В постановлении Президиума ран

В мире нет мононациональных государств. Чтобы решить, что представляло собой продвижение России на восток и США на запад — образование национальных государств или создание империй.

Американский политик З. Бжезинский задает вопрос: «Является ли Россия прежде всего нацией-государством или многонациональной империей?» и отвечает на него призывом «настойчиво создавать стимулирующую обстановку, чтобы Россия могла определить себя как собственно Россия... Перестав быть империей, Россия сохраняет шанс стать, подобно Франции и Великобритании, или ранней постосманской Турции, нормальным государством»¹. Он говорит, что Россия должна стать «нормальным государством». Однако не просто определить, что есть норма, а что аномалия. Британское Содружество существует до сих пор, Франция имеет заморские департаменты, да и Турция бьет курдов. Подход его и ряда других политологов к определению «нормы» до банальности прост: то, что делала Америка и вообще Запад, а если и не Запад, то современные союзники Америки,—это хорошо, а что делала Россия — это очень плохо. Территориальное расширение России трактуется как создание многонациональной империи. «Но были ли Советский Союз и Россия до него империей, похожей на другие? — задает вопрос американская исследовательница. — Пригодно ли здесь само понятие империи? Я хочу предположить.., что новая история Российского государства не должна допускать, чтобы в ней доминировали термины империи, которые просто заимствованы с Запада, по крайней мере, это может произойти не раньше, чем выяснится, что аспекты данной концепции выполнимы и реальны в Российской истории»².

Сибирь рассматривается как часть Российской империи. Ставится вопрос о «естественных границах и оптимальных размерах территории России». Где, в таком случае, Русское государство должно было зафиксировать свои государственные границы, чтобы стать государством-нацией и не превратиться в многонациональную империю? И почему Соединенные Штаты не посчитали нужным навечно установить свои границы в пределах первоначальных тринадцати штатов? И почему бы Соединенным Штатам не вернуть Мексике отнятую у нее половину территории? И что скажут, если по отношению к США применить такие, к примеру, семантические конструкции, как «присоединение Запада к Соединенным Штатам» или «вхождение Запада в состав США»?

Предлагаемая типология содержит в себе заряд императивности, имеющей тенденцию превращаться в политическую практику. В наше время вопрос о сочетании в складывании того или иного государства черт государства нации и многонациональной империи приобретает отнюдь не только исторический интерес — он переходит в злободневную политическую плоскость. «В ближайшие несколько десятилетий, — пишет другой политолог, — Российская Федерация, подобно Индии, Пакистану, Южной Африке, Ираку, будет разорвана на части волной дезинтеграционного национализма»³.

Все территории, вошедшие в состав Соединенных Штатов после достижения ими независимости, или уже принадлежали другим странам, или были спорными. Восточные российские территории в международно-правовом плане никому не принадлежали и их вхождение в состав России не определялось никакими международно-правовыми актами. Договоры с Китаем были не договорами о передаче территории одного государства другому государству, а договорами о разграничении территорий, об установлении государственных границ. Действительно сложными были отношения с Джунгарским ханством. Ойратские правители оспаривали у России право контроля над приграничными территориями, претендуя не только на вновь построенные крепости и поселения, но и на Томск, Красноярск, Кузнецк⁴.

В 30–40-е годы XVIII в. существенное влияние на отношения России с Джунгарским ханством оказал переход значительной части населения Казахстана в русское подданство. В 1738 г. указом императрицы Анны Ивановны покровительство Российской империи было распространено на казахов Младшего жуза, за ними в 1739 г. добровольно последовали правители Старшего жуза, а в 1740 г. — Среднего. Несмотря на это, ойраты совершили несколько набегов на казахские кочевья. Правители казахских жузов, обессиленных давней враждой с Джунгарским ханством, на сей раз обратились за помощью к России. Но после указов императрицы о распространении покровительства России на все казахские жузы Джунгарское ханство продолжало набеги на казахские кочевья.

Американские историки очень часто, и отнюдь не смущаясь, употребляли в связи с расширением территории США на континенте понятие «Американская империя» («American Empire»), никто из них не рассматривал США как империю в традиционном понимании, и для этого нет ни эмпирических, ни теоретических оснований. Между тем процесс территориального расширения России рассматривается не иначе как процесс создания империи. Основанием здесь служит, во-первых, характер государственного строя и, во-вторых, отношение к вновь вошедшему в состав государства населению, которое облагалось данью (ясаком), что служит главным показателем имперского отношения к вошедшему в состав государства населению. По этому поводу следует сказать, что «инородческое тягло» мало чем отличалось от повинностей коренного населения России в пользу государства. В Америке, действительно, индейцы — те, которым удалось избежать полного истребления, — не платили налогов, о чем сказано и в конституции, но они вследствие этого и не считались гражданами государства. «Инородцы» в России не были гражданами, но они были подданными Российского государства, следовательно, данниками империи.

В отечественной историографии не существует вопроса по поводу столь быстрого продвижения русских от Урала до Тихого океана. Главным стимулом движения была добыча ценной пушнины. «С конца XVI в. за «Каменный пояс» (Урал) устремились сотни предприимчивых людей, прежде всего энергичных поморов, не знавших крепостного права (они составляли более 80% русских переселенцев). Немало было в этом потоке на восток смекалистых купцов и их приказчиков, главным образом из Москвы и приволжских городов»⁵. Первую русскую экспедицию, достигшую Тихого океана, вел томский казак И. Москвитин⁶. Осенью 1639 г. казаки Москвитина вышли к Охотскому морю , плавали в открытом океане и открыли, в частности, о-в Сахалин. Таким образом, русские через 57 лет после экспедиции Ермака, прошли 7 тыс. км по рекам и волокам Сибири и в 1639 г. вышли на Тихий океан. В конце 1640 г. казаки Москвитина в поисках Амура, о котором уже имелись смутные сведения, вышли в устье этой реки⁸. В 1643 г. из Якутска вышел отряд во главе с письменным головой В. Поярковым. Летом 1644 г. Поярков проплыл вниз по Амуру, а летом следующего года уже плавал по Охотскому морю⁹.

Хищнически выбивая пушного зверя, промысловики шли все дальше на восток. Серьезное значение в быстром продвижении русских на восток имел характер отношений между русскими и коренными жителями. «Русские, как правило, не стремились к сгону местных жителей с их земель. В Сибири всегда было множество свободных территорий. Желая получить как можно больше пушнины (в форме дани-ясака и путем торговли), власти России и сами русские землепроходцы были неизменно заинтересованы в том, чтобы аборигены всегда оставались «на своих житиях». От них русские получали для себя самую разнообразную помощь и ценную информацию о новых богатых «землицах». К тому же в XVII в. русские во многих районах оказывались в меньшинстве и портить отношения с коренным населением им было просто опасно. Большинство русских приходили в новые земли без жен, что способствовало дальнейшему сближению их с аборигенами. Это, конечно, не означает, что между русскими и местными жителями не было никаких конфликтов. Всякое завоевание неизбежно порождает их. Но конфликтов относительно было не так уж много, чтобы они смогли затормозить продвижение русских на новые земли. Все это и предопределило весьма быстрый выход русских на Тихий океан»¹⁰.

Этимологически термин «покорение Сибири» следует понимать как стремление сделать местное население покорным, обязанным платить дань в виде ясака. Были попытки сопротивления, но в целом аборигены покорились. Не только потому, что силы были неравны. Силы были неравны и в Америке. Но в Сибири отсутствовали такие факторы, как возможность для местного населения, вследствие соперничества держав, получить помощь от одной из противоборствующих сторон, или уйти от непосредственного соприкосновения с белыми. В Америке индейцев с востока теснили на запад, где обитали более слабые племена. Инородцам северной сибирской зоны уйти было некуда: с юга им противостояли более развитые племена, а тем, в свою очередь, — воинственные кочевники.

Сибирь не стала объектом соперничества колониальных держав и в считанные десятилетия была «покорена» Россией именно в силу исключительно неблагоприятных природно-климатических условий. «Открытие» Сибири произошло в эпоху Великих географических открытий. На земле оказалось так много благодатных, богатых и теплых мест. Холодная и не отличавшаяся особыми богатствами Сибирь не могла привлечь внимание европейских колониальных держав. Они искали быстрой и легкой наживы. Один английский лорд в начале XVI в. достаточно ясно обозначил тогдашнюю ситуацию: «Индии открыты, и каждый день оттуда привозят огромные сокровища. Давайте и мы направим туда свой путь, а если испанцы и португальцы не дадут нам присоединиться к ним, остается еще достаточно места для приобретения выгод»¹¹. Никому и в голову не могла прийти безумная мысль устроить в какой-либо части сибирского побережья земледельческую колонию.

В послепетровское время правительство организовало несколько основательно подготовленных экспедиций для научного обследования Сибири. Эти экспедиции собрали большой фактический материал, В отчетах о результатах экспедиций их руководители предсказывали Сибири блистательное будущее. Так, Паллас сообщал: «Я несколько распространил свое описание о полях Восточной Сибири, желая показать, сколь благополучен в плодоносной сей стране крестьянин и сколь нужно бы таковую обнародить. Красноярский уезд в длину и ширину почти на 600 верст простирается, но при всем том немногим более 15 000 народу мужеска полу имеет, коем числе и три тысячи татар и других сибирских народов, никаких полей не имеющих, а одною звериною ловлею питающихся, полагаются. Однако же что до других уездов касается, далее к востоку лежащих, то Красноярск числом жителей пред ними еще может иметь преимущество. Но если кто вспомнит, что нет почти двухсот лет, что Сибирь столь многолюдна была, как и Северная Америка, и столь же неизвестных степей имела, тот удивится, глядя на нынешнее ее состояние, что русских ныне число гораздо превышает собственных ее уроженцев. И справедливо, что как открытие и скорое приведение в высшее состояние сих пространных, неизвестных и вовсе диких земель, даже до самого восточного океана, свойству, бесстрашию и постоянству российской нации приписать должно, так наипаче и беспрестанное население тех же, как достойнейший пример благоразумное™ правления между достопамятностями в вечную похвалу остаться имеют; да и не неудобно то учинить, чтоб в немногие столетия желанного конца достигнуть в такой стране, где сверх изобилия, во всех потребностях для простого мужика здоровый и беспрестанными ветрами расчищенный горный воздух, чистая, по камню текущая вода и прибыльнейшие берега имеются; где жители при всякой невоздержанности, однако, обыкновенно до глубокой старости достигают и много детей рожают»' . Славословия в адрес правительства по поводу его заботливости и благодеяний в отношении Сибири являются общими для профессоров Санкт-Петербургской императорской Академии Наук. Объясняется это, конечно же, очень просто: нужно было показать, что экспедиция, предпринятая на казенный счет, была успешной.

В самом начале истории Сибири как части Российского государства стоит казачество. Его следует рассматривать в виде двухкомпонентной этносоциальный системы (этносоциума) с отчетливым синергетическим эффектом (самоорганизацией). Казаки имели двойную этническую самоидентификацию (русский-казак, калмык-казак и т.д.), что характерно для субэтнических общностей, и центростремительные, державные устремления. В чисто этническом плане казачество представляло субэтнос российского суперэтноса, сформировавшегося под влиянием двух факторов: территориального, а затем сословного обособления. При такого рода системном подходе становится бессмысленным спор, давно ведущийся в научных и казачьих кругах: что такое казачество-народ или сословие.

Казачьи формирования — атрибут крупных империй, обеспечивавшие их военную и даже стратегическую безопасность. Казаки — это не ополчение и не вспомогательные части. Это регулярное, постоянное и профессиональное войско. До XVII в. казакам запрещалось заниматься хлебопашеством и тем более другими видами хозяйственной деятельности. Казаки освоили способ передвижения по рекам на стругах, что спасало их от мобильной конницы кочевников. Первоначально казаки, как правило, сражались не как конница, а как пехота. Несмотря на наличие плодородных земель, казаки не заводили пашен, что вполне объяснимо условиями номадической среды. Они сами перенимали способ жизни кочевников: охота с очень значительным элементом (иногда основным) грабежа и разбоя.

Казаки — это не просто «пограничники». Это конница, то есть мобильные формирования, в задачу которых входило не только оборона рубежей, но и их расширение. До тех пор, пока значение казачества не упало, казачьи войска выполняли самостоятельные военные функции. Там, где «рубежу» ничто не противостояло или противостояло соизмеримое сопротивление, он продвигался на какое угодно расстояние, пока не достигал рубежа естественного. Это, собственно, и произошло в Сибири. И если мы стали использовать понятие «фронтир» применительно к Сибири, то с достаточным основанием можно говорить о «казачьем «фронтире». Это тоже «подвижная граница», если и не постоянно расширяющаяся, то имеющая унаследованную от ранних времен тенденцию к расширению. «Казачий фронтир» мог совершать и не спровоцированные набеги, и наносить превентивные удары. В российской военной стратегии вплоть до середины XX в. прослеживается «казачий принцип». В случае мощного внешнего удара «рубеж» мог отодвинуться далеко вглубь страны, зато потом, усилившись, расширяться вплоть до пределов напавшего врага.

Первоначальные очертания сибирских 1раниц были весьма зыбкими и лишь со временем в силу географических условий, политических и экономических факторов границы — в наибольшей мере это относится к южным — стали прочной реальностью.

4

Для обозначения территориального расширения Соединенных Штатов в Америке употребляются различные термины. Т. Рузвельт говорил о «завоевании Запада» (Winning of the West). Часто в проходном значении употребляется словосочетание «движение на Запад» (Westward Movement). Однако самым употребительным понятием является «экспансия» (The Expansion of the Nation, Territorial Expansion, Westward Expansion)¹³. В отечественной американистике термин «экспансия» по отношению к территориальному расширению США стал фактически единственным¹⁴. При этом, если в Америке «экспансия» понимается нейтрально, как территориальное расширение первоначального Союза, то в нашей литературе этот термин имел в высшей степени негативную нагрузку. Американская экспансия трактовалась как территориальные захваты с применением насильственных действий. В Советском Союзе накопилась огромная литература, отражающая различные стороны «экспансии США».

В российской литературе дело с обозначением и самой трактовкой расширения Российской империи, в том числе и на восток, обстоит намного сложнее. И ранее, в советское время, здесь явно просматривалась мощная идеологическая тенденция. В последние 10–15 лет вопрос приобрел явный тенденциозный смысл и даже конъюнктурный характер. В последнее время некоторые авторы прилагают настойчивые усилия, имеющие целью доказать, что в ходе присоединения Сибири преобладало «открытое завоевание, сопровождавшееся вооруженной борьбой русских с сибирскими «инородцами»». Для придания основательности этому утверждению формулируется не только географическая, но и «математическая» закономерность: «Степень сопротивления и ожесточенности аборигенов повышалась с запада на восток, обратно пропорционально уровню их социально-экономического развития». Эмпирическим материалом для обоснования столь широкого обобщения служат факты вооруженного столкновения чукчей с русскими. Эти факты известны историкам давно, но даже марксисты школы М. Н. Покровского не трактовали их так тенденциозно и с таким множеством самопротиворечий. Вынесенная А. Зуевым — одним из сторонников концепции «открытого завоевания» — в заголовок статьи фраза из официального документа «Немирных чукчей искоренить вовсе» звучит как обвинение в геноциде. На деле же речь шла не о физическом уничтожении чукчей, а о том, чтобы искоренить практику разбойных грабительских набегов чукчей на их соседей и на русские воинские формирования и партии промысловиков. Приводимые автором документы свидетельствуют как раз об этом¹⁵.

Автор статьи начинает с того, что русским «подчинить чукчей так и не удалось», а заканчивает тем, что «был заключен договор о принятии чукчами русского подданства». Более того, в полном противоречии с первоначальной установкой, автор признает, что «в деле присоединения новых земель правительство по традиции, идущей из XVII в., делало ставку на мирные средства», но как бы не замечает того, что после первоначальных столкновений с чукчами (что случалось при встрече не только с чукчами) правительство и сделало упор на эти средства и в конечном счете распространило свою власть над чукчами, хотя и без обязательной выплаты ими ясака. Эта уступка была сделана потому, что, как свидетельствуют и приводимые автором статьи документы, с чукчей взять было нечего. Автор мог бы пояснить причины отчаянного сопротивления чукчей ясаку отсутствием у них всякой общественной организации и сколько-нибудь заметного иерархического начала, а также тем, что сам принцип уплаты дани (в отличие от других народов) был им не известен. Вместо этого автор трактует отношения между русскими и чукчами в терминах европейской политики и в понятиях европейских войн нового времени. А. Зуев пишет, что чукчи «вели против русских активные боевые действия». Вряд ли стоит напоминать историку, что «активные боевые действия» может вести только регулярная армия. Без особых оговорок он утверждает, что могучая держава Россия понесла от чукчей военное поражение. Историк придает чукотскому вопросу значение стратегической проблемы, без решения которой, по его логике, невозможна русская экспансия на просторах Тихого океана. «Россия со времен Петра I стремилась «оседлать» торговые коммуникации в северной части Тихого океана (точно так же, как на Балтике и Каспии). «... Стремясь в Америку, — утверждает историк, — русские не могли оставить у себя в тылу непокоренные земли». Естественно, что понятие «тыл» требует себе пары, и она находится, хотя и в кавычках, — «чукотский фронт»¹⁶.

О том, как «оседлать» Тихий океан, следует писать более основательно. В предисловии к работе «Русский флот и внешняя политика Петра I» E. В. Тарле сообщал: «Читатель не должен забывать о тех страшных трудностях, которые России пришлось превозмочь, и о тех жертвах и страданиях, которые пришлось ей пережить, создавая флот и превращаясь в великую морскую державу»¹⁷. В данном случае это забыл сам автор, иначе он не стал бы утверждать, что Россия кого-то оседлала на Балтийском море, на Каспии и хотела оседлать в Тихом океане. «Ценою тягчайших жертв, — еще раз подчеркивал Тарле, — русский народ создал флот и пробился к морю»¹⁸. Приоритетная цель русской внешней политики, начиная с Ивана IV, и состояла в том, чтобы «пробиться к морю» и таким образом войти в число европейских стран, а не в том, чтобы кого-то оседлать. Тарле ссылался на Маркса, который, как известно, недолюбливал Россию: «Когда Карл Маркс указывает, что нельзя себе представить великую нацию настолько оторванной от моря, как Россия до Петра... то он со свойственной ему глубиной исторического реализма формулирует и объясняет то упорство, ту последовательность и ту готовность ко всяким жертвам и опасностям, которые проявил Петр в стремлении к морю»¹⁹.

О каком «оседлании» торговых путей в северной части Тихого океана может идти речь, если таковых еще не было: здесь еще не побывали ни Дж. Кук, ни Ж. -Ф. Лаперуз. Более того, о каком «оседлании» могла идти речь, если Россия выходила к Тихому океану землями, не только экономически неразвитыми, но и совершенно ненаселенными, в его замерзающем секторе, и не имея ни одного порта. Главные из этих обстоятельств оказывают свое действие по сей день, и ими «предопределена обособленность, если не сказать изолированность России в тихоокеанском мире»²⁰.

Петр I и его преемники, конечно же, стремились расширить торговые связи России, но они и не помышляли о том, чтобы занять («оседлать») на океанских просторах место старых торговых наций, в особенности на Тихом океане, где у России в XVIII в. настоящего флота не было. Россия видела, какую выгоду получают эти нации от заморских территорий, и это побуждало к активным действиям. «От тропиков до стран вечного льда, — писал Е. В. Тарле, летала не знавшая покоя мысль Петра, от северного предполярья до известных тогда пределов южных широт устремлялся его взор, выискивая, куда направить созданные суда на поиски новых материальных выгод для русской торговли. Петр торопился. Бросался от одного проекта к другому»²¹. Замысел экспедиции Беринга не был связан с какими-либо агрессивными планами. Классик отечественной историографии, которого никто еще не отваживался открыто критиковать, утверждал: «Снаряжая Беринга, Петр продолжал эту старую русско-сибирскую традицию разведок на крайнем Северо-Востоке, и уже много русскими было сделано еще и до Беринга»²². Предпринимая экспедицию в Персию, император рассчитывал отыскать короткий путь в Индию. «Об открытии северного пути в Индию лелеялась мечта и тогда, когда за 35 дней до смерти Петр подписал повеление об отправлении капитана первого ранга Витуса Беринга на край Азии»²³. Это, говорил, Тарле, не были приписываемые Петру впоследствии английскими, французскими и немецкими памфлетистами проекты завоевания Индии. «Петр хотел только, чтобы Россия поскорее нагнала упущенное, чтобы ей тоже довелось принять участие в торговле с великим Индостаном, которая уже с XVI в. обогащала Португалию и Испанию, с XVII в. — Португалию, Голландию и Англию, а со второй половины XVII столетия — еще и Францию»²⁴.

Чтобы закончить разговор о том, кто «оседлал» торговые пути в северной части Тихого океана, напомним: во второй половине XIX в. население Чукотского и Охотско-Камчатского краев испытывало жестокую эксплуатацию со стороны иностранных торговцев и зверопромышленников. После продажи Аляски и упразднения Российско-Американской компании браконьерский промысел американцев у побережий Берингова и Охотского морей значительно вырос. Как сообщал генеральный консул России в Сан-Франциско, началась «незаконная... эксплуатация берегов обоих наших морей, сначала американцами и канадцами, а потом и всеми теми, кому не лень было воровски и легко наживать капиталы»²⁵. Русский путешественник писал о том, что зверобои применяли огнестрельное оружие и «губили зверей в пять раз больше того, что успевали взять на свои суда»²⁶. Уже существовали Русская Тихоокеанская эскадра и Сибирская флотилия, но их задачей была охрана дальневосточных рубежей империи. Иногда с целью пресечь незаконный промысел иностранцев в крейсирование вдоль побережья Приморской области Восточной Сибири посылалось военное судно. Но браконьерство иностранцев продолжалось. Тот же путешественник писал: «Ни для кого не составляет тайны, что пушные звери убиваются на берегах, принадлежащих России, убиваются без пощады и без расчета или за бесценок вымениваются у населения, спаиваемого дрянным спиртом»²⁷.

Слов нет, русские плохо относились к чукчам. Посмотрим, как относились американцы к индейцам. В самом начале XIX в. президент Т. Джефферсон сообщал конгрессу о том, что быстрый рост населения в США требует новых территорий. Между тем индейцы становятся все более неуступчивыми в отчуждении охотничьих угодий. Чтобы предотвратить сопротивление индейцев, следует приобщить их к сельскому хозяйству и ремеслам. Для достижения этой цели федеральное правительство должно создать на Западе цепь укрепленных постов . В письмах к губернатору территории Индиана Джефферсон разъяснял свой план: надо индейских вождей снабжать товарами в долг, а затем принуждать их погашать долги отчуждением земель в пользу федерального правительства; когда места обитания индейцев окажутся в окружении белых поселений, индейцы должны будут или стать американскими гражданами, или переселиться за Миссисипи. «Если какое-нибудь племя, — писал президент, — будет настолько безрассудным, что когда-нибудь поднимет томагавк, захват всей его территории и изгнание за Миссисипи в качестве единственного условия мира послужит примером для других...»²⁹.

Некоторые авторы безапелляционно утверждают, что нет ни одного даже самого маленького народа, который оказался в составе России по собственной воле³¹. Но разве по собственной воле оказалось в составе Русского государства Тверское княжество — главный соперник Москвы? О Новгороде и говорить нечего. Разве по собственной воле оказалась в составе Великобритании Шотландия, у которой был собственный парламент? Об Ирландии также умолчим. Отнюдь не по собственной воле в состав Канады вошла ее франкоязычная часть. Не по собственной воле оказались в составе объединенной Германии юго-западные германские земли, Шлезвиг и Гольштейн. По собственной ли воле оказалась в составе Соединенных Штатов преобладающая часть их нынешней территории? По собственной ли воле в состав США в начале XIX в. вошла Луизиана, удвоившая территорию США? Наполеон продал американцам территорию, не принадлежавшую Франции ни фактически, ни юридически. По собственной ли воле вошла в состав США Аляска, которую американцы купили у России вместе с обитавшими там индейцами? В большинстве из указанных случае одни государства аннексировали другие или аннексировали территорию, на которую распространялся суверенитет или юрисдикция других государств. Любопытную запись оставил К. Маркс в статье «Будущие результаты британского владычества в Индии». Он писал: Индия «не могла избежать участи быть завоеванной». «...Вопрос заключается поэтому не в том, имела ли Англия право завоевать Индию, а в том, предпочли ли бы мы, чтобы Индия была завоевана турками, персами, русскими, а не британцами...»³².

Историки, ставящие вопрос подобным образом, не задаются другим вопросом: что стало бы с коренными народами Сибири, если бы они в свое время не вошли в состав России? А ответ достаточно прост: с ними случилось бы то же самое, что с американскими индейцами. В России ныне 160 народов и народностей. В США же коренного населения 0,6%. Сибирские народы спас архаичный ясак. А рыночная экономика не могла сохранить их. Сибирские народы не имели государственности и не были субъектами международного права. О покорении можно говорить лишь в том смысле, что, к примеру, народы Западной Сибири перестали платить ясак татарскому хану, а стали платить его русскому царю. Присоединение «пограничных» народов было задано логикой «собирания земель», создания и конституирования централизованного государства, одним из главных атрибутов которого являются четкие и безопасные границы. Зададимся вопросом, как могло относиться Русское государство к Крымскому ханству, которое, по словам В. О. Ключевского, «представляло огромную шайку разбойников, хорошо приспособленную для набегов»³³? Крымские татары, писал Ключевский, ссылаясь на Флетчера, «обыкновенно нападают на пределы Московского государства раз или дважды в год, иногда около троицына дня, чаще во время жатвы, когда легче было ловить людей, рассеянных по полям»³⁴.

8

Надо ли иронизировать по поводу того, что движение русских в Сибири ставит его в разряд Великих географических открытий? Действительно, «открытие» Сибири не могло сравниться с открытием Америки или с открытием морского пути в Индию. Но следует иметь в виду, что когда другие страны совершали эти открытия, захватывая плодородные земли и богатые страны, России пришлось биться — и в течение очень долгого времени безуспешно — за выход к морю. В отношении Сибири не было никакой целенаправленной политики. Сибирь стала русской не благодаря царским трудам, а того всегда сидевшего в душе русского народа стремления «разбрестись розно», и желания почувствовать волю и получить добычу. О том, как мало внимания обращали цари на Сибирь, говорит оценка Ключевским внешней политики Ивана Грозного. «На очереди стояли, — писал историк — две задачи внешней политики: завершение политического объединения русской народности и расширение государственной территории до пределов русской равнины» (курсив наш. — А. А.). Иван «хотел приобрести Ливонию, продвинуть границы государства до Балтийского моря». «...Грозный сперва обратился в другую сторону, овладев Средним и Нижним Поволжьем, расширив восточные границы до Урала и Каспия, Менее удачно было его дальнейшее движение на запад»³⁵. О Сибири в данном месте — ни слова. Правда, в дальнейшем повествовании, уже о времени Михаила Романова, когда «государство... было слабее государства царей Ивана и Федора», Ключевский, снова вспоминая тему русского одиночества в Европе, писал: «То теряя, то приобретая на западных границах, государство непрерывно продвигалось на восток. Русская колонизация, еще в XVI в. перевалившая за Урал, в продолжение XVII в. уходит далеко вглубь Сибири и достигает китайской границы, расширяя московскую территорию уже к половине XVII в. по крайней мере тысяч на 70 квадратных миль, если только можно прилагать какую-либо геометрическую меру к тамошним приобретениям»³⁶. Следует обратить внимание на то, что, по логике Ключевского, не государство покорило или завоевало или даже присоединило Сибирь, а русская колонизация расширила «московскую территорию». Что же касается роли государства в пространственном расширении державы, то Ключевский обозначил одну из закономерностей русской истории и сформулировал положение, применимое ко всем ее периодам: «Политическое мышление отставало от территориальных приобретений...»³⁷.

Государственная инициатива в отношении «сибирского» направления русской политики проявилась в последние недели царствования Петра. Однако через несколько десятилетий Екатерина II определенно высказалась в том смысле, что приоритеты русской политики лежат в другом направлении.

С точки зрения евразийской теории «покорение» Сибири было продолжением процесса «собирания» земель и уже совершенно бесспорно-выдающимся событием в процессе создания единого национального государства.

Когда Н. М. Карамзин уподоблял завоевание Сибири завоеванию Мексики и Перу, то он делал это для «романтизации» русской истории, чтобы обиняком намекнуть, что русские — тоже конкистадоры. Кстати сказать, Мексику завоевывали дважды. Второй раз — Соединенные Штаты. Но отняли у нее только половину ее территории.

Славянофил А. С. Хомяков, написавший романтическую драму «Ермак», как и другие старые писатели романтического направления, склонен был описывать расширение России на восток в драматических терминах завоевания и покорения во славу русского оружия. Он же писал: «Царь Иван Васильевич должен был по желанию народа своего и бояр своих, идти войною против царств татарских, давнишних грабителей русской земли. С помощью божиею... казаки завоевали Восточную Сибирь (?) под началом Ермака». И далее: «Западная Сибирь, покоренная Ермаком и его казаками, пыталась еще противиться русскому оружию. Большая часть казаков и сам Ермак погибли в сражениях или от измены туземцев. Но царские воеводы отомстили за их смерть и утвердили навсегда русскую власть на берегах Иртыша и Оби»³⁸.

Многие факты сибирской истории и вековая историографическая традиция не позволяли все же безусловно принять тезис о добровольном вхождении Сибири в состав России. Историки ввели в оборот нейтральный термин «присоединение», что позволило им согласовать и завоевание, и добровольное вхождение. Термин «присоединение» благодаря своей расплывчатости казался очень удобным, и в начале 1960-х годов тогдашний лидер советского сибиреведения В. И. Шунков предложил «признать оправданным господство в нашей литературе термина «присоединение», поскольку включает в себя «явления различного порядка — от прямого завоевания до добровольного вхождения». При этом Шунков особо подчеркивал, что «факты добровольного вхождения пока что установлены лишь по отношению к отдельным народностям» и что «отрицать наличие в этом процессе элементов прямого завоевания, сопровождавшегося грубым насилием, значит игнорировать факты»³⁹.

Н. Я. Данилевский, говоря о враждебности Европы к России и, разумеется, идеализируя русскую внешнюю политику и указывая на то, что Испания «покорила и уничтожила целые цивилизации в Америке», писал: «О Сибири и говорить нечего. Какое тут, в самом деле, завоевание? Где тут завоеванные народы и покоренные царства? Стоит лишь счесть, сколько в Сибири русских и сколько «инородцев», чтобы убедиться, что большею частью это было занятие пустопорожнего места, совершенное (как показывает история) казацкой удалью и расселением русского народа почти без содействия государства. Разве еще к числу русских завоеваний причислим Амурский край, никем не заселенный, куда всякое переселение было даже запрещено китайским правительством, неизвестно почему и для чего считавшим его своей собственностью?»⁴⁰.

Сибирские летописи и легендарная молва о Ермаке породили традицию говорить о «сибирском взятии». Фраза «Ермак Сибирь взял», иногда связанная с «воровством» Ермака, приобрела устойчивый характер. Один из читателей «Истории Сибирской» С. Ремезова придумал к ней новый заголовок: «Житие Ермака, как Сибирь взял с дружиною своею»⁴¹. Рудиментарная лексема не несла в себе какого-либо политико-правового смысла, но отражала реальные отношения и представления о «взятии» как присвоении, что не помешало развитию обозначенной Н. М. Карамзиным «конкистадорской» версии деяний «российского Пизарро». А. А. Введенский в Строгановых видел «рыцарей так называемого первоначального накопления капитала в России», а в Ермаке — «полководца», посланного «на завоевание царства Кучума, следствием чего было присоединение Западной Сибири к Русскому государству»⁴².

Присоединение Сибири было не завоеванием и не «покорением», а продолжением старой политики «собирания земель» и формирования национального государства, или «нации-империи». В этом смысле присоединение (Западной) Сибири было похоже на присоединение Поволжья и иных территорий. Экспедиция Ермака была карательной и превентивной мерой с целью наказать Сибирское ханство за отказ платить дань и обезопасить государство от набегов, подобных тем, какие еще долго после того совершали крымские ханы. В отношении «инородцев» этот архаичный принцип уплаты дани действовал до конца дореволюционной эпохи. Русское в Сибири население приравнивалось к податным категориям центральной России.

Следует также отметить, что в наше время американская территориальная экспансия получает идеализированную оценку и освещение не только в американской историографии, но и в российской. Отметим в связи с этим, что покупка Луизианы произошла под мощным дипломатическим давлением, в ходе которого США угрожали Франции военными действиями. «Покупка Флориды» также состоялась под «дипломатическим нажимом на испанское правительство» и в результате вторжения американских войск⁴¹. Как писал Н. Н. Болховитинов, «никакой покупки вообще не было». «Согласно тексту договора, правительство США обязывалось уплатить 5 млн долл. не Испании, а своим собственным гражданам» как возмещение ущерба, причиненного торговле Соединенных Штатов отменой права депозита в Новом Орлеане в 1802 г.⁴⁴

Утверждение России на северо-западе Северной Америки было прямым продолжением территориального расширения России на восток и распространением на новые территории тех политико-экономических и социокультурных отношений, которые уже существовали в Сибири. Однако эта очевидная констатация обретает смысл, если сибирско-американскую колонизацию, т.е. российскую, сравнивать с американской колонизацией.

Ко времени Петра I в России было известно, что где-то поблизости от восточных окраин России простирается Америка, из которой испанцы вывезли много золота. В 1722 г. картограф-геодезист Ф. Соймонов говорил царю: «Калифорния уповательно от Камчатки не в дальнем расстоянии найтись может и потому много б способнее и безубыточнее российским мореплавателям до тех мест доходить возможно было против того, сколько ныне европейцы почти полкруга обходить принуждены⁴⁵. Историк Полевой считал, что экспедиция Беринга связана с желанием Петра найти кратчайший путь от Камчатки до Калифорнии и овладеть богатыми землями, расположенными севернее испанских владений⁴⁶. Алексей Чириков, писал он, совершенно правильно указал, что по инструкции Петра конечной целью плавания Беринга было достижение «гишпанского владения мексиканской провинции»⁴⁷.

Территориальное расширение-логика всех империй. Петр I решил действовать и на востоке. В его время сомнений в существовании открытого С. Дежневым пролива не было. Слова царских инструкций: выяснить «сошлася ли Америка с Азиею», и другие: «искать, где оная [т.е. Азия] сошлася с Америкою» следует понимать так: выяснить, как близко они расположены друг к другу. Н. Н. Болховитинов считал, что, выполняя царский указ, Беринг плыл «на норд», а не к испанским владения. Неудача же первой экспедиции Беринга связана с большой неопределенностью и путаницей в тогдашней картографии. «Даже позднее, — писал Н. Н. Болховитинов, — уже в 1730-е годы, при планировании маршрута северной экспедиции (от р. Колыма) предусматривалась возможность исследования Америки и, что особенно любопытно, в случае плавания вдоль северных берегов Американского континента не исключалась вероятность достижения владений европейских держав»⁴⁸. Анализ инструкции Петра I Витусу Берингу дан Н. Н. Болховитиновым⁴⁹.

Посылку второй Камчатской экспедиции 1741 г. (экспедиции Беринга-Чирикова) еще связывали с территориальными приобретениями близ испанских владений в Северной Америке. Еще до ее возвращения «Санкт-Петербургские ведомости» писали, что географически Калифорния — одна из наиболее близких к России земель по ту сторону океана⁵⁰. Однако свои открытия экспедиция сделала в иных широтах: острова Алеутской гряды оказались совсем рядом и шли до американского материка сплошной цепью. Результаты второй Камчатской экспедиции породили большой энтузиазм в верхах русского общества. Особый восторг открытие Америки русскими вызвало у М. В Ломоносова. Оно не только окрыляло его поэтическое воображение, но и породило в его голове своего рода геополитическую концепцию, или имперскую мечту глобального масштаба.

В оде в честь Елизаветы Петровны (1742 г.) пиит восклицал: «К Тебе от восточных стран спешат // Уже Американски волны...». Естественно, что для Ломоносова Америка—это восток. В другой оде (1746 г.) говорится о том, что рука российской государыни «Америки... досязает». В поэме «Петр Великий» (1760 г.) Ломоносов вкладывает в уста основателя империи пророческие слова: «Колумбы Росские, презрев угрюмый рок // Меж льдами новый путь отворят на восток, // И наша досягнет в Америку держава». Петр также «вещал»:

Император ссылается на «примеры славных дел» Гамы, Колумба и Магеллана, указывая при этом на большие опасности плавания в южных морях и на то, что «лишает долгой зной здоровья и ума, а стужа в севере ничтожит вред сама». Но это — на будущее, а пока России — поскольку это время Петра — настоит «в войнах иная слава»⁵¹.

И вот — свершилось! Путь к дальнейшему продвижению России на восток открыт.

9

Знаменитая мифологема Ломоносова о том, что могущество России будет прирастать Сибирью, имела пространственный, имперский смысл. В те времена могущество державы могло «прирасти» только новыми территориями. Ломоносов не сказал— «Америкой», потому что Северную Америку в виду ее близкого расположения можно было рассматривать как продолжение Сибири, как поприще естественного движения России на восток. Если в Северной Америке Россия утвердится так же быстро, как это произошло с Сибирью, то вся северная полусфера замкнется в единое пространство Российской империи. Мессианская идея проходит через все одические творения Ломоносова. «В Оде блаженной памяти государыне императрице Анне Иоановне на победу над турками и татарами и на взятие Хотина в 1739 году» пиит восклицал: «Не тщетен подвиг мой и твой, // чтоб россов целой свет страшился. // Чрез нас предел наш стал широк // на север, запад и восток»⁵². В одах в честь Елизаветы Петровны Ломоносов говорит о «Елисаветиной руке, // что новых светов досягает» и от которой «Европа ожидает, // чтоб в ней восставлен был покой»⁵³. Верноподданный поэт призывает государыню: «Дерзай вступить на сильны плечи // Атлантских к небу смежных гор; // внушай свои вселенной речи...»⁵⁴. Присутствует, разумеется, и здравица: «Да возрастет ее держава, // богатство, слава и полки // и купно дел геройских слава...»⁵⁵. Конечно же, российская императрица полна стремлений облагодетельствовать другие народы: « Колумб российский через воды // спешит в неведомы народы // Твои щедроты возвестить»⁵⁶. Напоминая о деяниях Петра, Ломоносов не преминул еще раз «погрозить шведу», напомнив «многий плен» ее людей, «за Обские брега вселенный, // хребтом Рифейским заключенный, // за коим сильна русска власть // велику держит встока часть, где орды ей сбирают дани, // по ней всегда готовы к брани»⁵⁷.

Чтобы уяснить взгляд Ломоносова на Сибирь (как теперь сказали бы, в контексте его имперского мышления), стоит привести еще и такие строки: «... Лена, Обь и Енисей, // где многие народы тщатся // драгах мне в дар ловить зверей; // едва покров себе имея, // смеются лютости борея; // чудовищам дерзают вслед»⁵⁸. Если вдуматься, то это и есть ломоносовская концепция Сибири, расшифровка его тезиса о том, что могущество России будет прирастать Сибирью. Это и дань, и сами по себе жители, которых при необходимости можно будет использовать в военных целях, это и грандиозное вместилище для пленных и ссыльных. Помимо этого, Ломоносов не уставал указывать и на другие «богатства». Это — «нутр Рифейский», то есть Урал, откуда «сребро и злато истекает». Ломоносов призывает: «В средину недр земных вступить!»⁵⁹. Будучи поэтом, но вместе с тем великим ученым, Ломоносов славит не только монархинь, но и химию: «В земное недро ты, Химия, // проникни взора остротой, // и что содержит в нем Россия // драги сокровища открой»⁶⁰. Такого рода идеи территориального мессианства приходили не одному только Ломоносову. В эпоху Американской революции некоторые ее участники высказывались в том смысле, что Соединенным Штатам должно принадлежать все Западное полушарие, а позднее уже другие люди заявляли, что Куба должна принадлежать Соединенным Штатам, потому что это остров, намытый песками великой американской реки Миссисипи. Однако в России не всем и не по всякому поводу можно было открыто высказываться. И все же нечто сходное по своему простодушному выражению можно заметить и у Ломоносова. Опять же в посвящении Елизавете он восклицает: «... Мы знак щедрот твоих поставим, // где солнца всход и где Амур // в зеленых берегах крутится, // желая паки возвратиться // в твою державу от Манжур»⁶¹.

Подтверждением того, что у Ломоносова действительно была такая идея, являлись не только его размышления по поводу освоения Северного морского пути, но и его практическая инициатива по отысканию и освоению морского пути в Ледовитом океане, который связал бы Россию с Америкой не только со стороны Охотска, но и со стороны Архангельска, и таким образом замкнул бы северную полусферу и превратил бы Ледовитый океан во внутреннее российское море.

В начале 1760-х годов Ломоносов написал сочинение под названием «Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного походу Сибирским океаном в Восточную Индию»⁶². В этом труде, в частности, говорилось, что Россия «в Японию, в Китай, в Индию и к западным берегам американским достигнуть в состоянии». В 1764 г. Ломоносов, уже в момент организации морской экспедиции через Ледовитый океан, инициатором которой был он сам, написал «Прибавление. О северном мореплавании на восток по сибирскому океану»⁶³. Эти труды, как и экспедиции, посланные для осуществления начертанного в них проекта, свидетельствуют о том, что и Ломоносов был увлечен идеей открытия северо-западного прохода в Индию, который мореплаватели и географы пытались найти со времен Колумба. Еще в 1579 г. английский пират Френсис Дрейк пытался найти путь из Атлантического океана в Тихий вдоль северного побережья Америки. Дрейк плыл вдоль северо-западного побережья Северной Америки, надеясь найти пролив, через который можно было бы вернуться в Англию. Но Дрейк не достиг пролива. «Берег, — записал он, — неизменно отклонялся на северо-запад как будто шел на соединение с Азиатским материком»⁶⁴.

Инициативы Ломоносова являются свидетельством слабой изученности географии Ледовитого океана, отсутствия достоверных сведений о расстояниях, разделяющих прилегающие к нему территории. Отсюда иллюзии о возможности плавать по Ледовитому океану, как по другим водам. Ломоносов впал в ту же ошибку, что и Беринг. Сформированные по его инициативе экспедиции также пытались достичь суши, плывя «на норд», с той разницей, что Беринг плыл на северо-восток, а эти экспедиции — на северо-запад.

Первая экспедиция была утверждена секретным указом Екатерины II в мае 1764 г. Ей предписывалось «под именем возобновления китовых и других звериных и рыбных промыслов на Шпицбергене» «учинить поиск морского проходу Северным океаном в Камчатку и далее»⁶⁵. Экспедиция должна была плыть мимо Шпицбергена и Гренландии к Берингову проливу. Для начальника экспедиции и его помощников Ломоносов составил «Примерную инструкцию морским командующим офицерам, отправляющимся к поисканию пути на восток Северным Сибирским океаном»⁶⁶. Выйдя в мае 1765 г. из Архангельска, экспедиция поплыла не север. Через два с половиной месяца смогла достигнуть 80° 20' с.ш. к северо-западу от Шпицбергена, дальше продвинутся не смогла из-за тяжелых льдов и вернулась обратно. Вторая экспедиция, предпринятая через год после первой, смогла продвинуться лишь на десять градусов севернее первой. Дальше лед был сплошным⁶⁷.

Ломоносов исходил из ошибочного предположения, что центральная часть Арктики свободна ото льда, поэтому и предложил, имея влияние на Екатерину II, направить экспедиции в Тихий океан через Северный полюс⁶⁸. Имперская геополитическая идея Ломоносова сделать зоной российского влияния, и даже владения, помимо Сибири и прилегающую к Ледовитому океану часть Североамериканского материка путем навигации по Северному океану, оказалась неосуществимой. Вместо казавшегося коротким и доступным пути через Арктику к берегам Камчатки и Русской Америки пришлось плавать вокруг мыса Доброй Надежды, но чаще — вокруг мыса Горн, поскольку этот путь был короче.

Не стоит особо доказывать, что в планах Ломоносова не было ни доли авантюризма. Посланные по его инициативе экспедиции нельзя назвать неудачными — они показали невозможность прохода северо-западным путем из Ледовитого океана в Тихий. Смутные надежды относительно возможности осуществлять в будущем связь между Россией и Америкой через Ледовитый океан, или через некую мифическую землю или большой остров существовали еще долго. А. Н. Радищев писал о том, что «откроется путь через слывшие непроходимыми льды Северного океана», «приведя Сибирь в непосредственные сношения с Европой»⁶⁹. Весной 1819 г. Александр I дал указание произвести очередное исследование северных берегов Сибири. Была организована экспедиция во главе лейтенантами Фердинандом Врангелем, Петром Анжу и мичманом Федором Матюшкиным, которая двумя отрядами отправилась к Ледовитому океану. Сперанский писал дочери: «Ко мне прислали целые две партии молодых морских офицеров для открытий по Ледовитому морю... Есть действительно признаки большого острова, а может быть, и земли, соединяющей Сибирь с Америкой». «Со временем можно будет ходить пешком через Иркутск в Бостон или Филадельфию»⁷⁰.

Ю. Лисянский, командовавший в первой русской кругосветной экспедиции И. Крузенштерна шлюпом «Нева», обосновывал необходимость плавать вокруг света из С.-Петербурга или Кронштадта к русским владениям в Америке: «Российско-Американская компания, управляющая всеми заведенными в Америке селениями, по причине величайшей отдаленности, всегда встречала почти непреодолимые затруднения в снабжении их жизненными припасами и другими необходимыми вещами, отчего цены на все эти предметы возвысились до крайности. Это обстоятельство заставило ее помышлять о средствах, могущих отвратить чрезвычайную дороговизну и доставить безопасный и удобный путь к пересылке разных вещей в ее селения, где, вместе с умножением промыслов, умножились и нужды, ранее не существовавшие»⁷¹.

За экспедицией Беринга—Чирикова к американским берегам последовало множество промысловых экспедиций. Правительство неизменно настаивало на том, чтобы к новым русским подданным промысловики относились мягко. Никакой принципиально новой политики по сравнению с той, что осуществлялась в Сибири, в отношении Русской Америки не проводилось. В посланном в Петербург рапорте сибирского губернатора Д. Чичерина с описанием Андреяновских островов говорилось: «На оных всех шести островах народы под власть ее и. в-ва и в ясашный платеж приведены, с которых в казну ее и. в-ва ясаки взяты»⁷². Нечто новое появилось позднее, когда правительство навсегда отказалось от более или менее значительного расширения американских владений и когда возникла РАК. А пока Екатерина II проявляла самый живой интерес к Русской Америке. Организаторы экспедиций и ее сановники все чаще говорили о необходимости утвердиться и на «матерой земле»; один даже заговорил о приведении «до последних краев Северной Америки под Российскую державу»⁷³. Г. Шелихов настаивал на том, чтобы распространить русские владения «по американской матерой земле» до 40-го градуса с.ш.⁷⁴

Екатерина повелела привезти ей алеута, и алеут был направлен. Однако во второй половине 80-х годов XVIII в., именно тогда, когда большую активность развил Г. Шелихов, правительственный энтузиазм по отношению к Америке угасает. У северо-западных берегов Америки уже побывали Дж. Кук и Ж. Ф. Лаперуз. Произошел конфликт между Англией и Испанией в Нутка-Зунде. Торговыми соперниками России выступают англичане и американцы. Но главным было то, что на востоке Североамериканского континента возникло самостоятельное государство — США. Явственно обозначилось коренное различие между Сибирью и Северной Америкой: на первую никто не претендовал, а вторая являлась полем соперничества самых сильных держав Европы. Правительство требует умеренности и ограничения русских владений 55° с.ш., до которого в 1741 г. дошел Чириков. Голиков и Шелихов испрашивают воинскую команду в 100 человек для утверждения в Америке. Императрица отвечает, что «дикие американские северные народы и торговля с ними оставляются собственному их жребию»⁷⁵. «Многое распространение в Тихое море не принесет твердых польз. Торговать дело иное, завладеть дело другое»⁷⁶. Н. Н. Болховитинов отметил, что в отношении Екатерины II к расширению русских владений в Северной Америке определенную роль сыграло различие позиций по этому вопросу в высших кругах империи, в частности, разногласия между Г. А. Потемкиным и А. Р. Воронцовым. Екатерина II предвидела, как трудно будет России сохранить Аляску. Она ссылалась на пример английских североамериканских колоний, не высказывая открыто ту мысль, что даже Англии с ее самым сильным флотом не удалось их удержать. «Американских селений примеры, — писала императрица, — не суть лестны, а паче невыгодны для матери земли»⁷⁷.

М. С. Альперович высказывает предположение, что на Екатерину II повлияли сведения о «варварстве Шелехова на Американских островах». Императрица в негодовании заявила: «Буде таким же образом открытия свои продолжать станет, то привезут его скованным»⁷⁸.

В 1803 г. США купили Луизиану и продвинулись к Скалистым горам, т.е. к Тихоокеанскому Северо-Западу. В 1823 г. была провозглашена доктрина Монро. В 1846 г был решен «орегонский вопрос». Орегон и Калифорния начали заселяться американцами с невероятной быстротой. Русская Америка была обречена.

В 1850 г. Калифорния, которая только что была отнята у Мексики, вошла в Союз на правах штата и стала быстро превращаться в лидирующий аграрно-индустриальный регион, в центр социально-экономической динамики, которая теперь разворачивается в обратном направлении — в виде экономической экспансии Калифорнии в Средние штаты.

Русская Америка действительно была имперским, т.е. колониальным, владением России. Она была утрачена и попала в руки другой державы.