В. виндельбанд история новой философии в ее связи с общей культурой и отдельными науками

ного». Но, конечно, главная притягательная сила этой философии заключалась в разработке пессимистических воззрений, и в этом направлении учение Гартмана вызвало множество произведений популярной философской литературы, в среднем очень невысокого качества.

Сам Гартман благодаря очень широким историческим исследованиям провел свою основную метафизическую мысль в области этики, эстетики и философии религии. Затем он перешел к выработке строгой диалектической системы в работе «Учение о категориях', самом законченном по архитектонике понятий произведении, какое только появлялось за последние десятилетия в Германии. Впоследствии он присоединил к нему в некотором роде историко-критическое обоснование своей «Истории метафизики». «Учение о категориях» (бесспорно его главный научный труд) ставит задачу найти общий формальный фундамент всего содержания философских наук. С этой целью рассматриваются здесь все формы отношений интеллекта, как интуитивные, так и дискурсивные, и прослеживаются их различные видоизменения в субъективно-идеальной (гносеологической), объективно-реальной (натурфилософской) и метафизической сферах. По тонкости диалектических взаимосвязей и множеству интересных положительных перспектив это произведение представляется своеобразным дополнением к гегелевской логике. Подобно тому, как последняя в своем общем развитии диалектически выводила превращение идеи в природу, «отделение» понятия в «инобытие», так точно и Гартман показывает на каждой отдельной категории, какому преобразованию подвергается «логическое» в силу своего отношения к «алогическому» действительности, возникающему из воли. И здесь также мир представляется ему раздвоенным в самом себе, в виде борьбы разума против воли.

§ 2. Природа и истори

Дуализм кантовского миросозерцания отразился в науке XIX века своеобразной натянутостью отношений между естествознанием и наукой о духе. Никогда прежде не проявлялась с такой ясностью, как в наше время, противоположность между ними как по содержанию, так и по методу, противоположность, господствующая даже и над великими системами идеализма, и этому обстоятельству обязаны мы возникновением некоторых новых многообещающих течений. Если же изъять из сферы науки о духе спорную, как было указано, область психологии, то природе будет противополагаться, еще в большем согласии с кантовской мыслью, общественная жизнь и ее историческое развитие во всем ее объеме. Могучее объединяющее стремление естественнонаучного мышления, по существу, легко нашло себе как в социальных, так и в психологических явлениях, такие пункты, где оно могло рассчитывать на применение, в качестве рычага, своего способа рассмотрения, так что и в этой области сделалась неизбежной такая же борьба, какая уже велась из-за души. Таким образом, только что указанная противоположность стала противоположностью между естествознанием и исторической наукой.

Самой первой формой, в которой разразилась борьба между естественнонаучным и историческим миросозерцанием была удачная критика философии революции со стороны французского традиционализма. После того, как Л. К. де Сен-Мартен и Ж. М. де Местр изобразили революцию как Божью кару, ниспосланную неверующему человечеству, Л. Г. А. де Вональд (1753—1841) пошел дальше и противопоставил общественным учениям XVIII века, на которые он возлагал ответственность за ужасы террора, теорию клерикально яегитимистическоиРеставрации. Неискушенный в логическом мышлении, дилетантски настроенный, особенно в своем пристрастии к этимологизированию, де Бональд производил впечатление благодаря горячности своего изложения и силе отстаиваемого им принципа. Ошибка Просвещения, говорит он, заключалась в предположении, что разум сам из себя может прийти к истине и организовать общество, и в желании предоставить устройство совместной жизни произволу индивидуумов. На деле же вся духовная жизнь людей есть продукт исторической традиции, так как она коренится в языке. А язык (именно в этом пункте учение Кондильяка подвергается наиболее резким нападкам) дан человеку Богом как первое откровение — божественное «сло-

во» есть источник всякой истины. Человеческое же знание есть всего лишь приобщение к этой истине: его источник — совесть, посредством которой мы овладеваем тем, что имеет общее значение. Носительницей традиции божественного слова служит Церковь, ее учение есть данный Богом универсальный разум. На протяжении целых веков разрасталось это учение как исполинское дерево, на котором зреют настоящие плоды человеческого познания. Следовательно, одно лишь откровение и может быть основой общества. Дерзость восставших против него индивидуумов нашла искупление в разрушении общества, которое приходится теперь возводить заново на его вечной основе: эта же мысль и вносила некоторое единство и в темные и удивительные фантазии II. С. Балланша (1776 — 1847).

Философский момент этой церковно-политической теории заключался в том, что духовной основой жизни индивидуумов был признан родовой разум, осуществляющийся в историческом развитии общества. Когда же от этого традиционализма отсекли чисто теологические воззрения, то осталось гегелевское понятие объективного духа. Поэтому было в высшей степени забавно, что Виктор Кузен, усвоив этот пункт немецкой философии, до некоторой степени как бы снял сливки с ультрамонтанского молока". Ведь и эклектизм учил об универсальном разуме и был не прочь видеть в нем нечто подобное «здравому смыслу» («commonsense») шотландской школы, но только, согласно Шеллингу и Гегелю, не отказывал ему в метафизическом обосновании. Оттого-то, когда Ф. Р. де Ламенне, бывший сначала традиционалистом и прошедший затем через школу немецкой философии, разрабатывал в «Эскизе философии» учение об идеях, он по самому существу дела мог полностью сохранить вышеупомянутую теорию совести.

Совершенно другую форму получило учение об объективном духе там, где оно понималось чисто психологически и эмпирически. В духовной жизни человека происходят многочисленные явления, которые основаны лишь на том, что отдельный индивидуум существует не иначе, как в качестве звена некоторой психической связи. Но, как оказывается, это объединяющее начало, в которое врастает каждый человек и благодаря которому он является именно тем, что он есть, это начало не обусловливается естественными законами, подобно общим формам психического процесса, но, скорее, определяется историей. Тот общий дух, который лежит в основе индивидуальной жизни, получает объективное выражение в языке, нравах и в общественных учреждениях. Изучая их, индивидуальная психология перерастает в психологию социальную. Этот принцип выдвинули М. Лацарус и X. Штсйнталь, и для того, чтобы отметить преимущественно исторический характер изложения этой науки, они назвали ее, не особенно, впрочем, удачно, психологией пародов. Там же, где этот исторический характер был отвергнут, философы пытались обратить социальную психологию, как и социологию вообще, в естественную науку, предметом которой должны были служить непреходящие закономерности душевной жизни народов. Эту точку зрения отстаивают многие мыслители, особенно в новейшей французской литературе — например Г. Тард (1843—1904).

Основную социальную мысль традиционализма следует принять во внимание и для того, чтобы понять ту религиозную окраску, которая, в противоположность социально-политическим теориям прошедшего столетия, так характерна для французского социализма Сен-Симона. Но учение Сен-Симона не только находится под гнетом религиозности, выросшей в новую социальную и политическую силу, но еще и тесно связано с немецкой философией, и даже с ее диалектикой. Все это отразилось и на ученике Сен-Симона, Огюсте Контс (1798—1857), развитие учения которого имело в высшей степени своеобразную судьбу.

Конт задумал ни больше, ни меньше, как полную реформу человеческого общества. Он тоже нисколько не сомневался в том, что Просвещение и вызванная им революция оказались полностью несостоятельными. Подобно традиционалистам, он считает ответственными за это самостоятельность индивидуумов, свободное исследование и автономный

образ жизни. Все это порождает, по его словам, анархию мнений, а отсюда вытекает и анархия общественного состояния. Лишь в господстве знания может быть найдено спасение общества: необходимо снова достичь прочного подчинения всех видов жизнедеятельности одному имеющему общее значение принципу, подчинение, которое было почти осуществлено в величественной, но преждевременной системе католического средневековья. Только теперь место теологии должна занять положительная наука, которая столь же мало допускает свободу веры, как мало допускало ее в то время богословие. Этот романтический момент пронизывает все учение Конта: он обнаруживается не только в философии истории, где он восторженно описывает средневековой строй общества, не только в очерке «религии человечества» и ее культа, но еще прежде всего в требовании, чтобы при новом устройстве общества совместно существовали две власти: духовная и светская. При этом новая организация должна начаться с создания духовной власти («pouvair.spiriliie/»), Фантастическая попытка этого была сделана Контом в виде основания «западного комитета», он считал себя представителем этого комитета. Точно так же он возлагал на себя и функцию обоснования нового учения. Но позитивная философия, на которой должен быть воздвигнут новый общественный строй, есть не что иное, как упорядоченная система позитивных наук.

Контовский очерк этой позитивистской системы наук представляет собой прежде всего крайние выводы из воззрений Юма и Кондильяка. Человеческое познание должно довольствоваться установлением соотношений между явлениями. Более того, вообще не существует какого-либо Абсолюта, который лежал бы, хотя бы в качестве чего-то неизвестного, в основе этих явлений. Единственный абсолютный принцип — то, что все относительно. Совершенно бессмысленно говорить о первых причинах и конечных целях вещей. Однако этот релятивизм (или, как говорили позже — коррелятивизм) тотчас же заявляет универсальное притязание математического естественно-научного мышления. Науке он приписывает задачу рассматривать все эти отношения таким образом, чтобы устанавливать не только единичные факты, но и их повторяющийся пространственный и временной порядок — «общие факты», но именно всего лишь как факты. Следовательно, посредством «законов — обычное название для «общих фактов» — позитивизм хочет не объяснять частные факты, а всего лишь констатировать эти повторения. Тем не менее результатом подобного подхода должно явиться (что, конечно, остается непонятным и неоправданным при таких предпосылках) предвидение будущего как практическая услуга науки — savoir pour prevoir. Это воззрение Конта было принято не только такими философами, как К. Геринг, который воспользовался им в частности для обоснования своей теории причинности, но отчасти и естествоиспытателями, в особенности представителями механицизма, такими как Г. Р. Кирхгоф и Э. Мах. У последних можно подметить стремление выкинуть понятие действия из научного воззрения на природу. Ограничиваясь простым «описанием» или отыскиванием адекватной «картины», они приходят к устранению «силы» так же, как это сделал Г. Р. Герц в своем труде «Принципы механики». Сходные мысли, вместе с обобщением абстрактной диалектики, Р. Авенариус высказал с помощью невыразимо трудной терминологии своего «эмпириокритицизма», пытающегося доказать, что все философские мировые понятия являются ненужными видоизменениями одного первоначального мирового понятия «чистого опыта», которое должно быть снова восстановлено.

Но явления, учит Конт, как единичные, так и общие, частью просты, частью более или менее сложны. Пониманию последних должно предшествовать понимание первых. Поэтому он устанавливает «иерархию» наук, которая шаг за шагом ведет от простого к сложному: за математикой следует астрономия, потом физика, далее химия, биология, отраслью которой является психология, и, наконец, «социология». Но это отношение не следует понимать так, будто каждая следующая наука выводится из предшествующей или предшествующих ей наук. Напротив, последующая наука предполагает предшествующую только в том смысле, что ее более сложные факты хотя и содержат в себе факты элементарные, но присоединяют к ним совершенно новые факты в их своеобразной сложности. Так, например, биологи

предполагает наличие физических и химических явлений, но факт жизни представляет собой нечто совершенно новое и из них не выводимое, нечто такое, что именно только и может быть установлено при помощи биологического наблюдения. Таково же отношение социологии к пяти предшествующим ей наукам. Уже социальная статика с характерной прямотой отказывается вывести суть общества из индивидуума, как это делала философия Просвещения: общество есть первичный факт, а самое первое социальное явление — семья. Но еще самостоятельнее оказывается социальная динамика, которая, отказываясь от психологических объяснений, ставит задачу открыть естественный за-кон истории общества, Конт находит этот закон в принципе трех стадий, через которые проходит общество в своем развитии (подход, прообразом которого в равной мере служат учения как д'Аламбера с Тюрго, так и Гегеля с Кузеном). Умственное развитие человека начинается с теологической, проходит через метафизическую и приходит к позитивной стадии. На первой стадии человек объясняет явления действием антропоморфно представляемых им себе сверхъестественных сил, на второй — посредством общих понятий, которые он строит, обозначая ими сущности, действующие за маской явлений, на позитивной стадии он постигает единичное в связи с фактически доказуемыми условиями, при которых оно наступает сообразно с экспериментально подтверждаемым законом. Этому общему закону духовной жизни должны быть подчинены и все отдельные процессы, на которые она распадается так же, как и общее-течение истории человечества. При этом интеллектуальный процесс должен сопровождаться соответствующим развитием общественной организации, которая, возникнув в виде жреческо-военного строя, переходит к господству законоведов (< пролетариатом». — силой великой с союз брачный в вступит философия, позитивная мысль, «великая которой достижении при народов, европейских развития исторического целью служит жизни, строя «промышленного» и тем вместе а миросозерцания, позитивного Победа задачи. реформаторской его решения ради исключительно предпринятое построение, как рассматриваться должна предрассудками, сведений недостатком искажаемая зачастую произвольная, совершенно целом но интересная, местами обстоятельная, очень истории, философия Контом Излагаемая стадии. «промышленной» к наконец, и,>

Однако, будто для того, чтобы закон круговращательного движения трех стадий нашел свое подтверждение прежде всего на примере его собственного творца, Конт в последний («субъективный») период своего развития вновь вернулся к теологической стадии, сделав человечество, как особое Великое Существо («Grand Etre>>), предметом религиозного поклонения. При этом, в качестве его первосвященника, Конт перенял, правда, с позитивистскими преобразованиями, весь аппарат свлщенноелужения. В этих удивительных фантазиях для истории философии интересны, пожалуй, только те мотивы, которые привели Конта на этот путь — лучше всего он изложил их в сочинении «Введение в систему позитивизма», напечатанном в первом томе «Системы позитивной политики». Здесь обнаруживается его неприятие явного интеллектуализма, в силу которого раньше он был убежден, что позитивная наука как таковая достаточна для проведения реформы общества. Теперь же он понял, что хотя позитивная философия и может научить, каким должен быть новый порядок вещей, но осуществление этого порядка возможно только посредством «аффективного принципа» — чувства. Прежде он учил, что специфически человеческое, как оно развивается в ходе истории, следует искать в перевесе разума над аффектами. Теперь же он возлагает свои надежды на преобладание сердца над умом, формулируя свои взгляды так: «Любовь — как принцип, порядок — как основа, прогресс — как цель» (<

Действительно, мы видим, что современное естествознание, как в своих теориях, так и в специальных исследованиях, определяется двумя великими принципами, которые с виду противоположны друг другу, на деле же друг друга дополняют: принципом сохранения энергии и принципом развития.

Первый из них в нынешних физических теориях считается единственно пригодной формой для аксиомы причинности, которую свели к нему Р. Мейер, Дж. П. Джоуль и Г. Гельмгольц. Гносеологический постулат, согласно которому в природе нет ничего нового, а каждое последующее явление есть лишь преобразование предшествующего, был уже высказан Декартом, как закон сохранения движения, Лейбницем — как закон сохранения силы и Кантом — как закон сохранения субстанции. Открытие механического эквивалента теплоты, различение понятий кинетической и потенциальной энергии позволили утверждать, что сумма силы в природе количественно не изменяется, а меняется лишь качественно, но что в каждой замкнутой материальнои системе наличное пространственное распределение и направление кинетической и потенциальной энергии строго определено предшествующим. Нельзя не признать, что следствием этого было еще более строгое, нежели у Декарта, исключение из объяснения природы всяких других сил, кроме материальных, но, с другой стороны, уже и теперь растет число признаков, указывающих на то, что этим готовится возвращение к динамическому воззрению на материю, как это логически требовалось у Лейбница, Канта и Шеллинга.

Принцип эволюции тоже различными путями уже вырабатывался новейшем мышлением. В философской форме понятие о нем как о вневременном процессе было выдвинуто у Лейбница и Шеллинга (равно как и у Аристотеля), а первым стал рассматривать восходящие ряды родов и видов в органической жизни как временной процесс ученик Шеллинга Окен. Пользуясь, как вспомогательным средством, данными сравнительной морфологии, развитию которой оказали содействие, между прочим, и работы Гёте, он отважился на то «предприятие» «археолога природы», о котором уже говорил Кант. Согласно учению Окена, все организмы происходят «из первичной слизи», принимающей различные формы, и высшие произошли из низших путем все возрастающего разнообразия в скоплении пузырьков этой первичной слизи. Примерно в это же время Жан Батист Ла-марк (1744—1829) в своей «Философии зоологи и » дал первое систематическое изложение эволюционной теории: он объяснял родство организмов тем, что они происходят от одной первоначальной формы, а их различие — влиянием окружающей среды и вызванной ею привычкой к более или менее усиленному упражнению отдельных членов. То обстоятельство, что некоторые изменения видов становятся постоянными, должно быть объяснено попеременным действием наследственности и приспособления. К этим факторам Чарльз Дарвин (1809—1882) добавил в качестве решающего принципа естественный отбор. В «борьбе за существование», которую приходится вести организмам в силу постоянного несоответствия между их размножением и находящимися в их распоряжении средствами к питанию, вы-

живают те, изменения которых благоприятны, то есть целесообразны. Следовательно, предпосылкой этой теории, наряду с принципом наследственности, служит еще и принцип изменчивости. Существенным для становления эволюционизма оказалось также то обстоятельство, что благодаря современным геологическим изысканиям появилась возможность допускать очень большие промежутки времени, необходимые для накопления бесконечно малых уклонений от первоначального вида.

Эта биологическая гипотеза сразу же приобрела более общее значение, так как обещала дать чисто механическое объяснение целесообразностям, составляющим проблему органической жизни. Многие полагали, что теперь уже стала понятной та необходимость, с какой природа постоянно идет вперед все к «высшим» и «высшим» образованиям. «Целесообразное» в смысле жизнеспособного, то есть такого, что может само себя поддерживать и содействовать своему распространению, объясняли механически и стали считать возможным применять такое же объяснение и ко всему остальному, что представляется целесообразным и в других отношениях, особенно же в нормативном смысле. Таким образом, теория отбора, по побуждению самого Дарвина, очень скоро стала прилагаться и к психологии, этике, социологии и истории, причем ее ревностные приверженцы провозглашали данный подход единственным научным методом. Мало кто давал себе отчет в том, что в силу этого подхода природа подводилась под категорию истории и что при таком применении эта категория претерпела существенные изменения. Ведь естественнонаучный эволюционизм, включая и теорию отбора, может объяснить изменение, но не прогресс: он не может доказать, что результатом эволюции является «высшая», то есть более ценная форма.

В наиболее общем виде принцип развития был применен еще до Дарвина его соотечественником Гербертом Спенсером (1820—1903), сделавшим этот принцип основным понятием своей системы синтетической философии, где им были сведены вместе многие нити английской мысли. Спенсер исходит из агностических посылок, поскольку объявляет Абсолют — безусловное, единое бытие, называемое им также часто силой — совершенно непознаваемым. Религия и философия напрасно трудились над тем, чтобы постичь этот неопределимый для нас Абсолют в определенных представлениях. Человеческое познание должно ограничиваться истолкованием явлений, то есть обнаружений непознаваемого, и задача философии состоит лишь в том, чтобы путем самых общих обобщений свести все выводы отдельных наук к возможно более простому и замкнутому целому.

Основное различие между явлениями определяется Спенсером (который не совсем удачно примыкает здесь к Юму) как различие между «сильным» и «слабым» обнаружением непознаваемого Абсолюта, то есть как различие между впечатлениями и идеями. Вследствие этого его миросозерцание развивается в таком направлении, что, хотя он и вполне справедливо отклоняет упреки в материализме, тем не менее оказывается, что преобладающий интерес для него имеют свойства физических явлений. Ведь когда Спенсер утверждает, что основная форма явлений Абсолюта, наблюдаемая во всех отдельных науках, есть именно эволюция, то он понимает под этим — следуя за естествоиспытателем К. Бэром — тенденцию всех естественных образований переходить из однородного и неоднородное. Это непрестанное изменение, в котором находит выражение вечно действующая сила, состоит из двух процессов, которые, лишь взятые вместе, составляют эволюцию. Спенсер обозначает их как дифференциацию и интеграцию. С одной стороны, простое, благодаря множеству действий, производимых каждой причиной, распадается на многообразие. Оно дифференцируется, индивидуализируется, расчленяется и определяет себя при помощи множества отношений, в которые оно вступает с другими элементами. С другой стороны, такие обособленные единичные явления опять сплачиваются в прочные соединения и функциональные системы, и посредством этой интеграции возникают новые объединения, которые по составу выше, богаче и тоньше, чем первоначальные. Так, организм животного представляет высшее единство по сравнению с клеткой, общество есть «высший» индивидуум, нежели отдельный человек.

Эта схема распространяется Спенсером на всю совокупность как материального, так и духовного бытия. Oil неуто-

мимо работал над тем, чтобы подкрепить ее фактами из всех специальных наук. Физика и химия, естественно, оказались мало пригодными для этого: они ведь находятся под властью закона сохранения энергии. Но уже в астрофизической теории встречаемся мы с дифференциацией первоначального газового шара на солнечное ядро и периферические образования планет с их спутниками, а также с соответствующей интеграцией в виде расчлененной и упорядоченной системы общего движения всех этих небесных тел. Но полного развития схема Спенсера достигает, естественно, в биологии и социологии. Жизнь рассматривается им кок прогрессирующее приспособление внутренних отношений к внешним. Этим объясняется индивидуализирующий рост отдельного организма, а изменение вида — его неизбежными отклонениями по принципу теории отбора.

Весь исторический ход общественной жизни также является ни чем иным, как прогрессирующим приспособлением человека к его естественной живой среде, а происходящее при этом совершенствование рода основывается на отмирании неприспособленных функций и сохранении приспособленных. С точки зрения этого учения Спенсер хочет решить еще и старый спор между рационализмом и эмпиризмом — как в логике, так и этике. В противоположность ассоциативной психологии, он признает, что для индивидуума существуют непосредственно очевидные основные положения. Эти истины являются врожденными в том смысле, что они не могут иметь свое основание в индивидуальном опыте. Но сила, с которой эти суждения навязываются уму, вследствие чего сознание лишено возможности их отрицать, зависит от того, что они являются интеллектуальными и эмоциональными привычками, приобретенными родом, привычками, которые оказались целесообразными и сохранились в процессе развития человечества. Априорное всегда является унаследованным продуктом развития. Так, в морали в виде естественных способов чувствовать и хотеть переживается все то, что может способствовать самосохранению и развитию индивидуума, общества и рода.