Ведьмак VII владычица озера

Новое место. Другое время.

Архипелаг мест.
***
- Сегодня, - сказала Нимуэ, кутаясь в шубу, - будет хорошая ночь. Я чувствую.

Кондвирамурса не ответила, хотя подобные заверения слышала уже не раз, поскольку не первый вечер они посиживали на террасе. Перед ними пылающее закатом озеро, позади - магическое зеркало и магический гобелен.

С озера, усиленная бегущим по воде эхом, доносилась ругань Короля-Рыбака. Король-Рыбак вообще привык крепким словцом выражать недовольство рыбацкими неудачами - неудачными засечками, подсечками и так далее. Однако в этот вечер, судя по силе и репертуару ругательств, дело у него шло особенно скверно.

- У времени, - сказала Нимуэ, - нет ни начала, ни конца. Время - вроде змея Уробороса, схватившего зубами собственный хвост. В каждом мгновении скрывается вечность. А вечность складывается из мгновений, которые создают ее. В этом архипелаге плавать можно, хоть навигация чрезвычайно затруднена и очень легко заблудиться. Хорошо, чтоб был маяк, дающий свет. Хорошо иметь возможность услышать в тумане призыв...

Она на мгновение умолкла.

- Как кончается интересующая нас легенда? Нам - тебе и мне - кажется, будто мы знаем как. Но змей Уроборос вцепился зубами в собственный хвост. То, как окончится легенда, решается сейчас. В этот миг. Окончание легенды будет зависеть от того, сможет ли - а если сможет, то когда, - затерявшийся в архипелаге мгновений моряк увидеть свет маяка. Услышать призыв.

С озера донеслись ругань, плеск, скрип весел в уключинах.

- Сегодня будет хорошая ночь. Последняя перед летним солнцестоянием. Луна идет на ущерб. Солнце из Третьего Дома переходит в Четвертый - в знак Козлорыбы. Самое лучшее время для дивинаций <вдохновение (devinatio, лат.).>. Самое лучшее... Соберись, Кондвирамурса.

Кондвирамурса, как и много раз прежде, послушно сконцентрировалась, постепенно погружаясь в состояние, близкое к трансу.

- Поищи ее, - сказала Нимуэ. - Она где-то там, среди звезд, среди лунного света. Среди различных мест. Она там. Одна, ждет помощи. Мы поможем ей, Кондвирамурса.

Было место, в котором не было ничего, кроме тьмы, заполненной голосами, шепотами и тревогой.

Были и другие места. Но ни одно из них не было тем, которое она искала.
***
Перенос из места в место шел у нее уже так хорошо, что она начала экспериментировать. Одним из немногих мест, которых она не боялась, были теплые вересковые пустоши на опушке дикого леса, над которыми висели две луны. Вызвав в памяти образ этих лун и мысленно твердя, чего именно она хочет добиться, Цири сконцентрировалась, напряглась, погрузилась в ничто.

Удалось уже со второй попытки.

Ободренная, она решилась на еще более смелый эксперимент. Было ясно, что, кроме различных мест, она посещала и различные времена. Об этом говорил Высогота, говорили эльфы, упоминал единорог. Ведь она смогла - хоть и непреднамеренно - однажды уже сделать это! Когда ее ранили в лицо, она сбежала от преследователей во время, прыгнула на четыре дня вперед, потом Высогота не мог досчитаться этих дней. Ничего у него не сходилось...

Не в этом ли было ее спасение? Прыжок во времени?

Она решила попытаться. Пылающий город, к примеру, не мог гореть вечно. А если попасть туда до пожара? Либо после него?

Она попала точно в самое сердце пожара, опалив себе брови и ресницы и вызвав ужасный переполох среди бегущих из полыхавшего огнем города погорельцев. И тут же сбежала на дружественное вересковье.

"Пожалуй, не стоит так рисковать, - подумала она. - Кто знает, чем это кончится? С местами у меня получается лучше, а значит, будем придерживаться мест. Попытаемся попасть в места знакомые, такие, которые я помню, и такие, которые вызывают у меня приятные ассоциации”.

Начала она с храма Мелитэле, представив себе ворота, дом, парк, мастерские, общежитие послушниц и адепток, комнату, в которой жила с Йеннифэр. Она концентрировалась, прижав кулаки к вискам, вызывая в памяти лица Нэннеке, Эурнэйд, Катье, Иоли Второй.

Ничего не получилось. Она попала на какие-то туманные и кишащие москитами болота, заполненные посвистом черепах и громким кваканьем лягушек.

Попробовала поочередно - не с лучшим результатом - Каэр Морхен, Острова Скеллиге, банк в Горе Велене, в котором работал Фабио Сахс. Отказалась от Цинтры: знала, что город захвачен нильфгаардцами. Вместо этого попыталась попасть в Вызиму, город, в котором она и Йеннифэр когда-то производили закупки.

Астроном встал, помассировал ягодицы и пошел облегчить мочевой пузырь. С террасы, через балюстраду. Он всегда отливал с Террасы прямо на клумбу пионов, начхав на замечания экономки. До дворовой уборной было далеко, терять время на пустое хождение, во-первых, не пристало ученому, а во-вторых, бросать работу и ходить далеко по нужде - значит растерять ценные мысли, а уж этого ни один уважающий себя ученый позволить себе не мог. Аарениус Кранц себя уважал.

Он встал у балюстрады, расстегнул штаны, глядя на отражающиеся в воде озера огни Вызимы. Облегченно вздохнул, возвел очи горе, к звездам, и подумал при этом: “Звезды и созвездия - Зимняя Дева, Семь Коз, Жбан. Если верить некоторым теориям - никакие это не мерцающие огоньки, а миры. Иные миры. Миры, от которых нас отделяет время и пространство... Я глубоко убежден, что когда-нибудь станут возможны путешествия к этим иным мирам, в эти иные времена и пространства. Да, наверняка когда-нибудь такое станет возможным. Отыщется способ. Но для этого потребуется совершенно новый образ мыслей, новая животворящая идея, разорвущая сдерживающий ее ныне жесткий корсет, именуемый рациональным познанием...

"Ах, - думал он, подпрыгивая, - если б это случилось... Если б озарило, если б напасть на след. Всего лишь одна, неповторимая оказия..."

Внизу, под террасой, что-то сверкнуло, ночная тьма разорвалась, из блеска появилась лошадь. С седоком. Девушкой.

- Добрый вечер, - вежливо поздоровалась девушка. - Простите, если не вовремя. Нельзя ли узнать, что это за место? И какое это время?

Аарениус Кранц сглотнул, открыл рот и забормотал.

- Место, - терпеливо и четко повторила девушка-наездница. - Время.

- Эээ... Ну... Того... Беее... Лошадь фыркнула. Девушка вздохнула.

- Ну что ж, вероятно, я снова не туда попала. Не то место. Не то время! Но ответь мне, человек! Хотя бы одним понятным словечком. Ведь не могла же я попасть в мир, в котором люди утратили способность к членораздельной речи?

- Эээ...

- Одно словечко.

- Хэээ...

- Да чтоб тебя удар хватил, болван, - сказала девушка.

И исчезла. Вместе с лошадью.

Аарениус Кранц закрыл рот. Немного постоял у балюстрады, вглядываясь в ночь, в озеро и отражающиеся в нем далекие огни Вызимы. Потом застегнул штаны и вернулся к телескопу.

Комета быстра обегала небо. Ее следовало наблюдать, не упускать из поля зрения стекла и глаза. Следить, пока она не исчезнет в просторах космоса. Это был шанс, а ученому нельзя упускать шансы.
***
"А может, попытаться по-другому, - подумала она, глядя на две луны над вересковьем, у которых теперь был вид серпов, одного поменьше, другого - побольше и не столь серповидного. - Может, не воображать себе места и лица, а крепко захотеть? Крепко. Очень крепко, изо всех сил...

Почему б не попробовать?

Геральт. Я хочу к Геральту. Я очень-очень хочу к Геральту”.
***
- Надо же! - закричала она. - Славно вляпалась, чтоб те провалиться!

Кэльпи, бухая клубами пара из ноздрей и переступая зарывшимися в снег ногами, подтвердила, что думает так же.

Метель свистела и выла, слепила, острые иголочки снега кололи щеки и руки. Мороз прошивал насквозь, хватал суставы будто волк. Цири дрожала, сутулилась и прятала шею за тонкой и вовсе не спасающей от холода преградой поднятого воротника.

Слева и справа вздымались величественные громады скал, серые каменные монументы, вершины которых скрывались где-то высоко во мгле и метели. На дне котловины ревела быстрая, вспучившаяся река, густая от снега и обломков льдин. Кругом было белым-бело. И холодно.

"Вот и все, на что я способна, - подумала Цири, чувствуя, как у нее замерзает в носу. - Вот и вся моя Сила. Хороша ж из меня Владычица миров, ничего не скажешь! Хотела попасть к Геральту, а попала в самую сердцевину какой-то затраханной глухомани, зимы и метели!"

- Ну, Кэльпи, давай двигай, не то окостенеешь! - Она ухватилась за поводья ничего не чувствующими от холода пальцами. - Вперед, вперед, вороная! Я знаю, это вовсе не то место, какое надо. Сейчас я вытащу нас отсюда, сейчас мы вернемся на наше теплое вересковье. Но мне надо сосредоточиться, это требует времени. Поэтому двигай! Ну, вперед!

Кэльпи пыхнула паром из ноздрей.

Метель завывала, снег прилипал к лицу, таял на ресницах. Морозная вьюга выла и свистела.

- Что? - Геральт сдвинул шарф, которым обмотал голову, чтобы не отморозить уши. - Что ты сказала, Ангулема?

- Следы! Следы лошади!

- Откуда здесь лошадь? - Кагыру тоже приходилось кричать, метель усиливалась, река Сансретура, казалось, шумела и гудела все сильней. - Откуда бы тут взяться лошади?

- Смотрите сами!

- Действительно, - бросил вампир, единственный, кто явно не окоченел, поскольку, совершенно очевидно, был маловосприимчив и к низким, и к высоким температурам. - Следы. Но лошадиные ли?

- Лошадь исключается. - Кагыр сильно потер щеки и нос. - Лошадь на безлюдье? Нет. Следы наверняка оставило какое-то дикое животное. Скорее всего муфлон.

- Сам ты муфлон! - взвизгнула Ангулема. - Если я сказала - лошадь, значит, лошадь!

Мильва, как обычно, предпочла практику теории. Соскочила с седла, наклонилась, сдвинула на затылок лисий колпак.

- Девчонка права, - вынесла она приговор минуту спустя. - Это лошадь. Пожалуй, даже подкованная, но сказать трудно, метель заметает следы. Поехала туда, вон в то ущелье.

- Ха! - Ангулема захлопала в ладоши. - Я знала! Кто-то здесь живет! Неподалеку! Поехали по следам, может, попадем в какую-нито халупу? Может, нам позволят обогреться? Может, угостят?

- Несомненно, - усмехнулся Кагыр. - Скорее всего бель-том из арбалета.

- Умнее будет придерживаться плана и реки, - огласил решение всезнающий Регис. - Тогда нет опасности заблудиться. А в пойме Сансретуры должна быть трапперская фактория, там нас угостят с гораздо большей вероятностью.

- Геральт! Что скажешь?

Ведьмак молчал, не отрывая глаз от кружащихся в снежном вихре снежинок.

- Едем по следам, - наконец решил он.

- Вообще-то... - начал вампир, но Геральт не дал ему договорить.

- По следам копыт! Вперед!

Они подогнали лошадей, но далеко не уехали. Зашли в ущелье не больше, чем на четверть стае.

- Конец, - отметила Ангулема, глядя на гладкий и девственно чистый снег. - Было - нету! Прям как в эльфьем цирке.

- Что теперь, ведьмак? - Кагыр повернулся в седле. - Следы кончились. Замело их.

- Их не замело, - возразила Мильва. - Сюда, в яр, метель не доходит.

- Тогда что же с лошадью?

Лучница пожала плечами, ссутулилась в седле, втянув голову в плечи.

- Куда подевалась лошадь? - не сдавался Кагыр. - Исчезла? Улетела? А может, нам просто померещилось? Геральт, что скажешь?

Метель завыла над ущельем, замела, запуржила снегом.

- Почему, - спросил вампир, - ты велел ехать по этим следам, Геральт?

- Не знаю, - признался ведьмак после недолгого молчания. - Что-то... Я что-то почувствовал. Что-то меня подтолкнуло. Не важно что. Ты был прав, Регис. Возвращаемся к Сансретуре и будем держаться реки, не отходя от нее и не тыркаясь в стороны. Это может скверно кончиться. Если верить Рейнарту, настоящая зима и отвратительная погода ждут нас лишь на перевале Мальхеур. Когда доберемся туда, нам надо быть в полной силе. Не стойте так, возвращаемся.

- Не выяснив, что произошло с таинственной лошадью?

- А что тут выяснять? - горько бросил ведьмак. - Замело следы, вот и все. Впрочем, может, это и верно муфлон?

Мильва посмотрела на него странно, но от комментариев воздержалась.

Когда вернулись к реке, следов уже не было. Их замело, засыпало мокрым снегом. В свинцово-сером потоке Сансретуры густо плыла шуга, крутились и вертелись осколки льдин.

- Я вам кое-что скажу, - проговорила Ангулема. - Но обещайте, что не станете смеяться.

Они обернулись. В натянутой на уши шерстяной шапке с помпоном, покрасневшими от холода щеками и носом, одетая в бесформенный кожух девушка выглядела забавно. Ни дать ни взять - толстый кобольд.

- Я вам кое-что скажу относительно этих следов. Когда я была у Соловья в ганзе, то болтали, будто зимой на перевалах гоняет на зачарованном сивом коне Король Гор, владыка ледовых демонов. Повстречаться с ним - верная смерть. Что скажешь, Геральт? Возможно ли, чтобы...

- Все, - отрезал он, - все возможно. В путь, команда! Нас ждет перевал Мальхеур.

Снегопад усиливался, колол все сильнее, ветер дул, буран свистел и выл голосами ледовых демонов.
***
То, что вересковье, на которое она угодила, не было тем самым вересковьем, Цири поняла сразу. Не надо было дожидаться вечера, было ясно, что двух лун она здесь не увидит.

Лес, по опушке которого она поехала, тоже был диким и непроходимым, как и тот, но различия все же имелись. Здесь, например, было гораздо меньше берез и гораздо больше буков. Там не видно было и не слышно птиц, здесь же их было полным-полно. Там между кустиками вереска проглядывали лишь песок да мох, здесь же прямо-таки коврами пластался зеленый плаун. Даже выпрыгивающие из-под копыт Кэльпи кузнечики были здесь какие-то другие. Более привычные. А потом...

Сердце забилось сильнее. Она увидела тропинку, заросшую и запущенную. Уходящую, на первый взгляд, в глубь леса.

Цири присмотрелась внимательнее и убедилась, что странная тропинка дальше по вересковью не идет, а обрывается здесь. И что она не ведет в лес, а из него выходит. Не рассуждая дольше, она ткнула бок кобылы каблуком и въехала меж деревьев. “Буду ехать до полудня, - подумала она, - если до полудня ни на что не наткнусь, вернусь и поеду в противоположную сторону, за вересковье”.

Она ехала шагом под сводом крон, внимательно посматривая по сторонам, стараясь не пропустить чего-нибудь важного. Поэтому не прозевала старичка, выглядывавшего из-за ствола дуба.

Старичок, низенький, но отнюдь не согбенный, был одет в льняную рубаху и штаны из того же материала. На ногах - огромные и смешные лыковые лапти. В одной руке - суковатая клюка, в другой - ивовая корзинка. Лица Цири как следует не разглядела, оно скрывалось за обшарпанными и обвисшими полями соломенной шляпы, из-под которых торчал обгоревший нос и седая взлохмаченная борода.

- Не бойся, - сказала она. - Я не сделаю тебе дурного. Седобородый переступил с лаптя на лапоть и снял шляпу. Лицо у него оказалось круглое, усеянное старческими пятнами, но свежее и не очень морщинистое, брови редкие, подбородок маленький и скошенный, длинные седые волосы заплетены на затылке в косичку, макушка - совершенно лысая, блестящая и желто-зеленая, как арбуз.

Она видела, что старик смотрит на ее меч, на выступающую над плечом рукоять.

- Не бойся, - повторила она.

- Хо-хо, - промямлил он. - Хо-хо, девушка. Старичок-Лесовичок не боится. Он не из пугливых, о нет.

Он улыбнулся. Зубы были большие, сильно выдающееся вперед из-за неправильного прикуса и срезанной челюсти. Вот почему он так мямлит!

- Старичок-Лесовичок не боится странников, - повторил он, говоря о себе в третьем лице. - Даже разбойников. Старичок-Лесовичок - убогий, горемыка. Старичок-Лесовичок спокойный, никому не мешает. Хо-хо!

Он снова улыбнулся. И когда улыбался, казалось, состоит исключительно из одних передних зубов.

- А ты, милая девушка, не боишься Лесовичка?

- Представь себе - нет, - фыркнула Цири. - Я тоже не из пугливых.

- Хе-хе-хе! Ишь ты!

Он шагнул к ней, опираясь на клюку. Кэльпи фыркнула. Цири натянула поводья.

- Лошадь чужих не любит, - предупредила она. - Может укусить.

- Хе-ха! Лесовичок знает. Нехорошая, неуважительная кобылка! А откедова, любопытствую, милая девушка путь держит? И куда, к примеру, направляется?

- Долгая история. Куда ведет эта тропинка?

- Хе-хе! Так ты, стало быть, не знаешь?

- Будь добр, не отвечай вопросом на вопрос. Куда я приеду по этой тропе? Что это вообще за место? Какое это... время? Старичок снова выставил зубы, пошевелил ими, как нутрия.

- Хе-хе, - промямлил он. - Гляди-кось! Какое, говоришь, время? Ох, издалека, видать, прибыла ты, девушка, к Лесовичку-то!

- И верно, издалека, - безразлично кивнула она. - Из других… - ...мест и времен, - докончил он. - Дед знает. Дед догадался.

- О чем? - спросила она с некоторой опаской. - О чем ты догадался? Что тебе известно?

- Лесовичок многое знает. Ему многое известно.

- Говори!

- Ты, милая девушка, голодна небось, - выставил он зубы. - И пить хочешь? И раздражена? Ежели пожелаешь, Лесовичок проводит тебя в терем, накормит, напоит. Угостит.

У Цири долго не было ни времени, ни возможности думать об отдыхе и пище. Сейчас от слов странного старца у нее свело желудок, кишки завязались узлом, а язык сбежал куда-то далеко. Старец наблюдал за ней из-под полей шляпы.

- У Старичка-Лесовичка, - замямлил он, - в хате еда есть. Есть ключевая вода. Есть и сено для кобылки, плохой кобылки, которая хотела доброго деда укусить. Хе-хе! В хате у Старичка-Лесовичка есть все. Да и поболтать о местах и временах можно будет. Тут совсем недалеко, о нет. Воспользуетесь, девица-скиталица? Не побрезгуете приглашением убогого дедка-горемыки ?

Öири сглотнула.

- Веди.

Вопреки заверениям, ехать было вовсе не так уж близко. Когда они добрались до места, до полянки, солнце уже стояло почти в зените.

"Терем” Лесовичка оказался красочной развалюхой, подпертой жердями. Крышу явно чинили часто и с помощью подручного материала. Стены были обшиты кожами, смахивающими на свиные. Перед хатой стояла деревянная конструкция в виде перекладины на двух кольях, невысокий стол и пень с воткнутым в него топором. За хатой виднелась печка из камня и глины, на которой стояли большие закопченные чугуны.

- Вот и дом Старичка-Лесовичка. - Старичок не без гордости ткнул клюкой. - Здесь Старичок-Лесовичок живет-поживает. Здесь спит. Здесь готовит себе еду. Если есть из чего готовить. Труд. Великий это труд - добыть пищу в дебрях. А любит ли девушка-странница перловую кашу?

- Любит. - Цири снова сглотнула. - Девушка-странница любит все.

- С мяском? С жирком? Со шкварками?

- Ммм...

- А не видать, - Лесовик окинул ее оценивающим взглядом, - чтобы девица-красавица последнее время часто мяском-то и шкварками баловалась, нет, не видать. Худенькая такая, худобущая. Кожа да кости! Хе-хе! А это что такое? Ну, у девицы-странницы-красавицы за спиной?

Цири оглянулась, позволив себя купить самым древнейшим и самым примитивнейшим фокусом.

Страшный удар сучковатой клюкой угодил ей прямо в висок. Рефлекса хватило лишь на то, чтобы поднять руку, рука частично амортизировала удар, способный раздробить череп, как куриное яйцо. Но все равно Цири оказалась, на земле - оглушенная, ошарашенная, полностью дезориентированная.

Старичок-Лесовичок, ощерившись, подскочил к ней и прошелся клюкой еще раз. Цири снова успела заслонить голову руками. В результате обе руки бессильно повисли. Левая почти наверняка была сломана, кости запястья, вероятно, потрескались.

Старичок-Лесовичок, прыгая, подлетел к ней с другой стороны и саданул клюкой в живот. Она крикнула, свернувшись калачиком. Тогда он ястребом кинулся на нее, перевернул лицом к земле, прижал коленями. Цири напружинилась, резко дернулась назад, промахнулась, нанесла сильный удар локтем. Дед яростно гикнул и треснул ее кулаком по затылку с такой силой, что она зарылась лицом в песок. Схватил за волосы и прижал к земле носом и губами. Она начала задыхаться. Старик наклонился над ней, все еще прижимая голову к земле, сорвал со спины и отбросил в сторону меч. Потом занялся своими брюками, отыскал застежку, расстегнул. Цири взвыла, давясь песком и отплевываясь. Он прижал ее сильней, лишил возможности двигаться, закрутив волосы в кулаке. Сильным рывком стянул с нее брюки.

- Хе-ха, - заныл он, со свистом дыша. - А недурная попка попалась Дедушке-то! Ху, хууу, давненько, давненько Дедушка таких не пользовал.

Цири, чувствуя отвратительное прикосновение его сухой когтистой руки, взвизгнула, сплевывая песок и иголки.

- Лежи спокойно, девка. - Она слышала, как он сопит, слюнявит, треплет ее ягодицы. - Дедушка уже немолод, не сразу, помаленьку... Но не пугайся. Дедушка сделает, что требуется, хе-хе! А потом Дедушка перекусит, хе-хе, перекусит сытненько...

Он осекся, зарычал и завизжал.

Чувствуя, что хватка ослабевает, Цири дернулась, вырвалась и вскочила, словно распрямляющаяся пружина. И увидела, что произошло.

Кэльпи, подкравшись тихарем, схватила Старичка-Лесовичка зубами за косичку на затылке и почти подняла в воздух. Старик выл и визжал, дергался, размахивал и дрыгал ногами, наконец сумел-таки вырваться, оставив в зубах кобылы длинный седой клок волос. Вознамерился было схватить свою клюку, но Цири пинком выбила ее за пределы досягаемости. Вторым пинком она собралась угостить его в соответствующее место, но движения сдерживали брюки, стянутые до середины бедер. Время, ушедшее на то, чтобы их подтянуть. Лесовик использовал превосходно. Он несколькими прыжками подскочил к пеньку, вырвал топор, взмахом отогнал все еще не успокоившуюся Кэльпи, зарычал, выставил вперед страшные зубищи и кинулся на Цири, воздевая оружие для удара.

- Я оттрахаю тебя, девка, - дико завыл он. - Даже если мне вначале придется разрубить тебя на кусочки! Деду - все едино: целиком или по порциям!

Она думала, что справится с ним запросто. В конце концов, это был всего лишь старый, дряхлый старикан. О, не тут-то было!

Несмотря на чудовищной величины лапти, он крутился волчцом, скакал не хуже кролика, а топором с гнутым топорищем размахивал с ловкостью рубщика. После того как темное наточенное острие несколько раз чуть не скользнуло по ней, Цири поняла, что единственное ее спасение - бегство.

Но спасло ее не бегство, а стечение обстоятельств. Пятясь, она задела ногой свой меч. И мгновенно подняла его.

- Брось топор, - выдохнула она, с шипением вытаскивая Ласточку из ножен. - Брось топор на землю, паршивый старикашка. Тогда, может, я подарю тебе жизнью. И не рассеку на... порции.

Он остановился. Сопел, хрипел, борода у него была безобразно оплевана. Однако оружия не бросил. Она видела, как он перебирает пальцами топорище. Видела в его глазах дикую ярость.

- Ну! - Она закрутила мечом. - Подсласти мне день... Мгновение он глядел на нее, словно не понимая, потом выставил зубы напоказ, вытаращил глаза, зарычал и кинулся на нее. Цири надоели шутки. Она ушла от удара быстрым полуоборотом и резанула снизу по обеим поднятым рукам повыше локтей. Дед выпустил топор из брызжущих кровью рук, но тут же прыгнул на нее снова, целясь растопыренными пальцами в глаза. Она отскочила и коротко хлестнула его по шее. Больше из жалости, чем по необходимости: с перерезанными венами на обеих руках он и без того неизбежно изошел бы кровью.

Он лежал, невероятно тяжко расставаясь с жизнью, несмотря на разрубленные позвонки, продолжая извиваться как червь. Цири встала над ним. Остатки песка все еще скрежетали у нее на зубах. Она выплюнула их прямо ему на спину. Прежде чем кончила отплевываться, он умер.

Походило на бойню.

На кухне Цири нашла котел с остатками хваленой перловой каши, обильно сдобренной жиром и полной кусочков мяса и грибов. Она была очень голодна, но что-то заставило ее воздержаться, не есть. Она только выпила воды из кувшина, сжевала маленькое сморщенное яблоко.

За халупой оказался ледник со ступенями, глубокий и холодный. Там стояли горшки с жиром. Под потолком висело мясо. Остатки половины тушки.

Она выскочила из ледника, спотыкаясь на ступеньках так, словно за ней гнались демоны. Повалилась в крапиву, вскочила, нетвердыми шагами добежала до халупы, обеими руками ухватилась за одну из подпирающих стену жердей. Хотя желудок у нее был почти совершенно пуст, ее рвало очень бурно и очень долго.

Висевшие в леднике остатки полутушки некогда были телом ребенка.

Хоть от головокружения она едва держалась на ногах, а левая рука распухла и страшно болела, Цири все же нашла в себе силы оттащить трупик и столкнуть его в вонючую тину, туда, где уже лежали кости жертв. Потом вернулась, завалила ветками и лесным подстилом вход в ледник, обложила хворостом жерди, поддерживающие халупу, столбы и всю дедову провизию, затем все тщательно подпалила с четырех сторон.

Вздохнула только тогда, когда занялось как следует, а огонь разбушевался и разгулялся на славу. Когда уже стало ясно, что никакой кратковременный дождь не помешает стереть следы этого места.
***
С рукой было не так уж плохо. Правда, она опухла, болела, но ни одна кость вроде не была сломана.

Когда наступил вечер, на небе действительно взошла луна. Одна. Но Цири как-то удивительно не хотелось признавать этот мир своим.

И торчать в нем дольше, чем требуется.
***
- Сегодня, - промурлыкала Нимуэ, - будет хорошая ночь. Я это чувствую.

Кондвирамурса вздохнула.

Горизонт пылал золотом и пурпуром. Пурпурно-золотая полоса протянулась на водах озера от горизонта до острова.

Они сидели на террасе, в креслах, позади было зеркало в раме красного дерева и гобелен, изображающий притулившийся к каменной стене замок, что глядится в воды горного озера.

"Который уже это вечер, - подумала Кондвирамурса, - который уже вечер мы сидим вот так, до самой темноты и позже тоже, в темноте? Безрезультатно. Только болтая”.

Похолодало. Чародейка и адептка укрылись шубами. С озера доносился скрип уключин, но лодки Короля-Рыбака видно не было, она терялась в слепящем зареве заката.

- Мне довольно часто снится, - вернулась Кондвирамурса к прерванной беседе, - что я в ледовой пустыне, в которой нет ничего, только белизна снега и навалы искрящегося на солнце льда. До самого горизонта - ничего, только снег и лед. И тишина. Тишина, звенящая в ушах. Противоестественная тишина. Тишина смерти.

Нимуэ кивнула, словно показывая, что знает, о чем речь. Но ничего не сказала.

- И вдруг, - продолжала адептка, - вдруг мне начинает казаться, будто я что-то слышу, чувствую, как лед дрожит у меня под ногами. Опускаюсь на колени, разгребаю снег. Под снегом лед, прозрачный как стекло, как на чистых горных озерах, когда камни на дне и плавающие рыбы видны сквозь саженную толщу воды. Я в моем сне тоже вижу. Хотя толщина ледяного слоя десятки, может, и сотни саженей, но это не мешает мне видеть... И слышать... Людей, взывающих о помощи. Там, внизу, глубоко подо льдом... лежит замерзший мир.

Нимуэ смолчала и на этот раз.

- Конечно, я знаю, - продолжала адептка, - в чем источник этого сна. Пророчество Итлины. Знаменитый Час Белого Хлада и Век Волчьей Пурги. Мир, умирающий среди снегов и льдов, чтобы, как гласит пророчество, через много веков возродиться вновь. Чище и лучше.

- В то, - сухо сказала Нимуэ, - что мир возродится, я глубоко верю. В то, что будет лучше, - не очень.

- Не поняла.

- Ты слышала, что я сказала.

- И не ослышалась? Нимуэ, Белый Хлад предсказывали уже неоднократно, и всякий раз, когда наступала холодная зима, говорили, что вот-де, он, хлад-то этот, и пришел. Сегодня даже дети не верят, что зима, какая она ни будь, может угрожать миру.

- Это ж надо! Дети не верят, а я, представь себе, верю.

- Исходя из каких-то рациональных соображений? - с легкой иронией спросила Кондвирамурса. - Или исключительно из мистической веры в безошибочность эльфьих пророчеств?

Нимуэ долго молчала, пощипывая мех шубы.

- Земля, - начала она наконец слегка менторским тоном, - имеет форму шара и вращается вокруг Солнца. С этим ты согласна? Или, может, тоже входишь в какую-нибудь модную секту, утверждающую нечто противоположное?

- Нет. Не вхожу. Я признаю гелиоцентризм и согласна с теорией шарообразности Земли.

- Прекрасно. Полагаю, ты согласишься с тем, что ось вращения Земного шара наклонена, а Земля вокруг Солнца движется не по правильной окружности, а по эллипсу?

- Я это учила. Но я не астроном, поэтому...

- Не надо быть астрономом, достаточно мыслить логически. Поскольку Земля обегает Солнце по эллиптической орбите, постольку в своем движении она оказывается то ближе, то дальше от Солнца. Чем больше Земля удаляется от центрального светила, тем - я думаю, это логично, - на ней делается холоднее. А чем меньше ось вращения Земли отклонена от вертикали, тем меньше света достается Северному полушарию.

- Тоже логично.

- Оба эти фактора, то есть эллиптичность орбиты и степень наклона оси мира, подвержены изменениям. Считают, что изменения эти цикличны. Эллипс может то больше, то меньше отличаться от окружности, ось мира может наклоняться то менее, то более. Экстремальные условия, если говорить о климате, вызывает одновременное проявление этих факторов: максимального растяжения эллипса и минимального отклонения оси от вертикали. Обегающая Солнце Земля получит в афелии очень мало света и тепла, а ситуация в полярных районах усугубится еще и неудачным наклоном оси.

- Ясно.

- Поняла.

- Снег идет, идет, идет, и его все больше. Заметь, вместе с морскими течениями с юга поступают массы теплого воздуха, которые собираются над вымороженным Северным полушарием. Теплый воздух конденсируется и выпадает в виде снега. Чем больше разность температур, тем обильнее снегопады. Чем обильнее снегопады, тем больше белого, не тающего снега. Тем холоднее. Тем больше разность температур и обильнее конденсация влаги, содержащейся в воздушных массах.

- Поняла.

- Снежный покров становится настолько тяжелым, что превращается в спрессованный лед. Ледник. На который, как мы уже знаем, продолжает падать снег, тем самым еще больше уплотняя его. Ледник растет, он становится не только толще, но и разрастается вширь, покрывая все большие территории. Белые пространства...

- ...отражают солнечные лучи, - кивнула Кондвирамурса. - Холодно, холоднее, еще холоднее, совсем холодно. Белый Хлад, напророченный Итлиной. Но возможен ли катаклизм? Действительно ли есть опасность того, что лед, который лежит на севере всегда, начнет вдруг двигаться к югу, сдвинет, спрессует и прикроет все? С какой скоростью разрастается ледяная шапка на полюсе? На сколько дюймов ежегодно?

- Возможно, тебе известно, - сказала Нимуэ, глядя на озеро, - что единственный незамерзающий порт в Заливе Праксены - это Понт Ванис?

- Известно.

- Ну так пополни знания: сто лет тому назад не замерзал ни один из портов Залива. Сто лет назад - тому есть многочисленные свидетельства - в Тальгаре созревали огурцы и тыквы, в Каингорне выращивали подсолнечник и люпин. Сейчас не выращивают, ибо вегетация названных овощей и растений невозможна, там просто-напросто холодно. А знаешь ли ты, что в Каэдвене были виноградники? Вина из тамошнего винограда, правда, были не из самых лучших, о чем говорят их невысокие цены, известные по сохранившимся документам. Но все равно их воспевали каэдвенские поэты. Сегодня в Каэдвене виноград не растет вообще. Потому что теперешние зимы в отличие от прежних стали гораздо холоднее, а сильный холод убивает виноградную лозу. Не то что замедляет вегетацию, а просто-напросто убивает. Уничтожает.

- Понимаю.

- Да, - задумалась Нимуэ. - Что еще добавить? Разве то, что снег выпадает в Тальгаре в середине ноября и передвигается к югу со скоростью свыше пятидесяти миль в сутки? Что в конце декабря - начале января метели случаются над Альбой, где еще сто лет назад снег был сенсацией? А то, что снега тают, а озера вскрываются у нас в апреле, знает каждый ребенок! И каждый ребенок удивляется, почему же в таком случае этот месяц именуется в народе “месяцем цветов”, то есть “цветнем”? Тебя это не удивляет?

- Не очень, - призналась Кондвирамурса. - К тому же у нас, в Виковаро, говорят не “цветень”, а “лжецвет”, или, по-эльфьему, “бирке”. Но я понимаю, о чем ты. Название месяца пришло к нам из древних времен, когда в цветне-апреле действительно все цвело...

- Эти “древние” времена - всего сто, сто двадцать лет. Почти вчера, девушка. Итлина была абсолютно права. Ее предсказание исполняется. Мир погибнет под слоем льда. Цивилизация погибнет по вине Разрушительницы, которая могла, имела возможность открыть путь спасения. Как известно из легенды, она этого не сделала.

- По причинам, о которых легенда умалчивает. Либо поясняет с помощью туманного и наивного моралитета.

- Правда. Но факт остается фактом. Белый Хлад - это факт. Цивилизация Северного полушария обречена на гибель. Она погибнет под льдом разрастающегося ледника, под слоем вечной мерзлоты и льдом. Однако паниковать не следует, потому что впереди у нас еще есть немного времени.

Солнце полностью скрылось, с поверхности озера слетел слепящий отблеск, и на воду легла дорожка более мягкого, не режущего глаз света. Над башней Inis Vitre взошла луна, яркая, как перерубленный пополам золотой талер.

- И долго? - спросила Кондвирамурса. - И долго, по-твоему, это протянется? То есть сколько в нашем распоряжении времени?

- Много.

- Каких-нибудь три тысячи лет.

На озере Король-Рыбак шлепнул по воде веслом и выругался.

Кондвирамурса громко вздохнула.

- Ты малость успокоила меня, - сказала она, помолчав. - Но лишь самую малость.
***
Следующее место оказалось одним из противнейших, какие Цири посетила, и, бесспорно, вошло в первую десятку, причем в начало десятки.

Это был порт, портовый канал. Она видела лодки и галеры у причалов и свай, видела лес мачт, видела паруса, тяжело обвисшие в неподвижном воздухе. Кругом ползал и клубился дым. Дым вонючий.

Он вырывался из-за покосившихся развалюх, приткнувшихся У канала. Оттуда доносился громкий, захлебывающийся плач ребенка.

Кэльпи захрапела, сильно дернула мордой, попятилась, звеня копытами по мостовой. Цири глянула вниз и увидела дохлых крыс. Они валялись повсюду. Мертвые, скрученные в муках грызуны с бледными розовыми лапками.

"Что-то тут не так, - подумала Цири, чувствуя, как ее охватывает ужас. - Что-то тут не так. Бежать отсюда. Бежать как Можно скорее!"

Под обвешанным сетями и веревками столбом сидел мужчина в разорванной рубахе и склоненной к плечу головой. В нескольких шагах от него лежал второй. Непохоже было, чтобы они спали. Даже не дрогнули, когда подковы Кэльпи зацокали по камням совсем рядом с ними. Цири наклонила голову, проезжая под свисающими с веревок лохмами, выделяющими терпкую вонь.

На дверях одной из лачуг красовался крест, начерченный мелом или белой краской. Из-под крыши вырывался черный дым. Ребенок продолжал плакать, вдали кто-то кричал, кто-то поблизости кашлял и хрипел. Выла собака.

Цири почувствовала, как по руке что-то ползает. Взглянула. Рука, словно тмином, была усеяна черными запятыми блох.

Цири взвизгнула во весь голос. Сотрясаясь от ужаса и отвращения, начала отряхиваться и резко размахивать руками. Испуганная Кэльпи рванулась с места в галоп. Цири чуть не свалилась. Сжимая бока кобылы бедрами, она обеими руками прочесывала и трепала волосы, отряхивала курточку и рубашку. Кэльпи галопом влетела в затянутою дымом улочку. Цири вскрикнула от ужаса.

Она ехала сквозь ад, сквозь преисподнюю, сквозь наикошмарнейший из кошмаров. Между домами, помеченными белыми крестами. Между тлеющими кучами тряпья. Между мертвыми, лежащими поодиночке, и теми, что лежали кучами, один на другом. И между живыми - оборванными полуголыми привидениями с запавшими от боли щеками, ползающими в дерьме, кричащими на языке, которого она не понимала, протягивающими к ней исхудавшие, покрытые ужасными кровавыми коростами руки.

Бежать! Бежать отсюда!

Даже в черном небытии архипелага мест и времен Цири еще долго чувствовала тот дым и смрад.

На палубах ближайшей коги ругались двое мужчин, стараясь перекричать друг друга возбужденными голосами. Она понимала, что они говорят. Речь шла о цене на сельдь.

Неподалеку была таверна, из ее раскрытых дверей вырывалась затхлая вонь и запах пива, слышались голоса, звон, смех. Кто-то орал гнусную песенку, все время одну и ту же строфу.
Limed, v'ard t'elaine arse

Aen a meath a'il aen sparse!
Она поняла, где оказалась. Еще прежде, чем прочла на корме название одного их галеасов: “Evall Muire” и порт приписки:

"Baccala”. Да, она знала, куда попала.

В Нильфгаард.

Она сбежала раньше, чем кто-либо обратил на нее особое внимание.

Однако, прежде чем успела нырнуть в ничто, блоха - последняя из тех, что ползали по ней в предыдущем месте и которая пережила путешествие во времени и пространстве, притаившись в складках курточки, - длинным прыжком соскочила на портовую сваю.

В тот же вечер блоха поселилась в вылинявшей шерсти крысы, старого самца, ветерана множества крысиных битв, о чем свидетельствовало откушенное у самого черепа ухо. В тот же вечер блоха и крыса прошли на корабль. А уже на следующее утро отправились в рейс. На холке <Холк (или - хулк) - большой, обычно трехмачтовый торговый парусник.>, старом, запущенном и донельзя грязном.

Холк назывался “Катриона”. Этому названию суждено было войти в историю. Но тогда об этом никто еще не знал.
***
Следующее место - хоть действительно трудно было в это поверить - поразило Цири картиной воистину идиллической. Над спокойной ленивой рекой, несущей воды меж склонившимися над нею ивами, ольхами и дубами, совсем рядышком с мостом, стягивающим берега изящной каменной дугой, среди мальв стоял покрытый камышами трактир, увитый диким виноградом. Над крыльцом покачивалась вывеска с золочеными буквами. Буквами, совершенно незнакомыми Цири. Но на вывеске красовалось вполне удачное изображение кошки, поэтому она предположила, что трактир называется “У черной кошки”.

Струившийся из трактира аромат еды притягивал как магнит. Цири не стала раздумывать. Поправила меч на спине и вошла.

Внутри было пусто, только за одним столом сидели трое мужчин. Деревенские на вид. На нее они даже не взглянули. Цири присела в углу, спиной к стене.

Трактирщица, полная женщина в чистейшем фартуке и рогатом чепце, подошла и спросила о чем-то. Ее голос звучал непривычно звонко, но мелодично. Цири указала пальцем на раскрытый рот, пошлепала себя по животу, затем срезала с курточки одну из серебряных пуговиц и положила на стол. Видя удивленный взгляд, она взялась было за вторую пуговицу, но женщина удержала ее движением руки и слегка шипящими, но приятно звучащими словами.

Эквивалентом пуговицы оказалась миска густой овсяной похлебки, глиняный горшочек фасоли с копченой грудинкой, хлеб и кувшин разбавленного вина. Проглотив первую ложку, Цири подумала, что, пожалуй, расплачется. Но сдержалась. Ела медленно. Наслаждаясь едой.

Трактирщица подошла, вопросительно зазвенела, приложив щеку к сложенным ладоням. Останется ли гостья на ночь?

- Не знаю, - сказала Цири. - Возможно. Во всяком случае, благодарю за предложение.

Женщина улыбнулась и ушла на кухню.

Цири расстегнула пояс, откинулась спиной к стене. Задумалась, что делать дальше. Место - особенно по сравнению с несколькими предыдущими - было приятным, вызывало желание остаться подольше. Однако она знала, что излишняя доверчивость может оказаться опасной, а неосторожность - губительной.

Черная кошка, точно такая, как на вывеске трактира, явилась неведомо откуда, потерлась о ее щиколотку, выгибая спинку. Цири погладила ее, кошка слегка ткнулась головкой в ее руку, села и принялась вылизывать шкурку на груди. Цири глядела.

Она видела Ярре, сидевшего у костра в кругу каких-то неприятных на вид оборванцев. Все грызли что-то, что напоминало куски древесного угля.

- Ярре?

- Что надо? Уголь грызть?

- Да. Именно так. Родина-Мать зовет. А частично из личных побуждений.

- Цири, не спи в седле, - говорит Йеннифэр. - Мы подъезжаем.

На домах города, к которому они подъезжают, на всех дверях и воротах видны большие кресты, нарисованные мелом или белой краской. Клубится плотный и вонючий дым, дым от костров, на которых жгут трупы. Йеннифэр, кажется, этого не замечает.

- Мне надо сделать себя красивее.

Перед ее лицом, над ушами лошади, висит зеркальце. Гребень танцует в воздухе, расчесывает черные локоны. Йеннифер действует только чарами, совсем не пользуясь руками, потому что...

Потому что ее руки - месиво застывшей крови.

- Мамочка! Что они с тобой сделали?

- Поднимись, девочка, - говорит Койон. - Пересиль боль и поднимись на гребень! Иначе ты станешь трусить. Ты хочешь до конца жизни умирать от страха?

Его желтые глаза нехорошо горят. Он зевает. Его острые зубки блещут белизной. Это вовсе не Койон. Это кошка. Черная кошка...

Шагает многомильная колонна солдат, над ними колышется лес пик, развевается море хоругвей. Ярре тоже идет, на голове у него круглый шлем, на плече пика, такая длинная, что ему приходится крепко держать ее обеими руками, иначе она его перевернет. Грохочут бубны, вопят дудки, гудит солдатское пение. Над колонной носятся и каркают вороны. Множество ворон...

Берег озера, на пляже шапки взбитой пены, выброшенные и сгнившие камыши. На озере остров. Башня. Зубчатый, топорщащийся наростами навесных бойниц донжон. Над башней темно-синее вечернее небо, светит луна - блестящий, перерубленный пополам золотой талер. На террасе в креслах две женщины, закутанные в шубы. Мужчина в лодке...

Зеркала и гобелен.

Цири поднимает голову. Напротив нее за столом сидит Эредин Бреакк Глас..

- Ты не можешь не знать, - говорит он, показывая в улыбке ровные зубы, - что только оттягиваешь неизбежное. Ты - наша, и мы достанем тебя.

- Аккурат!

- Ты вернешься к нам. Немного поболтаешься по местам и временам, потом натолкнешься на Спираль, а на Спирали мы тебя достанем. В свой мир и свое время ты уже не возвратишься никогда. Впрочем, и поздно уже. Тебе просто не к кому возвращаться. Люди, которых ты знала, давно умерли, их могилы поросли бурьяном и провалились. Их имена забыты. Твое, впрочем, тоже.

- Лжешь! Не верю!

- Веришь - не веришь, дело твое. Повторяю: вскоре ты наткнешься на Спираль, а я уже буду там ждать. Ведь ты втайне этого желаешь, me elaine luned.

- Ты не иначе как бредишь!

- Мы, Aen Elle, чувствуем такие вещи. Ты была мною увлечена, ты хотела меня и боялась своего желания. Ты хотела меня и продолжаешь хотеть, Зиреаэль! Меня. Моих рук. Моего прикосновения...

Когда он прикоснулся, она резко вскочила, перевернула кубок - к счастью, пустой. Хотела схватиться за меч, но тут же успокоилась. Она сидела в трактире “У черной кошки” и, видимо, уснула, задремала за столом. Рука, коснувшаяся ее волос, была рукой полной хозяйки. Цири терпеть не могла таких фамильярностей, но женщина прямо-таки излучала расположение и доброту, за которые нельзя было отплатить грубостью. Цири позволила гладить себя по голове, улыбаясь, слушала мелодичную, позванивающую речь. Она была утомлена.

- Мне надо ехать, - сказала она наконец.

Женщина улыбнулась, певуче зазвенела. “Как получается, - подумала Цири, - что во всех мирах, местах и временах, на всех языках и наречиях единственно это слово всегда звучит понятно? И всегда похоже?"

- Да, к маме. Моя мама ждет меня.

Трактирщица проводила ее во двор. Прежде чем Цири оказалась в седле, женщина вдруг крепко обняла ее, прижала к пышному бюсту.

- До свидания. Благодарю за прием. Вперед, Кэльпи! Она направилась прямо на дугообразный мост над спокойной рекой. Когда подковы кобылы зазвенели по камням, она оглянулась. Женщина все еще стояла перед трактиром.

Концентрация. Кулаки к вискам. В ушах шум, как изнутри морской раковины. И неожиданно мягкое и черное ничто.

- Bonne Chanse, ma fillei <Удачи, девочка! (фр.).> - крикнула ей вслед Тереза Ляпен, трактирщица из постоялого двора “Au chat noir” <“У черной кошки” (фр.)> в Пон-сюр-Жонн у тракта, ведущего из Мелуна в Оксерр. - Удачи в пути!

Место. Озеро. Остров. Башня, Луна, словно талер, перерубленный пополам, его блеск отражается в воде светлой дорожкой. На дорожке лодка, в лодке мужчина с удочкой...

На террасе... Две женщины?
***
Кондвирамурса не выдержала, взволнованно крикнула и тут же прикрыла рот рукой. Король-Рыбак с плеском упустил якорь, ворчливо выругался, потом раскрыл рот, да так и замер. Нимуэ даже не дрогнула.

Прочерченная лунной дорожкой гладь озера задрожала и покрылась рябью, как под ударом ветра. Ночной воздух над зеркалом вод лопнул - так лопается разбитый витраж. Из трещины появилась вороная лошадь. На ней - всадница.

Нимуэ спокойно протянула руку, произнесла заклинание. Висящий на стояке гобелен неожиданно разгорелся, расцвел феерией разноцветных огоньков. Огоньки отразились в овале зеркала, заплясали, заклубились в стекле, как цветные пчелы, и неожиданно выплыли радужным призраком, расширяющейся лентой, от которой стало светло как днем.

Вороная кобыла поднялась на дыбы, дико заржала. Нимуэ резко развела руки, выкрикнула формулу. Кондвирамурса, видя возникающее в воздухе и увеличивающееся изображение, сконцентрировалась сильнее. Изображение тут же набрало резкость. Вырисовался портал. Ворота, за которыми возникло...

...плоскогорье, усеянное остатками кораблей. Замок, приникший к острым скалам обрыва и возвышающийся над черным зеркалом горного озера...

- Сюда! - пронзительно крикнула Нимуэ. - Вот дорога, по которой ты должна идти! Цири, дочь Паветты! Войди в портал, ступай путем, ведущим на встречу с Предназначением! Да замкнется кольцо времен! Да погрузит змей Уроборос зубы свои в хвост свой!

- Прекрати блуждания! Спеши, спеши на помощь близким! Это верный путь, ведьмачка!

Кобыла заржала снова, снова принялась месить копытами воздух. Девушка в седле крутила головой, глядя то на Нимуэ, то на изображение, порожденное гобеленом и зеркалом. Откинула волосы, и Кондвирамурса увидела у нее на щеке безобразный шрам.

- Доверься мне, Цири! - крикнула Нимуэ. - Ведь ты меня знаешь! Ты уже однажды видела меня!

- Я помню, - услышала она. - Верю. Благодарю.

Они видели, как подстегнутая поводьями кобыла легким танцующим шагом вбежала в свет портала. Прежде чем изображение затуманилось и расплылось, они увидели, как пепельноволосая девушка машет им рукой, обернувшись в седле.

Потом все исчезло. Поверхность озера успокоилась, разгладилась лунная дорожка.

Было так тихо, что казалось, будто они слышат хриплое дыхание Короля-Рыбака.

Сдерживая навертывающиеся слезы, Кондвирамурса крепко обняла Нимуэ. Она чувствовала, как дрожит миниатюрная чародейка. Так, обнявшись, они сидели какое-то время. Молчали. Потом обе повернулись туда, где исчезли Врата Миров.

- Удачи тебе, ведьмачка! - воскликнули они в унисон. - Удачи тебе на пути!
Неподалеку от того луга, места той жестокой сечи, в коей, почитай, вся сила Севера сошлась со всей мощью нильфгаардской, стояли ранее два рыбацких поселения: Старые Жопки и Бренна. Однако ж поелику к тому часу Бренна была уже пожжена дотла, то говорили поначалу о Битве под Старыми Жопками. Теперь же говорят не иначе как “Битва под Бренной”, и тому есть две причины. Primo, отстроенная Бренна стала ноне большим и цветущим поселением, а Старые Жопки многие лета не заселялись и след по ним простыл, зарос крапивой, пыреем и лопухами. Secundo, как-то не личило такое название великим достопамятным и трагическим боям. Да и верно, как же так: баталия, в которой тридесять с лишком тысяч бойцов полегло, - и вдруг мало что Жопки, так еще и Старые?

Так и вышло, что во всей исторической и военной литературе принято стало писать о Битве под Бренной, как у нас, так и в нильфгаардских источниках, коих, к слову сказать, гораздо боле, чем нежели наших.

Достопочтенный Ярре-старший из Элландера. Annales seu Cronicae Incliti Regni Temeriae