В. виндельбанд история новой философии в ее связи с общей культурой и отдельными науками
жүктеу/скачать 2.09 Mb.
|
|
Исходным пунктом, начиная с которого Шеллинг взялся дальше разрабатывать учение Фихте и из-за которого невольно оказался вынужденным его переработать, послужило познание природы, остававшееся в этом учении совершенно без внимания. Наукоучение считало природу лишь средством для реализации нравственной цели. Но все же и здесь природа должна была рассматриваться так, как если бы разум полагал ее именно ради этой цели, то есть как произведение разума, которое поэтому должно носить на себе печать своего происхождения. Правда, и Кант учил о зависимости природы от интеллигенции. В трансцендентальной аналитике рассудок предписывает природе ее законы. Но эта законосообразность была у Канта только механической: трансцендентально-философское исследование ограничивалось познанием общих форм законосообразности мира явлений, установленных категориями и чистой интуицией. Телеологическое же рассмотрение оставалось для него только созерцанием, а не философским приемом объяснения наблюдаемых в природе связей. И именно потому, что Кант отверг телеологическое рассмотрение в качестве объясняющей теории, ему пришлось отказаться от научного познания как природы в ее целом, так и той роли, какую играют в ней отличительные свойства каждого отдельного явления. Фихте, наоборот, было чуждо познание причинной законосообразности, и он только в самом общем смысле выводил природу телеологически или объяснял лишь некоторые отдельные ее формы (например, человеческий организм) из собственных целей. Но он не был в состоянии провести эту точку зрения вплоть до отдельных явлений природы. Фихте мог только утверждать, но не доказать, что вся природа представляет собой целесообразное целое, которое служит решению нравственной задачи. На это и было нацелено юношеское мышление Шеллинга. Надо последовательно провести данную идею: природа должна быть признана великой системой, возникшей из разума, чтобы выполнить его цель. В наукоучении отдельное содержание ощущения, из которого мы черпаем наши сведения о природе, являлось свободным действием способности продуктивного воображения, следовательно, бессознательной интеллигенции. Бессознательностью этой творческой деятельности объясняется присущий природному процессу механический характер, который был отмечен Кантом как открывающий путь научному толкованию. Но ведь здесь, хотя и в бессознательной форме, действует разум, и этим объясняется та целесообразность причинного механизма, которая была для Канта всего лишь предметом созерцания. Если же природа должна представлять из себя телеологическую систему, то цель, ради которой существует целое, возможно обнаружить опять-таки только в разуме. Но такой целью не может быть само нравственное действие, так как оно никогда не осуществляется посредством естественного механизма, а всегда только посредством свободы. Следовательно, цель природы состоит лишь в том, чтобы осуществить условие, при котором только и возможно нрав- ственное действие. Этим условием является сознательная интеллигенция, теоретическое «я». И потому если мы, оставаясь на точке зрения наукоучения, действительно попытаемся вывести природу телеологически, то нам придется понимать ее как систему процессов, высшей целью которых будет порождение сознательной интеллигенции. Природа должна рассматриваться как бессознательная форма жизни разума, единственным назначением которой является порождение формы сознательной. Природа — это одиссея, в которой дух после долгих странствований находит, наконец, свое успокоение и отечество, то есть самого себя. Уже в системе наукоучения ощущение производится лишь для того, чтобы интеллигенция в сознательной интуиции переступила за его границы. Но единственной основой, обусловливающей выполнение этой цели, служит органическая жизнь, и в особенности жизнь человека. Итак, животная жизнь есть лишь высший продукт бессознательной интеллигенции, в котором осуществляется ее цель, сознание. Если существует философское познание природы, то оно состоит в том, чтобы рассматривать весь процесс развития природы как целесообразное совместное действие сил, которые, начиная с самых низших ступеней, через все более высокие и более тонкие потенции ведут к возникновению животной жизни и сознания. Природу нельзя понимать как случайное существование явлений и законов, к ней следует относиться как к большому организму, все части которого существуют лишь ради того, чтобы произвести жизнь и сознание. Философия природы — это история возникающего духа. Если у Фихте все наукоучение представляло собой «историю самосознания», то Шеллинг применяет это понятие к природе как к продукту разума и требует, чтобы различные ступени жизни разума понимались как « категории природы», то есть как необходимые формы, в которых разум из бессознательного состояния стремится возвыситься до сознательности. Этим перед трансцендентальным идеализмом ставилась новая задача, далеко выходившая за пределы учений Канта и Фихте: вывести или сконструировать все отдельные эмпирические явления действительной природы из общих форм законосообразности «я». Эта основная мысль шеллинговской натурфилософии очень счастливо совпала с теми течениями, которые наметились в то время в естествознании. С эпохи Возрождения в развитии естествознания замечаются некоторого рода колебания: оно то углубляется в задачи частного исследования, то стремится к выработке общего взгляда на единство приобретенных им знаний о природе. Если в первом случае ему грозит опасность потеряться в мелочах детального исследования, то во втором — необходимо заботиться о том, чтобы не потерять под собой почвы фактического обоснования. И всякий раз после долгого преобладания одного из этих направлений снова начинало брать верх противоположное течение. Другими словами, современное естествознание попеременно то избегает философии, то стремится к ней. Попытка Шеллинга совпала как раз со временем стремления к философии, когда в самом естествознании повсюду господствовала тенденция обращать внимание на связь сил природы и наблюдать превращения тождественных основных сил в кажущиеся специфически различными формы явлений. Это стремление, которому благоприятствовал ряд новых открытий, породило великое движение, охватившее в то время все естествознание. Особенно важным оказалось учение об электричестве, быстро развивавшееся с середины XV11I века. Его развитие уже привело тогда к важной для натурфилософии теории Кулона о противоположности между положительным и отрицательным зарядами электричества. Уже было предчувствие, что между этой полярностью и полярностью магнитной существует какая-то таинственная связь. Уже начали изучать соотношение между электричеством и химическими процессами и под влиянием открытия Пристли и Лавуазье явлений окисления старая теория флогистона перестала господствовать в воззрениях химиков. Но особенное значение в этом движении приобрело открытие Гальвани так называемого «животного электричества». Электричество, оказавшееся столь важным для объяснения явлений неорганического мира и связи между физическими и химическими превращениями, должно было получить решающее значение и для органической природы. Казалось, что оно является как бы переходной ступенью от неорганического к органическому и что с его помощью можно разрешить старую загадку: каким образом природа сохраняет свой характер единства несмотря на противоположность этих двух миров. Вопрос об отношении организмов к механическому неорганическому миру глубоко волновал XVIII век. В Германии тоже существовало течение, которое не хотело признавать никакой пропасти между этими двумя мирами, но именно поэтому было вынуждено допустить новое понимание взаимосвязи организмов. Речь шла о том, чтобы уловить Протея жизни6' в тождестве, лежащем в основании всех его сменяющихся образований. Уже в 1759 году Каспар Фридрих Вольф (1734—1794) выпустил свою книгу «Теория зарождения», где высказывал мысль о единстве основной физиологической формы у животных и растений и к удивлению современников приводил в пример параллелизм в морфологическом строении летучей мыши и растительного листа. К этому же направлению относились и великие исследования Гёте, открытие межчелюстной кости позволило подвести человеческий организм под общую морфологическую схему высших позвоночных животных. Его труд «Попытка объяснить превращение растений «следует рассматривать как первую попытку обосновать биологическую теорию, которая, исходя из основного положения, что всякий организм состоит из органических же частей, пытается проследить дифференциацию общей основной жизненной формы. Так родилась новая наука, сравнительная морфология, которую впоследствии сильно продвинула вперед теория Гёте и Окена, рассматривающая череп как развившийся позвонок. Эта наука начала преодолевать возникающее в обыденном сознании благодаря различию во внешних очертаниях природных тел заблуждение, которое состояло в том, что каждому виду, совершенно независимо от других, должно быть приписано особенное происхождение. Уже смутно мелькала первая догадка о том, что весь органический мир в последовательном ряду своих форм представляет собой один великий процесс развития, жизненный процесс, которому подчинены не то жизнь уже много раз высказывался французскими философами и естествоиспытателями, в том числе Ж. Б. Р. Робине и Ш. Бонне, хорошо зна- .комыми с системой Лейбница. Кант в своей «Критике спо- - собности суждения» допускал возможность подобного «сме- -лого предприятия разума». По его настоянию Кильмейер обнародовал в 1793 году свое важное сочинение «Об отношении органических сил в ряду различных организаций». В этом труде была высказана та мысль, что различия в организмах в итоге должны сводиться к различному количественному отношению между основными органическими силами, которые везде одни и те же, но благодаря своему различ- -ному распределению обусловливают особенности в отдельных видах и индивидуумах. Из таких представлений легко было вывести гипотезу патологии, объясняющую происхождение ненормальных состояний нарушением нормального равновесия основных сил. В этом отношении большое значение получила теория раздражимости нервной системы Галлера и так называемое учение о возбудимости, автором .которого был Джон Браун. Все эти направления, соединенные в одной голове и под-,веденные под общую точку зрения наукоучения, дают нам натурфилософию Шеллинга. Она изложена им сперва в работе «Идеи к философии природы», затем в таких сочинени-.ях, как «О мировой душе» и «Первый набросок системы на турфилософии». Сюда же надо отнести позже написанные введения и предисловия к этим трудам, а в особенности ряд :статей в журналах, издаваемых Шеллингом в интересах натурфилософии даже и тогда, когда он подчинил ее более от- влеченной точке зрения. Речь идет об основанном им в 1 800 году «Журнале умозрительной физики», появившемся в 1804 году «Новом журнале умозрительной физики» и «Ежегодниках научной медицины», выходивших с 1806 по 1808 год. Не может быть никакого сомнения в том, что нападки, обрушившиеся на это учение со стороны естествоиспытателей, в большинстве случаев были заслуженными. Но ошибки, допущенные Шеллингом, коренились большей частью в несовершенстве самого тогдашнего естествознания. Для осуществления намерения построить «систему природы» точное исследование располагало тогда еще меньшими средствами, чем теперь, а в тех случаях, где в эмпирическом знании не хватало промежуточных звеньев, Шеллинг считал возможным заполнять пробелы гипотезами, построенными им при помощи основной идеи. И если он впадал в заблуждение, то позднейшие исследователи с высоты своей экспериментальной достоверности считали себя в праве отнестись к нему свысока. Там же, где ом предвосхитил теории, они говорили о счастливых случайностях, о недоказанных догадках. Но критики не подумали о том, что именно эти гениальные концепции и указали точным исследованиям последующего времени путь изысканий, с помощью которых можно было эти догадки опровергнуть или доказать с помощью положительного знания. Прежде всего забыли, насколько плодотворной оказалась для развития естествознания философская идея, понимающая природу как единое целое и усматривающая тождество ее деятельности в разнообразии ее форм. Если стремление к общему объяснению природы кажется современному естествоиспытателю понятным само по себе, то пусть он не забывает, что Шеллинг первым попытался решить эту задачу в ее общем виде, используя принцип взаимного превращения сил природы. Эта заслуга натурфилософии сохранит свое значение даже в том случае, если выяснится, что ее попытка понять тождественную сущность всего природного процесса из общего определения его цели совершенно не удалась. В том, как Шеллинг, исходя из наукоучения, понимал эту задачу, заключалась причина того, что его попытка решить ее могла быть только телеологической. Природа — это интеллигенция в процессе становления. Она есть бессознательный разум, который хочет стать «я». Поэтому сущность природы заключается во влечении, имеющем своей целью сознание. Природа достигает этой цели в животной жизни, поэтому жизнь является руководящим понятием всей натурфилософии. При этом Шеллинг исходит из кантовской мысли, которая для точки зрения тогдашнего исследования природы казалась еще более верной, чем теперь, именно, что жизнь никогда не может быть объяснена из той природы, принципы которой изначально считаются механическими. Поэтому надо поступить наоборот и стараться понять природу из цели жизни, которую наукоучение выводит из сущности «я». Таким образом, Шеллинг считает жизнь изначальной и единой сущностью природы. То, что в ней кажется мертвым, представляет собой лишь застывшую или еще неполную жизнь. Не следует стараться постигать ее явления порознь, напротив, природа — это не что иное, как великая жизненная связь, вечное сцепление сил, в котором речь идет о жизненности целого. Это было то же самое воззрение на природу, представителем которого был Гёте в силу своего эстетического сознания, так что данная точка зрения явилась первым пунктом соприкосновения между Шеллингом и великим поэтом. Примечательно и в высшей степени интересно отношение этого учения к спино-зизму. Философия забытого и презираемого еврея внезапно приобрела в 90-х годах восемнадцатого столетия в Германии новую силу. Признание его значения является заслугой Лессинга. Невольно этому способствовал и Якоби. Спор, разгоревшийся между ним и Мендельсоном о спинозизме Лессинга по поводу написанных Якоби «Писем об учении Спинозы», привлек еще больше внимания к Спинозе, нежели собственное утверждение Якоби, что спинозизм есть законченная форма всякой науки. Во всяком случае, учение Спинозы стало предметом усердного изучения в Германии одновременно с началом увлечения «Критикой чистого разума». Особенно сильное воздействие оказывала его противоположность кантовскому учению о свободе. Данная противоположность не была совершенно непреодолимой благодаря признанию Кантом абсолютной причинной необходимости в мире явлений. Таким образом, перед трансцендентальным идеализмом стала важная метафизическая задача, которая уже у Фихте явилась важным моментом дальнейшего развития философского духа. Но главное значение влияния, оказываемого этой задачей и ее решением, определялось не столько самим спинозизмом, сколько пониманием его Гердером и Гете, которое перенял и Шеллинг. При этом они совершенно не заметили, что их глубоко виталистическое воззрение на природу находится в противоречии с чисто механистическим формализмом Спинозы. Они удивлялись только его великой идее абсолютно единой бесконечной связи природы. Конечно, Спиноза также не признавал никакого скачка, никакого различия между неорганической и органической природой. Эта универсальность и привлекала к нему Гердера, Гёте и Шеллинга. Но при этом было упущено из виду, что у Спинозы принцип единства природы был механистический, а у них — органический. Натурфилософия, как и Гёте, усматривала свое родство с этим опоэтизированным спинозизмом еще и в том, что он также устремлял свой взор на общую жизнь всей природы. Для обоих течений индивидуум был лишь преходящим явлением в общем процессе. Для наукоучения индивидуальное «я» тоже было лишь средством для общего, индивидуальное сознание представляло собой лишь неизбежный переходный пункт к вечному и бесконечному осуществлению абсолютной цели. Поэтому и для натурфилософии индивидуумы с их отдельными сознаниями являются не конечной целью природы, но ее необходимыми средствами. Ибо жизнь их, к которой одной все и сводится, возможна, как вывел Фихте, лишь в борьбе и взаимодействии различных сил, а существование индивидуума (равно как и его исходного пункта, ощущения) зависит лишь от того, что противоположные силы препятствуют одна другой, связывают и ограничивают друг друга. Всякое индивидуальное существование в природе является преходящим образованием, на котором сменяющаяся игра сил приостанавливается, чтобы немедленно начаться снова. Итак, антагонизм противоположных сил является настоящей сущностью природы, основой ее жизни. Дуализм и полярность представляют основную форму всякого естественного бытия и это последнее состоит всегда в синтезе антагонистических моментов. Таким образом, триадическая система наукоучения становится принципом общей дедукции натурфилософии и в этом смысле магнит со своим неразделимым соединением полярных противоположно действующих сил является для Шеллинга типом построения природного целого. Вся жизнь есть продукт взаимодействия противоположностей и каждое отдельное явление природы может осуществиться только как синтез антагонистических сил. Это приводит Шеллинга к кантовскому динамическому воззрению на природу. То, что в природе является как вещь, то, что называется материей или атомом, есть лишь продукт действия сил. Натурфилософия требует такого же отвлечения от наивного миропонимания, как и наукоуче-ние. То, что является бытием, есть продукт деятельности. Точно так же в природе не существует сначала вещей, тел, материи, атомов — или как бы их там ни называли — которые обладали бы силами и функционировали посредством них. Сущностью природы служат движение и сила, а физическая реальность возникает лишь как их продукт. С точки зрения натурфилософии, только таким образом можно понимать единство жизни природы. Оно было бы непостижимым, если бы существовали настоящие самостоятельные вещи, вступающие между собой в связь на основании законов, про которые никто не знает, откуда они берутся и какое отношение имеют к этим вещам. Но это единство становится полностью понятным, если эти вещи служат лишь продуктами влечений и сил, которые все представляют собой различные формы одного первоначального движения, распадающегося на противоположности для того, чтобы жить и достигать своей цели. Систему природы следует понимать не как агрегат атомов, находящихся в механическом соотношении друг с другом, а как общую жизнь пер-восилы, которая стремится к своей цели, постоянно видоизменяя свою форму. Смутное предчувствие этой идеи было уже у мыслителей, учивших о «мировой душе», живым проявлением которой служит вселенная. Мировая душа — это «я», стремящееся подняться от бессознательного влечения к сознательной жизни и пробивающееся к такому самопостижению через все формы неорганической и органической природы. Это «дух великана», увидевшего себя превращенным в камень. Он всячески приспосабливается и изворачивается в поисках подобающий ему формы и, в конце концов, с изумлением взирает на себя в виде какого-то карлика, «называемого обыкновенно человеком». Конечно, эта величественная концепция целого далеко опережает построение частной дедукции, с помощью которой натурфилософия пытается сконструировать неизбежное преобразование силы природы из низших форм в высшие. Прежде всего это видно уже из того, что сам Шеллинг в различных изображениях «категорий природы» не всегда в одинаковой последовательности и очень различно разъяснял довольно-таки искусственные переходы из одной категории в другую, хотя само собой разумеется, основные черты системы оставались теми же. Исходный пунктом у него постоянно служит кантовское динамическое понятие материи. Противоположность между центростремительной и центробежной силами представляется ему основной еще и потому, что и у Фихте именно к ней сводилось при дедукции ощущения отношение между бесконечной и ограничивающей деятельностью «я». Но в то время, как Фихте выстраивал из этого противоположения субъективное явление ощущения, Шеллинг и Кант выводят из него же объективное понятие материи, причем это противоположение выступает как противоположность между силами отталкивания и притяжения. К соотношению и интенсивности этих двух сил Шеллинг вместе с Кантом пытался свести функции тяготения, трения, упругости, в особенности же различные физические состояния тел, а в некоторых изложениях даже и часть химических свойств. И тогда к весомой материи присоединяется, как необходимая противоположность, материя невесомая, или эфир, и из синтеза обеих, из их взаимоограиичения Шеллинг выводит свет и тепло. Но только на высшей ступени ясно и отчетливо проступает присущий природе основной закон дуализма и полярности, еще не проявляющийся в отношении весомой материи к невесомой. Эта высшая ступень начинается с явлений электричества, глубочайшую причину которых Шеллинг ищет в магнетизме. Хотя исследования позднейшего времени обнаружили как раз обратное отношение между ними, все же не следует забывать, что первые эксперименты для установления связи электричества с магнетизмом были сделаны X. Эрстедом главным образом под влиянием этого указания Шеллинга. Высшая же форма полярности проявляется, по мнению Шеллинга, в химических действиях электрического процесса, и в этом отношении открытие вольтова столба71 оказалось в высшей степени важным для натурфилософии. Наконец, гальванизм приводит нас к органическому миру. При построении этого мира Шеллинг, примыкая в существенных вопросах к Кильмейеру, кладет в его основание соотношение трех основных сил: способности к самовоспроизведению в виде потомства, раздражимости, то есть физической раздражительности, и чувствительности, то есть способности к ощущению. В низших организмах превалирует способность к воспроизведению потомства, причем не только как чрезвычайно большое размножение, но и в том отношении, что отдельны и индивидуум является здесь почти только переходным пунктом, возникающим ради непрерывного сохранения рода, а также в том, что самостоятельные функции индивидуумов, тем более деятельность ощущения, в высшей степени незначительны. По мере же дальнейшего развития организации это отношение мало- помалу делается обратным: воспроизведение все уменьшается — как в количественном отношении, так и по тому значению, какое оно занимает в жизни индивидуума. Взамен этого сильнее проявляется различие в реакции на внешние воздействия и, наконец, способность к специфической реакции на специфические раздражения находит свое завершение в сознательном ощущении. У самых высших организмов чувствительность оказывается настолько преобладающей, что обе другие функции подчинены ей. При этом воспроизведение в виде потомства получает самую совершенную, полярную форму: оно происходит в виде полового про-» цесса. Таким образом, все царство организмов представляет собой видоизменения во взаимоотношении этих трех функций. Его единство обнаруживается в общем типе организации, открытом сравнительной анатомией, различие же выступает в виде непрерывного прогресса, в котором посредством самых тонких и мягких переходов низшая форма постепенно перетекает в высшую. Это соотношение Шеллинг называет развитием. Он не отрицал, но с другой стороны и не утверждал прямо, что этот переход несовершенного в совершенное был историческим фактом, то есть временным процессом, и поэтому его теорию развития нельзя понимать, как учение о постепенном происхождении в строгом смысле слова. «Развитие» для него — только идеальное соотношение, как это было у великих философов древности и у Лейбница. Под ним подразумевается лишь то, что последовательный ряд ступеней природы представляет собой систему явлений, в которой каждое явление занимает по отношению к остальным определенное место, а целое всей этой системы проникнуто одной основной идеей со всеми ее соотношениями. Таким образом, это учение о развитии является не столько теорией причинного объяснения, сколько истолкованием явлений. Оно стремится определить, какое .точение может быть приписано каждой отдельной вещи в системе целого. В общем итоге это — учение о ценности единичных явлений по отношению к общей цели природы. Поэтому все его дедукции, все промежуточные и переходные ступени употребляются в телеологическом смысле, и оно лишь постольку может считаться теорией постепенного происхождения, поскольку исходит из тезиса наукоучения, что происхождение всех вещей объясняется той целью, которую они должны выполнить. Переход одной формы природы в другую обусловлен у Шеллинга не механически, а телеологически. Оттого-то естествознание и не могло непосредственно воспользоваться его пониманием связи между отдельными силами природы, особенно между видами организмов. Шеллинг вовсе не желает понять механическую причинность, в силу которой совершается это превращение. Он довольствуется указанием на то, что общая цель природы делает это превращение необходимым, и рассматривает эту телеологическую необходимость как причину, достаточную для до^-. стижения этой цели. В этом отношении он далеко отошел от кантовской телеологии. Для Канта рассмотрение целесообразности являлось лишь эвристическим принципом, используемым для обнаружения причинного механизма; для Шеллинга же это — метафизический принцип, служащий для его объяснения. Между ними такое же больше расстояние, как и между критицизмом, ограничивающим метафизику явлениями, и наукоучением, которое, устранив понятие вещи в себе, создало почву для новой метафизики. В чувствительности организмов система природы находит свое завершение. Она заканчивается тем, чем начинается сознательная интеллигенция — ощущением. Через восходящий ряд степеней сил достигает она, наконец, цели, к которой стремилась с бессознательной необходимостью. Во всем богатстве своих явлений, представляющих собою ряд ступеней, она есть не что иное, как дух, находящийся в процессе становлепия. Поэтому она является разумом, приняв- шим видимую форму. Мир природы и мир разума по суще ству своему тождественны. Один содержит в себе бессозна телыюто, что у другого находится в сознании и вечный про цесс природы состоят лишь в том, чтобы в своем бессозна тельном движении порождать дух. Проводя этот натурфи лософский принцип, Шеллинг, сам того не замечая, отошел, от принципа кантонского и фихтевского миропонимания, Дл стремясь растворить в разуме всю природу без остатка, отказался от данного противоположения и природа стала для него чистым продуктом разума. Поэтому его учение, которое видит в природе только бессознательное явление разума, может быть охарактеризовано как физический идеализм. жүктеу/скачать 2.09 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|