Вестник истории мировой культуры. 1957, № С. 102-119. Заметки o родстве европейских языков 1 к истории постановки вопроса в период с 1200 по 1800 гг

употребляем теперь в Бельгии, Брабанте, Гельдерлаиде, Фландрии, Голлан­дии и Зеландии».

Теперь мы подходим к трудам знаменитого философа и математика Готфрида Вильгельма Лейбница (1646—1716), одного из немецких подлинно всеобъемлющих умов мирового значения, чьи замечательные достижения в других областях несправедливо затмили его большие заслуги как линг­ виста. ^ф

Интерес Лейбница к лингвистике был настолько большим, по­стоянным и живым, что один из его биогра<ров при решении спорного во­проса о дате выхода в свет его работы «Обращение к немцам о лучшем использовании разума и языка» приводит в качестве аргумента в пользу 1679 года тот факт, что «» это прсмя мы не находим никаких следов, деятель­ности Лейбница в области лингвистики» ^а5.

Его неутомимый ум изучает вес без исключения проблемы лингвистики: характер языка, взаимосвязь слов и понятий, произвольный или естествен­ный характер слов, ономатопеи, символику звуков, всеобщий язык, искус­ственные языки, языки знаков, классификацию языков, историческую цен­ность языков как «памятников» прошлого ^2в, этимологию ²⁷, сравнение со­временных языков со старинным текстом, смешанные языки, жаргон, техни­ческий язык, метафору, изолированные зоны, диалектологию, заимствован­ные переводы, пуризм, идеологические и этимологические словари, состав­ные слова, топонимию, фонетику, орфографию, романизацию и многие другие темы. Его неутомимая любознательность простирается от Японии до Америки, от абиссинцев до самоедов.

Он постоянно побуждает своих друзей во всех странах проводить исследо­вания языков, собирать материалы, присылать ему тексты, он снабжает их подробными указаниями о том, как это надо делать. Его преследует мысль о возможно сохранившихся следах куманов, крымского и готского языков. Он удивляется, почему венецианцы не ведут исследований в области албан­ского языка, тогда как они имеют эту возможность; он задает вопросы в от-ношении коптского, китайского, калмыцкого, готтентотского языков. Языки огромной царской империи особенно привлекают его; в своей переписке с Петром Великим (1672—1725) он просит организовать исследование языков целого ряда специально отобранных «пунктов» (Архангельска, Тобольска,. Казани, Астрахани и т. д.), чтобы составить списки некоторых общих групп слов, переводов основных молитв; в его работах можно уже обнаружить принципы современных лингвистических вопросников. Его просьба, на­правленная к Петру Великому, была выполнена императрицей Екатериной Великой (1729—96). Лейбниц побудил испанского иезуита Эрваса-и-Пандуро

** См. «Nouv. essais», книга^ 3, глава 2, § Ц «языки вообще, являясь самыми древ* ними памятниками народов, существовавшими Др изобретения письменности и до по­явления искусства, наилучшим образом показывают происхождение родства и мигра­ции»; см. также «Opera», 6, стр. 2, стр. 188: «Самый большой недостаток заключается в том, что те люди, которые описывают страны и составляют отчеты о поездках, забывают добавлять в них очерки языков ! различных народов, тогд*а как это помогало бы уста­новить их происхождение». См. ;также N е f f, 2, стр. 21.

*' Не все его этимологические исследования правильны, мы °и не вправе этого тре­бовать. Но некоторые из них являются очень смелыми и просто блестящими, как, напри­мер, связь китайско-татарского (И корейского) слова morah с германским mähre, древне­верхненемецким marah, английским mare (см. издание Дутенса, 6, стр. 106). Эта этимо­логия была «вновь открыта» совсем недавно. Оценка Неффом (2, стр. 39, 47) этимологии Лейбница, на мой взгляд, является очень строгой. Заявление Лейбница в его письме к Лудольфу от 12 декабря 1698 !года является совершенно замечательным (см. N е f f, 2, стр. 47; №2, 53). Брошюра Неффа вышла в 1871 г. и относится главным образом к «нео-граммат'ическому периоду». ]

(1735—1809) опубликовать его знаменитый труд cCntnlogo délie lingue со-nose i u te et notisie della loro affinité e dlvcrsitu», Ccsciia, 1784 ^ϊβ.

Потребовались бы сотни страниц для того, чтобы дать полное представ­ление о лингвистических познаниях и работах Лейбница в этой области. Я приведу здесь только одну выдержку относительно индоевропейских язы' ков, взятую из работы «Nouveaux essais sur l'entendement» (1709, стр. 259):

«Чтобы понять происхождение кельтского, латинского и греческого язы­ков, имеющих много общих корней с языками германского и кельтского происхождения, можно предположить, что это объясняется общим проис­хождением всех этих народов, которые произошли о*т скифов, пришедших с Черного моря, которые перешли Дунай и Вислу и часть которых могла направиться в Грецию, а другая заполнить Германию и Галлию... Сарматский (имеется » »иду слпшшски1\), по крш'тей мере, наполовину германского происхождения или близкого к германскому».

Теперь, в паши дни трудно что-либо изменить; мы даже находим in nuce современные географические доктрины, которые соединяют германский язык с одной стороны со славянским, с другой — с кельтским, и устанавли­ вают связь между ними. '

В области исследования родства языков Лейбниц имеет большие заслуги, отчасти забытые, отчасти замалчиваемые учеными более позднего времени. Он был одним из первых, если не самым первым, из тех, кто настаивал на единстве двух ветвей кельтского языка ^2В, однако, он отмечал явное различие между ирландской ветвью, которую он считает старшей, и бретонской, ко­торая очень близка к древнегалльской («Nouveaux essais...», ibidem). Он угадал индоевропейское происхождение албанского и, по-видимому, армян­ского языков; он распознал полуроманский характер румынского языка; определил семитскую группу, назвал ее «арамейской» и резко разграничил ее от индоевропейской; он установил общность финно-угорских языков ⁸⁰, а также турецкого и татарского языков. В его отношении к этрусскому языку чувствуется похвальная и редкая сдержанность. Его заключеннее баскском языке является наилучшим из тех, которые можно сделать даже в настоящее время Ч. По многим вопросам Лейбниц имел более ясное и более квалифици­рованное суждение, чем Даже многие современные лингвисты.

l ^м Это было обнаружено! примерно в то же Самое время известным ученым Велшма-ном Эдн a p дом Луйдом (1660-4-J709), работа которого носит совершенно иной характер, поскольку включает тщательное изучение самих языков; но Луйд не увидел (как Лейб-нии, Милиус и другие, см. выше) родства кельтского языка с другими индоевропейскими языками, чего некоторое вр^мя даже не замечал Бопп. Это было доказано только в 1838 году. Ср. Tourneujr, стр. 72, 207, D o t t i n, стр. П.

" Родство финского и венгерского языков уже предполагалось Яном Амосом Ко-менским, или Комениусом (1592—1670), и Мартином Фогелем (1632—75); родство фин·: ского языка с лапландским -было известно И. Ю. Скалигеру (1540—1609, см. выше) и Иоганну Герхарду С. Шефферу (1621—70). Лейбниц также связывает, хотя и нереши­тельно, с этими языками эстонский и ливский (язык «ливонцев») языки и «подозревает», что к ним относится и самоедский язык. («Brevls designation», стр. 9); последний в дей­ствительности гораздо меньше связан с ними, чем другие. Подытоживающая работа по всему этому сделана незуито|л И. Сайновичем (1770) и С. Дьярмати (1799)..О Коменском см. также Enciclopedia italiana. По остальным вопросам см. Т a g 11 a v l n 1 С., Encl-clopedla Itnliana s. un. Lingue, Llnguistica.

³¹ Как мы видели, о баскском языке подробно упоминал Родсрикус Тотетанус, однако, кажется, этот язык!был незнаком Данте. Скалигер в конце своей работы «Diatribe on the lang, etc.» Объявляет его независимым языком «matrix», седьмым из ма­лых языков («Седьмой язык контабров, которых французы и испанцы называют бискайцвми и которые являются потомками древних испанцев»). Онтакже описывает

П6

Лейбниц, не колеблясь, резко, но справедливо критикует некоторых ученых безумцев, подобных Торонто Беканусу (см. «Nouveaux essais»), ₍ и особенно шведов, которых огромная политическая власть привела к своего· рода лингвистической мании величия. Лейбниц выступает против их фанта­стической претензии причислять язык Ульфнлы к шведскому, а себя к пря­мым потомкам готов и даже отрицать какие-либо связи с германским языком, превращая шпсдскнй язык в «сарматский», или славянский, язык ^0а.

В течение долгого времени Лейбница обвиняли в том, что он «не имеет родины», говоря современными терминами, обвиняли его в «космополитизме». Лейбниц, конечно, не был ограниченным или мелким человеком с предрас­судками.

«Поставив свой разум выше любви и страстей (двух) сторон и взирая на общую родину человечества, я люблю борьбу аргументов одной страны про­тив другой, одинаково радуюсь победе, независимо от того, на чьей стороне она окажется, при условии, что она делает шаг вперед в достижении истины». Обвинение его в недостатке патриотизма, которое выдвигали против него некоторые немцы, полностью опровергается его многочисленными письмами и различного рода деятельностью (например, таким актом, как основание знаменитой Берлинской академии) и в особенности двумя его работами: «Обращение к немцам о лучшем использовании разума и языка» (1679); «Скромные суждения об употреблении и улучшении немецкого-языка» (1699). В этих трудах он с горячей любовью рассматривает проб­лему немецкого литературного языка, с тем чтобы дать немцам оружие* которое может стать соответствующим средством для воплощения великой цивилизации. В 'некоторых главах (стр. 42 и след.) его последней работы мы можем заметить некоторый оттенок национализма и даже шовинизма (гл. 45): «Все, чем хвастаются шведы, норвежцы и исландцы о своих готах и рунах, является нашим, они также не могут претендовать на то, чтобы считаться северными германцами. В древнем германском мире и осо­бенно в многовековом немецком языке, который восходит к временам, значительно более ранним, чем все греческие и латинские книги, лежит источник происхождения европейских народов и языков, а также отчасти происхождения самых древних культов, обычаев, законов и аристократии^ а также древних наименований предметов, мест и народов, как это было показано другими и может быть доказано в дальнейшем».

Нетрудно найти в этих ранних работах некоторые намеки на то отожде­ствление тевтонов с «чистыми» индоевропейцами, которое делалось в 20 веке, однако эти намеки прчти полностью⁸³ исчезают из его более позд­них и брлее зрелых работ («E^signatio....», «Essais...»).

)Н совершенно отличен от кельтского, т. е, от древнего

галльского и германского языков». См. «Misc. Berol.», стр. 11; Eccardus, Historia

" См. однако «Nouveaux essais», изд. Gerhardt, 5, стр. 260: «если еврейский и араб­ский языки более всего приближайся к нему (т. е. к основному и примитивному языку),

Наконец, d течение этого периода работа; которая была так блестяще начата итальянским купцом Филиппе Сассетти (см. нише), возобновляется снопа, но без учета трудов своих предшественников некоторыми германскими и французскими учеными, особенно иезуитскими и протестантскими миссио­нерами. Весьма любопытно, что имя первого после Сассетти ученого, уста­новившего связь между санскритским и западными языками (в данном случае с латинским), осталось и возможно навсегда останется неизвестным. Это был немец, который 3 апреля 1714 года в Гамбурге вывел заключение, что санскритские числительные являются «чисто латинскими». Об этом мы знаем из письма, посланного в Европу в 1725 году другим немцем, миссионером Бенджамином Шульце, который сообщает в этом письме некоторые другие интересные сведения из своих собе.тшмшых Наблюдении и дает перечень .санскритских цифр, начиная с единицы и кончая 40 (не все из них вполне точны и некоторые в довольно неправильном написании). Уже за год до этого, в 1724 году французский ученый Матюрен Вейссиер Ла Кроз (1661 — 1739) в своей книге «Histoire du Christianisme des Indes», стр. 439, установил сходство между санскритским и персидским языками ; «Я заметил и некоторые другие общие элементы у индийцев и древних персов, в частности большое количество слов и названий, сходных между собой как в одном, так и в другом vflSbiKe». Он первый установил это сходство.

Теофиль Зигфрид Байер (1694—1738) изучил через протестантских мис­сионеров санскритские числительные и признал их идентичность с такими ,же числительными в,персидском и греческом языках, но приписал это фак-JTopy греческого господства в Бактрии. Миссионер в Малабаре — Христиан • Теодор Вальтер в книге, написанной в 1733 году, обмолвился таким же заме-', чанием, но объяснил·его знаменитой «скифской» теорией Боксхорна, Лейб­ница и других ученных ³,⁴.

Первым ученым| который без какого-либо упоминания о «скифском» языке признал родстгво санскритского языка с западными языками и даже представил широкие!доказательства этого, был французский иезуит Гастон {Лоран Керду (1691—J-1779), который прислал в 1767 г. из Индии в Институт Франции (в Академию надписей) длинный список, доказывающий сходство многих санскритских слов с латинскими и греческими, и сравнил не только одни числительные, но и несколько местоимений И всю парадигму настоя­щего времени изъявительного и сослагательного наклонений глагола «быть» {санскритский — asti, латинский — est, и т. д.).

После тщательного рассмотрения самых различных вариантов Кёрду пришел к чисто научному заключению, что единственно возможным объяс­нением сходства языков является общность их происхождения. Его

Habent sua fata libelli — и то же самое случается с людьми и их трудом. История шести столетий лингвистических исследований в области родства индоевропейских языков является действительно печальной историей исканий и повторений, драгоценных открытий и детских капризов, постоян­ных успехов и непрерывных потерь.

Многие из открытий; 19 века,. как это можно увидеть, были уже сделаны или близились к завершению; псе же, несмотря па это, не было создано настоящей лингвистической школы.

Традиции не имели преемственности, и почти никакие упорные усилия, предпринимавшиеся в течение длительного времени, не оказали влияния на лингвистическое движение 19 века.

Один из величайших и печальных уроков истории состоит в том, что большинство замечательных догадок или исследований остаются бесплод­ными и быстро забываются, если они не находят такой духовной атмосферы, которая готова поддержать эти исследования и развивать их дальше. Труды Леонардо и Вико — яркие примеры этой трагической истины. Потребовались два больших исторических фактора для того, чтобы изменить направление лингвистики и открыть новую эру в этой области науки: первым духовным фактором явился зародившийся в Германии романтизм как определенное движение за обновление взглядов; вторым политическим фактором было завоевание Англией Индии, которое, подобно римским завоеваниям, принесло новые законы и новые порядки в эту леген­дарную страну, в соответствии с которыми было признано правильным ri необходимым привлечь ее должностных лиц к изучению своих родных язы*

Замечательные достижения древних индийских грамматиков стали¹ в связи с эпГм ДостушпТеВропейским ученым. Это был величайший и наиболее продолжительный, хотя, само собой разумеется, и не единственный вклад .Индии в нашу западную культуру ⁸⁷. ·

** Я не включаю в эту! статью имя сэра Вильяма Джонса (1746—94) потому, что с течки зрении исторического развития он принадлежит к 19 пеку, проблемы которого он ост щпст, хотя со строго хронологических позиций его следовало бы отнести к 18 веку, Т. к. ого (пиестнос занвленио¹ было сделано η 1786 году; оно фактически мало добавляет чсг(-л^ро нового к тому, чк^гопорили ршп.ше'об этом К?рду и другие, и не приводит тех доказательств, которые иЬиподнлЯсь в той или иной степени другими учеными.

" «То, чего не смогли достичь миссионеры, достигла косвенным образом торговля. Наука обязана этим отчасти|ей и самым прямым путем сознанию необходимости подчи­ нения закону—явление, которое до настоящего времени имеет силу в истории науки», — пишет весьма объективно Tin. В en fey (Geschichte der Sprachwissenschaft, Munich, 1869, p. 341) в книге, посвященной восхвалению немецких ученых (см. также вступле­ние, стр. 14). !