Вильгельм Р., Вильгельм Г

ПЕРЕМЕНЫ

ПОНЯТИЕ ПЕРЕМЕН

При обращении к понятию Перемен, давшему назва­ние «И цзин» и играющему в нем определяющую роль, на память сразу приходит афоризм «Pantra rhei», «Все течет», который около 500 г. до н.э. Гераклит Эфесский положил в основание своей философской систе­мы. Это произошло приблизительно в то же время, когда сложился «И цзин», и здесь мы сталкиваемся с замечательным случаем совпадения в развитии Востока и Запада, когда в одно и то же время не связанные между собой цивилизации сходятся в самовыражении. Но даже этот столь яркий, на первый взгляд, пример при ближайшем рассмотрении обнаруживает харак­терные различия между двумя культурами. Гераклит, утверждавший, что жизнь — это движение, на первое место ставил гармоничный миропорядок, Логос, фор­мирующий хаос жизни. Для китайцев, как мы увидим, два принципа — движение и неподвижный закон, им управляющий, — составляют единое целое; им неведомы ядро и оболочка: сердце и ум для них не­раздельны.

Мы несколько забежали вперед, но разбор слова, которым выражается понятие «Перемены», поможет понять, что имеется в виду. Иероглиф И, который уп­рощенно переводится как « Перемены», входит в ядро китайского языка. Он часто встречается на гадальных костях и в ранних надписях на бронзовых сосудах. Говорить о семантике этого слова непросто из-за про­тиворечивости существующих толкований. С точки зре­ния этимологии внешнее сходство иероглифов, вероят­но, привело к слиянию двух различных семантических комплексов. Судя по всему, первоначально иероглиф И означал ящерицу.¹ На это указывает архаическая пик­тограмма, изображавшая существо с круглой головой, изогнутым телом и множеством ног, а также толкова­ние одного из старейших словарей. Слово сохранило свое первоначальное значение, хотя в позднейшие вре­мена для лучшего различения был добавлен ключ «на­секомое», «рептилия». Если вспомнить, что подобные пиктограммы использовались также для указания на свойства изображенных предметов, напрашивается представление о подвижности и переменчивости, ко­торое и стало ассоциироваться с этим словом. Ящери­ца, хамелеон и для нас служат олицетворением измен­чивости.


а б
Два написания иероглифа И: стандар­тизированное (а) и архаичное (б)

Затем слово приобрело дополнительные значения другого похожего иероглифа, с которым позже слилось. Этот иероглиф, означавший «распоряжаться», представлял из себя пиктограмму, к которой позже был добавлен символ власти — знамя (первоначально — хвост животного). С ним, вероятно, ассоциировалась идея раз и навсегда заданного отношения между вер­хом и низом. На ранних надписях на бронзе это слово встречается также в значении дара, которым господин жалует своего вассала. Слово И продолжает сохранять и это значение, но с добавлением ключа «золото», «ме­талл».

Согласно другому толкованию, иероглиф является сочетанием изображений Солнца и Луны, то есть ос­новных сил природы — Ян и Инь. Однако нетрудно увидеть, что это объяснение основывается на концеп­циях самого «И цзин» и поэтому вряд ли может про­яснить историю слова в период, предшествовавший появлению книги.

Слияние двух иероглифов и их смыслов дало значе­ния, в которых слово снова и снова встречается как в древних, так и в современных текстах: легкое, про­стое — в противоположность чему-то трудному; твер­дое и спокойное — в противоположность неустойчи­вому; перемена или изменение.

В древнейшем слое «И цзин» слово встречается четыре раза. В одном случае оно несомненно означает «перемены», во втором скорее указывает на «твердость», а в остальных это название места.

Слово И послужило названием книги, которую в конце династии Шан, около 1150 г. до н.э., составил Вэнь-ван¹, по-своему расположив и расширив уже су­ществующие материалы с разными названиями. На­звание И входит в употребление только после Вэнь-вана. Для нас привычно сочетание «И цзин», «Канон Перемен», но цзин, «канон», — это не древнее слово; к «Переменам» его присоединили в параллель другим текстам конфуцианского канона: «Канон писаний», «Шу цзин», и «Канон стихов», «Ши цзин». Но относить термин цзин к классическим текстам стали не раньше IV в. до н.э., впервые подобное наименование встреча­ется у Чжуан-цзы. Само это слово означает основу, продольные нити ткани, и, по всей видимости, стало применяться по отношению к классическим произве­дениям для того, чтобы отличить их от апокрифов, на­зываемых вэй, «уток», «поперечная нить».

Первоначально книга называлась «И», «Перемены», или «Чжоу И», «Чжоуские Перемены» (Чжоу — на­звание династии, основатели которой завершили со­здание этой книги). О том, как переводить слово И в заглавии, ученые спорят до сих пор. Так, недавно было высказано мнение, что имеется в виду простой способ (способ гадания), а именно тот, который использо­вался чжоусцами в отличие от более трудного шанского способа гадания на черепашьих панцирях. Эта ин­терпретация, наряду со многими другими объяснения­ми, представляется малоубедительной и не отвечает ни историческим фактам, ни логике вещей в данном кон­кретном случае. Я предпочитаю по-прежнему исполь­зовать название «Книга Перемен», обоснованность ко­торого станет очевидной в ходе дальнейшего изложе­ния. Не следует, однако, забывать о других значениях слова И, поскольку и они важны для его понимания. Почему это так, хорошо разъясняет один из ранних апокрифов:

«Y названия И три значения — это "легкость", "из­менение" и "неизменное".

В слове "легкость" — его Дэ². Его сияние проникает в четыре стороны, ясно и легко устанавливая разгра­ничения. Великое Небо становится сиятельно ясным, а Солнце и Луна, звезды и зодиакальные созвездия распре­деляются и выстраиваются. Оно проникает в чувства, у которых нет ворот, и хранится в духе, у которого нет доступа внутрь. Без усилия и без мысли, просто и безошибочно. Таково легкое в нем.

Изменение — это его Ци. Если бы Небо и Земля не изменялись, они не могли бы проводить Ци, взаимовли­яния Пяти Движений остановились бы и смена четы­рех времен года нарушилась. Князья и министр потеряли бы свои знаки отличия и все различения смешались. Должное уменьшаться стало бы расти, а должное пра­вить пало. Таковы изменения в нем.

Неизменное — это его положение (статус, состоя­ние). Небо вверху, а Земля внизу. Государь обращает лицо на юг, а слуги — на север. Отец восседает, а сын кланя­ется. Таково неизменное в нем»¹.

Конечно, эти значения слова И, которые в вырази­тельном описании апокрифа уподобляются трем коор­динатам, задающим миропорядок, трудно выделить в ранних слоях «И цзин». Но в позднейших слоях суть содержания уже извлекается из всех этих значений слова, и мы также попытаемся использовать семанти­ку в качестве проводника по системе, лежащей в осно­ве «Книги Перемен».

Иероглиф И буквально означает «простое», «лег­кое», «данность». Мне хотелось бы подчеркнуть это значение, поскольку здесь рельефно проступает разли­чие между системой « И цзин», как она представлена в версии правителей начала Чжоу, и ее более ранними вариантами. Мы никогда не поймем, как устроена эта система, если будем выискивать в ней нечто темное и таинственное. Книга начинается с того, что дано легко увидеть и понять любому.

Прежде всего имеет смысл посмотреть, в каких исторических условиях эта система приобрела новую форму. Тотемическая матриархальная религия шанцев, правившая посредством страха, была чужда правите­лям раннего Чжоу. Также неприемлемы были для них сумерки разума, выпустившие на волю темные силы человеческой души и давшие им санкционированный выход в кровавых жертвоприношениях. Дух чжоуских правителей проще и прозрачнее, он проникнут образа­ми, подсказанными растительной жизнью, земледели­ем. Но понятия этой культуры далеко не примитивны и прошли процесс длительного очищения. В иерархии инстинктов чжоусцы отдавали приоритет инстинкту сердца, или разуму. Таким образом, оттесненные на задний план темные силы не могли более претендовать на господство. Конечно же, я упростил картину, для того чтобы сделать ее ярче. Но названные духовные тенденции прослеживаются в социально-политической системе раннего периода Чжоу. Жизнь обретает фор­му в соответствии с тем, что дано природой. Поэтому ее законы считаются познаваемыми, а боги, демоны, зловещие призраки, которые вносят в жизнь иррацио­нальное начало, ставятся под сомнение. Именно это мироощущение породило строжайший запрет на ал­коголь в начале династии Чжоу.

Ситуации, отраженные в «И цзин», взяты непо­средственно из жизни — это то, что случается со все­ми изо дня в день и понятно всем. Со всей определен­ностью говорится об этом в позднейших слоях книги, которые не просто объясняют и развивают старую си­стему, но ставят целью — в полном соответствии с социально-культурной миссией учения Кун-цзы — по­казать действенность « Канона Перемен». Снова и сно­ва подчеркивается, что вратами в систему может быть лишь простота и ясность. «Добро (совершенство) лег­кого и простейшего, — читаем мы, — сочетается с высшим Дэ»². В другом месте говорится:

«Творящее через легкое (Перемены) познает (позна­ется).

Воспринимающее через простейшее способно [действоватъ].

Если легко, то легко познается; если просто, то про­сто следовать. Если легко познать, то есть близкие; если просто следовать, то есть работа [заслуги]. Если есть близкие, то возможна долговечность; если есть работа, то возможно величие. Если возможна долговечность, то это — Дэ одаренного [мудрого] человека; если возмож­но величие, то это деяния достойного человека»³.

Таковы врата, ведущие к настоящим Переменам. О постоянных Переменах свидетельствует повседневный опыт. Для неискушенного ума вещи, явления не­отделимы от изменений. Только абстрактное мышле­ние в состоянии увидеть феномены вне потока непре­рывных изменений — как статические сущности. В западной мысли этот аспект Перемен находит некото­рое отражение в приложении категории времени к явлениям. С точки зрения этой категории все и в са­мом деле пребывает в состоянии превращения. В каж­дый момент времени будущее становится настоящим, а настоящее — прошлым.

Категория времени наполняется конкретным со­держанием в китайском понятии Перемен, возникшем в ходе наблюдений за природными явлениями: движе­нием солнца и звезд, плывущими облаками, текущей водой, чередованием ночи и дня, сменой времен года. Передают, что Кун-цзы однажды, стоя на берегу реки, воскликнул: «Как эта река, все течет непрестанно, день и ночь!»¹ Это понятие тесно связано с богатством жиз­ни. Перемены определяются как порождение порож­дения², как бьющее через край изобилие постоянно обновляющейся, не знающей ни отдыха, ни смерти силы природы. Жизнь вообще непостижима вне веч­ного изменения и роста. Прерывание жизни дает не смерть, которая в конечном счете также принадлежит жизни, но ее отрицание — извращение, деградацию.

Эта мысль органично входит в понятие Перемен. Противоположность изменениям — не покой и не за­стой, ведь и они относятся к проявлениям Перемен. Представление о том, что противоположностью Пере­мен является упадок, а не прекращение движения, показывает, насколько это понятие отлично от нашей идеи времени. Переменам в китайским восприятии противостоит рост того, что должно идти на убыль, и падение того, что должно править. Перемены, следова­тельно, — не просто движение, ведь их противопо­ложность тоже является движением. Состояние пол­ной неподвижности настольно абстрактно, что было непредставимо для китайцев, по крайней мере китай­цев того времени, когда создавался «И цзин». Таким образом, Перемены — это естественное движение, развитие, которое становится противоестественным, если его повернуть вспять.

В «И цзин» эта концепция получает дальнейшее развитие. Включение в сферу Перемен органических форм жизни придало книге философскую ценность. В «Каноне Перемен» утверждается, что человек и естест­венные социальные группы, а по сути и эпоха в целом, не существуют вне категории Перемен, и эта мысль полностью отвечает высоким ожиданиям, с которыми обычно приступают к изучению «И цзин». Понимание того, что человек движется и действует, что он растет и развивается, — само по себе не бог весть какое откры­тие. Постижение типичности форм движения и разви­тия — закона Перемен, управляющего всем и не зна­ющего исключений, — вот в чем источник столь притягательной цельности, стройности и прозрачности древнекитайской философии.

Но такое развитие — развитие, охватывающее все сущее без исключения, — совсем не просто предста­вить в явной форме. Перемены — это не внешний, нормативный принцип, накладывающийся на мир, а внутренние стремления, в соответствии с которыми осуществляется естественное и спонтанное движение. Это не веление судьбы, требующее безропотного под­чинения, а скорее знак, указывающий направление воз­можных решений. И снова речь идет не о моральном законе, который надлежит неукоснительно соблюдать, но о некоторых правилах, пользуясь которыми, воз­можно считывать грядущие события. Все мы от рож­дения находимся в едином потоке развития, но узна­вание его и следование ему предполагает ответственность и свободный выбор.

Подобное понимание Перемен в применении к развитию индивида, социальных групп или эпохи в целом отменяет ряд допущений, при помощи которых обычно объясняются события. Так, этот принцип раз­вития не подразумевает различия внутреннего и внешнего, содержания и формы. Он вживлен в человечес­кое сердце; он активен и узнаваем. И точно так же, как в одном человеке, действует он в различных объе­динениях людей, во всем, что велико и ценно в эпохе. Таким образом, он не просто воплощает, но действи­тельно является носителем «души» группы и «духа» времени. В сферу его действия входят все уровни и измерения бытия — любое семя, брошенное в землю, взойдет и созреет.

Движение Перемен, следовательно, никогда не бывает одномерным и однонаправленным. Лучше все­го для его определения подходит образ циклического движения. Он часто встречается в позднейшей ком­ментаторской литературе, в которой, однако, утрачена гибкость обращения с образами, отличающая сам «И цзин». Все же в основании несомненно лежит идея движения, возвращающегося к своей исходной точке, движения, подобного ходу светил или смене времен года. Смерть древние китайцы также воспринимали как возвращение. Но в этой интерпретации важна не столько повторяемость, сколько самодостаточность или целостность. Перемены никак не связаны с идеей про­гресса, которая органически входит в наше представ­ление о циклическом движении — вспомним образ спирали. Оценочная по своему характеру идея прогресса плохо совместима с образом, заимствованным у при­роды. А попытка возвеличить новое за счет старого, будущее за счет прошлого всегда была чужда китай­ской мысли. Нет ничего важнее, чем следовать потоку Перемен. И если прежние времена превосходили нас в этом отношении, следует это признать без предрас­судков, извлечь соответствующий урок и постараться научиться тому, что умели древние.

Возвращение движения к исходной точке предотв­ращает рассеивание, которое неизбежно постигает импульс однонаправленного движения. Бесконечность поэтому сдерживается конечным, вне пределов кото­рого ее невозможно поставить на службу человеку.

Здесь мы подходим к третьему смыслу, связанному с понятием И: постоянное, то, в чем можно быть уверенным. Уже ранний апокриф дает парадоксальное определение: «Перемены —это неизменное». В поздней­ших слоях «Канона Перемен» это значение слова ис­пользуется в противопоставлении слову «опасность». Опасность — это неизвестное, таинственное, которое может в равной степени обернуться и счастьем, и не­счастьем. Безопасность — это твердое знание правиль­ного пути, уверенность, что события будут разворачи­ваться в нужном направлении.

Ранние комментаторы были склонны отождеств­лять безопасность, так же как и постоянство, с общест­венными отношениями. Они говорили: отец восседает, а сын кланяется, — что изобличает в них страстных защитников своего собственного социального положе­ния. И тем не менее, концепция не лишена динамиз­ма. Сын, сегодня почтительно кланяющийся своему отцу, завтра сам станет отцом и будет принимать по­клоны своего сына. Иначе говоря, общественное поло­жение фиксировано и статично только по отношению к другому общественному положению. Заданное отно­шение незыблемо и поэтому может служить точкой отсчета в потоке событий. Различие в статусе конкрет­ных лиц, таким образом, менее важно, чем само суще­ствование отношения, полярность которого служит организующим принципом Перемен. Очевидно, что отношения могут быть самыми разнообразными, отец и сын — всего лишь один пример, символизирующий принцип отношения. Развернутая сеть общественных отношений служит залогом устойчивости и постоян­ства в Переменах. Но при переносе понятия Перемен в область личного или космического появляется настоя­тельная необходимость введения других отношений, способных стать мерой устойчивости в этих сферах. Позже мы рассмотрим основополагающий принцип полярности более подробно.

В «Каноне Перемен» намечен еще один аспект понятия Перемен, который в ранних слоях книги пря­мо не выражен, но в позднейших текстах обсуждается весьма подробно. Эти тексты связывают устойчивость в Переменах с одной из основных человеческих добродетелей: надежностью, верностью. Перемены можно постичь, их можно придерживаться, на них можно положиться. Они не случаются ни с того ни с сего, а следуют установленному курсу естественного хода со­бытий. Как в завтрашнем восходе солнца, как в прихо­де весны после зимы, можно быть уверенным в том, что процесс становления не беспорядочен, но имеет определенное направление. Здесь концепция Перемен сближается с космическим законом даосов — Дао. И действительно, в поздних слоях книги слово «Дао» встре­чается очень часто. Дао здесь, как и у Лао-цзы, высту­пает в качестве активной силы Вселенной в целом и любой ее части. Мы читаем в «Си цы чжуань»:

В конечном итоге, именно в Дао источник двойствен­ности, что напрямую напоминает о «Дао Дэ цзин».

Таким образом, твердое, постоянное, вместо кото­рого здесь стоит Дао, служит неотъемлемым атрибу­том Перемен, а это в свою очередь предполагает идею последовательности и вездесущности. Мы видим, что Перемены присутствуют и в большом, и в малом, об­наруживают себя и в событиях космического масшта­ба, и в человеческом сердце. Из всеобъемлющего ха­рактера Дао, вмещающего и макрокосм, и микрокосм, в «Каноне Перемен» следует представление о человеке как центре событий: личность, осознающая свою от­ветственность, может быть на равных с силами космо­са — Небом и Землей. Именно это имеется в виду, когда говорится о возможности влиять на Перемены. Разумеется, оказывать влияние дано только тому, кто следует вместе с Переменами, а не идет против них. Так как в потоке Перемен всходят все семена, туда можно бросить и свое. Знание законов Перемен учит, как обращаться с семенами, как влиять на ход вещей, и не только этому. На посаженное семя можно влиять в ходе его роста, но влияние будет тем сильнее, чем ближе к времени посадки, а угадавший момент про­растания семени станет хозяином его судьбы. И здесь снова на ум приходит отрывок из «Дао Дэ цзин», в котором выражены сходные мысли.

Таким образом, в той мере, в какой личности, осоз­нающей свою ответственность, дано влиять на ход ве­щей, изменчивость перестает быть коварной нераспо­знаваемой западней, становясь органическим миропо­рядком, который находится в согласии с человеческой природой. Поэтому человеку отводится далеко не нич­тожная роль. В установленных пределах он не только господин своей собственной судьбы, но также в состо­янии вмешиваться в события, далеко выходящие за границы его собственной сферы. Но прежде всего не­обходимо осознать положенный тебе предел и не пре­тендовать на большее. Именно этой цели служит «Ка­нон Перемен», в котором собран опыт древности и людей мудрости нескольких эпох.