Вольфганг борхерт за дверью
жүктеу/скачать 325.5 Kb.
|
СЦЕНА IVКомната. Директор кабаре, Бэкманн, который все еще слегка пьян. Директор (очень убежденно). Видите ли, именно сейчас нам в искусстве так нужна молодежь, которая заняла бы активную позицию по всем вопросам. Мужественная, мыслящая очень трезво… Бэкманн (про себя). Да, правильно, они должны быть совершенно трезвыми. Директор. …революционная молодежь. Нам нужен Талант, равный Шиллеру! Он своих «Разбойников» написал в двадцать лет. Новый Граббе, новый Генрих Гейне -- вот кто нам нужен. Действенный, великий Талант! Неромантичная, крепкая, практичная молодежь, которая смело посмотрит в глаза всем тяготам жизни, несентиментальная, объективная, думающая. Нам нужны молодые -- поколение, которое видит мир, как есть, и любит его таким. Которое высоко ценит правду, строит планы, рождает идеи. Нам не нужна глубокомысленная мудрость. Бога ради, ничего законченного, зрелого и уравновешенного. Это должен быть крик, выкрик их сердец, вопрос, надежда, голод! Бэкманн (про себя). Голод -- это есть, точно. Директор. Но молодой должна быть эта молодежь, пылкой, мужественной. Именно в искусстве! Посмотрите на меня: я с семнадцати лет на подмостках, я успел показать мещанам зубы и попортить им нервы. Чего нам недостает, так это авангардистов: будничное, беспросветно-серое лицо нашего времени они сделали своим оружием. Бэкманн (про себя). Да, да, снова сделали оружием. Лица. Винтовки. Призраков. Что-нибудь всегда будет оружием. Директор. Кстати, о лицах. Вы зачем носите эту пародию на очки? Где Вы только ее достали? От этой штуки кто угодно станет заикой. Совершенно жуткое приспособление, вот это вот, у Вас на носу. Бэкманн (автоматически). Ну да, мои противогазные очки. Нам, очкарикам, их выдали на фронте, чтоб мы даже в противогазе могли разглядеть неприятеля и уничтожить. Директор. Но война давно кончилась! Мы уже давно живем совершенно мирной жизнью! А Вы все еще в этом военном костюме. Бэкманн. Вы не должны на меня сердиться. Я только два дня как из Сибири. Два дня? Да, два! Директор. Сибирь? Жуть, правда? Жуть. Да, война! Но эти очки -- у Вас что, других нет? Бэкманн. Хорошо хоть такие. Они -- мое спасение. И другого спасенья -- нет, то есть, других очков нет. Директор. Что ж Вы, лапушка, сразу не озаботились? Бэкманн. Где, в Сибири? Директор. Ах, ну да. Эта дурацкая Сибирь! Видите, а я вот припас для себя. Да, милый мой! Я счастливый обладатель трех пар великолепных, первоклассных очков в роговой оправе. Настоящий рог, между прочим! Вот: желтоватые -- это для работы. Совсем незаметные -- для выхода в свет. А еще одни -- для вечеров, для сцены. Понимаете, в тяжелой, черной, роговой оправе. Это, знаете ли, производит впечатление: высший класс! Бэкманн. А мне даже не на что выменять у Вас хоть одну. Я сам чувствую себя таким чужим и таким нескладным. А со стороны это должно выглядеть идиотски, идиотски, но что же делать? Не могли бы Вы мне хоть какие-нибудь… Директор. О чем это Вы, мой милый? Я не могу расстаться ни с одними. От очков зависят мои мысли, мои действия, мои настроения. Бэкманн. Ну да, понимаю: мои тоже. И шнапс бывает не каждый день. А когда он кончается, жизнь становится как свиная щетина -- жесткая, серая и никчемная. Но для сцены эти дурацкие очки вполне подойдут. Директор. Это почему? Бэкманн. Потому что забавно. Ведь люди помрут со смеху, когда увидят меня в таких очках. И потом еще -- стрижка и шинель. И рожа -- оцените мою рожу! Все это дико смешно, правда? Директор (насторожился). Смешно? Это -- смешно? Да у зрителей смех в горле застрянет, лапушка. У них волосы дыбом встанут от Вашего вида. Волосы дыбом от такого явления с того света. А публика, в конце концов, хочет искусства, хочет воспарить и наслаждаться и не желает видеть никаких окоченелых призраков. Нет, в таком виде Вас нельзя выпускать. Нечто гениальное, блистательное и радостное -- вот что мы должны дать людям. Позитивное, позитивное, друг мой! Вспомните Гете! Вспомните Моцарта! Орлеанская дева, Рихард Вагнер, Шмелинг, Ширли Тампль! Бэкманн. Против таких имен мне, конечно, нечего противопоставить. Я всего лишь Бэкманн. Уберите «Б» -- вообще останется «экманн» -- «бездельник». Директор. Бэкманн? Бэкманн? Что-то не слыхал? Или Вы работали под псевдонимом? Бэкманн. Нет, я только пришел. Я новичок. Директор (совершенно меняя тон). Ах Вы новичок? Ну знаете, в жизни так не бывает. У Вас очень примитивный взгляд на вещи. Взять и просто прийти -- так карьеру не делают. Вы же недооцениваете ответственности перед нами, предпринимателями. Выпустить новичка -- это ж провал. Публике нужно имя. Бэкманн. Гете, Шмелинг, Ширли Тампль или что-то такое, да? Директор. Хотя бы. Но начинающий? Новенький, неизвестный? Сколько Вам лет? Бэкманн. Двадцать пять. Директор. Вот видите. Пусть-ка Вас еще жизнь поучит, молодой человек. Вы ж ее и не нюхали пока. Испытайте, почем фунт лиха. Что Вы делали до сих пор? Бэкманн. Ничего. Воевал: голодал. Замерзал. Стрелял: воевал. И все. Директор. И все? По-вашему, это дело? Вам надо дорасти до жизненного поля битвы, друг мой. Поработайте. Сделайте себе имя. И тогда мы представим Вас во всей красе. Наберитесь опыта, тогда и приходите. Станьте кем-нибудь! Бэкманн (до этого момента он был тих и спокоен, но теперь мало помалу выходит из себя). А где мне начать? Где? Должен хоть кто-то дать человеку шанс. Ведь начинающему надо где-то начать. И в России нас учила не жизнь, а металл, только металл. Жесткий, горячий, бездушный металл. Где нам было начинать? Где? Мы же и хотим теперь наконец-то начать! Умник! Директор. Умника можете оставить себе. В конце концов, я никого в Сибирь не отправлял. Только не я. Бэкманн. Не отправляли, никто нас не отправлял. Мы сами туда пошли. Все как один. И многие как один остались там. Под снегом, под песком. Вот у них был шанс, у тех, кто остался, у мертвых. А нам -- нам негде начать. Негде. Директор (смиренно). Что ж, будь по-вашему! Итак, начинайте. Прошу. Вставайте сюда. Начинайте. Да не тяните. Время -- деньги. Ну, прошу. Будьте так любезны, начинайте. Я дарю Вам этот великий шанс. Вы большой везунчик. Я Вас внимательно слушаю. Оцените, молодой человек, оцените это, говорю Вам! Начинайте же, Бога ради. Прошу. Ну? Итак. (Тихо звучит ксилофон, мелодия явно узнаваема.) Бэкманн (скорее декламирует, чем поет, глухо, апатично, монотонно). «Маленькая верная солдатка» В песенке все шито-крыто, гладко: «Темной ночью, милая, не спишь…» Как же! как же! Волосатый шиш! ПРИПЕВ:
Эльба, Эльба, мутер Эльба! Эльба, мокрая река! Ты плевать хотела, Эльба, На солдатские рога! Я домой возвратился некстати: Меня жена с войны не дождалась, С типом каким-то на нашей кровати Она, точно голая степь разлеглась. ПРИПЕВ. Ночь коротка, спят облака… А я глажу, я глажу ладонью Незнакомой девицы бока. После тревог спит городок. Вдруг является муж на пороге, Потерявший одну из двух ног. Я теперь сам себе незнаком! Где жена? где постель? где мой дом? Жить зачем? Чего ради? Я бы был не в накладе, Позабывшись во сне, Эта песня о бл… Благоверной жене.(1)
Жить зачем? Чего ради? Я бы был не в накладе, Позабывшись во сне, Но прилипла ко мне Эта песня о бл… Благоверной жене. К Эльбе, прямо к Эльбе. Другой. Стой, Бэкманн! Улица здесь! Здесь, выше! Бэкманн. Оттуда несет кровью. На улице сейчас зарезали правду. Моя дорога -- к Эльбе! И она ведет вниз! Другой. Идем, Бэкманн, ты не должен отчаиваться! Правда жива! Бэкманн. С ней точно как с какой-нибудь шлюшкой. Все ее знают, но подойти к ней прилюдно -- уже скандал. Это делают ночью, тайком. А при свете она вульгарна, груба, отвратительна -- и шлюха, и правда. А кое-кто ее вообще не переваривает. Другой. Идем, Бэкманн, где-то же есть открытая дверь. Бэкманн. Да, для Гете. Для Ширли Тампль или Шмелинга. Но я только Бэкманн. Бэкманн с идиотскими очками и дурацкой стрижкой. Бэкманн с больной ногой и в хламиде Деда Мороза. Я только злая насмешка войны, только призрак вчерашнего. И раз я всего лишь Бэкманн, а не Моцарт, то для меня все двери закрыты. Хлоп. И я на улице. Хлоп. Опять. Хлоп. И опять. Хлоп. И снова за дверью. Хлоп. И раз я новичок, то мне начать негде. И раз я слишком тихий, то не стал офицером. И раз я слишком громкий, то пугаю публику. И раз у меня есть сердце, раз оно кричит по ночам о мертвых, то сначала я должен опять стать человеком. В костюме господина полковника. Жить зачем? Чего ради? Улица провоняла кровью, потому что там зарезали правду, и двери все закрыты. Я хочу домой, но все улицы так темны. Только та, что ведет к Эльбе, вниз, -- она светла. О, как она светла!
жүктеу/скачать 325.5 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|