В. П. Макаренко бюрократия и сталинизм Ростов-на-Дону Издательство Ростовского университета 1989 m 15

«Краткий курс» побил мировые рекорды и в другом отно­шении. Можно считать, что из произведений, претендующих на изложение истории, не было сочинения с подобной кон­денсацией лжи и умолчаний. Если судить по названию, то книга повествует об истории большевистской партии с мо­мента ее возникновения. Однако четвертая глава вводит чи­тателя во все основные вопросы истории человечества. Из­лагает «единственно правильную» версию марксизма-лени­низма. Текст переполнен моральными поучениями, которые вытекают из исторических событий. Эти поучения — прин­ципы деятельности большевистской партии и мирового ком­мунистического движения.

Главные итоги исторического исследования проще паре­ной репы. Под гениальным руководством Ленина и Сталина партия с самого начала и всегда проводила единственно правильную политику. Ее верность подтверждается успехом Октябрьской революции. Ленин занимает первое место в истории человечества, Сталин — второе. Были, правда, и не­которые третьестепенные деятели, которые благополучно успели умереть до репрессий. Они тоже кратко упоминаются в соответствующих местах. Что касается других политиче­ских вождей, которые вместе с Лениным создавали партию, осуществляли революцию и строили Советское государство, то они либо не упоминаются вообще, либо зачисляются в разряд двурушников, предателей и саботажников, которым удалось пролезть в партию. Они с самого начала своей поли­тической карьеры занимались исключительно вредитель­ством и заговорами против партии. В истории партии и чело­вечества Сталин сразу появился как безошибочный руко­водитель, верный соратник, самый близкий друг и лучший ученик Ленина. В результате чтения книги можно прийти к выводу, что у Ленина с младенческих лет был в голове гото­вый план исторического развития человечества. А его сочине­ния с самого начала были задуманы как этапы реализации этого плана.

«Краткий курс», таким образом, устанавливал не только схему исторической мифологии, включая культ вождей, но и подробно регламентированные правила этого культа. Глав­ное из них гласило: с момента опубликования книги вождя все идеологические работники — философы, писатели, исто­рики, пропагандисты — не должны отступать ни на гран от любой канонической формулы. И обязаны буквально повто­рять все выражения Сталина. В этом смысле «Краткий курс» был не просто историческим сочинением, переполненным фальсификацией, а мощным социальным институтом. Важ­нейшим средством, с помощью которого сталинская партия могла властвовать над умами. И уничтожать критическое

Эта роль соответствовала схеме бюрократического госу­дарства, построенного во времена Сталина. Чтобы достичь идеала, бюрократия должна истребить общество и искоренить все негосударственные формы жизни, которые хотя бы по­тенциально ей угрожают. Особое значение при этом имеют средства уничтожения самостоятельной мысли и памяти. Выполнение этой задачи крайне важно, но и крайне трудно для бюрократии.

Постоянное переписывание истории заново, фальсифи­кация данных, вычеркивание из истории событий, личностей и мыслей — классическая характеристика бюрократического механизма. И в отечественной историографии долгие годы было недопустимо писать о репрессированном политическом деятеле, что он когда-то верно служил партии. А только затем, если даже использовать сталинскую оценку, «ска­тился к измене». Кто провозглашался предателем — тот был им с самого рождения. Кто не был им официально провоз­глашен, а просто убит — тот не существовал никогда.

Читатели научных библиотек наверняка встречали экземпляры книг, которые выдавались на руки, но в них было затушевано имя переводчика или редактора. А если автор причислялся к «банде шпионов, предателей и убийц»,— его книги исчезали из обращения. Незначительное количе­ство экземпляров содержалось в спецхранах.

Это касалось и книг, содержание которых безукоризненно со сталинской точки зрения. В данном случае срабатывал типично религиозный стереотип: если нечистая сила косну­лась какого-то предмета, он должен быть выкинут на свалку и забыт. Граждане, разумеется, имели право помнить имена тех «уклонистов и предателей», которые назывались в «Крат­ком курсе». Но всякое упоминание о них должно сопровож­даться ритуальной анафемой. Что касается других дьяволь­ских имен, они должны быть вычеркнуты из памяти. Их не должен помнить никто! Поэтому хранить старые газеты и журналы (в которых были помещены статьи или фотографии «исчадий сатаны») было небезопасно.

В этом заключается еще одна характеристика сталиниз­ма — прошлое должно постоянно изобретаться заново. Каж­дый советский гражданин должен был знать, что именно так и надлежит обращаться с прошлым. Уметь пользоваться средствами фальсификации истории. Однако никогда о них не упоминать.

Иными словами, в сталинском режиме-были явления, которые существуя не существовали. Они никогда не назы­вались публично — и в то же время были известны всем. Никто не писал в газетах о сталинских концлагерях, но каждый обязан был помнить об их существовании. В этом заключался неписаный гражданский долг. И речь не шла просто о том, что такие явления невозможно скрыть. Граж-

263
данин должен был обладать немой памятью о реально суще­ствующих явлениях. Тогда как публичные высказывания должны были противоречить этой реальности.

Таким образом, сталинский режим, как и всякое бюро­кратическое государство, создавал двойную реальность и двойное сознание. На собраниях и даже в частных разгово­рах нужно было повторять официальную ложь об обществе, государстве и о самом себе. В то же время обладание скрытой памятью об определенных социальных явлениях преврати­лось в норму политического поведения. Не только потому, что иерархия страха была всеобщей и каждый жил лишь на одном из ее этажей. Постоянно повторяя политическую ложь и зная об этом, все граждане становились соучастниками режима в ее производстве. Она стала всеобщей характери­стикой социальной и политической жизни.

Специфика этой лжи состояла не в том, что люди бук­вально верили в абсурдную реальность. Наоборот, такой слепой верой лучше было не обладать. Правда, находились и такие, кто искренне верил в политическую ложь и совер­шенно забывал о реальной действительности. Тем самым он оставался честным перед своей совестью. И потому еще более восприимчив к идеологии, изложенной в «Кратком курсе». Но идеал гражданина состоял далеко не в этом.

Каждый должен был усвоить нехитрую истину: марк­сизм-ленинизм не обладает никакой реальной и собственной силой. Его элементы могут меняться не по дням, а по часам по велению вождя в соответствии с потребностями момента. При этом каждый должен был притворяться, что в марксизме ничего не изменилось, а его прошлое всегда тождественно настоящему. Сталин подчеркивал, что Ленин ничего не при­бавил к марксизму, а только его развил. То же правило он относил к самому себе. А значит — ко всему остальному об­ществу. Каждый член партии и советский гражданин обязан был знать, что марксизм-ленинизм есть то, о чем в данную минуту говорит вождь. Так культивировалось двойное созна­ние: признание марксизма официальной государственной идеологией было связано с подсознательной мыслью — он является только подручным орудием в руках партии, т. е. Сталина. Для этого он превратил революционную теорию в закаменелый катехизис.

Одним словом, нужно было «верить, не веруя». Именно такое сознание культивировал вождь в партии и обществе, чтобы сделать всех коммунистов и граждан ответственными за режим, который он создал. Недоедающие и недосыпающие люди, лишенные элементарных¹ житейских удобств, повто­ряли на собраниях официальную ложь. О благосостоянии советского народа, о том, что жить стало лучше, жить стало веселей. И люди сами верили в то, что они говорят.

Все знали, что истинным является только то, о чем гово­рит вождь. Поэтому граница между правильным (в смысле —

«Краткий курс»—это блестящее руководство по выра­ботке поддельной социальной памяти и раздвоенного созна­ния. Фальсификации и замалчивания, образующие его содер­жание, были очевидны. Не могли не замечаться людьми, которые были свидетелями описываемых событий. Члены партии, кроме самых молодых, знали, кем в действитель­ности были Троцкий, Зиновьев, Каменев или Бухарин. Знали, как на самом деле совершалась революция и коллективиза­ция. Но вынужденные повторять версию «Краткого курса», они вместе со Сталиным участвовали в строительстве нового прошлого.

И воспринимали его всерьез, как партийную истину. Искренне возмущались, если кто-либо во имя фактов и прав­ды ставил ее под сомнение. Таким образом идеология стали­низма создавала нового советского человека — чистосердеч­ного лгуна, готового к постоянному и добровольному интел­лектуальному и нравственному самоубийству. Качества бюрократа стали массовым достоянием. Стереотипом полити­ческого сознания граждан всего государства.

Не менее выдающимся достижением «Краткого курса» была новая версия диалектического и исторического матери­ализма. Она стала катехизисом для целых поколений совет­ских людей. Сталинское изложение диалектического и исто­рического материализма не содержало ничего нового по срав­нению с упрощенными версиями марксизма, которые можно обнаружить, например, в учебнике Бухарина. Однако сталин­ский марксизм обладает тем достоинством, что в нем все тщательно пронумеровано и изложено в систематическом порядке. Подобно всему «Краткому курсу», четвертая глава имеет немалые дидактические достоинства: ее легко выучить и запомнить навсегда.

Диалектический материализм, по мнению Сталина, есть философия марксизма. Она включает материалистическое мировоззрение и диалектический метод. Формулирует че­тыре закона. Первый гласит, что все в мире взаимосвязано и потому природу надо рассматривать как одно целое. Вто­рой повествует, что все в мире находится в постоянном движе­нии, изменении и развитии. Третий сообщает, что в развитии всех сфер действительности качественные изменения есть результат накопления количественных. На четвертом месте стоит закон единства и борьбы противоположностей: во всех явлениях природы содержатся внутренние противоречия, а содержание развития сводится к их борьбе. Оказывается,

265
противоречивость мира выражается в том, что все явления имеют положительную и отрицательную сторону, прошлое и будущее. Поэтому борьба противоположностей выступает как борьба нового со старым.

В сталинском изложении законов диалектики отсутствует закон отрицания отрицания, о котором писали Гегель, Маркс, Энгельс, Ленин. Причины такого пропуска не объясняются. Но с этого момента диалектика стала насчитывать четыре закона, а не три, и не пять. Метафизика — противополож­ность диалектики. Метафизики — это буржуазные фило­софы и ученые, которые не соглашаются с некоторыми или со всеми законами диалектики. То есть предлагают рассмат­ривать явления изолированно, а не во всеобщей взаимосвязи. Утверждают, что в мире ничего не изменяется. Не признают качественных изменений как результата количественных. И отбрасывают внутренние противоречия.

Материалистическое мировоззрение, по мнению Сталина, включает три принципа: мир материален, а все его явления есть формы движения материи; материя есть объективная реальность, которая существует вне и независимо от созна­ния; мир познаваем.

Исторический материализм есть логическое продолжение диалектического. Основание такого толкования истмата Сталин мог обнаружить в некоторых формулировках Эн­гельса, Плеханова и Бухарина. Если материя первична, а со­знание вторично, то и в обществе материальная жизнь людей (производительные силы и производственные отношения) первична и образует объективную реальность. А духовная сфера только ее отражает. Логические основания такого вы­вода не объясняются. Далее идут тезисы о базисе и над­стройке, классах и классовой борьбе, зависимости идеологии и всех других форм надстройки от производственных отно­шений. Об ошибках тех, кто рассматривает географические и демографические факторы в качестве решающей силы общественного развития. И о развитии техники как главной движущей силы истории.

Затем приводится опись пяти общественно-экономиче­ских формаций, которые сменяли друг друга: первобытное общество, рабовладельческое, феодальное, капиталистиче­ское и социалистическое. Последовательность этих формаций толкуется как необходимый и универсальный закон истории. Азиатский способ производства не упоминается вообще.

Со времени опубликования «Краткого курса» этот реестр исторического процесса стал универсальной отмычкой для объяснения исторического развития всех стран и регионов. Историки обязаны были доказывать, что он применим ко всем частям мира. И находить рабство и феодализм в районах, где этих формаций никогда не существовало.

Более того, если капитализм возник в результате бур­жуазной, а социализм — социалистической революции, то

Ну, а по каким причинам Сталин исключил азиатский способ производства из своей всеохватывающей схемы?

Как известно, в трудах Маркса специфика азиатского способа производства выводится из отсутствия частной соб­ственности на землю. Географические и климатические усло­вия в некоторых регионах мира (Китай, Индия, страны ислама) требовали создания ирригационных систем, органи­зацию и функционирование которых могла обеспечить только централизованная государственная власть. В результате рез­ко возросла роль деспотического государственного аппарата. От его деятельности в значительной степени зависела эконо­мика страны. В азиатском способе производства обмен был развит недостаточно. Города не были центрами торговли и промышленности. Буржуазии почти не было. Традиционная сельская община тысячелетиями находилась в технической и социальной стагнации, консервируя унаследованные со­циальные отношения. Разложение общины и восточного деспотизма — следствие влияния европейского капитализма, а не внутреннего саморазвития.

Поэтому нетрудно понять, почему Сталин исключил азиатский способ производства из своей схемы. Если при­знать, что значительная часть человечества тысячелетиями жила в экономических условиях, которые являются не уни­версальными, а специфическими, то нет смысла ни в каких единообразных схемах развития, обязательных для всего человечества. А схема «рабство — феодализм — капитализм» годится только для части мира. Вплоть до XVII в. Европа была захолустьем по сравнению с Востоком. Во всех осталь­ных частях мира эта схема теряет свою значимость. И нет оснований полагать, что возможна универсальная теория исторического процесса.

Кроме того, Маркс объяснял специфику азиатского спо­соба производства особенностями географической среды. В этом случае неясно, как сохранить тезис об абсолютном примате производительных сил в социальном развитии и подчиненном значении естественных условий. Если геогра-

267
фическая среда определяет способ производства, то отсюда можно заключить: естественные условия жизни определили совершенно иные пути развития в различных частях мира.

Наконец, азиатский способ производства был главной причиной отсталости данных регионов, из которой они смогли выбраться только благодаря вмешательству развитых стран. Значит, прогресс не является имманентной характеристикой истории, а зависит от обстоятельств.

Таким образом, концепция азиатского способа производ­ства поставила марксистов перед, по крайней мере, тремя фундаментальными проблемами: как и в какой степени выра­жается примат производительных сил? является ли прогресс универсальной характеристикой человеческой истории? существует ли единообразная схема эволюции общества? Ни одна из них в «Кратком курсе» даже не упоминается. И это понятно: марксизм как способ постановки научных проблем Сталин превратил в символ религиозной веры.

Если учесть возможные следствия из указанных проблем, то могло оказаться, что исторический материализм, особенно концепция пяти формаций, значимы только для Западной Европы. Отсюда вытекал уже более важный политический вывод: капитализм как определенный этап общественного развития был просто случайностью. В том отношении, что в его генезисе участвовали многие исторические обстоятель­ства. Первоначально они проявились в небольшой части земного шара. А затем капитализм стал настолько мощной и экспансивной экономической силой, что смог навязать свои образцы всей планете.

Если социализм следует за капитализмом, то нет основа­ний отрицать, что он просто наследует всемирно-историче­ские установки капитализма. И даже социалистическая рево­люция не может их отменить. Короче говоря, концепция азиатского способа производства была отброшена Сталиным из-за того, что она разрушала догматическую версию марк­сизма. В том числе стереотипы, которые разделял ее выдаю­щийся автор: веру в исторический детерминизм и прогресс.

Не стоит особо доказывать, что издание «Краткого курса» приветствовалось дружным и единым хором идеологов как вершинное достижение марксистской философии и перелом­ный пункт в истории философии вообще. В последующие 15 лет вся философия свелась к дифирамбам в честь четвер­той главы «Краткого курса». Все учебники и философские статьи компоновались по одному канону: четыре черты диалектики и три принципа материализма. Задачи фило­софов-профессионалов становились «яснее плеши»: нужно было искать и находить примеры того, что нечто с чем-то связано (подтверждение первого закона), а кое-что изменяет­ся (подтверждение второго закона) и т. д. и т. п. Тем самым вся философия окончательно была сведена к средству про­славления вождя.

На основе данных схем в философии и других обществен­ных науках появились целые монбланы макулатуры, запол­ненной философским жаргоном. И разводящие без конца «пожиже» четвертую главу «Краткого курса». По сравнению с философской продукцией 30—40-х гг. даже споры меха­нистов и диалектиков могут показаться эпохой смелой, само­стоятельной и творческой мысли.

История философии почти прекратила свое существова­ние. В 30-е гг. еще издавались некоторые сочинения клас­сиков философии. Правда, в основном тех, кто пользовался репутацией (заслуженной или незаслуженной) материали­стов. Или писал антирелигиозные трактаты. Читатель мог приобрести время от времени антицерковный памфлет Голь­баха или Вольтера. В лучшем случае — текст Ф. Бэкона или Спинозы. Издавались сочинения Гегеля, который был уже канонизирован как диалектик. Однако в течение почти 40 лет советские граждане не имели возможности прочесть сочинения Платона, не говоря уже о зловредных идеалистах.

Философы цитировали в своих работах исключительно классиков марксизма-ленинизма. Причем частота цитирова­ния противоречила действительной истории и реальному вкладу каждого классика в развитие теории: на первом месте находился Сталин, на втором — Ленин, после него шел Энгельс и, наконец, Маркс. Казалось, что идеологиче­ская ситуация, созданная выходом в свет «Краткого курса», достигла совершенства уже в 30-е гг. Однако послевоенный период показал, что может быть еще хуже.

И все же не следует думать, что сталинское сведение марксизма к катехизису было исключительной заслугой Ста­лина. И что его труды чем-то существенно отличались от работ других политических вождей. Убожество и примити­визм — главные характеристики сталинского марксизма. Если взять Бее работы Сталина, написанные до 1950 г., то в них можно обнаружить лишь два момента, претендующие на новизну:

1. 
   Социализм можно построить в одной стране (ранее уже анализировался действительный смысл этой теории).
   

1. 
   По мере строительства социализма классовая борьба
   

Что касается тезиса: «Отмирание государства придет не через ослабление государственной власти, а через ее макси­мальное усиление» {44, 13, 211], который первоначально был высказан в 1933 г., а в 1939 г., на XVIII съезде ВКП(б), записан на скрижали государственной идеологии на многие годы, то и здесь Сталин не был оригинален. Он просто списал этот тезис из сочинений Троцкого периода гражданской войны. Однако нетрудно догадаться, что идеологическое эпигонство имело определенное политическое содержание. Оно сводилось к обоснованию полицейско-бюрократических методов полити­ческого руководства и управления обществом. Этим исчер­пывается политический смысл всего сталинского марксизма.

Но напомним еще раз, что определяющей чертой такого марксизма было не его содержание, поскольку всякая идео­логия требует катехизации, а факт существования верховного авторитета, который может безапелляционно решать все теоретические вопросы. Речь идет об абсолютной институционализации и бюрократизации марксизма. О взаимосвязи бюрократического и идеологического мышления как неоттор­жимой характеристике бюрократии. И подчинении ей всех сфер экономической, социальной, политической и духовной жизни. Единство теории и практики воплотилось в единстве политического, социального, полицейского и теоретического авторитета.

Сталинский диалектический и исторический матери­ализм — засушенный экземпляр догматического и схоласти­ческого марксизма. Существенной характеристикой которого были космические претензии: убеждение в том, что диалек­тика формулирует универсальные законы природы, общества и мышления. А человеческая история толкуется лишь как частный случай действия этих законов. Такой марксизм вы­двигал претензии на научность подобно астрономии. Соци­альным процессам приписывалось то же самое объективное и предвидимое содержание, что и явлениям природы. Сталин­ский марксизм не имел ничего общего с марксизмом как теорией революционного преобразования отношения между мышлением и бытием. В процессе такого преобразования исторический процесс и его осознание совпадают в пролетар­ском движении. Знание об обществе и истории и революцион­ная практика, главной тенденцией которой является истори­ческое творчество масс, сливаются воедино на основе разви­тия и укрепления демократических тенденций революции.

Сталин понимал марксизм через призму вульгарного натурализма и экономического детерминизма, типичного для теоретиков и политиков II Интернационала. Здесь не было места ни историческому творчеству масс, ни демократиче-