизма в истории мысли, диалектики в то же время не упускали из виду его укорененность в философской традиции, особенно в философии Гегеля. По мнению Деборина, диалектический материализм был синте­зом гегелевской диалектики и материализма Фейербаха. Но в этом синтезе обе составные части были переработаны и подняты на новый уровень.

Понятие «диалектика» может использоваться в трояком значении: 1. Объективная диалектика — это законы и диа­лектические формы действительности. 2. Субъективная диа­лектика есть описание этих законов. 3. Диалектическая ло­гика представляет собой метод познания действительности. Если существуют общие закономерности развития, прису­щие обществу, природе, истории и мышлению, то филосо­фия, которая занимается анализом таких законов, есть син­тез всех наук. А они, чтобы обладать надлежащей методоло­гической ориентацией и понимать смысл своих собственных исследований, должны признать первенство философии, ко­торая в то же время дает материал для обобщений. По мне­нию Деборина, марксизм требует постоянной взаимосвязи философии и частных наук. Философия пуста без материала, которым ее снабжают естествознание и обществоведение. Но эти науки слепы без философского руководства.

Каков действительный политический смысл этих посту­латов? С учетом всего последующего развития отечествен­ной философии можно сказать: если философия пользуется результатами науки, то ученые-естественники должны на­ходить и давать философам примеры, которые подтвержда­ют законы диалектики; если философия раскрывает глаза науке и сообщает ей ее собственное самосознание, то фило­софия имеет право контроля над содержанием всех наук и должна проверять их на предмет соответствия диалекти­ческому материализму. А поскольку этот материализм есть мировоззрение партии, то Деборин и группа диалектиков занимались теоретическим обоснованием надзора партийной бюрократии над естественными и общественными науками. С помощью диалектики обосновывался обычный бюрократи­ческий обскурантизм, который Маркс называл преобразо­ванием бессознательного иезуитства в сознательное и наме­ренное. И который расцвел пышнъгм цветом в годы сталиниз­ма и далеко еще не сдал своих позиций. Деборин и его груп-

Он утверждал, что все кризисы в естественных науках возникают потому, что физики не знают марксизма и не умеют использовать диалектических формул. Был убежден в том, что развитие науки само по себе будет порождать диалектический материализм. На этой основе Деборин и его сторонники критиковали ошибки механистов, которые отстаи­вали автономию науки и ее независимость от каких-либо философских предпосылок. Механисты понимали под ма­териализмом скорее непредвзятость в изучении действи­тельности, нежели определенную теорию действительности. Объясняли материализм в духе известного высказывания Энгельса: он является исследованием природы без каких-либо посторонних примесей. А Деборин утверждал, что есте­ствознание так или иначе должно использовать определен­ные философские предпосылки. Попытки лишить философию ее ведущей роли или, тем более, вообще выкинуть «фило­софию за борт», практически означают согласие с господ­ством буржуазных и идеалистических доктрин.

Все философские идеи обладают классовым содержанием. Поэтому механисты своей критикой философии поддержи­вают классовых врагов пролетариата. Отрицать качествен­ные скачки и утверждать, что главным законом всякого развития является преемственность,— значит отбрасывать саму идею революции, которая представляет собой результат скачка. Отсюда Деборин заключал, что механисты не только мелко плавают в философии, но и являются политическими ревизионистами.

Итак, группа диалектиков ввела в марксизм такой спо­соб выражений, утверждений и догматов, который стал ка­ноном государственной идеологии на протяжении полусто­летия. В наследстве диалектиков особо следует подчеркнуть их критику логики. Эта критика способствовала упадку ло­гической культуры в советской философии. Диалектики не имели даже понятия о существе логических проблем и со­держании высказываемых утверждений. Считали, что если формальная логика абстрагируется от содержания понятий, то она противоречит требованиям диалектики. А диалекти­ческий материализм учит, что все явления надо изучать конкретно, во взаимосвязи и самодвижении. Тогда как ло­гика изолирует явления и не признает движения.

Эти «парадоксы» были результатом логического неве­жества диалектиков, а также чисто цитатнического подхода к известным высказываниям Энгельса. В 1925 г. Деборин писал, что формальная логика не в состоянии воспринимать мир как однородный и многообразный. А в работе «Материа­листическая диалектика и естествознание» утверждал, что формальная логика может пригодиться только для создания метафизических систем. Марксизм ее преодолел, поскольку

222
в соответствии с диалектическим материализмом содержа­ние и форма проникают друг в друга. Частные науки не могут принести новых научных результатов, если они опи­раются на формальную логику. Сами по себе эти науки не более, чем груда фактов. А диалектический материализм учит, что эти факты нужно связывать в целостность. По­этому физикам лучше бросить физику и читать Гегеля. В про­тивном случае они так и останутся при своем ползучем эмпиризме. После чтения Гегеля физики поймут, каких вер­шин они могут достичь и как им решать любые кризисы. Энгельс, который был творцом теоретического естествозна­ния, именно от Гегеля почерпнул диалектику.

Другими словами, философия может и должна «править бал» в науках. Поэтому книга Лукача «История и классовое сознание» глубоко возмутила Деборина. Лукач поставил под сомнение возможность диалектики природы. В его истолко­вании диалектика есть взаимодействие субъекта и объекта в движении к единству, которое никогда не достижимо. Де­борин тут же обвинил Лукача в идеализме, пренебрежи­тельном отношении к Энгельсу и незнании Маркса. Позна­ние, по Деборину, не является субстанцией действительности. А Лукач утверждает, что ортодоксальный марксизм заклю­чается только в признании метода Маркса. Тогда как диалек­тический материализм учит, что метод неразрывно связан с содержанием. Поэтому тождество субъекта и объекта, про­возглашенное Лукачем, есть идеализм чистейшей воды. И противоречит высказываниям Энгельса, Ленина и Плехано­ва. Субъект только отражает объект. А думать иначе — значит деформировать объективную действительность.

Деборин не был одинок в критике механицизма, ползу­чего эмпиризма и идеи автономии науки по отношению к философии. Не был одинок и в защите Гегеля, качествен­ных скачков и "объективных противоречий. Его поддержи­вала группа учеников и единомышленников. В нее входили Г. С. Тимянский, И. К. Луппол, В. Ф. Асмус, Я. С. Стэн и др. Тимянский известен своими изданиями и комментария­ми текстов Спинозы. Асмус — исследованиями по истории философии и эстетике. Стэн в 1925—1928 гг. преподавал фи­лософию Сталину и пытался его научить гегелевской диа­лектике. Почти вся группа была репрессирована в 30-е гг.

Но во второй половине 20-х гг. она была господином в фи­лософии. Диалектики заняли все ведущие посты. На конфе­ренции преподавателей марксизма-ленинизма в апреле 1929 г. Деборин выступил с изложением своей философской про­граммы и еще раз заклеймил механистов как еретиков. Руко­водство Коммунистической академии поддержало его точку зрения. И выпустило официальный декрет, отлучающий ме­ханистов от марксизма. Однако перед этим конференция приняла резолюцию, которая подтверждала правильность марксизма-ленинизма как теоретического оружия пролета-

Эта ситуация сама по себе примечательна. Обычай ре­шения философских проблем голосованием на партийных собраниях вызревал задолго до резолюции Деборина. По­следний превратил его в норму, которая уже никого не удив­ляла. Поскольку он в то время занимал ведущие посты в философии, постольку перенес в нее общие характеристики бюрократического управления и закрепил бюрократические тенденции революции в сфере идеологии.

И все же механисты защищались. Критиковали группу Деборина за культ идеалистической диалектики, стремление навязать природе выдуманные философские схемы, прене­брежение к критике идеализма и упор на критику механи­цизма, отрыв философии от практических задач, поставлен­ных партией. Но эта критика уже ни к чему не привела, потому что механисты были названы не только отщепен­цами в философии, но и сторонниками правого уклона в по­литике. Который как раз в это время стал объектом сталин­ской атаки.

Можно считать, что указанная резолюция стала пово­ротным пунктом на пути от кз'льта истины к культу долж­ности в философии. Группа Деборика некоторое время руко­водила всеми учреждениями, связанными с изучением, про­пагандой и изданием философских сочинений. Но ее господ­ство было непродолжительным. Вскоре оказалось, что и диа­лектики, несмотря на все свои усилия, не доросли до пони­мания задач, которые ставит партия перед философией. Год спустя группа Деборина была раскритикована за недоста­ток партийности. На сей раз ее атаковали будущие руково­дители «философского фронта» — М. Б. Митин, П. Ф. Юдин и др. В то время — партийные активисты из Института красной профессуры. Вначале они высказали критику на философской конференции, затем опубликовали статью в «Правде». Редакция газеты их поддержала.

Новые критики требовали борьбы на два фронта в философии, как того и требовал Сталин в политике в соответствии с политической мудростью: главную опасность представляет тот уклон, с которым перестают бороться. Группа Деборина обвинялась в отрыве философии от задач партии, в пере­оценке Плеханова, недооценке Ленина и в формализме. По­пытки диалектиков защититься результатов не имели. В декабре 1930 г. состоялась встреча Сталина с членами парт­кома Института красной профессуры, на которой он впервые назвал группу Деборина «меньшевиствующими идеалис­тами».

В результате встречи партком Института красной про­фессуры принял еще более длинную резолюцию по сравне­нию с деборинской. В ней подвергался сокрушительной кри-

Устанавливалось, что группа Деборина извращает ука­зания Ленина, содержащиеся в его статье «О значении воин­ствующего материализма», отрывает теорию от практики, искажает и отбрасывает ленинский принцип партийности философии, не признает ленинизм новым этапом развития диалектического материализма и во многих пунктах согла­шается с механистами, критикуя их только для видимости.

В трудах группы Деборина, говорилось далее в резолю­ции, можно обнаружить каутскианские ошибки по вопросу диктатуры пролетариата, право-оппортунистические ошибки в вопросах культуры, богдановские ошибки в вопросах кол­лективизма и индивидуализма, меньшевистские ошибки в понимании производительных сил и производственных отношений, полутроцкистские ошибки по вопросам классо­вой борьбы, идеалистические ошибки в понимании диалек­тики. Группа Деборина преувеличивает значение Гегеля, отрывает метод от мировоззрения, логическое от историче­ского и преуменьшает роль Ленина в естественных науках.

Однако главную опасность, констатировалось в резолю­ции, сейчас представляет механистический ревизионизм, об­разующий теоретическую основу правого уклона — этой аген­туры кулака в большевистской партии. Но нужно бороться на два фронта, ибо речь идет о «блоке» различных философ­ских ревизионизмов.

В развитой форме всю эту резолюцию повторил Митин в лекции, прочитанной в Коммунистической академии в ян­варе 1931 г. Он делал первые шаги в своей карьере руко­водителя «философского фронта». Утверждал, вслед за Ста­линым, что существует связь между меньшевиствующий идеализмом и троцкизмом. И, по сути дела, повторил эту оценку в своей статье из «Философской энциклопедии», на­ходящейся сейчас в обращении, но изданной 33 года спустя после лекции.

Оперяющийся философский вождь говорил, что механис­ты — философские представители Бухарина и правого укло­на. А диалектики под маской ортодоксии поддерживают троцкизм—левый уклон. По его мнению, особенно внушитель­ную ошибку обоих уклонов представляет утверждение о том, что в философских и теоретических вопросах Ленин просто повторял Маркса и Энгельса. Тогда как товарищ Сталин неопровержимо доказал, что ленинизм — качествен­но новый этап, развитие, углубление и конкретизация марк-

225
систской теории. Диалектики недостаточно учитывали ленин­ский принцип партийности философии и всех остальных наук, в том числе естествознания.

Митин цитировал статью Карева, в которой тот писал, что Плеханов неоднократно ошибался в философии и поли­тике. И несмотря на это Ленин подчеркивал, что труды Пле­ханова являются образцами марксистской литературы. Митин утверждал, что группа Деборина занимается аполо­гией всего Плеханова — Плеханова-меньшевика. Диалектики смеют утверждать, что Ленин был учеником Плеханова в философии. Тогда как товарищ Сталин неопровержимо до­казал, что Ленин был наиболее последовательным и орто­доксальным марксистом после Маркса и Энгельса. И все остальные марксисты ему в подметки не годятся. А Плеха­нов не понимал диалектики, погряз в формализме, склонялся к агностицизму и не был свободен от влияния Фейербаха, Чернышевского и формальной логики.

Корень всех ошибок меньшевиствующих идеалистов со­стоит в отрыве теории от практики. Поэтому вся их борьба против механистов никакой ценности не представляет. И наиболее важным доказательством ее бесплодности явля­ется тот факт, что, несмотря на то, что она ведется уже многие годы, никто из механистов публично не покаялся! И не признался в своих ошибках... Потому, заключал Митин, обе группы мало чем отличаются друг от друга. И те, и дру­гие пренебрежительно относятся к ленинской философии.

Лекция Митина может считаться поворотным пунктом в процессе догматизации и бюрократизации советской фило­софии. Вслед за нею в «Правде» 25 января 1931 г. было опубликовано постановление ЦК партии. Оно в сокращенном виде воспроизводило лекцию Митина и заклеймило ошибки -журнала «Под знаменем марксизма».

Примечательно, что некоторые диалектики сразу покая­лись! Деборин и Луппол публично поблагодарили партий­ную бюрократию за то, что она помогла им осознать свои ошибки. Несмотря на это почти все диалектики в 30-е гг. были репрессированы. Однако Деборин уцелел, его даже не исключили из партии, а только сняли с поста редактора журнала «Под знаменем марксизма». Обновили и всю ред­коллегию. В последующие годы Деборин писал статьи, без­укоризненные с точки зрения сталинской ортодоксии. До­жил до эпохи Хрущева и в последние годы жизни зани­мался посмертной реабилитацией своих коллег и учеников. Уцелел и Асмус, который в 40-е гг. еще раз был подвергнут резкой критике.

В начале 30-х гг. в философию и другие общественные науки пришло молодое поколение карьеристов, доносчиков и невежд, которое на протяжении нескольких десятилетий монополизировало философскую жизнь и мысль страны. Пре­вратило философию в историю партийных указаний. Испол-

Как правило, это поколение философов не знало иностран­ных языков и не имело понятия о мировой философии. Зато знало наизусть соответствующие цитаты из трудов Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, прикрывая ими свое творческое бесплодие.

Критика партийной бюрократией механистов и меньшевиствующих идеалистов вызвала целый поток публикаций. Авторы которых на все лады повторяли эту критику и со­ревновались в демонстрации своего возмущения коварными происками философских саботажников.

Каков был действительный смысл философской дискус­сии 20-х гг.? Можно исходить из того, что в ней не шла речь ни о философских, ни о политических вопросах. К числу выдумок следует отнести постулирование связи механистов с политикой Бухарина, а меньшевиствующих идеалистов — с политикой Троцкого. Философы, подвергавшиеся критике, не участвовали в оппозиционных группах. И потому труд­но обнаружить связь концепций, которые они развивали, с политикой данных групп. Общие обвинения типа: меха­нисты абсолютизируют преемственность развития и отри­цают качественные скачки, а диалектики, наоборот, подчер­кивают значение скачков, и потому первые поддерживают правый уклон Бухарина, а вторые революционный аван­тюризм Троцкого,— все эти обвинения настолько туманны и надуманны, что нет смысла обсуждать их всерьез.

Ответ на поставленный вопрос, видимо, в другом. Можно предположить, что самим содержанием своих высказыва­ний механисты вызывали возмущение чиновников револю­ции и возникающей сталинской бюрократии. Разве этим социальным слоям могла прийтись по вкусу идея о незави­симости науки от философии? Ведь она ставила под сомне­ние право партийной бюрократии изрекать безошибочные суждения об истинности или ложности научных теорий. А также право бюрократического вмешательства не только в ре­зультаты, но и в процесс научного исследования.

Но такого обвинения нельзя было выдвинуть в отноше­нии диалектиков. Деборин вовремя признал свою ошибку — заимствование у Плеханова теории иероглифов. И моменталь­но начал критиковать механистов за то, что они тоже при­знавали эту теорию. А она, оказывается, противоречит тео­рии отражения. Группа Деборина признавала также значе­ние Ленина в истории марксизма. И будущие руководители «философского фронта» испытывали громадные трудности в

Если всерьез относиться к этим обвинениям, то тогда вершина партийно-государственной бюрократии должна была бы издать декрет или постановление: такие-то и такие-то философские утверждения отныне и навсегда являются обя­зательными. Но в этом случае надо было бы показать, чем они отличаются от того, что говорили и писали диалектики. А найти такие отличия было практически невозможно. По­этому есть все основания полагать, что все эти обвинения просто скрывали борьбу за власть в сфере философии. Тогда поддается объяснению и используемый при этом жаргон. Ранее отмечалось, что его специфика состоит в том, чтобы лишить используемые понятия строгого теоретического смы­сла и превратить их в абстракции, под которые можно под­вести любые произвольные действия властвующих групп.

Речь, таким образом, не шла о содержании взглядов диалектиков. Более того, официальный марксизм сталинской эпохи немногим отличался от диалектического материализ­ма Деборина. Суть дела состояла в бюрократическом пони­мании и практическом применении принципа партийности философии.

Диалектики всегда признавали этот принцип. Но, незави­симо от полемических перехлестов, интересовались филосо­фией всерьез. Стремились по-своему обосновывать те или иные принципы марксизма и ленинизма. Группа Деборина верила, что философия может помочь в строительстве социа­лизма. И с этой целью пыталась развивать философию.

Однако принцип партийности в его сталинской версии означал нечто другое. От философии не требовалось само­стоятельной выработки каких-то принципов или открытия истин, которые затем можно использовать в политических целях. Философия должна исключительно и без остатка слу­жить партийной бюрократии. А это значит — заниматься прославлением ее очередных постановлений, указаний, ди­ректив и т. п. И ничего больше! — как сказал бы Паскаль. Философия не должна быть сферой культуры и человече­ской мысли. А лишь средством распространения и оправ­дания государственной идеологии в ее изменчивых формах.

В конечном счете все общественные и гуманитарные науки были сведены к этим функциям. Но потери филосо­фии были самыми тяжелыми. Главные опоры философской культуры — логика и история философии — были уничто­жены. Связи с мировой философией были прерваны. Ин­формация как вспомогательное средство философского ис­следования сводилась к минимуму. Политический сервилизм

Репрессии и идеология

После года «великого перелома» сталинский режим охватил все сферы общественной жизни. Наступило время окончательного оформления новой версии марксизма как официальной ка­нонизированной государственной идеологии.

Коллективизация совпала с началом первой пятилетки. В соответствии с программой Троцкого и Преображенского, реализованной Сталиным, крестьянство становилось классом государственных крепостных. И должно было обеспечить рост прибавочной стоимости для быстрого развития промыш­ленности. Догма о примате производства средств производ­ства за счет сельского хозяйства и сферы потребления стала элементом государственной политики. Планы индустриали­зации устанавливались произвольно, без тщательного эко­номического анализа. По принципу: нет таких твердынь, которых не смогут взять большевики. С ним был связан другой: принуждение — универсальный ключ решения всех социальных и политических проблем.

Несмотря на это, Сталин не удовлетворился первоначаль­ными контрольными цифрами развития. И неоднократно их завышал. Вскоре оказалось, что большинство поставленных целей являются нереальными. Действительные результаты, даже в тяжелой промышленности, куда были брошены все имеющиеся человеческие и денежные ресурсы, отличались от контрольных цифр развития на первую пятилетку от 15 до 50%.

«Виновники» сразу нашлись. На сей раз — статистики. Уже в 1928—1930 гг. Сталин ликвидировал почти все эконо­мические и статистические издания. Наиболее известные статистики и аграрники (Н. Д. Кондратьев и А. В. Чаянов) были арестованы, а затем расстреляны. Наступила массовая фальсификация статистических данных. Статистика стала частью бюрократического управления.

Национальный доход высчитывался таким способом, что

229
одни и те же виды продукции учитывались дважды и трижды на различных стадиях обработки статистических данных. На основе такого учета возникали ни о чем не говорящие глобальные результаты. Ими время от времени пользовалась бюрократия для доказательства преимуществ социализма перед капитализмом. Объем сельскохозяйственного произ­водства систематически фальсифицировался, особенно после катастрофических последствий первых лет коллективиза­ции. Остается неясным, в какой степени Сталин и другие члены правительства знали действительное положение дел в стране.

Спасением от реальной нищеты населения становились все новые и новые аресты и репрессии. Рабочий класс попол­нялся за счет сельского населения, изгнанного из деревни. Инженеры или агрономы, заикнувшиеся о невыполнимости поставленных планов, обвинялись в саботаже. В 1932—1933 гг. в результате коллективизации вспыхнул страшный голод. Он унес несколько миллионов жизней. Голод 1891—1892 гг., радикализировавший интеллигенцию и повлиявший на раз­витие освободительного движения, не шел ни в какое сравне­ние со сталинским голодом.

Зато пропаганда в это же время твердила, что страна переполнена саботажниками, вредителями, скрытыми кула­ками и подкулачниками, злорадствующими интеллигентами старого покроя, троцкистами и агентами мирового империа­лизма. Голодающий человек запросто мог попасть в конц­лагерь за воровство для себя или детей горстки колхоз­ного зерна. Участились случаи людоедства. Лагеря росли как на дрожжах и окончательно стали звеном социалистиче­ской системы хозяйства. Как правило, они создавались там, где условия труда и жизни были невероятно тяжелыми,— на Севере и в Сибири.

И все же тяжелая промышленность развивалась. Ценою громадных мук, эксплуатации и насилия. В хаосе псевдопла­нирования и официальной лжи. Второй пятилетний план был намного более реален, нежели первый. Именно в эти годы были созданы основы индустриальной мощи страны.

Данный факт до сих пор используется как главный аргу­мент оправдания сталинизма его внутренними и внешними сторонниками. Не только коммунисты, но и многие буржуаз­ные политические лидеры и ученые до сих пор считают, что сталинский социализм был попросту формой, с помощью которой отсталая Россия относительно быстро прошла эпоху промышленной модернизации. И в этом состоит «историче­ский смысл» и оправдание сталинизма.

Действительно, в 30-е гг. было построено много промыш­ленных объектов, особенно в сфере тяжелой и военной про­мышленности. Эти объекты строились на основе использо­вания массового полицейского принуждения и подневоль­ного бесплатного труда. Побочным следствием таких мето-