Владимир Ярыгин

- У меня, Петрович, их столько этих страниц, что годы надо, чтобы все записать… Я вот думаю, а кому это надо? Наши воспоминания?

- Для твоих внуков. Для твоих товарищей, которые помнят тебя сильным, молодым. История любого дела складывается из кирпичиков событий, книга – из страниц, характер – из поступков. Мы же – «не Иваны, не помнящие родства». Общество выживает своими традициями, самобытностью, историей своих предков. Да и любая организация, компания - тоже. Вон в США, сколько создано ветеранских клубов гражданских пилотов. Согласен?

- Вообщем-то, да. Уговорил…. Было это в 62-м. Зима на Чукотке выдалась лютая, ветреная. Я уже работал в инспекции. На одном из дальних стойбищ оленеводов, что на Косе двух пилотов запряталось, на взлете произошла поломка Ан-2. Пилот был опытный, летал с правом подбора площадок с воздуха. А тут на взлете не заметил снежного заструга, подломал правую лыжу. Повезло, что на нос не встал. Вот и послали меня разобраться в этой поломке. Найти виновного, так сказать. Было это перед самыми выборами. Как ты сам помнишь, любые выборы у нас всегда были всенародным праздником. Власти старались украсить серое бытие простого народа дежурными мероприятиями, концертами, буфетами…

В Анадыре местный замполит уговорил меня взять несколько ящиков апельсин для оленеводов – избирателей. Я, было, заартачился:

- Ну, куда я с этими фруктами? Где их хранить? У меня же другое задание.

- Владимир Михайлович, у тебя самое главное задание – быть коммунистом. Эти апельсины – подарок от Партии труженикам дальнего Севера.

- А чукчи знают, как их кушать? Я и сам раза два их пробовал, - замполит задумался, почесал затылок, - А-а, что тут думать. Голод не тетка – сами разберутся!

Дано задание – выполняй! Погрузился с картонными ящиками в заиндевевший от стужи самолет Ли-2. Я в кабине немного сопли отогревал. А южный фрукт, наверное, морозоустойчивый.

На аэродроме Мыс Шмидта летчики перегрузили меня на Ан-2, посмеиваются:

- Вы, Владимир Михайлович по совместительству и в торге калымите? Во-он, какой дефицит везете! Лучше бы какого–нибудь сукна на штаны взяли.

- Ну, остряки, самим, небось, завидно?

Полетели мы еще северо-западнее Мыса Шмидта километров на 180. Через час полета Ан-2 торкнулся лыжами и застучал по небольшим застругам. Остановился у большой яранги с красным флагом. Как я понял это – и контора местная, и участок для выборов, и клуб. Поодаль притулился на подломанную ногу аварийный Ан-2. Рядом - еще пяток жилищ, у которых стояли нарты с упряжками оленей. Радостные собаки, подобострастно виляя хвостами, окружили прилетевших, выпрашивая подачку. Сбежавшие к самолету чукчи споро разгрузили самолет, привезший им мешок с почтой, ящики с консервами, спиртом, печеньем, чаем. Картонные коробки их заинтересовали, особенно яркая оранжевая этикетка с изображением незнакомого фрукта, похожего на солнце. Они даже осторожно нюхали их. Но женщина, по всей видимости, местный начальник, быстро навела порядок. Велела оставить себе штук пять коробок, а остальные развести по другим стойбищам.

С пилотами я договорился, что они после выполнения задания на обратном пути заберут меня, пока я здесь осмотрю самолет, ознакомлюсь с подробностями аварии, благо пилот – неудачник находился уже неделю здесь. Быстро с ним разобрались в обстоятельствах дела. Конечно, есть вина. Но и условия полетов надо учесть. Стали вместе ждать наш «аэроплан».

Но, погода на Чукотке непредсказуема. К вечеру поднялась метель. Надо было думать о ночлеге. Пилот Иван Гуров расположился у своих знакомых, где обитал эти дни. А меня к себе пригласил бригадир оленеводов Митрофан. До этого я никогда не бывал в чукотской яранге, и было любопытно ознакомиться с бытом и обычаями аборигенов Чукотки.

- Однако, капитана, у нас немного дымно. Но, однако, тепло.

Темнеет быстро в это время. Часа в четыре мы с хозяином забрались в его ярангу. Митрофан познакомил меня со своей семьей. Старая мать с седыми космами, схваченными красными ленточками в косички, в стеганом замасленном халате, сидевшая у костра и нарезавшая ножом оленину для варки, не выпуская трубки изо рта, кивнула головой. Жена – приветливая женщина в цветастом платье и вязаной кофте, улыбнулась, продолжая протирать алюминиевые миски тут же у костра. Видно было, что она только что с мороза, не успела еще снять оленьи торбаса. На разосланных шкурах ползал голый ребенок не старше годика. Он вопрошающе следил глазами за матерью, видимо, ожидая скорого кормления. С интересом глянул на меня, но мать интересовала его больше. Второй пацанчик, лет трех, играл в углу, безжалостно дергая за хвост белую пушистую лайку. Та безропотно терпела его забавы.

Мне все было интересно. В яранге было тепло. Вскоре костер разгорелся еще больше, и хозяин поставил на него на треноге ведерный котел с нарезанными старухой кусками мяса. Яранга представляет собой большой конус, остов которого покрыт оленьими шкурами. Вверху – дымовое отверстие. Все пространство разделено тоже шкурами внахлест на две половины. Хозяин, проследив за моим любопытным взглядом, пояснил:

- Однако, мы там спим.

- Не холодно ночью, Митрофан?

- Мы же, однако, укрываемся. – И верно, в той половине чукчи только спят на постланных из молодых оленей шкурах.

По знаку старухи вся семья расселась вокруг костра. Молодая хозяйка уже покормила, не стесняясь меня полной белой грудью малыша, который тут же переполз на колени к бабке. Митрофан доставал из котла-кунгана мясо. Жена его раскладывала по мисками и передавала едокам. Перед трапезой всем налили по граненому стакану спирта. Даже 6-7 летний сын, прибежавший с холода, потянулся за стаканом, но сердитый окрик бабки остановил его.

Ужинали молча. Иногда Митрофан обращался к бутылке. Бабка долго жевала жирные куски оленины и затем совала их младенцу в рот. Отсутствием аппетита никто не страдал. Меня вначале смутили условия приготовления пищи, но, голод не тетка, и стакан спирта отвели все сомнения. Кости бросали собаке, которая молча подбирала и хрумкала на отведенном ей месте. Иногда кто-нибудь произносил короткую фразу на бытовые темы. Митрофан жаловался на отсутствие помощника. Жена его возмущалась, что шкур на бойне скопилось уже много, но их не вывозят, и соль для засолки уже кончается.

После сытного ужина с большой эмалированной кружкой сладкого крепкого чая все задымили папиросами. А бабка – своей трубкой – «носогрейкой». Затем поодиночке поползли в спальную половину яранги. Малыши немного посмеялись, повозились там, но вскоре затихли. Митрофан предложил мне тоже ложиться.

- Там, капитана, тебе место постлано между женой и ребятами. Посиди, подумай у костра и – спать. Однако – тоже устал.

Я остался один у тлеющего костерка. Иногда подбрасывал туда щепку от полена. Притихший было, огонь с жадностью набрасывался на «жертву» и с явным удовольствием быстро обволакивал ее своими веселыми трепещущими крыльями. «Вот, как люди живут, - думалось мне, - у них все оправдано. Каждое движение, поступок имеют смысл. Они не стесняются своей человеческой наготы, понимая, что все созданное природой или Богом это – естественно. Вещи и люди, животные и люди, и сами люди созданы друг для друга. Для «цивилизованного» человека их целомудренность непонятна. Но она заставляет задуматься и пересмотреть свои поступки и мысли. Это – дети природы. Их обычаи, навыки представители прогресса пока еще не разрушили. Это – высочайшая человеческая ценность. Это должно охраняться общественным законом от любого посягательства».

Мне почему-то было непривычно, неудобно ложиться на отведенное место – это противоречило нормам моей традиционной морали. Я остался на своем месте. Незаметно в думах и размышлениях задремал у костра. Разбужен был звуком, напоминающем журчание. Проснулся, стал искать источник этого. Вдруг полог спальной половины откидывается, и костлявая старческая рука выдвигает оттуда знакомый кунган. Меня в душе это позабавило. Но усталость взяла свое, я снова растянулся уже у остывающего кострища. Пушистая лайка прижалась ко мне боком, согревая меня своим спокойным теплом.

Утром я первым вышел из яранги. Вскоре ветер загнал меня обратно в уютное тепло. Старуха при мне выволокла тяжелый кунган наружу, выплеснув содержимое за ярангой. Протерев внутри, плотно набив чистым снегом, затащила его внутрь и поставила на разгорающийся костер. Скоро запахло вареным мясом, но аппетита у меня не было. Сознанием я понимал, что все естественное – не постыдно, но увиденное мною и брезгливость пересиливают даже утренний голод. Из неловкого положения и необходимости отказаться от пищи и возможной обиды таких гостеприимных хозяев спасло меня появление знакомой хозяйки «Красной яранги».

- Однако, Владимир Михайлович, пойдемте ко мне. Я покажу вам наш избирательный участок. Митрофан, гость позавтракает у меня. Я приготовила строганину из чира.

Воспользовавшись неожиданным предлогом, я тут же охотно согласился.

Уже заметно светлело, ветер стихал. Мы быстро с Клавдией добрались до ее избирательного участка и вошли внутрь. Посреди яранги весело ворковал костер. По кругу жилого конуса висели красочные плакаты, какие-то объявления, написанные черным карандашом. А на высоте чуть выше человеческого роста гирляндой висели оранжевые апельсины. Меня это так удивило, что я вначале растерялся.

- Владимир Михайлович, - заметив мое замешательство, сказала начальница стойбища, - мы не привыкли к таким фруктам. Оленеводы никогда не видели их. Я давала попробовать, но они не могли даже проглотить незнакомое для них лакомство:

- Оленя, однако, лучше?

- А вот на веревочках апельсины смотрятся очень красиво. Всем нравится. Передайте в Анадыре секретарю райкома партии, что мы готовы к выборам, ждем только бюллетени. Спасибо за апельсины = очень красиво смотрятся.

Через сутки вернулся Ан-2 и мы с пилотом аварийного самолета улетели в Мыс Шмидта. У меня навсегда осталась в памяти эта нечаянная встреча с чукчами, соприкосновение с их бытом, укладом жизни и оправданностью тех обычаев, которые этому доброму народу помогают выжить в суровых условиях. А, ведь, они не ищут лучшей доли в других местах, подсознательно понимая, что тундра это их родина; место обитания их предков. А вековые обычаи и память о родителях, где они жили и ушли к духам на небо, не позволяют менять родину, свое имя, свою веру в предназначение.

На расследовании.
Ярыгин собирал бумаги у открытого сейфа и мыслями был уже дома, когда телефонный звонок вернул его к действительности.

- Слушаю, - по мере того, что ему сообщали, лицо его все больше и больше хмурилось.- Сколько человек было на борту? Последняя радиосвязь, когда была? – задумался. Потом решительно – В Усть-Харьюзово находится сейчас вертолет Ми-4. Поднять его и с полной заправкой выслать на поиски пропавшего самолета. При наступлении сумерек произвести посадку на любой площадке. Утром поиски возобновить. Все подробные обстоятельства летного происшествия к утру собрать. Информацию о случившемся за моей подписью отправить в Главную инспекцию. В Москве рабочий день только начинается. Обо всем, касающемся происшествия, звонить мне домой в любое время.

Отдав последние распоряжения, выслушав доклад командира летного отряда, самолет Ил-14 которого не вышел на связь, Владимир Михайлович поехал домой. Тяжесть полученной информации заставляла мысленно вырабатывать варианты действий и отметать ненужное. Шел процесс поиска верного решения: «Самое тяжелое и удручающее – погибли люди. 28 пассажиров рыбаков, спешивших из отпусков на свои сейнера, чтобы рано по весне выйти в море на очередную путину,… Что же случилось? Как самолет Ил-14 оказался в сопках? Что там произошло…? Загрузка-то была большая: 28 пассажиров, да багаж, да груз. Под «завязку». Люди, люди! Как создать надежную систему обеспечения безопасности полетов? Чтобы можно было действовать единым и целостным вектором на положительный результат. Чтобы учитывались все факторы: технические, погодные, личностные… Результат должен быть надежным!».

Ночь прошла в раздумьях. При кратковременных провалах в чуткий сон подсознание продолжало мыслительную функцию. Под утро резкая трель телефона призвала к действию. На проводе – Москва, начальник главной инспекции.

- Владимир Михайлович, мы получили вашу информацию. Нам звонили секретарь Магаданского обкома партии и начальник Управления рыболовного флота. Обеспокоены случившимся. Немедленно организуйте поиск вертолетами и самолетами Ан-2. Я вылетаю, Ждите.

- Поиски организованы с момента пропажи радиосвязи. Идет сбор информации. Все службы задействованы. Военные готовы помочь при первой необходимости.

Прилетевший из Москвы Главный инспектор Жолудев Л.В. собрал совещание в Магадане. Утвердили созданную комиссию по расследованию и план действий по эвакуации потерпевших катастрофу.

К этому времени место летного происшествия было найдено поисковыми самолетами из Петропавловска на склоне сопки Юрчик, превышение которой над уровнем моря 1560 метров. Склон крутой. Снежной лавиной, вызванной столкновением, остатки самолета снесло вниз на 700 метров.

На место катастрофы были доставлены вертолетами специалисты, необходимое оборудование. В качестве подсобных рабочих привезли 15 корейцев из Мильково. Это поселок в 70-ти километров от сопки.

Палаточный лагерь разбит на отметке 1000 метров. Ровной площадки из-за крутизны склона не нашлось. Пришлось палатки укреплять на месте с углом ската до 30 градусов. Лес, который мог бы укрыть от ветров, находился ниже на 300 метров.

Первоначальная версия сложилась сразу же. Самолет Ил-14 не смог перетянуть 100-150 метров. Положение штурвала «на себя» говорило о том, что экипаж поздно увидел вершину и сделал попытку в рывке «перепрыгнуть» сопку. Не успел. И «брюхом» врезался в крутой склон. Встал вопрос «Почему экипаж оказался в стороне от утвержденной трассы? В горах?». На эти вопросы предстояло дать ответ.

Жолудев предложил Ярыгину подняться выше, чтобы по следам бензина, повреждениям снежного покрова, насту, обломкам самолета найти дополнительные ответы на « Что произошло?».

Яркое солнце искрило снег на сопках. Подниматься было трудно и опасно из-за скользкого ледяного наста. Первым остановился Жолудев.

- Владимир, я уже не ходок по таким кручам. Сердце не позволяет. Бери двух технарей-альпинистов и попытайся добраться до места столкновения. Я пока слетаю в Уть-Харьюзово и Петропавловск для сбора информации. Через пару дней прилечу.

Проводив Главного инспектора, Ярыгин с двумя техниками – любителями ходить в горы, стал подниматься.

Трудно давался каждый метр высоты. Специальных металлических «кошек» на ногах не было. Приходилось обычными туристскими топориками вырубать ступеньку для одной ноги, потом для второй повыше. В момент перенесения тяжести тела на другую ногу первая, продавив наст, глубоко проваливалась в снег. Ледяная корка острыми краями рвала кожаные или меховые штаны. Весеннее солнце оплавило поверхность снега. Ветер отшлифовал ее до зеркального блеска. Выступающие из снежного плена острые камни, осколки скальных пород, становились трудно проходимым препятствием. Сердце от непривычной нагрузки и нехватки кислорода работало на полную «мощность», гулко «бухая» по всему телу. Оставалось метров100 до места катастрофы. Руки, ноги от усталости и напряжения отказывались подчиняться. Мороз и ветер на высоте1500 метров иголками рвали открытое лицо. Кожаные краги и надетые под ними шерстяные перчатки, изодранные уже в клочья, не грели. От медленно наступающей усталости и осознаваемой физической беспомощности и шевелящегося где-то в тайниках души страха появлялась неприятная щекотка в самых укромных частях тела. Как изношенные до предела кузнечные меха цыганской кузни, легкие с надсадным хрипом с трудом проталкивали новые порции воздуха, снабжая организм необходимым сейчас кислородом. Техники – «альпинисты» выглядели очень усталыми, но терпели. Глаза потухли. Сквозь задубевшую от мороза и ветра кожу лица явно просматривалась бледность щек. Их двигала вперед только четко обозначенная цель найти причину страшной человеческой трагедии. Весь организм работал по инерции. Глаза боялись – руки делали. Сознание главенствовало. И все же Ярыгин вынужден был остановить дальнейшее восхождение, чтобы не рисковать жизнями еще двух человек. О себе он не думал.

Оставив техников ждать его возвращения, попытался один, без страховки, подняться повыше. Удалось преодолеть только метров 50. Все! По такому насту, льду без специального альпинистского снаряжения и опыта не пройти. Надо возвращаться.

Спускаться еще труднее. Топорики разбиты о камни и лед. Приходилось вырубать нишу. На нее становились два человека, страхуя друг друга. Очередной «альпинист» спускался метров на 15 и вырубал следующую площадку. Ярыгин спускался последним и без страховки. К вечеру в условиях быстро наступающей темноты смертельно уставшими вернулись в лагерь. Каша с тушенкой едва лезла в рот. Уснули, как убитые.

Под утро весь лагерь проснулся от буйства стихии. Взбесившийся за ночь ветер рвал палатки. У одной группы палатку чуть не унесло. Четверо крепких мужиков с трудом удерживали бьющийся брезент, крепления которого опасно и больно ранили руки и лицо.

В полдень ветер стих, снег прекратился. Обследовав остатки самолета, пришли к выводу, что Ил-14 с одним отказавшим мотором не мог набрать безопасную высоту. Более того, летел со снижением. По остаткам отложившегося на лобовых кромках крыльев и воздушных винтов определялось наличие сильного обледенения. Положение штурвала «на себя» говорило, что экипаж поздно увидел возникшую вершину. Фатально поздно! Значит, летел в облаках.

Под снежной лавиной нашли трупы 15-ти погибших моряков. В оторвавшейся хвостовой части фюзеляжа обнаружили мертвым знакомого техника – «зайца», у которого жила невеста в Петропавловске и он часто туда летал. После столкновения с сопкой он оставался еще живым. Вокруг рта сохранился иней от дыхания. Лицо его осталось одухотворенно спокойным. Видимо, мысли о любимой не позволили медленной и неотвратимой смерти оставить на лице свои страшные гримасы физических и душевных мучений.

На следующий день вновь запуржило. Палатки рвет. Уложенные рядом тела погибших заносит снегом. Сутки, двое метет. Радиосвязи нет. На третьи сутки корейцы – рабочие забастовали. Стали требовать возвращения в Мильково. Запрет Ярыгина на уход из лагеря не подействовал на взбунтовавшуюся толпу. Послышались угрозы. Корейцы стали окружать руководителя экспедиции с лопатами в руках. Как остановить эту разъяренную группу? В то же время и понять их можно. Несколько дней находиться в условиях сорокаградусного мороза, на сильном ветре, при нулевой видимости от снежной пурги, на склоне сопки с углом уклона 30 градусов…. Это не среда обитания и работы человека, требующая максимального физического и морального напряжения для противостояния стихии. К этому надо быть готовым, это надо уметь или желать делать. А что у корейцев? Только трудная работа. Малооплачиваемая. Для них цель экспедиции туманна и по их религиозному отношению к смерти – чуждая. Они смерть принимают, как продолжение жизни, а не как роковое событие.

Рядом с Ярыгиным, плечо к плечу, встали несколько техников и специалистов. Решительный вид стоящих рядом твердых духом людей не предвещал взбунтовавшимся ничего хорошего. Они вынуждены были отступить. Ко всему прочему корейцы напились принесенного с собой спирта. Шесть человек, все-таки ушли. Ушли, как оказалось, навсегда. Весной охотники нашли их трупы в оттаявшем снегу с обглоданными песцами лицами.

Еще два дня пуржило, заметая следы катастрофы. Продукты были на исходе. Пришлось ввести режим экономии.

Наконец, погода установилась. Прилетел на вертолете Жолудев. Собрали, насколько это было возможно, вещественные доказательства, сделали описание места катастрофы, фотоснимки. Нашли всех погибших. Пилотскую кабину пришлось разрубать, чтобы освободить тела членов экипажа. Нашли раскрытое на параграфе «Отказ мотора» Наставление по производству полетов.

В Магадане продолжалась работа по исследованию причин тяжелого происшествия. Комиссия пришла к выводу, что экипаж при отказе одного мотора, при нехватке мощности для выдерживания горизонтального полета не решился принять на себя ответственность о выполнении вынужденной посадки вне аэродрома, и «тянул» до Петропавловска, где прогнозировалась хорошая погода. Из-за горного эффекта и возникшего радиоэкрана связь была нарушена.

А истинная причина ушла в Лету вместе с экипажем.

Это в современной авиации установлены приборы, записывающие все радиопереговоры, параметры работы всех систем двигателей и самолета. Тогда этого не было.

Ярыгину пришлось много общаться с прокурором, изучавшем обстоятельства и причины катастрофы. Настырная прокурорша тоже стояла на незыблемости параграфа. Владимиру Михайловичу приходилось с величайшим трудом искать оправдания действиям экипажа, хоть частично спасти от позора имя пилотов. Тем более, что трагическая попытка экипажа «пробиться» к Петропавловску имела под собой логическое обоснование.

До и в момент отказа мотора полет проходил в визуальных условиях. Пролетели Усть-Харьюзово, Белоголовое, Ичу. Основные высоты Срединного хребта были обойдены по западному берегу полуострова, когда экипаж получил хороший прогноз Петропавловска. Появилось решение не садиться на вынужденную, а по долине реки Камчатка выйти на аэродром назначения.

Почему не сел на подобранную с воздуха площадку? В этом случае возник бы вопрос, а поймут ли тебя товарищи, начальство, если ты разобьешь самолет, и погибнут пассажиры? Это не исключено. Кто ответит? Экипаж! А если посадка дачная? Поспешил. Мог бы лететь до Петропавловска. Всегда в авиации главную роль играет личностное, субьективное, восприятие случившегося. Легче все списать на погибших. «Мертвые сраму не имут.». И этим приучали слепо следовать букве закона. Закон не всегда прав – закон пишут люди. И у пилотов отбивался естественный инстинкт самосохранения во имя буквы инструкции. У слабых людей.
Ярыгин еще долгие годы работал в авиации. В своих подчиненных воспитывал профессионализм, умение не уходить от кардинального решения вопроса, чувство ответственности и уважения к принятым решениям своих коллег. Тогда и не возникнет противоречий между инструкцией и пилотом, человеком.
Оценивая одиннадцатилетнюю работу в Магадане, выражаю глубокую признательность Начальнику управления Николаю Ивановичу Крылову, его заместителю по летной службе Тимофею Максимовичу Картушинскому, командиру Объединения Николаю Филипповичу Прокопенко. Эти люди сумели создать здоровый, творческий моральный климат, который помог и мне сформироваться как специалисту и руководителю.

Бурный рост гражданской авиации в шестидесятые годы, поступление принципиально новой авиационной техники требовал грамотных специалистов. Я понимал, что без высшего образования не будет возможности осваивать новую технику, и не будет карьерного роста. Твердо принял решение поступить в Высшее авиационное училище гражданской авиации в Ленинграде (ВАУ ГА), в дальнейшем преобразованное в Академию гражданской авиации (ОЛАГА).

Поставил цель учиться только на очном командном факультете. Это даст возможность постоянно общаться с опытным профессорско-преподавательским составом, чтобы набраться от них знаний теории и практики по необходимым мне авиационным и другим дисциплинам. Да, и постоянное общение со своими коллегами в течение 4-х лет дало многое в образовательном процессе.

Успешно сдав вступительные экзамены в 1966 году, стал слушателем командного факультета ВАУ ГА.

Четыре года промелькнули мгновенно. Перед окончанием встал вопрос о выборе места работы. Отдел кадров Министерства гражданской авиации (МГА) настаивал на направлении меня в Тюменское управление на должность заместителя Начальника управления по летной службе. Организация была проста: «Вы имеете большой опыт работы на Крайнем Севере, и принесете дольше пользы, работая в Тюмени».

Но такая аргументация не устраивала меня. Мне хотелось осваивать новую авиационную технику, и кроме Севера, посмотреть мир. Меня дважды перед защитой диплома вызывали в отдел кадров МГА, и я дважды не давал согласия на это предложение.

Помогло такое обстоятельство. Занимаясь в ВАУ, я переучился на Ил-18. Прошел практику в Домодедово. Московское управление послало запрос в МГА об использовании меня на командной работе с предоставлением квартиры. Меня это очень устраивало. Мне удалось убедить отдел кадров МГА предоставить мне работу в Москве.

За месяц до защиты диплома я вновь был вызван в отдел командных кадров МГА. Начальник отдела объявил:

- Мы учли ваше желание работать в Москве, и направляем на должность начальника летно-штурманского отдела Управления Полярной авиации с предоставлением квартиры.

Я дал согласие. Работая в Магадане, мы много контактировали с руководством Полярной авиации. Я досконально знал специфику работы полярников, так что такое предложение меня устраивало.