86
было ясно, что страна находится на краю пропасти. Этим и объясняется отход от принципов бюрократической регламентации экономики в период новой экономической политики. Бюрократические тенденции революции, в свою очередь, переплетены с якобинством — решением всех экономических вопросов с помощью террора. Внедрение в жизнь этой политики привело партию большевиков к кризису.
Ленин сумел выйти из него. Чего нельзя сказать о других политических вождях. При обсуждении вопросов дальнейшего развития страны после его смерти они могли ссылаться на него же, поскольку вопросы теории ставились в подчиненное положение к проблеме власти. Могли ссылаться на прямые указания Ленина периода военного коммунизма: расстреливать, вешать и устрашать для достижения экономических целей государства. Но даже в период всеобщей разрухи и голода расстрел спекулянтов не приводит к уничтожению спекуляции. Однако тяга к бюрократическому решению всех экономических вопросов, как показало все последующее развитие социализма, стала необходимой составной частью деятельности и мышления политических руководителей государства.
Такая тяга только усиливает бюрократизацию массовой психологии. Из-за того, что повороты в политике непредсказуемы и зависят от личной воли, в массовой психологии в новых исторических условиях начинает культивироваться прежняя верноподданность. Бессознательно-доверчивое отношение к аппарату власти и управления. Психология слуги и холуя, а не сознательного гражданина. Тем более, что высказывание собственных убеждений о политике становится небезопасным.
Такая психология базируется на древнем убеждении: именно государство должно устраивать жизнь подданных. В результате идеализируется аппарат власти и управления. В теории это влечет за собой смешивание обобществления и огосударствления экономики и всей социальной жизни. А на практике — упадок личной инициативы и предприимчивости.
Недостатки и просчеты хозяйственной политики вынуждают население задаваться не столько вопросом о том, что лично сделал каждый, чтобы их избежать, сколько вопросом — кто виноват? Такой стереотип общественного сознания существует и сегодня. Особенно четко он проявляется в дискуссиях о роли Сталина в истории советского общества. И подобно тому, как высший уровень бюрократии всегда ищет виновников своих просчетов и ошибок среди «стрелочников», так и они всегда считают, что виноват « генерал-директор ».
Этот стереотип связывает чиновника и гражданина, государство и общество. Идеализация и недоверие к государству — две стороны одной медали: слияния в массовой пси-
87
хологии представлений о государстве и аппарате управления. Хозяйственная и любая иная политика воспринимаются как результат деятельности начальства, а не как степень отражения им объективных отношений и тенденций развития общества. В массовой психологии транслируется классический сталинский лозунг «Кадры решают все!». А общественная наука лишается предмета исследования.
При анализе генезиса советской бюрократии нужно учитывать, что сфера действия демократии обычно ограничена рамками производственного процесса. Демократия, отмечал Ленин, может существовать только до и после работы. Во время труда главным становится диктатура, подчинение всех единой воле. Это — исторические рамки (их можно назвать и путами) социалистической демократии. Хорошо известно, что на производстве человек проводит основную часть своей жизни. Значит, отношения господства и подчинения, складывающиеся в производстве (Маркс их называл деспотией), сильнейшим образом влияют на весь уклад общественной жизни. И потому определить грань, за которой объективно необходимая привычка повелевать и подчиняться превращается в свою бюрократическую разновидность, весьма затруднительно. В то же Бремя не составляет труда установить, что бюрократия любого этапа общественного развития, в том числе и социалистическая, базируется на отношениях господства и подчинения, складывающихся в производстве.
Отсюда вытекает, что чем больше отсталость страны (и основная задача политики сводится к ее преодолению), тем больше исторические рамки демократии превращаются в политические. Тем больше опасность бюрократизации управления и всей общественной жизни. Искусство управления дается опытом. А наиболее распространенным на второй день после революции был именно опыт российского бюрократического управления. Следовательно, общие противоречия разделения труда, переплетаясь с конкретно-историческими обстоятельствами строительства социализма, историческим наследством страны и стремлением в краткий срок «пробежать» целые исторические эпохи, усиливают бюрократические тенденции революции.
Они укрепляются и потому, что после революции и на всех фазах строительства социализма сохраняется управление как разновидность абстрактного труда. Труда, не создающего ни материальных, ни духовных ценностей. Сводящегося к командам и приказаниям. Исключающего управляющих из производственного процесса. Оплачиваемого за выполнение данных функций. «Целью нашей,— писал Ленин еще в апреле 1918 г.,— является бесплатное выполнение государственных обязанностей каждым трудящимся, по отбытии 8-часового «урока» производительной работы: переход к этому особенно труден, но только в этом переходе залог окончательного упрочения социализма» [2, 36, 204].
88
Нетрудно предположить, что в соответствии с этим критерием мы все еще находимся в переходном периоде от капитализма к социализму. Впрочем, данный критерий надолго исчез из научной литературы и общественной практики.
Бесплатного выполнения государственных и управленческих обязанностей не удалось достичь до сих пор. Население не втянуто поголовно в управление. Методика конкретно-социологического анализа этого вопроса пока еще развита недостаточно. В то же время сохранение платного аппарата транслирует тенденцию к его бюрократизации. Он уравнивает все виды труда. Для управленческого аппарата государство, а не общество, выступает работодателем. А удовлетворение материальных интересов за счет официальных и неофициальных источников дохода (плата натурой и деньгами, дары, взятки, расходы на представительство и т. п.) — определяющий экономический признак генезиса бюрократии как «тела» государства. Тем самым социально-исторические противоречия разделения труда и товарно-денежного хозяйства смыкаются с материальными интересами управленческого аппарата.
Такая взаимосвязь приводит к абсолютизации организационно-управленческих форм строительства социализма. И потому все характеристики бюрократических отношений, государственного формализма и политического рассудка сохраняются при социализме. Какие подходы наметил Ленин к обсуждению этой проблемы?
Социально-экономические причины (раздробленность, распыленность, нищета и неграмотность производителей, бездорожье и отсутствие устойчивых связей между земледелием и промышленностью) являются основными причинами сохранения и укрепления бюрократии при социализме. Эти причины Ленин назвал однозначно: «Чем раздробленнее крестьянство, тем неизбежнее бюрократизм в центре» [2, 43, 49]. Зло бюрократизма концентрируется в столице. Она определяет политическую судьбу нации. Поэтому неудивительно, что тема борьбы с бюрократизмом появляется первоначально в послеоктябрьских работах Ленина при обсуждении классического вопроса об отношениях между центром и периферией.
Бюрократическими называются те органы, которые не хотят проводить политику центра. Однако недоверие к центральной власти имело глубокие корни в истории России. По мере ее централизации бюрократическое управление страной преобразовалось в политическую традицию. Тем самым тенденция к коллегиальности в центре и на местах в первые годы Советской власти зачастую была способом демократической реакции на бюрократическое управление, существовавшее в течение столетий. Но эта реакция вполне уживалась с местническими интересами и маскировала центробежные политические тенденции.
89
Борьба с бюрократизмом осложнялась тем, что в первые же месяцы Советской власти пришлось пересмотреть все основные требования революционно-демократической диктатуры. Пришлось пойти на компромисс с интеллигенцией и бюрократией и высоко оплачивать их услуги. Отойти от принципа всякой пролетарской власти — сведения всех жалований к средней зарплате рабочего. Выборность заменить назначением. Установить твердые сроки пребывания на выборных должностях. Отойти от принципа сменяемости выборных лиц в любое время. Добровольные военные формирования заменить регулярной армией. Сохранить органы внутренних дел и госбезопасности. То есть сохранить всю систему функций, типичных для любого государства.
Это объясняет следующую причину сохранения бюрократии при социализме: прежние бюрократы стали переходить в советские учреждения, перекрашиваться в коммунистов и в целях карьеры «...доставать членские билеты РКП» [2, 38, 170]. Карьеризм всегда переплетен с прагматизмом и всеми социальными и политическими установками бюрократа. У карьериста обычно нет никаких идей и никакой честности. Зато есть стремление выслужиться. Для этого он пускает в ход принуждение. Мерит всех людей и ситуации на аршин, спущенный сверху, что усиливает господство аппарата над гражданами.
Задача контроля населения над производством и распределением была поставлена Лениным еще до революции. Но массы трудящихся самостоятельно, без аппарата, выполнить эту задачу не смогли. Государство стало верховным распорядителем материальных ресурсов, которых всегда не хватало . Так принципы бюрократического регулирования экономики и социальной жизни были перенесены в строительство социализма.
Они затормозили развитие самодеятельности масс. Укрепили столетиями складывающуюся в национальной психологии боязнь посягнуть на установленные во всех сферах жизни схемы и шаблоны. А типичный русский бюрократ — это шовинист, подлец и насильник: «Фальшивой оболочкой «национальной специфики» прикрываются явления, чуждые социализму, прямо противоречащие его принципам и идеалам, требованиям социальной справедливости и, по сути, выражающие лишь эгоистические групповые, корпоративные интересы, борьбу за «теплые местечки», незаслуженные привилегии и доходы» [20, 9]. Ранее было показано, что недоверие к действительности — составная часть бюрократического отношения к ней. Оно переплетается с национальным недоверием. Поэтому все положения классиков марксизма о бюрократии многонационального государства могут использоваться при объяснении природы националистических извращений в социалистическом строительстве.
И все же главной причиной сохранения и укрепления
90
бюрократии при социализме является переплетение бюрократизма в партийном, советском и хозяйственном аппарате. И потому характеристика Советского государства как государства с бюрократическим извращением 12, 42, 208; 2, 43, 54] сохраняет свою методологическую роль для объяснения всей истории и настоящего этапа развития социализма.
Не менее важная причина — догматическое отношение к политическим лозунгам: «Всякий лозунг, бросаемый партией в массы, имеет свойство застывать, делаться мертвым, сохранять свою силу для многих даже тогда, когда изменились условия, создавшие необходимость этого лозунга. Это зло неизбежное, и, не научившись бороться с ним и побеждать его, нельзя обеспечить правильную политику партии» [2, 37, 194]. Однако эта борьба затрудняется естественным догматизмом массового сознания. Маркс обозначал его как «затвердение» чувств, желаний и мыслей, обусловленное социальным и профессиональным разделением труда. Кроме того, надо учитывать общие характеристики традиционализма и переплетение догматизма с различными фазами массовых политических движений и идеологий.
На первой фазе развития всякая идеология обычно стремится подчеркнуть свое отличие от всех остальных. В начале рабочего движения пролетариат любой страны и группа людей, которая представляет его классовые интересы и пробуждает классовое сознание, должны размежеваться со всем остальным обществом. Отрицать весь существующий социальный порядок. В теории заботиться исключительно о разработке и обосновании своего социального и политического идеала. А на практике — о непосредственных интересах пролетариата.
На этом этапе развития пролетариат рассматривается не с точки зрения того, что его связывает тысячью узлов со всем остальным обществом. А с той позиции, насколько он в состоянии до основания разрушить весь мир насилья. Значит, главный акцент делается на том, что обличает пролетариат от всего общества. Он должен прорубать свою дорогу в обществе, которое можно уподобить лесу. И если молния сожжет этот лес — тем лучше для пролетариата. Поэтому идея перестройки всего общества в соответствии с потребностями и целями пролетарского движения либо не существует, либо ее реализация отодвинута в далекое будущее. Таким был исходный пункт политического движения пролетариата. Первая модификация связана с распространением марксизма вширь. А в массовом движении нужны не только теоретики, для которых рациональное обоснование любых положений — профессиональное требование и естественная гарантия от догматизма. Нужны практики и последователи, для которых традиционализм и естественный догматизм — существенный элемент мировоззрения. Чем в большей степени движение становится массовым, тем более становятся
91
необходимы авторитеты, символы, предметы коллективного культа и т. д. Следовательно, религиозно-бюрократическая. составляющая — органическая часть массовых политических движений и идеологий. Чтобы создать такое движение, его основоположники вынуждены в той или иной степени считаться с традиционализмом и естественным догматизмом масс. Существующими в них чувствами, желаниями и идеями.
Затем возникает проблема поиска союзников. Основным классом России до и после революции было крестьянство. Социалистическая революция вынуждена была взять на себя осуществление элементарных демократических требований. Но они были переплетены с бюрократическими тенденциями, которые оказались гораздо сильнее. Если даже предположить, что русский пролетариат был совершенно свободен от давления прошлого и любых иных связей с обществом (понятно, что такое предположение нереально), то в своих политических действиях он вынужден был считаться с интересами и массовым сознанием крестьянства. Его традиционализм и естественный догматизм обусловлен неизменностью земледельческого труда в течение тысячелетий: «Их поле производства, парцелла, не допускает никакого разделения труда при ее обработке, никакого применения науки, а следовательно и никакого разнообразия развития, никакого различия талантов, никакого богатства общественных отношений» [1, 8, 207].
Но самое важное состоит в том, что главными стереотипами массового политического сознания крестьянства являются представления о необходимости подчинения общества исполнительной власти, т. е. бюрократии. Ему соответствуют другие: о сильном и неограниченном правительстве; о господстве религии как орудия правительственной власти; об армии как носительнице национального единства; о патриотизме как идеальном выражении чувства собственности. Нетрудно понять, что эти политические представления еще более усиливают давление традиционализма и естественного догматизма на политическое движение пролетариата.
Кроме того, любое движение и идеология неизбежно «стареют». Обычно они начинаются с деклараций о будущем устройстве общества, в котором должны быть разрешены все социальные проблемы. Но по мере развития обретают собственную историю. Возникают свои герои, авторитеты, памятники и иные предметы коллективного культа. Сегодня мы не знаем, как отнеслись бы Маркс или Ленин к аргументации, основанной на давности той или иной марксистской идеи. Однако хорошо знаем, что по мере развития марксизма аргументы типа «Уже Маркс (или Ленин) об этом говорил» стали общим местом идеологии и пропаганды.
Как правило, такие аргументы скрывают неспособность к самостоятельному и трезвому анализу действительности.
92
И потому усиливают догматизм в пролетарском движении, партии и идеологии. Он смыкается с типичной установкой идеолога, «...у которого в голове как бы ящик с цитатами, и он высовывает их, а случись новая комбинация, которая в книжке не описана, он растерялся и выхватывает из ящика как раз не ту цитату, которую следует» [2, 38, 359]. «Цитатный» подход к сочинениям классиков марксизма приводит к тому, что даже их выдающиеся ученики не свободны от теоретических и политических ошибок. Каковы основные из них?
-
Абсолютизация всего наследства классиков и убеждение в том, что в сочинениях Маркса, Энгельса, Ленина есть «в принципе» все, что надо знать об истории и обществе. Познание при этом сводится к поиску соответствующих цитат для обрамления актуальных социальных явлений и событий. В новые исторические условия переносятся теоретико-методологические процедуры, которыми пользовались классики. Предполагается, что они имеют всемирно-историческое значение. При такой установке невозможно адекватно постичь специфику данной социально-исторической ситуации и механизмы, ею управляющие. Транслируется религиозное отношение к текстам: у классиков есть все, как в Библии. Решающей инстанцией, определяющей истинность того или иного положения, выступают идеолог или политический вождь, отсылающий к работам или цитатам классиков.
-
Абсолютизация понятий и категорий, выработанных классиками, и убеждение в том, что они не зависят от исторических обстоятельств. В данном случае идеолог и политик занимается тем, что Гегель называл прагматической историографией. К примеру, понятия и категории, характеризующие эпоху свободного развития капитализма, переносятся в более ранние или более поздние эпохи. Особо не задумываясь о правомерности такого переноса. Или под Марксово понятие идеологии подводятся мифологические и религиозные представления докапиталистических обществ. В результате подобной познавательной ориентации исторический процесс исчезает из поля зрения. Мир становится единообразным, а его структуры остаются одними и теми же во все времена.
-
Абсолютизация некоторых теоретических положений марксизма и стремление объяснить с их помощью все социальные процессы. В этом случае наследство классиков подвергается иерархизации. Предполагается, что весь марксизм есть следствие или развитие положений, которые абсолютизирует данный идеолог или политик. Все, что не помещается в принятую схему, толкуется как второстепенное или случайное, даже если о нем писали классики. Поэтому отношение к их наследству становится избирательным — производным от принятых идеологических и политических установок. Примером здесь может быть экономизм, стремящийся все явления действительности вывести из экономики (появ-
93
ление «Евгения Онегина» из цен на зерно в период его создания).
-
Абсолютизация закономерностей, характерных для определенного этапа истории, и стремление объяснить с их помощью явления, принадлежащие к другим этапам. В качестве примера можно указать отношение марксистов к экономической реальности капитализма после второй мировой войны. Вместо того, чтобы изучать его новые формы, они ожидали нового великого кризиса. Причисляя к симптомам даже малейший рост безработицы и диспропорции в финансах капиталистических стран. Эта ошибка была результатом механистического переноса в новые исторические условия ленинских идей, сформулированных в начале века.
-
Абсолютизация выводов, вытекающих из конкретных исследований определенного явления или периода. При этом предполагается, что причина, независимо от обстоятельств, ей сопутствующих, должна вызывать одно и то же следствие.
Перечисленные формы догматического отношения к текстам классиков отражают связь бюрократического и идеологического мышления в марксизме. В истории Коммунистической партии существовало два типа агитации и пропаганды: когда партия преследовалась и боролась за власть; когда она стала правящей и использовала для агитации и пропаганды государственный аппарат [2, 38, 284]. Понятно, что опасность догматизма существует в обоих случаях. Но во втором она усиливается, поскольку всякий аппарат устроен иерархически. Любой политический лозунг воспринимается его служащими как непререкаемый приказ. Поэтому эффективность борьбы с догматизмом зависит от того, насколько весь идеологический аппарат свободен от бюрократизма.
Опыт строительства социализма показал, что бюрократизм в управлении и догматизм в теории переплетены: «Бюрократизм нуждается в догматизме, и наоборот. Как бюрократы, так и догматики могут существовать только за счет ущемления интересов общества, используя для этого принадлежность к государственному аппарату, если он присваивает себе функции своеобразного всесилия» [52, 12—13]. Другими словами, связь интеллигентского самомнения и бюрократического мышления целиком сохраняется при социализме. И выражается в таких подходах к выработке целей и основных направлений социального развития, когда господствует литераторско-бюрократическая схоластика, высокомерно-бюрократическое невнимание к живому делу, социальному опыту и творчеству масс. Невежественное самомнение сановников-бюрократов и интеллигентское самомнение коммунистических литераторов.
Эти недостатки были присущи многим руководящим коммунистам, что объясняет следующую причину сохранения и укрепления бюрократии при социализме. Эта причина
94
должна быть соотнесена с процессами формулировки целей социалистического строительства и выработкой теории и практики планирования. Об этом речь пойдет в следующих главах. А пока отметим, что при социализме сохраняется недиалектическое отношение между знанием и властью, наукой и политикой.
Самый выдающийся революционер может быть самым никудышным администратором. Политик обычно переоценивает возможность волевого воздействия на социальные процессы, как и всякий бюрократ. И не случайно из шести членов ЦК, охарактеризованных Лениным в «Письме к съезду», трое (Сталин, Троцкий, Пятаков) отличались склонностью к администрированию, а один (Бухарин) — к схоластике. А ведь эти люди были политическими вождями революции, наиболее выдающимися коммунистами. Следовательно, политический рассудок и связь интеллигентского самомнения и бюрократического мышления — внутренняя характеристика вершины власти, установившейся после революции. И немаловажная причина сохранения и укрепления бюрократии при социализме.
Сравнительно редко встречаются такие революционеры и политики, которые знают и думают. Существует различие между административным и научным подходом к действительности. Соединение этих качеств в одном лице, отмечал Ленин, встречается редко и вряд ли окажется нужным. Если теоретические знания не являются постоянным, необходимым и органическим компонентом политических и управленческих процессов, а они во всей сложности и противоречивости в свою очередь не образуют компонент разработки и конкретизации теоретических знаний,—сохраняется противоположность между знанием и властью, наукой и политикой. Она может обостряться и принимать форму антагонизма. Из-за господства политики при строительстве социализма значительно чаще знание подчинено власти. Сводится к апологетике принятых политических решений. И определяет следующую идеологическую причину сохранения и укрепления бюрократии.
Эффективность борьбы с нею зависит от того, насколько успешно каждый политик и управленец преодолевает противоречие между бюрократическими и демократическими тенденциями исторического процесса. А каждый теоретик — между идеологическим и научным подходом к действительности. Конечно, эту задачу легче вообразить, но труднее обнаружить в реальной деятельности государственного аппарата. Однако без анализа данных противоречий нельзя понять все деформации марксизма, которые зэяеили о себе в полную силу в период господства Сталина.
Официальная статистика тоже стала компонентом командно-бюрократического управления. Скрывала правду о действительности. Распространяла ложное представление
95
о социальном благополучии. Укрепляла стереотипы казенного славословия. Затемняла народное сознание сфабрикованными данными и объективно способствовала укреплению и пропаганде бюрократизма и догматизма.
Таким образом, в послеоктябрьских работах Ленина содержится комплекс положений, позволяющих объяснить основные экономические, политические и идеологические причины сохранения и укрепления бюрократии при социализме. Но эти положения не должны отрываться от конкретно-исторических обстоятельств. Систематизировать задним числом идеи всегда проще. Гораздо важнее, на наш взгляд, обратить внимание на проблемы, которые не могли быть решены даже «при наличии» ленинских идей.
Уже говорилось, что Ленин определял Советское государство как государство с бюрократическим извращением. И главным средством борьбы с этим извращением считал профсоюзы. Они должны были не только помогать государству в выполнении производственных заданий, но и охранять рабочих от государства. Новое государство, в то же время, выражает интересы пролетариата. Если царская и буржуазная бюрократия были орудием угнетения трудящихся, следует ли отсюда, что новая бюрократия есть орудие освобождения рабочего класса? Если учесть, что в послеоктябрьских работах Ленина одно слово в защиту самостоятельности профсоюзов обычно выступает в окружении десятка других, предостерегающих от опасности анархо-синдикализма, то можно заключить: новое государство было вынуждено вести борьбу с бюрократией путем увеличения бюрократии.
Совсем немного потребовалось времени, чтобы убедиться: большевистская партия, подобно партиям II Интернационала, тоже может быть «поганым стойлом карьеристов» [2, 34, 345]. Бюрократические тенденции проникли и в нее. Может ли она быть в этом случае средством свободы слова и критики бюрократизма в собственных рядах?
Хорошо известно, что Ленин никогда не считал споры, дискуссии и фракции в партии нормальным явлением. В ходе борьбы с отзовистами, выдвинувшими лозунг свободомыслия в партии, Ленин писал: «Это—лозунг насквозь оппортунистический. Во всех странах подобный лозунг из-внутри социалистических партий выдвигался только оппортунистами и не означал на деле ничего иного, кроме «свободы» развращения рабочего класса буржуазной идеологией. «Свободы мысли» (читай: свободы печати, слова, совести) мы требуем от государства (а не от партии) наравне с свободой союзов» [2, 19, 314].
Это было сказано о буржуазном государстве. Но с того момента, как партия стала правящей, а государственная и партийная власть отождествились, стало ясно, что свободомыслие, плюрализм мнений, принцип свободы критики в
Достарыңызбен бөлісу: |