Владимир Майков Трансперсональный проект: психология, антропология, духовные традиции Том I. Мировой трансперсональный проект

Из этого следует, что шизофренический эпизод и шаманское путешествие совсем не одно и то же, что шизофреники и шаманы занимают разное положение в обществе; хотя исследователи иногда считали шаманов шизофрениками, такое предположение совершенно неправомерно.

До недавнего времени сравнивали шаманов с выразителями различных духовных традиций, в особенности буддизма и йоги. Однако тщательное сопоставление шаманского, буддистского и йогического состояний выявляет значительные различия.

Дело в том, что существует множество шаманских состояний. В буддизме и йоге ситуация еще сложнее. В буддизме целому ряду медитативных практик соответствует множество различных состояний. Более того, каждая медитативная практика может проходить несколько различных стадий или состояний. В результате человек, практикующий подобную традицию, может получить в процессе обучения доступ не к одному, а к десяткам измененных состояний сознания.

Поэтому сравнение состояний сознания, которые становятся доступными в шаманизме и в других традициях, — задача сложная. Утверждение, что шаманы и приверженцы других традиций впадают в сходные состояния сознания, требует многих сопоставлений, чего еще никто не делал. Если мы начнем проводить прямые сопоставления, то обнаружим скорее не сходство, а значительные различия. Рассмотрим вкратце некоторые аспекты буддистской и йогической медитативных практик и сопоставим возникающие в них состояния с состоянием шаманского путешествия (Уолш, 1996).

Классическая йога — это практика концентрации, в которой ум успокаивается до такой степени, что может быть зафиксирован на каком-либо элементе внутреннего опыта — дыхании, образе или мантре. Для этого йог отвлекает внимание от тела и внешнего мира, сосредоточиваясь на внутреннем, подобно тому как черепаха втягивает лапки под панцирь. Наконец все объекты исчезают, и йог переживает самадхи, или экстатическое мистическое единение с самостью.

Если классическая йога — это практика концентрации, то основная практика буддизма, называемая медитацией прозрения или випассаной, — это практика осознания. Йога опирается на непоколебимое внимание к внутренним объектам, медитация прозрения формирует текучее внимание ко всем объектам, как внутренним, так и внешним. Здесь все стимулы рассматриваются настолько точно и подробно, насколько позволяет осознание. Цель состоит в том, чтобы наиболее полно рассмотреть и понять работу чувств, тела и ума и таким образом прорваться сквозь искажение и непонимание, которые обычно затуманивают осознание.

Переживания и состояния, порождаемые этими тремя практиками, имеют много общего (например, повышенную концентрацию), но наряду с этим они обладают существенными различиями. В отличие от шизофрении, при которой контроль значительно уменьшается, во всех трех практиках увеличивается самоконтроль. Практикующие могут по своей воле войти в состояние и выйти из него, хотя шаманам для входа в измененное состояние сознания необходима помощь психоделиков или ударов в бубен. Как в шаманском состоянии, так и при медитации прозрения существует частичный контроль над содержанием переживаний; что касается йога в состоянии самадхи, то он обладает почти полной способностью удерживать мысли и некоторые другие ментальные процессы. Как говорит Патанджали в классическом тексте, «йога — это контроль над волнами мыслей в уме».

Восприятие среды в этих состояниях различно. Древние и современные описания, равно как и недавно проведенные психологические тесты, указывают, что буддистская медитация прозрения чрезвычайно усиливает перцептивную чувствительность к окружающему. Во время шаманского путешествия осознание окружающего до некоторой степени уменьшается. Во время йогической медитации восприятие среды почти или полностью исчезает. Элиаде определяет самадхи как «непоколебимое состояние, в котором восприятие внешнего мира отсутствует».

Различия в осознании среды отражаются и на различиях в способности к коммуникации. Шаманы могут во время своего путешествия общаться с присутствующими; во время буддистской медитации общение при необходимости тоже возможно, но попытка заговорить во время йогической концентрации может полностью ее разрушить.

Практика концентрации характерна для многих подлинных духовных традиций, включая шаманизм, буддизм и йогу, но тип и глубина концентрации могут сильно различаться. Как в шаманизме, так и в буддистской медитации прозрения внимание подвижно перетекает от одного объекта к другому. В противоположность этому в продвинутой йогической практике внимание непоколебимо фиксируется на одном объекте.

Существуют также значительные различия в возбуждении на энергетических уровнях. Шаманы во время своего путешествия, как правило, возбуждены, они могут выражать свое возбуждение, например, в танце или еще каким-нибудь образом. Буддистская медитация прозрения постепенно подводит к состоянию покоя, йогическое же самадхи может стать настолько глубоким, что многие ментальные процессы временно прекращаются.

Чувство самотождественности в этих практиках тоже различно. Шаман обычно сохраняет представление о себе как об отдельном индивиде, хотя во время путешествия считает себя душой или духом, а не телом. У медитирующего буддиста микроосознание становится настолько тонким, что расчленяет чувство самотождественности на составляющие его стимулы: медитирующий переживает не жесткое, постоянное «Я», а бесконечный поток мыслей и образов, из которых состоит «Я». Таково переживание отсутствия «Я», с точки зрения которого чувство постоянного эгоистического «Я» представляется иллюзорным продуктом несовершенного осознания, примерно так же, как за счет смены ряда неподвижных кадров возникает движение в фильме. Точное осознание проникает сквозь эту иллюзию «Я» и освобождает медитирующего от эгоцентрического мышления и поведения.

Йогические переживания в чем-то схожи, а чем-то отличаются как от шаманских, так и от буддистских. Отличие состоит в том, что на высших уровнях медитации внимание неподвижно фиксируется на сознании, и именно в этом качестве — в качестве чистого сознания — воспринимает себя йог. Это похоже на опыт буддиста в том отношении, что эгоистическое «Я» признается иллюзорным и преодолевается.

Йогический опыт чистого сознания весьма отличается от сложных образов путешествия, составляющих опыт шамана. Буддистская же медитация порождает переживания, отличные от того и от другого: осознание становится настолько тонким, что все содержание опыта распадается на компоненты, и медитирующий воспринимает бесконечный поток микроскопических образов, которые возникают и исчезают с предельной быстротой.

Одна из определяющих характеристик шаманизма — «полет души», который является формой выхода из тела (внетелесного опыта), «экстаза». Ни йогическая, ни буддистская медитация не предполагают подобных переживаний. Йог может настолько сконцентрироваться внутренне, что потеряет ощущение тела и будет полностью поглощен внутренним блаженством или самадхи — состоянием, называемым иногда «энстазом».

Один из важных вопросов, постоянно встающих при обсуждении темы мистицизма со времен классической работы Джеймса «Многообразие религиозного опыта», — это вопрос о том, существует ли фундаментальное, единое мистическое переживание, общее всем культурам и традициям. Некоторые философы полагают, что существует. В то же время «конструкционисты», утверждающие, что весь опыт, в том числе и мистический, строится из переживаний личности и неизбежно фильтруется посредством культуры, отвечают на этот вопрос отрицательно.

Поскольку проделанные Уолшем сопоставления ясно указывают на значительные различия между шаманским, буддистским и йогическим опытами, они могут быть восприняты как аргумент в пользу «конструкционистов», отрицающих существование общего фундаментального мистического опыта.

Однако это может быть истиной лишь отчасти. Медитативный опыт, описанный выше, касается высоких, но не высших уровней соответствующих практик. На высших ступенях медитации возникают трансцендентные переживания совершенно иного рода, радикально отличающиеся от всего, что было до этого. Это йогическое самадхи и буддистская нирвана.

Здесь описания и сопоставления невозможны, поскольку эти переживания невыразимы, неописуемы, не принадлежат пространству, времени или какого-либо иного рода границам. Являются ли йогическое самадхи и буддистская нирвана одним и тем же? Бессмысленный вопрос. Ответ на то, существует ли фундаментальный, единый мистический опыт, по крайней мере для йоги и буддизма, не будет ни положительным, ни отрицательным. Говоря словами Витгенштейна, «о чем невозможно говорить, о том следует молчать».

Попадают ли в подобное состояние шаманы? Большинство исследователей считают, что нет. Однако существуют косвенные свидетельства, что, хотя такие состояния не являются целью шаманов, переживания мистического единения им не чужды (Уолш, 1996).

Совсем недавно Уолш опубликовал результаты своего еще более масштабного проекта, в котором он изучает семь главных практик, общих для мировых духовных традиций. В ходе исследований Уолш обнаружил глубинное единство духовных традиций и путей, выражающееся в том, что у всех великих духовных традиций имеются как общая цель (освобождение, просветление, спасение), так и семь практик для достижения этой цели, которые настолько схожи, что их можно назвать семью общими практиками. «Основания духовности» объединяют духовные основы христианства, иудаизма, ислама, буддизма, индуизма и даосизма и впервые показывают, как можно применять в своей повседневной жизни семь практик, занимающих центральное место в главных мировых религиях [317].

В отличие от большинства терапий, работающих с симптомами, духовные практики напрямую работают с самой природой человека — сознанием, духовностью, присутствием, — помогая самыми короткими путями ее раскрытию. Сердце духовных практик выражает и сердце психотерапии. В этом смысле данная книга может служить путеводителем по метапринципам психотерапии, и недаром она уже используется как основная в курсах подготовки европейских трансперсональных психотерапевтов.

Еще Юнг отмечал, что современная ему религия в психологическом смысле пуста. В ней нет конструктивной духовности — конкретной культуры помощи человеку, который идет по пути индивидуации. В каждой большой религии много времени и места занимает ритуальная часть, за которую нередко трудно пробиться к сути религии. В современных направлениях психотерапии много внимания уделяется методам и техническим вопросам и утрачивается понимание сердца психотерапии как восстановления всесвязности сознания. Многие направления психотерапии не могут договориться относительно понимания терапевтического процесса. Вот почему так важно стремление Роджера Уолша показать нам суть путей исцеления и духовного роста.

Хотя духовные традиции на протяжении веков не нуждались в психотерапии, поскольку работа по гармонизации, снятию ограничений и становлению более целостным уже внедрена в сердце духовной традиции, в них есть то, что можно назвать психотерапевтическим ядром, с точки зрения их младшей сестры — психотерапии ХХ века. Для современных духовных практиков информационно-космического века психотерапия, особенно трансперсональная, может значительно ускорить путь, помогая развязывать конфликты взаимоотношений и избавляя от околородовых (перинатальных) и надличностных (трансперсональных) травм. Эту помощь она даже иногда может оказать лучше духовной традиции. Психотерапия (как и духовная практика) полезна не только духовным искателям. Она помогает всем нам стать более здоровыми и гармоничными людьми.

Однако духовные традиции идут дальше психотерапии. В них стоит задача открытия своей истинной природы и постоянного пребывания в ней. Это подразумевает пробуждение ото сна повседневной жизни, согласованного гипноза повседневности. Так, с точки зрения тибетского буддизма 99 процентов европейцев — больные люди, поскольку они живут в иллюзии существования независимого «Я» и даже не подозревают о его иллюзорности. У них невроз навязчивости по поводу уникальности собственного отдельного «Я», являющийся основой лавины последующих болезней. Универсальное лекарство мировых духовных традиций состоит в применении семи практик.

Человек, который, следуя первым трем практикам, избавляется от пристрастий, взращивает любовь и начинает вести более нравственную, осознанную жизнь, постепенно открывает в своих глубинах дары, способные преобразить все его бытие. Согласно великим религиям, к этим многочисленным дарам относятся: уменьшение тревоги, вины и страха; рост уверенности, смелости и силы; более глубокое расслабление, невозмутимость и умиротворенность; большая способность к открытости, честности и близости; эмоции счастья, радости и восторга; более открытое, доброе и любящее сердце; и более открытый, восприимчивый и пробужденный ум.

Спокойный ум, развитый четвертой практикой, служит чистым зеркалом, в котором мы можем видеть мир и самих себя. Теперь, когда нас меньше одолевают навязчивые потребности, меньше беспокоят болезненные эмоции, меньше тревожат моральные промахи и меньше выводит из себя блуждающее внимание, мы можем начать пробуждать в себе божественное видение. Видеть божественное во всем — это пятая практика. Духовное зрение, вдохновлявшее мудрецов на протяжении всей человеческой истории, называли многими именами. И Платон, и христиане называли его «оком души». У суфиев это «око сердца», а у даосов — «око Дао» или «внутреннее око». Как бы его ни называли, оно представляет собой вершину интуитивного осознания, которое распознает божественное во всех вещах и в нас самих.

Психотерапевты согласны с тем, что осознание оказывает глубокое целительное действие. Успех терапии зависит от осознания; фактически попытка стать более сознательным — это уже терапия. Роджер Уолш потратил много времени, исследуя факторы благополучия и благотворные эффекты медитации. Он отмечает, что, согласно экспериментальным исследованиям, медитативное осознание способно уменьшать как психологические, так и психосоматические затруднения. Медитация может помогать при тревоге, стрессе, бессоннице, наркотической зависимости и депрессии. Кроме того, она может быть полезна при таких психосоматических расстройствах, как высокое кровяное давление, мышечное напряжение, астма и хронические боли. Она также улучшает психологическое функционирование и чувство благополучия. Занимающиеся медитацией демонстрируют, среди всего прочего, большие зрелость, способность к творчеству, самоконтроль, удовлетворенность в браке и реализацию своего психологического потенциала. Неудивительно, что медитация — практика выхода за пределы любых умственных ограничений и полного присутствия — служит одним из основных орудий шестой практики — развития мудрости.

Роджер Уолш советует сделать практику неотъемлемой частью каждого дня. Ничто не может заменить ежедневную практику. Даже глубокие прозрения и экстатические состояния превращаются в тусклые воспоминания, если их раз за разом не освежает вдохновение, которое приносит регулярная практика. Сила практики отчасти зависит от того, зачем ею занимаются. Именно поэтому занятие практикой ради благополучия и пробуждения всех людей оказывает более мощное действие, чем практика, предпринимаемая только для самого себя.

8. Процессуальный подход А. Минделла

Процессуальный подход расширяет юнгианскую концепцию бессознательного и методы гештальтпрактики. В нем сосуществуют и дух шаманизма, и актерская игра. Он соприкасается с практиками целительства, медитации, осознавания. Процессуальную работу вполне можно отнести к категории новой трансперсональной психологии, поскольку она пробует соединить духовные практики и западные методы психологии [204-212].

Начало процессуальной психологии было положено в Цюрихе, в первой половине 70-х годов, когда Арнольд Минделл расширил некоторые идеи Юнга по той причине, что в свою практику аналитика-юнгианца ему надо было включить движение и работу с телом. В этот период он написал работу «Сновидящее тело», в котором говорил о взаимоотношениях между образами сновидений и телесными переживаниями.

Вскоре процессуальная работа стала известна профессионалам во всем мире. Такое быстрое распространение произошло частично благодаря обучению и тренингам, которые Минделл проводил в Европе и Соединенных Штатах, и еще потому, что в мире назрела настоятельная необходимость объединить разные психологические подходы.

Вскоре к работе со сновидением и телом Минделл добавил работу с взаимоотношениями и теорию сигналов, и границы процессуально-ориентированной психологии начали расширяться. Работа с телом привела его к йоге и практикам медитации, а это, в свою очередь, подтолкнуло к работе с людьми, пребывающими в глубоко измененных состояниях сознания.

Процессуальная работа включает в себя элементы шаманизма, искусства, восточной мистики, даосизма. Первые же исследования этой работы вскрыли ее трансперсональную цель и значение, в чем она продолжает линию надежд и ожиданий, с которыми, начиная с Перлза, Роджерса, Маслоу и Грофа, разрабатывались методы взаимодействия с большими группами: как работать с ними, не теряя контакта с духовными измерениями.

Минделл использует танец, рисунок, хореографию для работы с людьми, и он считает, что не наука, а искусство в большей степени помогает исцеляться. Он рассматривал каждый эпизод работы как часть художественного произведения, в котором наиболее запуганная часть человека разворачивается и раскрывает свое глубинное значение и силу.

Парадигма процессуальной работы предлагает новый взгляд на работу со всеми областями человеческого опыта, в особенности с теми, которые считаются проблемными или болезненными. Эти переживания — телесные симптомы, конфликты взаимоотношений, социальные напряженности и политические различия — рассматриваются как временные состояния в потоке жизни. При уважительном отношении и путем усиления с помощью точных методов процессуальной работы их можно доводить до полного выражения в качестве начала их собственного разрешения. То, что представляется затруднением, может оказываться семенем нового процесса личностного роста и осознания.

Еще на ранних стадиях своих исследований Минделл обнаружил, что категориальный аппарат юнговской психологии и телесной работы оказался непригодным для описания работы с людьми, находящимися в глубоко измененных состояниях сознания. Юнг явно знал об этих проблемах, поскольку в своем последнем труде, «Mysterium Сoniuntionis», предполагает наличие нейтрального языка, который когда-нибудь соединит физику и психологию.

Теория процессуальной работы гласит, что «в индивидуальном процессе не существует внешней или внутренней стороны, существует лишь осознание того, как он изменяется и течет. Таким образом, окружающее, как и то, что происходит «внутри» вас, есть часть вашего процесса. Совершенно очевидно, что «ты» и «я» — два отдельных существа, но из индивидуального опыта, психологии межличностных отношений и современной физики мы знаем также и то, что между «тобой» и «мной» не существует четко определенных границ. Мы не можем точно сказать, где кончается «ты» и начинается «я».

Открытие того, что происходящее с тобой есть часть меня, означает для фасилитатора, что ему необходимо быть целостным, находиться в одно и то же время как внутри, так и снаружи процесса клиента. Бывают моменты, когда становится невозможным понять, чей же это процесс. Таким образом, движение, прикосновения, взаимодействие, взаимоотношения так же важны, как чувства и сновидения. Кроме того, Минделл в равной степени уделяет внимание и осознанию и поведению.

Основная идея процессуальной работы — создать такую терапию, такие процедуры, которые основываются на всей сложности целостной ситуации, в которую мы включены. Из этого следует, что в какие-то моменты процессуальная работа должна напоминать известные формы медитативной или психотерапевтической практики. Парадоксально, но вероятно именно безымянность процедур и широкая адаптивность процессуальной работы и есть ее самая специфическая черта. Ее научное ядро составляет теория осознания и информации, но при этом, несмотря на то что результаты ее совершенно практические и земные, она может содержать в себе значительные элементы мистики, в зависимости от того, кто является ее конкретным практиком.

Собственно говоря, в процессуально-ориентированной психологии есть только одна техника — осознание, использует же она все, что в данный момент требует процесс: буддизм, юнговскую психологию, НЛП (нейролингвистическое программирование), гештальт­терапию, рольфинг и многое другое, о чем мы и помыслить не можем. В различные периоды времени каждый человек имеет особую приверженность к тем или иным психологическим методам, свой индивидуальный стиль. Словом, процессуальная работа является в значительно большей степени специфическим отношением к людям и природе, чем набором технических приемов.

Процессуальная работа имеет широкое поле приложения. Она годится для маленьких детей и стариков. Может использоваться при работе с клиентами в разных состояниях — спящем и бодрствующем, применима индивидуально и в группе. Многие видят в процессуальном подходе прообраз великой психотерапии будущего, включающей в себя Дао повседневной жизни, игру, радость, осознавание за пределами концепций. Подход Минделла можно назвать метапсихотерапией. Поражаешься отсутствию границ в процессуальном подходе, изумляешься его диапазону (работа с комой, безумием, новорожденными детьми, в любой ситуации и без всяких ограничений, условностей и сценариев). Минделл учит великому единству терапии, искусства и духовных практик. Сам Минделл обладает изумительным даром игры и перевоплощения. Он больше всего походил не на терапевта, а на дзенского учителя, гнома-весельчака, танцующего даоса, открытого и естественного, как ребенок.

Очень трудно рассуждать о процессуальной работе и ее атмосфере. Такие рассуждения лишь тень происшедшего, ведь никакими ухищрениями невозможно архивировать бесконечномерные файлы жизни в килобайты текста. Реально происходившее — за пределами языка. Искусству психотерапии невозможно выучиться по формальной программе. Необходима огромная работа над собой, заменить которую не возможно ничем. У великих учителей обучаются неизвестно чему за пределами слов. Мастерству обучаются у мастеров. В своих книгах и на своих семинарах Минделл рассказывает вечные истории о Дао-потоке, об испытаниях, о судьбоносных снах, о борьбе с чудовищами, но делает это так, что коммуникативная ткань сознания, сотканная из многих языков переживания и взаимоотражений человека в других, наполняется энергией и радостью и пробуждается.

В заключение приведем характеристику последних работ А. Минделла, данную переводчиком Александром Киселевым в послесловии к выходящей вскоре книге Х. Феррера:

«Арнольд Минделл... смело использует в психологии представления современной физики и даже проводит метафорические параллели между Духом (Сновидением или Силой Безмолвия) и «квантово-волновой функцией Вселенной». И речь тут идет вовсе не о вульгарном или даже «тонком» редукционизме, т.е. каком-либо «объяснении» сознания или Духа с помощью современной физики (по образцу того, которое Эрвин Шредингер — кстати, большой поклонник веданты — изложил в книге «Что такое жизнь с точки зрения физики»), а о применении в трансперсональных исследованиях новых неклассических критериев рациональности и многозначных логик, созданных физиками, математиками и кибернетиками. Воплощая в жизнь эти принципы и объединяя их с вековой мудростью духовных традиций, Минделл разработал психологическую (а точнее, метапсихологическую) теорию процесса, в которой все индивидуальные и коллективные аспекты человеческого бытия — ощущения, чувства и эмоции, ум, самость, сознание и бессознательное — рассматриваются не как феномены (т.е. явления, соответствующие неким сущностям), а как процессы. Тем самым снимаются... все мыслимые возражения против субъективно-опытной точки зрения на духовность, поскольку духовное переживание (или событие, понимаемое как со-бытие, т.е. процесс, а не как «нечто сбывшееся», т.е. статичный факт) оказывается (большим или меньшим) совпадением или резонансом индивидуального процесса с универсальным творческим процессом, — и это в точности соответствует представлениям древних учителей буддизма, авторов «Абхидхармы», которые считали акт осознания буквальным топологическим совпадением человеческой индивидуальности (sattva) и мысли (citta). Быть может, именно такой подход следует считать «новым взглядом на трансперсональную теорию», «свободным от картезианско-кантианского наследия»?»