В век просвещения

умаляет ее»⁴⁹. Кроме того, в теорию включаются субстанциональ­

Эксперимент, математика и фундаментальные, субстанциЬ-нальные представления — вот основные элементы, составляющие, по Ломоносову, истинную науку. Правда, для великих открытий нужно еще «нечто вроде порыва», без которого не рождаются смелые гипотезы. О порывах, воплощенных в гипотезы, он писал в «Рассуждении об обязанностях журналистов», обращаяЬь к критикам с просьбой не спешить «с осуждением гипотез», так как они «дозволены в философских предметах и даже представля­ют собой единственный путь, которым величайшие люди дошли до открытия самых важных истин. Это — нечто вроде порыва, кото­рый делает их способными достигнуть знаний, до каких никогда не доходят умы низменных и присмыкающихся во прахе»⁵¹.

Ломоносов с пылкостью неофита отказывался обращаться в своей натурфилософии к нематериальным с точки зрения меха­нистического материализма факторам. Что касается демиурга, то он перемещался в область эмоциональных переживаний исследо­вателя, пораженного величием, безмерностью и многообразием мира, но в логике рассуждений все обходилось без его участия. Столь решительное устранение творца из сферы научного по­знания было редкостью среди авторов концепций конца XVII— начала XVIII в., создававших новую картину мира, связанную с развитием естествознания.

2. Гуманитарные проблемы

В личности Ломоносова счастливо сочетались способности ученого-естествоиспытателя и ученого-гуманитария. Поражает глубокий интерес его к слову, восхищение словом, вне которого мысль не может стать достоянием другого человека. «Российскую грамматику» он начинает с раздела «О человеческом слове во­обще», в котором проводится идея, что «если бы каждый член человеческого рода не мог бы изъяснить своих понятий другому, то бы не токмо лишены мы были сего согласного общих дел тече­ния, которое соединением разных мыслей управляется, но и едва бы не хуже ли были мы диких зверей, рассыпанных по лесам и пусты­ням» 52. Примитивно или неправильно выраженная мысль искажа­ет любое художество и знание. Без грамматики «тупа оратория, косноязычна поэзия, неосновательна философия, неприятна исто­рия, сомнительна юриспруденция» ⁵³.

Деятельность Ломоносова протекала в период, когда процесс секуляризации русской культуры отразился и на судьбах русского

is Там же. С. 149.

so Там же. Т. 3. С. 342.

52. 
    Там же. М.; Л„ 1956. Т. 7. С. 394.
    
53. 
    Там же. С. 392.
    

языка, русской литературы. Введение Петром I в начале XVIII в. гражданской азбуки стало шагом к созданию нового письмен­ного языка. Новый русский язык сделался книжным, что пред­решило упадок церковно-славянской книжной культуры средневе­ковья.

Секуляризация общества сопровождалась активным усвоени­ем идей и представлений, возникших в Западной Европе. Понятия науки и литературы Нового времени, терминология военной, мор­ской, фабрично-заводской деятельности, государственные, полити­ческие, бытовые нововведения — со всем этим должен был спра­виться русский язык. Естественно, вставал вопрос о его возможно­стях. Среди современников Ломоносова не было человека, который с равным для него талантом и энтузиазмом отвечал бы на него.

Русский язык, по Ломоносову, доказал свою жизнеспособ­ность, сохраняясь на протяжении многих столетий и распростра­няясь на обширных пространствах. В свое время благодаря при­нятию на Руси православия он почерпнул силы в греческом языке, причем оказалось, что российское слово «и собственным достоин­ством велико и к приятию греческих красот посредством славян­ского сродно» ⁵*. Степень его развития демонстрирует многовеко­вая письменность. «Красота, великолепие, сила и богатство рос­сийского языка явствуют довольно из книг, в прошлые веки писанных...»⁵⁵ Такой язык не может не справиться с новыми явлениями культуры: «Тончайшие философские воображения и рассуждения, многоразличные естественные свойства и переме­ны, бывающие в сем видимом строении мира и в человеческих обращениях, имеют у нас пристойные и вещь выражающие ре­чи» ⁵⁶.

Ломоносов был уверен, что мировоззрение, идущее на смену средневековому, развивающееся естествознание, социальные пре­образования найдут в русском языке свое точное и ясное выраже­ние. Но, чтобы удовлетворить возникшие запросы, язык придется в определенной мере видоизменить. Осознавая это, Ломоносов стал одним из основных реформаторов российской словесности.

Стремясь к обновлению русского языка, он предельно внима­тельно относился к вводимым новациям, проверяя их соответствие самой природе языка, истории и предыдущему этапу русской книжной культуры. О достоинствах этой культуры он писал в ра­боте: «О нынешнем состоянии словесных наук в России» и глав­ным образом в известном предисловии «О пользе книг церковных в Российском языке» к первому тому собраний его сочине­ний⁵⁷, где излагается теория «трех стилей», которая, по словам А. С. Пушкина, вела к «счастливому слиянию» всех живых сил

143

Учитывая особенности русского языка, «российские стихи над­лежит сочинять по природному нашего языка свойству, а того, чтЬ ему весьма несвойственно, из других языков не вносить» 58. Ломо­носов выступил еще более решительным, чем В. К. Тредиаковский, защитником замены силлабического стихосложения тонический.

Разрабатывая теоретические основы нового этапа развития русской словесности, он собственным творчеством доказывал спо­собность русского языка функционировать в быстро изменяющих­ся и развивающихся культурно-исторических условиях, раскры­вал его возможности. В его естественнонаучных трудах и лекциях излагались (не только на латыни, но и на русском языке) наибо­лее сложные проблемы науки того времени. В его поэзии и прозе даны образцы всех трех стилей, предложенных им для полнокров­ного существования литературного языка. Только что появившие­ся в России новые поэтические жанры были разработаны в его стихотворных произведениях, созданных по правилам тонического стихосложения.

О завершении прежней церковно-славянской книжности свиде­тельствовали первые руководства по грамматике и риторике, на­писанные Ломоносовым на русском, а не на церковно-славянском языке. «Грамматику» предваряли вдохновенные слова о русском языке, в котором Ломоносов видел «великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность итальянско­го, сверх того, богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка» зэ.

В «Риторику» включались переведенные автором выдержки из сочинений классической древности, раннего средневековья, Воз­рождения и Нового времени. Переводы подтвердили утверждение Ломоносова: «Сильное красноречие Цицероново, великолепная Вергилиева важность, Овидиево приятное витийство не теряют своего достоинства на российском языке» ⁶⁰. И если, что-либо вне зависимости от эпохи или темы «точно изобразить не можем, не языку нашему, но недовольству. . . искусства приписывать долженствуем» ⁶¹.

Руководства создавались на основе определенной системы философских представлений. Особенное внимание Ломоносов уде­лил роли науки и просвещения, подчеркивая необходимость «обу­читься всем знаниям и наукам»⁶². В пределах словесности он не

а Там же. С. 23.

144

допускал даже намеков на «потаенную силу», явления сверхъесте­ственного порядка. Здесь не должно быть места, полагал он, пережиткам номиналистических представлений — «якобы в по­знании имен содержалось познание самых вещей»⁶³. Суть сло­весности — «собрание разных идей»⁶⁴. Что же представляют со­бой идеи? На этот вопрос Ломоносов дает совершенно определен­ный ответ: «Идеями называются представления вещей в уме нашем»⁶⁵. В «Риторике» он разъяснял в духе принципов естественности и детерминизма, что «доказательство есть рассуж­дение, из натуры самой вещи или из ея обстоятельств взятое, о ея справедливости утверждающее»⁶⁶.

Ломоносов высоко ценил петровские преобразования и сам всемерно содействовал наступлению радикальных перемен в рус­ской культуре, но при этом бережно относился к прошлому Рос­сии, ее истокам, традициям. Интерес к истории пронизывает его поэтическое творчество, к историческим разысканиям он обраща­ется в своих экономических и географических трудах. Им на­писаны и специальные работы по истории России, оставившие заметный след в развитии исторической науки.

При жизни Ломоносова был опубликован подготовленный им «Краткий Российский летописец» и начато издание его «Древней Российской империи». Немалый интерес представляют его за­мечания на диссертацию Г. Ф. Миллера «Происхождение имени и народа Российского» и на главы «Сибирской истории» того же автора. Многое сделал Ломоносов, работая над рукописью Во­льтера «История Российской империи при Петре Великом». Бла­годаря его правке был значительно изменен раздел «Описание России». Вольтер включил в «Историю» подготовленное Ломоно­совым «Описание стрелецких бунтов и правление царевны Софьи», в котором впервые давалось обобщенное представление о на­родных восстаниях 1692 и 1698 гг. Таким образом, эта работа стала известна западноевропейскому читателю. В набросках пла­на русской истории сохранились варианты разрабатываемой Ло­моносовым периодизации истории России.

⁶³ Там же. С. 115, 116.

⁶⁴ Там же. С. 25.

⁶⁵ Там же.

⁶⁶ Там же. С. 27.

И) Заказ №379 145

«Древняя Российская история» открывается страницами, по­священными фактически вопросам методологии истории. Исто­рическое знание рассматривается здесь как культурообразующий фактор. Историк своими «смертными и преходящими трудами» дает «бессмертие множеству народа», его призвание — сообщить о минувшем потомству, сохранить минувшее, дать ему вечность, поддержать связь времен, преемственность поколений, «соединить тех, которых натура долготою времени разделила»⁶⁷. История не только хранительница прошлого, но и его судья, так как одной из ее задач является «соблюсти похвальных дел должную славу», передав их в качестве примера потомкам. Тем самым история становится воспитателем поколений, приобретает свойства этиче­ских, педагогических учений. Этико-педагогическая ценность исторических повествований, по мнению Ломоносова, выше, чем литературных произведений, поскольку исторический пример, по силе воздействия на умы и сердца людей, превосходит вымысел. Вне истории, если следовать идеям Ломоносова, не может быть культуры, притом история помогает становлению культуры опре­деленного типа.

Перед лицом задач такого масштаба историк должен отно­ситься к своему труду с особенной строгостью, преследуя лишь одну цель — «держаться истины и употреблять на то целую сил возможность». Любые соображения личного плана, связанные с преходящими обстоятельствами, следует отбрасывать не колеб­лясь: «Великостию сего дела закрываться должно все, что разум от правды отвратить может. Обстоятельства, до особенных людей надлежащие, не должны здесь ожидать поклебства, где весь разум повинен внимать и наблюдать праведную славу целого отечества»⁶⁸.

Как историк России Ломоносов руководствовался идеей рав­ноценности народов. Раннее появление на исторической арене само по себе не дает права на превосходство: «Большая одних древность не отъемлет славы у других, которых имя позже в свете распространилось» ^б9. История подвижна, гибнут одни народы, возникают другие: «Начинаются народы, когда другие рассыпа­ются: одного разрушение дает происхождение другому»⁷». Что касается славы, то «не время, но великие дела приносят преиму­щество».

Впрочем, русский народ имеет древнее происхождение, и уже далекие его предки играли заметную роль в мировой истории. Такой вывод сделал Ломоносов, обращая внимание на распро­страненность и развитость славянских языков. «А чтобы славян­ский язык толь широко распространился, надобно было весьма долго время и многие веки...»⁷¹ «Множество разных земель

^ Там же. М.; Л., 1955. Т. 6. С. 171.

б» Там же. С. 172.

и» Там же. С. 170.

⁷⁰ Там же.

^?| Там же. С. 29.

146

Ломоносов постоянно подчеркивал жизнеспособность и жизне­деятельность славянских народов. Он выступил противником нор-манской теории образования русской государственности, не со­глашаясь с тем, что древнерусское население служило пассивным объектом скандинавских завоеваний.

С особенным вниманием он относился к русским летописям, счи­тая их незаменимым источником изучения России. В XVIII в. воз­рос интерес к летописному наследию, поэтому особенно уместными были его слова, что «противу мнения и чаяния многих, толь до­вольно предки наши оставили на память, что, применяясь к летопи-сателям других народов, на своих жаловаться не найдем при­чины» ⁷³. Отечественная письменность доказывает, что «в России толь великой тьмы невежества не было, какую представляют многие внешние писатели»⁷⁴.

Ломоносов создавал светскую историю самостоятельного и мо­гущественного государства Российского. На историческую кон­цепцию несомненное влияние оказала его приверженность прин­ципам просвещенного абсолютизма. В духе идей Просвещения разрабатывалось представление о равных возможностях всех на­родов приобщиться к мировой истории. Просветительские идеалы предопределили внимание историка к словесной, письменной культуре древнего общества, примерам мудрого правления, деяни­ям, не позволяющим сгуститься «тьме невежества». Но это были идеи раннего Просвещения, еще точнее — просвещенного абсолю­тизма. Ломоносов был сторонником самодержавного правления, которое противопоставлялось им «необузданной вольности» вечево­го Новгорода. Не то, чтобы он был принципиальным противником гражданского правления, он сам пишет, что «Римское государство гражданским владением возвысилось, самодержавством пришло в упадок» ⁷s. Но Россия «разномысленною вольностию. . . едва не дошла до крайнего разрушения; самодержавством как сначала усилилась, так и после несчастливых времен умножилась, укрепи­лась, прославилась»⁷⁶. Между вольностью, ведущей, как это «изыскать можно» в истории страны, к «разномыслию и разброду, и самодержавством», полезным для «целости государств», Ломо­носов выбирает последнее.

Словесность, история не исчерпывают интересов Ломоносова. В одном из писем к И. И. Шувалову он сообщал о своем намере­нии написать большую работу по экономической политике. За­мысел частично осуществился в работе «О размножении и со­хранении российского народа». Здесь излагаются идеи относи-

^?2 Там же. С. 176.

⁷³ Там же. С. 170.

⁷⁴ Там же. С. 171.

⁷⁵ Там же.

⁷⁶ Там же.

147

В работе обсуждается демографическая проблема — числен­ность населения и способы ее увеличения, что имело большое значение, учитывая огромные, почти безлюдные территории Рос­сии, особенно за Уралом. Содержание работы отражает устрем­ленность Ломоносова к новым рубежам страны, к обществу, развивающему активную промышленную и хозяйственную дея­тельность, по существу уже выходящему за пределы феодального строя. Предусматривается соответствующая программа для улуч­шения в положении народонаселения. Речь идет: «О истреблении праздности. О исправлении нравов и большем народа просвеще­нии. О исправлении земледелия. О исправлении и размножении ремесленных дел и художеств. О лучших пользах купечества. О лучшей государственной экономии. О сохранении военного искусства во время долговременного мира»⁷». Разработка и изло­жение всех пунктов программы потребовала бы, действительно, обширного труда, о котором, вероятно, помышлял Ломоносов, если судить по его письму к И. И. Шувалову.

В написанной им части предлагаются меры, касающиеся брач­ного и семейного права, медицинской помощи населению. По словам Ломоносова, в стране нужда в докторах, лекарях, аптеках; существующее их количество не удовлетворяет и сотой доли потребностей. Требуются руководства по акушерству и педиатрии, фармакологии. Интересны рекомендации Ломоносова по их со­ставлению. Он советовал использовать лучшие руководства, со­зданные зарубежными специалистами, но «притом не позабыть, что наши бабки и лекари с пользою вообще употребляют»⁷⁹.

Народная медицина, народные поверья не отвергались Ломо­носовым безоговорочно. Обсуждая опасность эпидемий, он за­мечал, что в народных поверьях солнечные затмения ведут к беде, вызывают массовые заболевания или падеж скота, и приходит к заключению, что такая связь возможно существует, но она объяснима действием физических факторов: «Во время затменения закрывается Солнце Луною, таким же телом, как и Земля наша, пресекается круто электрическая сила, которую Солнце на все растения во весь день изливает, что видно на травах, ночью спя­щих и тоже страждущих в солнечное затменение. . . Время научит, сколько может электрическая сила действовать в рассуждении поветрия» ⁸⁰.

7» Там же. С. 383. '*

™ Там же. С. 389.

«о Там же. С. 398.

148

Социальной силой, препятствующей «сохранению» российско­го народа, Ломоносов называл помещиков, дворянство, духовен­ство. Побеги крестьян есть следствие «помещичьих отягощений» и «солдатских наборов», считал мыслитель. В адрес церкви он выдвинул самые тяжкие обвинения. Духовенство — пастырь на­рода — не только ничего не сделало для поддержания разумной нравственности и здоровых, благотворных традиций, но и не могло этого сделать, так как само оно безнравственно, невежественно, инертно, корыстолюбиво. Мысль Ломоносова ясна — проблемы народного существования должны решаться государственным пу­тем, светской властью. Низшее духовенство нужно просто «при­нудить властию» добросовестно выполнять свои обязанности. Что касается «Святейшего Синода и всего духовенства», то им, считал мыслитель, придется напомнить, что у них «не одна только должность, чтобы богу молиться. . .».

Основным стержнем деятельности Ломоносова было стремле­ние переориентировать русское общество на идеи современного ему научного знания. Этой необходимости были подчинены его труды в Академии наук, идеи о создании Московского университе­та. Он прилагал огромные усилия, чтобы внести в «художества», ремесла, заводское производство начала современного естество­знания, для чего писал специальные руководства, например «Пер­вые основания металлургии», содействовал производству новых приборов и механизмов, часть которых сам и изобретал. • Но развитие науки, по мнению Ломоносова, постоянно сдержи­вает духовенство. Знакомя читателей с историей науки, разверты­вая перед ними картину мира, резко контрастирующую с библей­ской версией, Ломоносов рассказывал о той борьбе, которая происходила вокруг научных идей. В «Слово о пользе стекла» он включил легенду о Прометее, но в своей трактовке. Боги не на­казывали Прометея за похищение огня для людей, в этом не было никакой необходимости, так как люди добыли огонь сами. Про­метей стал жертвой не гнева богов, а враждебных козней со сто­роны противников света знаний. В первых рядах их идут жрецы, духовенство, накидывающие на себя «святости покров». Антикле­рикализм Ломоносова особенно проявился в сатирических стихах «Гимн бороде».

Философия природы Ломоносова пронизывала его естествен­но-научные труды, мало известные в России при жизни ученого, но основные принципы своих воззрений он все же сумел внести в общественное сознание своего времени.

Остро ощущая значение слова, несущего новые идеи, про­свещающего людей, объединяющего их помыслы и стремления, он придавал большое значение развитию в стране литературной,

149

журналистской деятельности. Еще будучи адъюнктом, в начале 40-х годов он стал сотрудником газеты «Санкт-Петербургские ведомости», работая в журнальном приложении к ней — «При­мечания к Ведомостям». В конце 40-х годов, получив звание академика, Ломоносов возглавил международный отдел «Санкт-Петербургских ведомостей», заметно изменив его облик: увеличи­лось число заметок, касающихся развития за рубежом горного дела, промышленности, предпринимательства; чаще стали появ­ляться сообщения о научных открытиях, изобретениях, некоторые из них сопровождались комментариями, которые, вероятнее всего, принадлежали Ломоносову. Изменился стиль, слог газетных ста­тей: «Фраза становится короткой, энергичной, ясной по мыс­ли»⁸¹, текст насыщается разговорными интонациями, бытовыми выражениями.

Творчество Ломоносова как журналиста не развернулось в полной мере, но он нашел дорогу к читателю — его своеобразны­ми посланиями стали написанные по поводу торжественных со­бытий оды, в которых он высказывался по важнейшим проблемам политики, науки, социального устройства, экономики. С. М. Бонди называл его оды «произведениями публицистическими». В форме «придворной похвалы» давались политические советы, предосте­режения, рекомендации, касающиеся важнейших социальных про­блем.

Его осведомленность о злободневных событиях, волновавших мир, объяснялась не только чтением русской и зарубежной печа­ти ⁸², немало сведений он мог черпать, что называется, из первых рук. Тесные контакты с И. И. Шуваловым, фаворитом Елизаветы, открывали доступ к общению с его братом П. И. Шуваловым, фактическим главой русского правительства. Отношения поддер­живались с канцлером М. И. Воронцовым, возглавлявшим иностранную политику России.

В поэтическом творчестве отчетливо выявились социальные убеждения Ломоносова, отразились существенные черты его ми­ровоззрения. Поэзия для Ломоносова превратилась в трибуну, с которой он обратился к соотечественникам с насущными про­блемами человеческого бытия и познания. Его идеи, выраженные ярко, энергично,' вдохновенно, становились достоянием довольно

150

На первый план Ломоносов выдвигал меры, необходимые для укрепления светского государства, роста в стране заводского, мануфактурного производства, внутренней и внешней торговли. Эти меры вносили существенные изменения в социальные устои страны. Речь шла об изменении структуры дворянского иерархи­ческого строя. Предпринимательская, торговая деятельность искони была не дворянским делом; развертывание горнодобываю­щих предприятий, заводов, мануфактур, торговли выдвигало но­вые социальные силы на авансцену русской истории. Ломоносов обсуждал проблемы, впрямую связанные с защитой этих сил, и прежде всего широких народных масс. Он предлагал свой крите­рий ценности и полезности любого акта государственной деятель­ности: «Всякое благодеяние тем больше, чем шире в народах простирается» ⁸³. В оде, написанной по случаю воцарения Екате­рины II, изложен общий принцип государственного правления, который был адресован не только новой императрице. «Услышьте, судии земные и все державные главы» — так начинает поэт свое обращение, цель которого — продиктовать основное социальное требование, лапидарно выраженное в одной фразе: «Народну наблюдайте льготу» 84. Здесь же недвусмысленно говорилось: если нужды народа остаются в презрении, то отмщение неизбежно; народ опасно оставлять в угнетении и скорби, об этом должны помнить монархи: «О коль опасно, как оставят от тесноты своей в скорби» es.

Неизменное внимание в поэтических произведениях Ломоносо­ва уделялось теме закона и права. «Установление новых законов» является, по его убеждению, первостепенной государственной заботой. Ломоносовские строки отражали растущий в русском обществе интерес к понятиям закона и права, он явно симпатизи­ровал новым тенденциям в социальной мысли, возникшим под влиянием идей Просвещения.

В поэтических произведениях Ломоносова утвержалось значе­ние личностного сознания, основанного на признании самоцен­ности индивида.

Общий настрой его произведений определялся ощущением характера изменений, происходивших в XVIII в. Феодализм вы­теснялся буржуазной цивилизацией. В России при жизни Ломоно­сова появились предприниматели, обладающие миллионными со­стояниями, все более зримо давала о себе знать неоднородность

⁸³ Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. Т. 8. С. 678.

⁸⁴ Там же. С. 778.

⁸⁵ Там же.

151

Значительная часть публицистики Ломоносова посвящена пропаганде науки, ее значения для общества. Читатели знакоми­лись с новыми и смелыми идеями ученого и мыслителя. Пред­ставления о безграничных возможностях познающего разума, науки, включенные в систему «корпускулярной философии», из­лагались в оде, написанной в 1750 г. по поводу посещения Цар­ского села, где состоялась беседа с Елизаветой, которая, судя по содержанию стихов, касалась главным образом науки, простира­ющей свой «взор до самых дальних мест», проникающей «во внутрь Рифеиских» гор и в «высоту небес», исследующей все, «что есть велико и прекрасно, чего еще не видел свет» ⁸⁷. Ломоносов внушал императрице, что должна открыться «широкая дверь наукам в пространную Россию», убеждал ее в необходимости должного финансирования наук — «за главное почитаем щедрое наук снабдение».

Накал борьбы, происходившей в Академической канцелярии по поводу кадров русской науки, передавался читателям поэтиче­ских произведений, и здесь, обращаясь к значительно более широ­кой аудитории, Ломоносов развивал идеи о пагубности политики, делающей ставку на заемную науку, иностранных специалистов. Просвещение, наука должны быть органичными обществу, ученых следует получать главным образом от «недр своих», а не «от стран чужих»⁸⁸. Таланты в России найдутся, демократические слои, допущенные в науку, быстро овладеют вершинами знаний.

В культуре Западной Европы эпохи Просвещения распростра­ненным явлением стала научная поэзия. В русле этой литератур­ной традиции Ломоносовым был создан блестящий образец про­изведения, соединяющего художественные поэтические достоинст­ва с мастерской популяризацией естественнонаучных данных, — «Письмо о пользе стекла». Здесь, помимо восторженного отношения к науке, ощущается опыт выдающегося ученого, зна­ние обстоятельств развития естествознания того времени. Чита­тель получает представление о характере экспериментального естествознания, узнает, что познание многих явлений продвину-

86 Там же. М.; Л., 1959. Т. 10. С. 78. в? Там же. Т. 8. С. 400. 88 Там же. С. 206.

152

В одах «Утреннее размышление» и «Вечернее размышление», в «Письме о пользе стекла» поэтическими средствами воссоздава­лась естественнонаучная картина мира, рисующая единый, бес­крайний универсум:

«Открылась бездна звезд полна; Звездам числа нет, бездне дна» ⁸⁹,

исчезающе малой частицей которого является не только Зем­ля, но и Солнце, «горящий вечно океан»⁹⁰.

Научная, философская поэзия Ломоносова позволяет соста­вить более полное представление об основах его восприятия мира. Его естественнонаучные труды созданы в системе мировоззренче­ских представлений, утверждающих непреложный детерминизм естественного мира и ничем не ограниченные возможности по­знающего человеческого разума. Эти же идеи защищаются в по­этических произведениях, и здесь они получают выход в об­щественное сознание. В познании, науке, по Ломоносову, выявля­ется могущество естества и всесилие разума. Но познание у него — что отвечало традициям русской мысли, — обладая огромной ценностью, все же не является самодостаточным, замкнутым на самом себе процессом, оно существует, реализуется лишь в союзе с деятельностью, и приоритет в этом союзе принадлежит деятель­ности, которая понимается не в качестве узкой прагматики, а со­размеряется со всеобщим благом. Вера в возможности разума была распространенным явлением в период Просвещения, ее по­догревала свежесть энергии и устремленность вперед новых со­циальных сил, вступающих на историческую сцену. Но человече­ская деятельность, даже если она руководима разумом, способна ли сама по себе быть успешной? Особенно если имеется в виду не просто удачливая деловая активность индивида. Эпоха больших надежд, связанных с человеческой практикой, была еще впереди. Решение, по-видимому, упрощается, если деятельность вписывает­ся в структуру мира, созданного всеблагим творцом, тогда как бы появляются гарантии, что усилия человечества не окажутся бес­плодными.

⁸⁹ Там же. С. 120.

⁹⁰ Там же. С. 118.

153

Однако творец как гарант того, что разумная человеческая деятельность, действительно, сродни благу, что верх не возьмет хаос мрака, зла и насилия, нужен был Ломоносову.

К признанию бога не путем откровения, не опираясь на учение церкви, а наблюдая могущество и совершенство природы, при­зывала естественная религия, распространенная во времена про­светительского вольномыслия. Представления естественной рели­гии находились в тесной связи с деистическими и сенсуалистиче­скими теориями. Воззрения Ломоносова похожи на идеи естествен­ной религии, но между ними есть и различия. С понятием бога он чаще всего обращается как с ценностно-этической категорией; религия нужна не в сфере естества, а в сфере нравственности.

Интересную трактовку «Оды, выбранной из Иова» предложил Ю. М. Лотман, считающий это произведение своеобразной теоди-цией, потребность в которой в ту пору была велика. Расшатыва­ние средневековых устоев сознания происходило с большими ос­ложнениями. Страх перед силами зла, вырывающимися на свобо­ду и поглощающими мир, стойко держался на протяжении XVI — XVI1 столетий. «Теодицея» Лейбница с подзаголовком «О том, что бог добр», появившаяся в 1716 г., была направлена против бояз­ни, что силы зла способны одержать победу в мире.

«Оду, выбранную из Иова» следует поставить «в ряд произве­дений, направленных против страха перед властью сил зла над миром» эа, она рисует мир, в котором творец «все на пользу нашу строит»⁹³. «Утреннее размышление о Божием Величестве», «Ве­чернее размышление о Божием Величестве при случае великого северного сияния», переводы из Библии тоже убеждали в том, что новые идеи и воззрения послужат добру, а не злу, что новый мир включен в систему установлений, данных всеблагим творцом. Ощущение гарантии блага поддерживало самого Ломоносова, разрабатывающего мировоззрение, согласно которому активная человеческая деятельность, основанная на неограниченных воз­можностях разума, науки, приведет человечество к процветанию.

Философия Ломоносова устремлена к новым горизонтам ак­тивности и прогресса, но вместе с тем в его произведениях не­изменно проявлялось хорошо развитое историческое сознание,

М. В. Ломоносов: Сборник статей. СПб., 1911. С. 38. ⁰² Лотман Ю. «Оде, выбранной из Иова» Ломоносова // Изв. АН СССР.

Сер. лит. и языка, 1983. Т. 42, № 3. С. 260. м Ломоносов РА. В. Поли. собр. соч. Т. 8. С. 392.

154

Историки русской философии анализируют эту проблему, об­ращаясь главным образом к работам отечественных мыслителей первой половины XIX в. Однако ее обсуждение началось значи­тельно раньше. Один из примеров тому — труды Ломоносова, отвечающие на вопросы о значении России в человеческой исто­рии. В XIX в. этой проблемой заинтересовались в условиях, когда растущее осознание анахронизма социально-экономических и политических устоев огромного государства придавало особен­ную остроту идейным поискам, порождало экстремальные трак­товки, срывающиеся то в самобичевание, то в эйфорию по поводу прошлого и будущего России. В XVIII в. крепостное право и абсо­лютная монархия были уделом не только России, но и многих стран Западной Европы. Петровские преобразования, период «просвещенного абсолютизма» Екатерины II возбуждали надеж­ды на ускоренное развитие страны. Социальная мысль века несла на себе отпечаток этих обстоятельств.

В сочинениях Ломоносова подчеркивалась давность и су­щественность русской истории, которая видоизменяется преобра­зовательными эпохами, например, петровской, но не прерывается ими. Он считал, что Россия входит в число европейских госу­дарств, представляя «важнейший член во всей европейской систе­ме», и неотделима от европейской истории. В XVIII в. не надо было прилагать усилия, чтобы доказать политическое влияние российского государства на ход международных событий, но Ло­моносов убежден, что не меньшая роль принадлежит России в развитии человеческой культуры, особенно в единении Запада и Востока. Россия поможет сблизить Запад с Востоком и создать единую мировую культуру. Идея связующей роли России лежала в основе его трудов, касающихся морского пути по Ледовитому океану, который необходим, по его признанию, не только для освоения Сибири и дальневосточных окраин, но и для достижения стран Востока и установления с ними надежных контактов.

Эпоха Просвещения обладала сознанием своей универсально­сти, не было сомнений, что просветительские идеи рано или поздно распространятся повсюду. Историческая миссия России, по Ломо­носову, — быть посредником новых общественных идей для стран Востока. Единая человеческая культура прав и законов, свободно­го от гнета средневековья человеческого интеллекта — идеал, который вырисовывался перед его мысленным взором, — распро­странится и на Восток, и Россия одним своим географическим положением призвана будет помочь этому процессу: российский Геркулес «восстановит вольность многих стран» 94.

В его исторических исследованиях всегда уделялось большое место взаимодействию, взаимовлиянию племен, народов, уже на ранних этапах их исторического бытия. Идеи замкнутости, изо-

Там же. С. 563.

155

ляционизма не свойственны его воззрениям. В будущем он видел общечеловеческую культуру, в становлении которой существен­ную роль сыграет Россия.

В средневековой культуре, с которой расставалась Европа, над идеей частного, индивидуального возвышалась идея общего, восходящего в трансцендентную область. Человеческая мысль, устремленная к трансцендентному, отличалась серьезностью и не­дюжинной напряженностью. Ломоносов стал одним из тех мысли­телей, которым принадлежит исключительная заслуга переключе­ния человеческого интеллекта с трансцендентных проблем на естество, реальность. Но, обращая человеческий разум к земле, поощряя земную деятельность, он был обеспокоен тем, чтобы не порвать их связи с идеями общего и блага. Он разрабатывал философию мира реальностей, в котором сохраняются такие цен­ности, как общее и благо.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ФИЛОСОФСКО-ЭТИЧЕСКИЕ ИДЕИ МАСОНСТВА В РОССИИ

1. Масонство как философско-религиозное течение

Однозначная оценка масонства не может выразить всей слож­ности его реальных проявлений. В трудах К. Маркса и Ф. Энгель­са мы находим принципиально важные для правильной оценки масонства замечания о его месте в духовной жизни эпохи Про­свещения, о его идейной и социальной неоднородности, позволяю­щей использовать масонские организации как в прогрессивных, так и в реакционных целях Г

Как идеологическое течение масонство получило широкое рас­пространение в Европе в начале XVIII в. Признавая несовершен­ство и несправедливость современного им общества, масоны, однако, отнюдь не покушались на разрушение его устоев, считая источником зла не систему общественных отношений, а нравствен­ную испорченность человека. Неудовлетворенность реальной дей­ствительностью, точнее, отдельными ее сторонами, неясное осоз­нание позитивных идеалов, боязнь революционных преобразова­ний в сочетании с воспитанием в традициях религиозного мышления приводили к тому, что консервативная масонская оппо­зиционность обретала характер внеконфессионального поиска истинной религиозно-этической доктрины, призванной изменить общественные нравы. В противовес официальной церковной мора­ли и материалистической этике Просвещения масоны пытались создать собственную систему нравственного самосовершенствова­ния и самопознания, считая ее реализацию одной из главных своих задач. Масонство привлекало к себе немало передовых людей своего времени.

Философские воззрения масонства характеризуются эклектиз­мом: в процессе выработки собственной идеологии масонство ассимилировало элементы различных, подчас весьма противопо­ложных идейных течений. Этим, в частности, можно объяснить тот факт, что в масонстве наряду с мистицизмом наличествуют от­дельные порой идущие от идей Просвещения тенденции.

Вступление в полулегальные союзы «братьев» — ложи, ордена и дальнейшее продвижение в иерархии масонских степеней (гра­дусов) облекались в формы соответствующих церемоний и ритуа­лов, связанных отчасти с символикой древних и средневековых

157

Характерной особенностью масонства вообще и российского масонства в частности является то, что, с одной стороны, оно выступает как идеологическая система, а с другой —- как органи­зационная форма.

Поэтому первоначально многие представители русского дво­рянства, в том числе видные деятели культуры, усматривали в масонских ложах главным образом готовую форму организации и объединения наиболее нравственно ценных и культурно значи­мых сил страны. Этим и объясняется то обстоятельство, что мно­гие деятели русской культуры XVIII в. принимали активное участие в работе масонских лож или были связаны с ними в раз­личные периоды своей жизни. Но масонские организации при тайном характере их деятельности уже в первые десятилетия своего существования нередко становились прибежищем различ­ного рода искателей приключений и политических интриганов. Это видели многие честные и преданные идеям нравственного самосо­вершенствования члены масонских лож, как, например, Н. И. Но­виков, отметивший, что существует «много ложных обществ, на­зывающихся сим именем, много шарлатанов и обманщиков на­зываются сим именем»².

Идеологические концепции в масонстве середины XVIII в. не были еще достаточно четко дифференцированы: становление иде­ологии масонства происходит несколько позднее организационно­го оформления лож. Сама же идеология русского масонства никогда не была единой и целостной, поэтому ее можно рассмат­ривать в развитии, учитывая как особенности ее становления в середине XVIII в., так и происходившую в ней сложную эволю­цию в последующий период.

Если масонство 50—70-х годов XVIII в., развивающееся под воздействием идей Просвещения, обнаруживает немало точек соприкосновения с передовыми идеалами эпохи, то с середины 70-х годов наблюдается процесс усиления мистических исканий, намечается сближение вырабатываемых масонских доктрин с тра­диционной религией.

В масонстве странным образом переплелись, казалось бы, несовместимые, противоположные идеи и принципы, что отметил еще А. С. Пушкин: «Странная смесь мистической набожности и философического вольнодумства, бескорыстная любовь к про­свещению, практическая филантропия отличали их от поколения, которому они принадлежали. Люди, находившие свою выгоду в коварном злословии, старались представить мартинистов за­говорщиками и приписывали им преступные политические виды. . . Нельзя отрицать, чтобы многие из них принадлежали к числу недовольных; но их недоброжелательство ограничивалось брюз­гливым порицанием настоящего, невинными надеждами на буду-

2 Новиков Н. И. Избр. соч. М.; Л., 1951. С. 614.

158

Документальные свидетельства о появлении в России первых масонских лож относятся к 30—40-м годам XVIII столетия. Из многочисленных масонских «систем», функционировавших в Рос­сии, наиболее важное значение получили система Английского (Елагинского) масонства, Рейхелевская (шведско-берлинская) система. Шведская система и Розенкрейцерство.

Отталкиваясь от предлагаемых западноевропейским масонст­вом общих теоретических положений и принципов, воспринимая масонство как разновидность внеконфессионального религиозно-этического течения, члены русских лож стремились к созданию собственной версии философско-религиозного учения.

В организационном плане русские ложи оказывались в под­чинении у своих западных руководителей, что вызывало недоволь­ство и было двусмысленным как в глазах самих масонов, так и в глазах правительства.

Для русских масонов было характерно настороженное отноше­ние к их иноземным начальникам, а неуклонно возраставший интерес к сближению с православно-христианской традицией оп­ределяли стремление к обособлению от всеевропейской организа­ции масонства, выразившееся в неоднократных попытках освобо­диться от зависимости высшего западного орденского руководст­ва ⁴.

Необходимо отметить также, что с середины 80-х годов в стра­не возникают тайные национальные ложи, тяготеющие к сбли­жению с православно-христианской традицией, вне связи с орга­низациями европейского масонства, что было, несомненно, ре­акцией на зависимость российского масонства от Запада. Главное требование к членам этих лож — «чтоб был россиянин, и, конеч­но, греческого вероисповедания, хотя из другого закона в наш крещением возрожден» 5.

Господствующей масонской системой в России в середине XVIII в. явилась так называемая английская система масонства, возглавляемая «Великим Провинциальным мастером для всей России» И. II. Елагиным. Сохранившиеся сочинения и записки русских масонов, прежде всего самого И. II. Елагина, фрагменты масонских речей, произнесенных в ложах, тексты масонских песен отражали тяготение масонов этого периода к философии Просве­щения и деизму, скептицизм в отношении христианства, а также попытки построить, исходя из «естественной» природы человека, особую систему морали в духе идеалов Просвещения.

Исследователь русского масонства Г. В. Вернадский, рассмат­ривая вопрос о соотношении «вольтерьянства» и масонства в ела-

159

Скептическое отношение масонов к христианству и его критика с позиций деизма весьма волновали служителей православной церкви, которые видели в масонах «скотоподобных, безбожных атеистов, отступников, раскольников. . . нрава и ума эпикурейско­го и франкмасонского» ⁷. Духовенство с тревогой констатировало, что «секта оных масонов умножается, и философы Вольтер и Руссо величаются» ⁸.

Впрочем, воздействия на русских масонов философии Про­свещения не следует преувеличивать. Для многих из них было типично искреннее признание крупнейшего русского масона И. В. Лопухина: «Никогда не был еще я постоянным вольнодум­цем, однако, кажется, больше старался утвердить себя в вольно­думстве, нежели в его безумии, и охотно читывал Вольтеровы насмешки над религиею, Руссовы опровержения и прочия подо-бныя сочинения» ⁹.

И. В. Лопухин как тип русского масона чрезвычайно показате­лен. Как и большинство русских «братьев», он принадлежал к тем, для кого, по словам Г. В. Плеханова, не проходило «бесследно хотя бы и кратковременное увлечение «антиклопедистами». Вку­сив от древа «антиклопедического» познания добра и зла, они уже не вполне удовлетворялись своими старыми религиозными по­нятиями. Это было мучительно. И тем мучительнее, чем сильнее хотелось им верить. Вот тут-то и приходила к ним на выручку мистика XVIII столетия»¹⁰.

Г. В. Плеханов очень точно указал в данном случае на процесс перехода русских масонов от деизма к мистике, которая гораздо больше, нежели старая христианская догматика и обрядность, годились для внесения полного мира в души, прошедшие через «вольтерьянство» ".

Аналогичный путь прошел и Н. И. Новиков, в мировоззрении которого нередко сочетались как просветительские, так и религи­озно-мистические, масонские идеи. По собственному признанию, масонство стало его прибежищем, когда «находясь на распутье между вольтерианством и религией, я не имел точки опоры, или краеугольного камня, на котором мог бы основать душевное спокойствие. . .» ¹².

s Лопухин И. В. Записки. М., 1860. С. 147.

1² Лонгинов М. Н. Новиков и московские мартинисты. М., 1967. С. 99.

160

Желанием вырваться из этого «распутья», порожденного стремлением противопоставить крайностям отрицания религии, равно как и крайностям религиозной ортодоксии, некую универ­сальную религиозно-философскую систему, во многом объясняет­ся огромный интерес к масонству в 70-е годы XVIII в.

Идеологические принципы рейхелевского масонства вели к сближению с христианством, что вполне удовлетворяло россий­ских масонов, многие из которых еще совсем недавно искренне считали себя «вольтерьянцами» и деистами. «Когда читаны были (в ложах), по нынешним актам уже управляемых, поучения, сопряженные с христианством, я поражаем был величественным характером, каковы и человеку предлежит, желал, чтобы сие было истинно. . .» — писал один из «вольных каменщиков», еще не­давно, по собственному признанию, поносивший христианство «упоенный ядом вольнодумства» ^и.

В связи с идеологической переориентацией русского масонства происходит и качественное изменение его состава. От него отделя­ются многие, прежде проявлявшие к нему интерес пред­ставители русского общества. В то же время ложи начинают заполнять искатели «откровения» в познании природы, человека и бога. «Мистика в конце столетия, — отмечал историк русского масонства А. Н. Пыпин, — почти вполне овладела (первоначаль­но деистическим) масонским обществом»¹⁵.

Господство мистицизма в масонстве 80-х годов во многом было связано с идеологией розенкрейцерства — масонской системы, получившей широкое распространение в России в конце XVIII в.

Учение розенкрейцеров было весьма эклектичным, представ­ляя собой соединение отдельных положений философии гности­цизма и неоплатонизма, древнееврейской каббалы и средневеко­вой алхимии; как религиозно-мистическое течение розенкрейцер­ство обращалось и к древнеегипетским мистериям, и к мистике средневековья.

Сочинения западноевропейских и русских масонов, создавае­мые в эту пору, носили ярко выраженный антиматериалистиче­ский характер. И это понятно: ведь именно борьба с материализ­мом и атеизмом просветителей становится главной задачей масон­ских идеологов в конце XVIII в.

Основную аргументацию в борьбе против идей материализма и атеизма просветителей русские масоны черпали в произведениях

\1 Новиков Н. И. Избр. соч. М; Л., 1951. С. 608—609.

Нечто из работ моих над диким камнем // Рукоп. отд. ГПБ. О. III. 80. Л. 4. Пыпин А. Н. Указ. соч. С. 83.

западноевропейских мистиков и теософов, являющихся идейными

Особо важное значение в выработке религиозно-мистического мировоззрения масонов 1780-х годов имело иррационалистическое учение Я. Бёме. В. И. Ленин отмечал «Якоб Бёме=,,,иа т е р и а- \ листически. й т е и с т": он обожествляет не только дух, но < и материю. У него бог материален — в этом его мистицизм» ¹⁷. ;

Высказывая идею «материальности бога», Бёме тем самым как |
бы стремился объединить дух и материю в единую субстанцию, \
утверждая их тождество. В то же время источником активности ;
этой субстанции он считал духовное начало. Таким образом, '
преодоление дуализма у Я- Бёме шло за счет провозглашения \
принципов идеалистического монизма. В целом его воззрения ]
можно определить как «христианский неортодоксальный мистиче- ;;
ский теизм, со значительными пантеистической и диалектической )
тенденциями» ^|8. |

Из оригинальных трудов русских масонов, создаваемых под j сильным влиянием мистических идей Я. Бёме, наибольшей по- | пулярностью пользовались работы И. В. Лопухина и И. Г. Шварца, а

Для формирования мистической идеологии масонства 80-х го- j
дов немалое значение имели труды профессора Московского уни- j
верситета И. Г. Шварца. 1

Утверждая, что философы различных направлений не в со- 1 стоянии объяснить мир и лишь противоречат друг другу на пути | его объяснения, Шварц предлагал обратиться к «неисчерпаемой 1 мудрости» Библии и откровению как главному источнику позна- | ния. Однако успехи опытной науки и возрастающая в России а популярность идей философии Просвещения, сильно поколебав- | шей позиции ортодоксальной религии и источника ее вероучения, |

'8 История диалектики XIV -XVIII вв. М., 1974. С. 78. I

162 1

вынуждают его признать научные открытия. Поэтому легенду о творении мира, восходящую к Я. Бёме, Шварц дополняет изло­жением основ гелиоцентрической системы Коперника.

Взаимодействие же этих «проекций» святой троицы в человеке определяет его нравственное поведение. Как видно из изложенно­го, для Шварца поведение личности, в том числе в нравственном отношении, находится в неразрывном единстве и взаимозависимо­сти человека с богом.

Отметим, что для русского масонства как религиозно-этическо­го течения на всех этапах его развития характерен особый интерес к этической проблематике.

Деистическое масонство середины XVIII в., пытаясь создать собственную систему морали, с глубоким вниманием относилось к этическим теориям французского Просвещения, прежде всего к трудам К.-А. Гельвеция. Своеобразное подтверждение это­му — упоминание имени выдающегося философа-материалиста в одной из масонских песен, созданных вскоре после его смерти (1771 г.): «Гельвеция мы почитаем. . .»²⁰.

Этот факт «почитания» Гельвеция следует отметить особо, так как становление морали масонства 1780-х годов будет проходить именно в борьбе идеологов масонского мистицизма, и прежде всего И. Г. Шварца, с этической теорией К.-А. Гельвеция.

Попытки масонства середины XV! И в. построить своеобразную этическую концепцию, исходящую из «естественной природы» человека, весьма сближали его с просветительской этикой. Для русского масонства этого периода характерно отсутствие аскетиз­ма, активное утверждение мысли о том, что жизнь дарует счастье и удовольствия, которыми необходимо пользоваться.

Эпикурейское начало, ярко проявившееся в этических воз­зрениях в 50—70-е годы, не было, однако, единственным и все­объемлющим. Наряду с ним в русском масонстве сильно ощуща­ется и во многом противоположное ему стоицистское направление, влияние которого неуклонно растет и с конца 70-х годов становит­ся преобладающим.

¹⁹ Курс философской истории // Рукоп. отд. ГБЛ. Ф. 147. № 2018. Л. 12 об. ^!" Цит. по: Позднеев А. В. Ранние масонские песни // Scando-Slavica. 1962. Т. 8. С. 58.