В век просвещения

249

Стремясь ответить на поставленные вопросы, Радищев исхо­дил из научных данных своего времени, что ставило его в оппози­цию к различным направлениям идеалистической философии. Не внушала доверия Радищеву модернизированная христианская антропология масонов. «Путешествие из Петербурга в Москву» открывается посвящением «другу юности», масону левой ориента­ции А. М. Кутузову, в котором говорится: «Мнения мои о многих вещах различествуют с твоими»⁹. Несостоятельность философ­ских установок всех масонов — русского розенкрейцерства и иллюминатства Радищев видит в спиритуализме.

Стремясь строго придерживаться доказательств, «на естественности человека основанных» ^|0, Радищев защищал по­стулаты единства «человеческого состава» со всей природой, идеи о поступательном развитии всего живого за счет усложнения «организации» от низших до самых высоких форм. Так называе­мая лествица веществ и существ, по Радищеву, отражая единство материального мигга, дает представление о его развитии. В ней все корпускулы, элементы и стихии — формы одной и той же материи, подчиненные одним и тем же законам развития, «возвышения организации» от простого к сложному: на определенном этапе возникают живые существа, затем человек, семья и общест­во ".

Вера в целостность и единство мира — сильнейшее методоло­гическое убеждение автора трактата «О человеке. . .» — являлась важнейшей содержательной стороной и теоретическим принципом его философских воззрений. И эту идею как методологическую норму он проводил во многих разделах своей работы, особенно при трактовке вопроса о соотношении человека и природы.

Вместе с тем автор трактата «О человеке. . .», показав челове­ка «в его вещественности и единообразии», стремился подчерк­нуть то, чем он «отличенствует от всех других животных» планеты. Подлинная наука, считал Радищев, не сомневается в том, что специфическими, присущими только человеку свойствами являют­ся: 1) «возниченный» (вертикальный) образ хождения,2) «истин­ное отличие человеческого мозга» (несравнимо возвысившее ра­зум человека), 3) «чудодейственная речь», 4) стремление к со­вершенствованию условий и самого себя, 5) способность к трудо­вой деятельности благодаря развитию руки ^|2.

В понимании «проблемы души» автор не стоял на традицион­ных позициях. А. С. Пушкин не случайно называл Радищева «новодителем в душе», т. е. новатором в области познания при­роды «душевных», психических явлений, природы сознания.

250

Философское осмысление проблемы смерти и бессмертия пред­ставлено в таких произведениях, как «Житие Федора Васильевича Ушакова» и «Путешествие из Петербурга в Москву», в произведе­ниях, которые ставили вопросы о взаимодействии телесности, чувственности и интеллекта в человеке, о «загадочной силе душев­ных движений».

Вопросы, волновавшие философа уже в пору работы над «Путешествием. . .», стали центральными разделами его трактата «О человеке, о его смертности и бессмертии». Так, например, обсуждаемая во всех четырех книгах трактата проблема природы идеального, смертности и бессмертия души стала централь­ной, фокусирующей важнейшие аспекты авторского миропонима­ния. Это обстоятельство — еще одно свидетельство того, что во­просы, остро интересовавшие русского мыслителя в Илимском остроге, являлись не отражением личной судьбы Радищева, его собственной «жажды обретения веры в бессмертие» ¹³, а смелой попыткой решать задачи, которые к концу столетия получали особую актуальность.

Обозначая свою материалистическую позицию, в первой книге трактата Радищев указывает, что мысль, будучи порождением материального органа — мозга, является телесной формой «ве­щественности». Механизм действия «мысленного порядка» он разъяснял следующим образом: чувственные орудия — нервы, мозг — орудие мысли, орган образования понятий, формирования воображения, памяти и рассудка ^и. Производный, вторичный ха­рактер психического вытекает из размышлений в конце первой книги о том, что человеческое воображение «следует в начале своем всегда внешним влиянием» ^|5. Во второй книге подчеркива­лась субстантивность органа мысли: «Памяти престол есть мозг» ¹⁶. А в середине третьей книги читаем: «Понимающее пред­шествует всегда понимаемому, мысленное идет во след мысляще­му», т. е. объект предшествует субъекту ¹⁷. Материалистическое решение основного вопроса находим и в четвертой книге, где автор привел «казистое доказательство о всевласгвовании тела нашего над душею» ^,8.

17* 251

Обосновывая взгляд на «мысленность» как на особую форму организации «вещественности», Радищев писал: «Мы не скажем, да и нелепо то было бы, что чувствование, мысль суть то же, что движение, притяжение или другое из описанных выше сего свойств вещественности. Но если мы покажем, что все они могут быть или суть поистине свойства вещества чувствующего и мысля­щего, то не в праве ли будем сказать, что она и вещественность суть едино вещество; что чувственность и мысль суть ее же свой­ства, но поколику она образуется в телах органических, что суть силы в природе, чувствам нашим подлежащие токмо в их сопря­жении с телами, от чего бывают явления; что вещество, коему силы сии суть свойственны, нам неизвестно; что жизнь, сие действие неизвестного также вещества, везде рассеянна и разно-видна; что она явственнее там становится, где наиболее разных сил сопряжено воедино; что там их более, где превосходнее является организация; что там, где лучшая бывает организация, начинается и чувствование, которое, восходя и совершенствуя постепенно, досязает мысленности, разума, рассудка; что все силы и самая жизнь, чувствование и мысль являются не иначе, как веществен­ности совокупны; что мысленность следует всегда за нею, и пере­мены, в ней примеченные, соответствуют переменам веществен­ности, то заключим, что в видимом нами мире живет вещество оди-накородное, различными свойствами одаренное; что силы в нем всегда существуют, следовательно, ему искони присвоены. Но как союз сей производен, то нам неизвестно. . .» ²⁰.

Из приведенной цитаты видно, что русский мыслитель скло­нялся к идее теснейшей связи («сопряжения воедино») духовных процессов с материальным субстратом. С «веществом совокуп­ная», считал Радищев, «мысленность» может быть его «силой», «свойством», «энергией» либо «веществом одинакородным» с ма-

¹⁹ См.: Там же. С. 139-140. *> См.: Там же. С. 83.

252

Радищева волновал вопрос о причинах и законах активности сознания, об активном характере «мысленности», способной «про­изводить пожар великий», выступать в качестве «вожатого» со­бытий. Разделяя представление о «мысленности» как «силе», влияющей на все сферы человеческого бытия, он писал: «Малей­шая искра, падшая на горячее вещество, произведет пожар вели­кий; сила электрическая протекает везде непрерывно и мгновенно, где найдет только вожатого. Таково же есть свойство разума человеческого. Едва един возмог осмелился, дерзнул изъятися из толпы, как вся окрестность согревается его огнем и, яко железные пылинки, летят прилепитися к мощному магниту»²².

Вопросы о состояниях «души», фаза ее развития и конкретного воплощения в человеке становятся центральными в третьей и чет­вертой книгах трактата Радищева. Если человек, рассуждал мыслитель, состоит из тех же частиц, что и все Мироздание, то нельзя утверждать его полную «уничтожимость» после смерти. Если «мысленность» уподобить «веществам», «движение произво­дящим» стихиям или «химическому средству», «свету», «силе электрической», «эфиру», «силе магнитной», то нет оснований полагать, считал Радищев, что «душа» может быть бессмертной. С точки зрения здравого смысла, науки и логики, разъяснял он, нет никакого абсурда в утверждении: «Смерть не существует в природе, но существует разрушение» ^2:!. При этом имеется в виду неразрушимость «душевного состава», т. е. «силы, жизнь даю­щей», «мысленного вещества», особой «материальной организа­ции»²⁴.

С двух различных сторон подходил Радищев к решению вопро­са о смертности или бессмертии «души». Соответственно в первых двух книгах трактата «О человеке. . .» мыслитель приводит дово­ды в пользу идеи смертности «души», «жизненной вещественно­сти», тогда как последние две книги трактата содержат аргу­ментацию бессмертия «души», «животворной силы».

Показывая, на чем основываются предположения о «бессмер­тии» «душевной вещественности», Радищев писал: «Если должно верить сходственности аналогии (да не на ней ли основаны боль­шая часть наших познаний и заключений?), если должно ей ве­рить, то вероятно, что будущее положение человека или же его будущая организация проистекать будет из нашея нынешния, как то сия проистекает из прежних организаций. Поелику к сложению человека нужны были стихии; поелику движение ему было необхо­димо; поелику все силы вещественности в нем действовали сово­купно; поелику по смерти его и разрушении тела и стихии, вышед из их союза, пребудут те же, что были до вступления в сложение

²¹ Там же. С. 83, 85, 87.

-'2 Там же. С. 129.

человека, сохраняя все свои свойства; потолику и силы, действо­вавшие в нем, отрешась от тела, отойдут в свое начало и дей­ствовать будут в других сложениях; поелику же неизвестно, что бывает с силою или стихиею чувствующею, мыслящею, то нельзя ли сказать, что она вступит в союз с другими стихиями по свойст­ву, может быть смежности, нам неизвестной, и новое произведет сложение? О, возлюбленные мои, я чувствую, что несуся в область догадок, и, увы, догадка не есть действительность»²⁵.

Реальные же противоречия трактата «О человеке. . .» выявля­лись там и тогда, где и когда автор стремился решать вопрос о природе идеального безотносительно к основному вопросу фило­софии или же с учетом его, но механистически отождествляя орган мысли с самой мыслью.

Вопросами гносеологии Радищев занимался на протяжении всей своей деятельности. Исходной гносеологической установкой Радищева является требование рассмотреть «человека» как в единстве с природой, так и вне этого единства, т. е. как особый феномен и природы и общества, со всеми присущими ему индиви­дуальными, видовыми, родовыми и «общественными» связями и опосредствованиями. Именно от человека с его потребностями, запросами, нуждами, от человека как важнейшего элемента мира живых существ, от людей, объединенных в род человеческий, в общество, следует начинать изучение мира вещей и явлений.

Важной стороной заключений Радищева о «натуре человека», имеющей прямое отношение к его теории познания, являлось утверждение о «силах», средствах, возможностях человека по­знавать реальный мир вещей и явлений. Сюда он относил спо­собность человека к активному творчеству, речь, стремление к коллективизму («общественному жительству»), к улучшению окружающих условий и самого себя, а также «мысль», или «мыс-ленность», которую он считал не просто «вещественности свой­ством», но и «силой умственной», «творительной силой».

Реализуя свою установку об универсальной, космической свя­зи форм реального бытия в контексте своей теории познания, Радищев не просто призывал «расширять круг знания», а требо­вал видеть «нелинейный порядок» причин и следствий, многосто­ронне значимые звенья единого целого, каждая часть которого служит общему, «яко единственное», т. е. единичное. В этом «об­щем» свое место должен находить познающий субъект, человек. Русский мыслитель считал, что нельзя не замечать теснейшей связи субъекта познания — человека и его объекта — природы. В процессе познания единства состава, доказывал Радищев, воз­можно некое единство объекта: изучая себя, человек изучает внешний мир, и наоборот. Здесь, с одной стороны, новые истины добываются на пути осознания человеком своей тождественности с природой, своей причастности к ее «работе»; с другой стороны, сравнивая свои «качества» и «силы» с «качествами» и «силами»

25 Там же. С. 140-141.

254

По аналогии с думя формами человеческой деятельности (ма­териальной и духовной) Радищев различает две формы «опытно­сти»: опыт чувственный (материальный) и опыт рациональный (мысленный).

Вычленяя две формы опыта, мыслитель подчеркивает нераз­рывность «чувственности» и «разума», стремясь избежать их противопоставления, преуменьшения или преувеличения роли и значения одного из них. Радищева явно не удовлетворяла локков-ская теория «чистой доски» (tabula rasa) как воплощение ограни­ченности эмпиризма. В последние десятилетия XVIII в. резко усилилось влияние английского эмпиризма на теорию познания французских материалистов. По этой причине Радищев достаточ­но резко критиковал некоторые высказывания Гельвеция и Голь­баха, Д'Аламбера и Кондильяка, испытавших это влия­ние ²⁷. Но более всего ему не по душе была теоретико-познаватель­ная концепция русских спиритуалистов, воскрешавших платонов-ско-августиновские идеи.

Шествуя «во стезе, природою начертанной» ²⁸, т. е. подчиняясь объективным законам, познание, по Радищеву, включает в свою сферу органы чувств и мозг, или (что одно и то же, но выражается символически) «сердце» и «душу», — важнейшие орудия познава­тельной деятельности человека. В трактате «О человеке, о его смертности и бессмертии» дается подробное изложение генезиса формирования чувственных и разумных средств и сил челове­ка 29.

Особым орудием познавательной деятельности, по Радищеву, является мозг — своеобразный генератор духовных, психических процессов в человеке. Мозг — «вместилище души», пристанище «духовных начал», источник «мысленной силы». Порождая мысль, «мозговой орган» более всего выражет специфику «человеческого существа», поскольку «духовность» является «наисвойственней-шим качеством» человека ³⁰. Среди разнообразных «средств», дей­ствующих «сил» мозга Радищев различал «мысленность», «ра­зум», «память», «рассуждение», «воображение» ³¹ и прочее.

Вот некоторые из сформулированных Радищевым вопросов, которые, имея человековедческое значение, неразрывно связаны с развитием теории познания: какова «организация» тех форм «вещественности», которые принято называть «мозгом», «нервной тканью», «мозговой жидкостью»; в чем состоит главная функция мозга; где «корень понятий отвлеченных»; что такое «душа»,

26 См.: Там же. Т. 1. С. 314—315; Т. 2. С. 66, 112.

²⁷ См.: Там же. Т. 2. С. 51, 59, 65, 92, 114, 130.
г» Там же. С. 141.

29. 
    Там же. С. 130—135.
    
30. 
    Там же. С. 59.
    

255

Радищев начало познавательного процесса связывал с «по­будительной силой» людей. Он признавал способность человека проявлять активность в процессе «познавания», способность к вы­бору и действию.

Важнейшая познавательная функция человека состоит не в том, чтобы быть пассивным наблюдателем вещей, фактов, а в том, чтобы активно избирать объект познания, освещая его со всех сторон, подвергая испытаниям в опыте «чувственном» и опы­те «мысленном».

Если бы люди, считал Радищев, практически следовали прави­лу «в познании — все от чувств», то они не смогли бы создать ни науки с ее абстракциями, ни морали с ее нормативными принципа­ми: «исчезла бы вся нравственность» ³². Человек прежде всего в силу своей природы может поступать «самоизвольно», т. е. ак­тивно, инициативно. Его свобода «состоит в избрании лучше­го» ³³.

Активность сознания, психики — это, по Радищеву, стремле­ние к преодолению «власти телесности», позволяющее человеку достигать «напряжения духовных сил», вторгаясь в «царство неиспытанного». «Мысленное напряжение» ведет к мобилизации физических сил, к преодолению «расслабленности», «смиренно­сти», «безразличия», «усталости» и даже «болезней». Оно способ­но вдохнуть в человека «новую жизнь», сообщить ему «свежий прилив сил», бодрость и решимость.

Цель познания Радищев видел в достижении истинного, на опыте проверенного знания. Задача науки и философии — по­знание устойчивых причинных связей, раскрытие сущности миро­вого целого и его частей. При этом надлежит изыскивать «верный угол зрения» на явления и вещи, показывать их с разных сто­рон — в развитии, в исторической связи и во взаимодействии с человеком — одним из главных векторов бытия природы и об­щества. Считая вполне допустимыми и даже необходимыми в науч­ном поиске гипотетические суждения, Радищев и к ним предъявлял требование эмпирической достоверности. Даже бытие «бога» Ра­дищев рекомендовал выяснять «силою разума, возносяся от дей­ствия к причинам» ³⁴.

33. 
    Там же. С. 215.
    
34. 
    Там же. С. 58.
    

Радищев различал разум теоретический, исполнительный и об­щественный³⁵. Теоретический разум способен «проницать завесу неведомого», ибо его активная сила всеядна. Исполнительный разум имеет своим началом «жизненные потребности», практиче­ский заряд, соединяет разум с опытом, отличаясь «изобретатель­ностью», умением приспосабливать человека к существованию в различных условиях. Наконец, общественный разум всесилен, способен «делать все», ибо по своему происхождению связан с родовыми функциями человека.

Отведя значительную роль «логической силе» познания, Ради­щев анализировал законы логики, правила силлогистики, уделял внимание аналогии, редукции, требованию единства индукции и дедукции, анализа и синтеза. Ему суждено было продолжить борьбу против начавшегося еще на рубеже XVIII в. похода индук-тивистов против дедуктивистов ³⁶. Создавшееся к концу века поло­жение в области логики предваряло ту «вакханалию с индук­цией», которую впоследствии проанализирует Ф. Энгельс³⁷. Ради­щев много внимания уделял методам диахронного, сравнительно-исторического эволюционного и даже диалектического рассмотре­ния предмета исследования.

Считая предметом логики мышление («рассуждение»), а не язык, Радищев вместе с тем высоко оценивал значение языка, речи, слова для различных форм познавательной деятельности человека. В «Слове о Ломоносове» дается развернутая характери­стика роли языка в познании, в развитии науки и культуры чело­вечества. Радищев тонко исследовал связь языка, речи и мышле­ния. По его словам, речь — необходимое условие формирования мысли; понятия и другие мыслительные формы существуют лишь постольку, поскольку они облекаются в имя, получают название ³⁷.

Многосторонний анализ «логических сил» познания, знаковых структур, языка, математики и художественных образов допол­няется в главном философском произведении Радищева размыш­лениями о причинах заблуждений, о средствах избежать или свести их к минимуму. Все «силы» и «способы» познания су­ществуют, по мнению мыслителя, «воедино». Абсолютизация лю­бого из них — путь к заблуждению. Поэтому сколько «способов познания вещи», столько же и путей к заблуждению³⁸.

Заблуждения происходят чаще всего: от неверного воспитания субъектом форм или каких-нибудь сторон вещей; в процессе отвлеченного рассуждения; от неверного восприятия перспективы; по причине отклонения чувств и мышления от нормы. Болеющему желтухой «все предметы представляются желтее». Глухой человек не слышит колокольного звона, не испытывает никаких перемен в своем ухе, в то время как человек с нормальным органом слуха скажет, что он слышит. «Сердце в восторге нередко ввергало

36 См.: Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 542—543.

257

Именно переплетение в сознании человека истины и домысла ввиду изменчивости предмета исследования и воздействия «слу­чайных внешностей» делает те или иные суждения людей недо­статочно полными, не совсем соответствующими сущности вещей действительного мира. Сложность же «вскрытия» погрешности познания в том, что заблуждение состоит «воскрай истине»⁴¹. «Трудно уловлять истину» в условиях пристрастия, терзания души огорчающими обстоятельствами ⁴², «ленности и нерадения» ⁴³. Ра­дищев верил в «способность» человека не только «противиться заблуждению», но и доступными ему средствами познания пре­граждать «полет невежества», обеспечивая торжество исти­ны ⁴⁴.

Движущей пружиной познавательной деятельности, по Ради­щеву, являются материальные и духовные потребности: нужда, обеспечивающая рост и жизнедеятельность индивида и человече­ства, субъективные запросы личности и потребности обществен­ного целого. Вместе с тем, преодолевая «власть телесности», чело­век направляем и «соглядаем» силой любопытства; путеводитель-ницей к познанию, полагал он, выступает наука ⁴⁵.

Его выводы в конечном счете фокусировались на антропологи­ческих «потребностях человека», запросах «человеческого су­ществования».

2. Социально-этическая концепция

Социально-этические аспекты творчества Радищева связаны с целым комплексом теоретических вопросов, обсуждавшихся в конце XVIII в. В сочинениях русского мыслителя освещаются такие категории, как «человек», «племя», «общество», «раса», «народ»; раскрываются понятия социальной философии: «потреб­ности людей», «воля человека», свобода («вольность»), необходи­мость («неотступность»), социальная жизнь («общественное жи­тие»), «закон жизни» и т. п. Обращаясь к вопросам о сущности, назначении и социальной роли человека, Радищев рассматривал

зз Там же. С. 39.

«> Там же. С. 117—121.

12 Там же. Т. 3, С. 356.

«з Там же. С. 62.

« Там же. Т. 1. С. 261.

« Там же. Т. 2. С. 50.

258

В его философском творчестве исключительное значение при­дается вопросам о ценности человеческой жизни: в чем смысл бытия человека, что может человек сделать, чтобы оправдать свое существование, могут ли в реальной жизни быть слитными, гармо­нически едиными человек и его желания? Социально-нравствен­ный угол зрения русского мыслителя-демократа охватывал вопро­сы гражданско-правовые, этико-нормативные, которые, будучи поставлены в ракурс философской антропологии и революци­онного демократизма, на протяжении многих десятилетий русской истории будут своеобразной «точкой отсчета» при решении задач освободительного движения, осуществления программы общеде­мократических преобразований.

Следуя передовым тенденциям европейской философской куль­туры, Радищев уже в трактате «Житие Федора Васильевича Ушакова» формулирует ряд интересных идей о специфике общих «социальных начал». В «Путешествии. . .», говоря об основах и формах объединения людей, автор указывает на отличие «союза органического», свойственного ассоциации людей, от союза «ме­ханического». Основу «общественной солидарности» людей он видит в лоне «семейных уз». Семья — главная ячейка общества и, по его мнению, выражает «органический характер» изначальной ступени общественного «союза».

«Рожденный для общежития», человек, согласно Радищеву, в состоянии возвыситься над индивидуально значимыми «потреб­ностями», способен «понять» запросы человеческого (индивиду­ального и родового) существования. Не только «личная польза», но и «польза общественная» в таких случаях оказывается связан­ной с необходимостью ставить интересы общества выше личных интересов, бороться против рабских условий жизни, если они общи для всех тебе подобных, и даже прибегать к «насилию» во имя личного и «общего» блага, против «недолжного» строя жизни людей и народов. Стремясь рассматривать человека и общество в «союзе» с природой, Радищев доказывал, что венец развития природы, человек, с одной стороны, индивидуален как особь и гражданин, а с другой — находится в единстве с «собратией своей» — племенем, нацией, народом, обществом.

Не вызывает сомнений гуманистический характер принципов, которые использовались Радищевым при обосновании антикрепо­стнических, республиканских, антицаристских и революционных выводов. Автор «Путешествия. . .», представив человека как Про­метея, закованного в цепи крепостного рабства, видел священную задачу в освобождении российского крестьянина от «пагубы» крепостного состояния. «Зло стоглавое» — крепостное право — характеризуется Радищевым не просто как «человеку противное», «противоестественное» состояние, но как состояние, которое само же и побуждает к необходимости обновления этого общества. Поэтому мыслитель призывал к освобождению «сограждан, нам

259

Истинный сын века Просвещения, Радищев был убежден, что свет разума, сила человеческой мечты способны «сквозь столетия» проницать грядущие события. Исторически неизбежное раскрепо­щение человека, доказывал он, приведет к высвобождению тита­нических сил народа, к подлинному расцвету личности и общест­ва. Вслед за Десницким ⁴⁷ критерий развития «общежительства» Радищев видел в возрастании «человеческих начал», в прогресси­рующей гуманизации общественной жизни, в осуществлении иде­алов равенства и братства. Сама история при этом понималась как процесс актуализации человеческой сущности, превращения истинно человеческих, или истинно всеобщих, черт в социальный идеал, альтернативный существующему общественному строю.

Г. В. Плеханов считал, что Радищев стремился показать влия­ние условий социальной жизни не только на индивидуума, но и на большие группы людей, закладывая тем самым основы социаль­ной психологии».⁴⁸ Эту идею обосновывают в своих работах со­ветские исследователи М. Е. Соколов,⁴⁹ Б. Н. Чикин.⁵⁰

Обстоятельства формируют «человека», в том числе мыслите­лей, вождей, крупных деятелей науки, талантливых полководцев. Ян Гус, Рен Декарт, Чингисхан, Степан Разин, Исаак Ньютон, Иоганн Кеплер при обстоятельствах, отличающихся от тех, в которых они себя проявили, были бы совсем другими. Проявивший «великое политическое дарование» Кромвель в усло­виях «тесного круга монашеской жизни» прослыл бы «беспокой­ным затейником и часто бит был шелепами» ⁵¹. По мнению Ради­щева, для проявления «возможностей» каждого человека нужны условия, которые всякий раз могут быть либо достаточными, либо недостаточными. Активность и разум субъекта важные, но не единственные компоненты удачи. Великим людям «уготовляют» место «поборствие» обстоятельств, иначе история поворачивается

« Плеханов Г. В. Соч.: В 24 т. М.; Л., 1927. Т. XXII. С. 352—354.

260

Основанием всех достижений рода человеческого, гарантом его процветания русский философ считал «общественный союз» (или «общественное сожитие»), ибо от него зависят и «польза общая», и «польза частная». Люди реализуют свои возможности, черпая силы в общественной среде. Поэтому никто не имеет права действовать в нарушение «связей общих» или что-либо желать «в противность всех». По убеждению Радищева, человек — су­щество общественное. Только в общении с себе подобными в чело­веке «разверзаются природные» и порождаются новые «человече­ские качества», позволяющие субъекту выйти за пределы своего Я к другому Я, в область активного общения. Сопереживание и стремление к самосознанию, самосовершенствованию своим основанием имеет гармонию личности и общественной среды.

Радищев отстаивал идею восходящего характера историческо­го процесса. «Человек, — писал он, — к совершенству доходит не одним поколением, но многими».⁵³ Важнее всего для него были реальные связи в реальных событиях. Если люди, рассуждал Радищев, от рыболовства и охоты переходили к скотоводству и земледелию, а затем, накопив богатства, создавали крупные города, храмы и дворцы в этих городах, то это совершалось под действием трех «побудительных сил»: а) «по нужде», которая возрастала в связи с развитием общества; б) в связи с ростом «хозяйственного накопительства»; в) благодаря изобретательно­сти, все больше и больше развивавшей человеческий разум. В ито­ге все обильнее становится стол, накрываемый природой для своих детей. Блага же обеспечиваются благодаря «общим усили­ям» людей и народов, все сильнее связывающихся между собой узами братства, взаимодействующих на основе экономических, правовых и этических отношений.

В годы жизни и деятельности Радищева резко возросло значе­ние феномена нравственности и отражавших его учений. На смену православной морали и этическим принципам «Домостроя» при­ходили секуляризированные понятия гражданской нравственно­сти. Этому способствовали развитие буржуазных отношений, «но­вые формы быта», рост социальной активности крестьянства, а также передовой дворянско-буржуазной, разночинной интелли­генции. Последняя в лице лучших своих представителей осуждала крепостной строй, правовые и нравственные нормы его существо­вания.

Грубое экономическое и внеэкономическое принуждение чело­века-труженика, сочетающее черты средневековья и алчность ран­ней предприимчивости формирующегося буржуазного сословия, бесправное положение крепостного крестьянина, отрицание в «об-

52 Там же. С. 129.

261

Отличительной чертой этических построений Радищева явля­лось слияние философско-антропологических и общих гуманисти­ческих идей в одно цельное учение. В этом учении представления о праве, нормах и формах нравственности нередко выражались в общечеловеческих понятиях о справедливости, чести, совести. Общечеловеческое понималось при этом как общее для всех пред­ставителей рода людского.

Радищев выступал против вмешательства церкви в дела свет­ской власти, за секуляризацию науки и образования, свободу совести и вероисповедания, считая просвещение и свободомыслие непременными условиями развития нравственности народа, на­чалом полного раскрепощения человека. По его глубокому убеж­дению, церковь поступает безнравственно, когда низкопоклонни­чает перед самодержавной властью, перед сильными мира сего:

Призраки, тьму повсюду сеет, Обманывать и льстить умеет И слепо верить нам велит. ⁵⁵

Свободомыслие и принципы гуманизма лежали в основе разви­тия этических взглядов Радищева.

Положительные задатки человеческой природы Радищев (не без толики романтической идеализации «народного быта») считал «разверзающимися» (проявляющимися) в народной среде. В гла­ве «Едрово» он противопоставлял принципам дворянской морали нравственность крестьян, их представления о здоровье, красоте и счастье. В «Путешествии. . .» повсеместно изобличаются по­рочные черты дворянско-буржуазной морали: бесчестие, сребро­любие, разврат, лихоимство, браки по расчету, душевная чер­ствость, шельмовство и лицемерие. Во имя личной выгоды, карь­еры «имущие люди» могут пойти на любое преступление. Своекорыстие сводит на нет их человеческую природу. Он пола­гал, что гарантом успехов в борьбе против социального неравенст­ва являются положительные нравственные начала народной жиз­ни, имеющие значение традиции. О судьбе своего народа Радищев писал: «Твердость в предприятиях, неутомимость в исполнении суть качества, отличающие народ Российский. . . О, народ, к вели­чию и славе рожденный! Если они обращены в тебе будут на снискание всего того, что сделать может блаженство обществен­ное». ⁵⁶ Таким образом, свои представления о будущем родного народа Радищев увязывал не только с моральным, но и с социаль­ным идеалом.

se Там же. Т. 2. С. 146—147.

262

Рассматривая народ как субъект права, Радищев значительно расширял свои понятия о роли демократии, народовластия в исто­рии, о народе как опоре и источнике нравственной нормативности, сопряженной с правопорядком и правосознанием. Уже в оде «Вольность» мыслитель провозглашал «право мщения природы», т. е. моральное право народа на борьбу против угнетения. Эти же идеи находим мы в «Житии Федора Васильевича Ушакова», где говорится, что доведенный «до крайностей» народ восстает.⁵⁷ В «Путешествии. . .» вера в активную силу народа, способного подняться на борьбу по причине «самой тяжести порабощения», подчеркнута в словах: «Я приметил из многочисленных примеров, что Русской народ очень терпелив, и терпит до самой крайности; но когда конец положит своему терпению, то ничто не может его удержать, чтобы непреклонился на жестокость».⁵⁸

У Радищева обоснование концепции социальной философии в целом было вместе с тем обоснованием идей действенной этики, оправданием революционной формы идеала добродетели. Это отражало кредо революционно-демократического крыла евро­пейского Просвещения. По мнению автора «Путешествия. . .», идеалом и формой реального осуществления нравственного совер­шенства является свобода, превращающаяся в условиях респуб­ликанского строя в «общественную добродетель».

Развивая тему ответственности личности и общества за при­чиняемые человеку и людям невзгоды, за злонамеренные поступ-

⁵⁷ Там же. Т. 1. С. 272—273.

⁶⁸ Там же. С. 168.

59 Там же. Т. 2. С. 134.

«» Там же. Т. 1. С. 399.

⁶¹ См.: Шефтсбери А. Эстетические опыты. М., 1975.

263

Моральное осуждение автором «Путешествия. . .» всего строя крепостной жизни впоследствии привлечет внимание декабристов и Чаадаева, Герцена и Белинского, Чернышевского и героев «Народной воли». Те, кто в конце XIX—начале XX в. выступит против остатков крепостного строя в нашей стране, будут вспоми­нать имя А. Н. Радищева.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ИДЕИ РАВЕНСТВА

И СОЦИАЛЬНЫЙ УТОПИЗМ

В РУССКОМ НАРОДНОМ ВОЛЬНОДУМСТВЕ

ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII в.

Важное место в истории отечественного вольномыслия зани­мают документы крестьянской войны под предводительством Емельяна Пугачева, в особенности же пугачевские манифесты и указы, увещевания и наставления, которые, будучи, по словам Пушкина, образцами народного красноречия, своеобразно вы­светили не только бунтарски-демократический инстинкт русского крестьянина, но и его глубокий пробуждающийся социальный разум.

Для уяснения специфики этих материалов надо также учесть следующие обстоятельства: в пугачевском движении участвовали наряду с казаками и крестьянством работные люди уральских заводов, причем яицкие казаки, на которых опирался Пугачев, были большей частью раскольниками, чья оппозиция по отношению к господствующей церкви содействовала стиранию ореола святости с экономических и политических устоев феодализ­ма. Среди староверов было немало грамотеев — обличителей бес­правия. В лексике и аргументации пугачевских документов пред­ставлены как монархические, так и религиозные настроения, вера в царя и вера в бога. В целом, однако, крестьянская война в России XVIII в. в отличие от ряда аналогичных движений фео­дальной эпохи не развертывалась под религиозным стягом; для нее характерны веротерпимость, идея вероисповедного равенства; порой прорывался и стихийный антиклерикализм.

В пугачевских воззваниях, составителями которых были Мак­сим Горшков, Иван Почиталин и другие, настойчиво проводи­лась та мысль, что богатство угнетателей создано трудом угнетен­ных и, стало быть, социальное неравенство коренится не в бо­жественном предначертании, а в ограблении народа тунеядцами-помещиками. «. . .Оное их, помещиков, имение и богатство, — сказано в указе Пугачева от 1 декабря 1773 г., — также явство и питие было крестьянского кошта»; эти блага отнимались у на­рода дворянами, отсюда возникло «отягощение и разорение» народа '. «Дворянство обладает крестьянами, — говорится в воз­звании пугачевского полковника Ивана Грязнова к жителям Че­лябинска 8 января 1774 г., — но хотя в законе божием и написано,

См.: Избранные произведения русских мыслителей второй половины XVIII века. М., 1952. Т. II. С. 98.

18 Заказ №379 265

чтоб они крестьян также содержали, как и детей, но они не только за работника, но хуже почитали полян псов своих, с ко­торыми гоняли за зайцами»².

Пронизывающий эти высказывания антикрепостический па­фос сочетается с попыткой противопоставить официальной, ка­зенно-помещичьей интерпретации патриотизма его демократи­ческое и революционное толкование; патриотами здесь в первую очередь называют людей труда, простолюдинов, призванных спасти и радикально обновить отечество, им и должна по праву принадлежать новая, раскрепощенная Россия. «Когда вы устоите за свое отечество, — взывает именной указ Пугачева от 17 сентяб­ря 1773 г., — и не истечет ваша слава казачья отныне и до веку и у детей ваших» ³. В другом манифесте от 2 декабря 1773 г. впер­вые появляется понятие «истинные сыны отечества» — так ха­рактеризуются здесь восставшие крестьяне и казаки⁴. Глава вос­стания именуется в обращениях пугачевцев «отцом отечества».

В качестве радикального средства борьбы с социальным не­равенством публицистика крестьянской войны требовала конфи­скации помещичьей собственности, ликвидации податей и рекрут­чины, всех феодальных повинностей и привилегий. Все земные блага должны принадлежать трудящимся. В соответствии с этим Пугачев обещает народу вечную вольность, а вместе с нею землю, пастбища, сенокосные угодья и т. п., моря и реки «с рыбными ловлями», леса «с бортями, бобровыми гонами и протчими угодь­ями», жилье, провиант. Преобразование общества, намечаемое в пугачевских замыслах, включало и коренное изменение судопро­изводства ⁵.

Всего этого трудовой народ должен добиваться сам, не до­жидаясь милостей от господ. Пугачев непримирим по отношению к «злодеям-дворянам». «Кои прежде они дворяне в своих по­местьях и вотчинах, — указывал Пугачев 31 июля 1774 г., — оных противников нашей власти и возмутителей империи и разорителей крестьян, ловить, казнить, и вешать, и поступать равным образом так, как они, не имея в себе христианства, чинили с своими кресть­янами. По истреблении которых противников и злодеев-дворян всякой может возчувствовать тишину, спокойную жизнь, коя до века продолжаться будет»⁶.

Восстание Пугачева, как и другие крестьянские восстания, не. руководствовалось ясным политическим сознанием. Взгляды его вожаков отнюдь не являлись стройной теоретической концепцией, в них было много противоречивого, наивного, крестьянски-патри-«архального, что отразилось в письменном народном твор­честве.

2 Там же. С. 112.

" Там же. С. 100.

266

Показателен пример А. Н. Радищева. Он имел возможность как современник следить за «указами» и «манифестами» восстав­ших крестьян. Его переход на позиции идеолога русской революции произошел под несомненным влиянием освободитель­ных движений его времени, включая пугачевское восстание. Ради­щев не разделял монархических и некоторых других представле­ний пугачевцев; не вызывала его сочувствия и массовая кровавая расправа восставших с дворянами. Но ставка пугачевцев на развертывание активности масс, их стремление «учинить во всей России вольность» были близки ему; получила у него развитие и прозвучавшая в пугачевской публицистике революционно интер­претируемая идея сына отечества. Идеи Радищева, в свою оче­редь, находили живой отклик в народе, были известны и среди крепостных интеллигентов, его сочинения переписывались. «Путе­шествие из Петербурга в Москву», отмечал Пушкин, можно уви­деть и «в мешке брадатого разносчика»⁷. Рукописные копии этого произведения доходили до Урала.

В архивах сохранились и другие, менее известные материалы, представляющие интерес для истории народного свободомыслия XVIII в.

Идея естественного равенства отстаивалась в рукописных со­чинениях русских авторов. Ее обоснованию специально посвящено «Слово о равенстве людей», включенное в рукописный «Сборник слов», относящийся к XVIII в. Автор этого произведения не на­зван, но по своему духу оно близко к «Речи о человеке, украшен­ном заслугами», тоже входящей в этот сборник. «Речь» написана учителем Матвеем Байцуровым. Оба сочинения проникнуты ува­жением к простолюдинам и имеют вид проповеди, поучения; судя по всему, их авторы вышли из демократически-разночинной сре­ды. Байцуров с презрением относится к тем, кто считает себя принадлежащими к высшей, избранной породе, призванной гос­подствовать над массами. «Мечтательное о себе предрассужде­ние, — пишет он, — полагающее других на низшем месте, а себя по ласкательным стезям самолюбия возносящее до известной некоторой степени, не включается в сии рассуждения. Известно благоразумным, что такие люди подобны тому, который стоя на высоком холме, воображает себе, что все в раздолинах, идущие мимо его малы; когда в самое то время, сим последним он сам кажется мал на высоте своей»». Место человека в истории опреде-

s Рукоп. отд. ГБЛ. Ф. 178. Ед. хр. 3160. Л. 6. См.: Коган Л. А. Идея равенства