Современные экономические парадигмы и социальная динамика

Ранее, в рамках первой темы, мы вскользь затрагивали проблемы экономического развития миросистемы. Теперь же задача состоит в другом: более подробно остановиться на основных вехах экономического развития западной цивилизации как наиболее активного хозяйственного субъекта, и проследить, как это развитие преломлено экономической мыслью.

Экономическая наука, в отличие от маршалловского «экономикса», имеет вполне очевидную предметную привязку. Вспомним, что экономика (греч. οικως – дом, νομως – закон, правило), т.е. наука о ведении домашнего хозяйства известна с времен античности³. Тем не менее, сегодня под ней понимают науку «о наиболее эффективном использовании имеющихся факторов производства с целью максимального удовлетворения неограниченных потребностей общества в товарах и услугах»⁴. Тот своеобразный зазор, который существует между двумя этими определениями, является ничем иным, как фактом несомненной эволюции самого общества, его экономической подсистемы и предмета экономической науки. Хотя для Аристотеля её предмет очерчивался только домом, для А.де Монкретьена⁵ – государством как большим домом, а для Дж.М.Кейнса – эконометрическим обществом. В последнем случае мы имеем дело не только с Америкой эпохи «великой депрессии», но со всяким современным обществом, для которого принципы А.Смита, Д.Рикардо, К.Маркса, Дж.М.Кейнса, Дж.К.Гэлбрейта, П.Самуэльсона, Ф. фон Хайека, М.Фридмана являются ключевыми в плане организации социально-экономического процесса. Вспомним, что последний заметно динамизировался в Европе эпохи модерна и структурно охватил многие площадки мира¹. С тех пор экономический вектор развития Запада является своеобразным шаблоном для иных субъектов истории. Тем более краткая реконструкция их западных учений важна для понимания связи экономических и социальных аспектов жизни с природным аспектом функционирования современного общества, а также для поиска социальных, экономических и экологических альтернатив.

Итак, избегая присущей истории экономических учений очевидностей², нужно заострить внимание на эволюции экономических парадигм (греч. παραδηγμα – образец, эталон) в контексте генерирования ими оснований для расширения и углубления глобальных проблем. Однако здесь важна методологическая рамка, заданная американским исследователем К.Поланьи³ и развитая современными российскими учеными – В.Г.Федотовой, В.А.Колпаковым и Н.Н.Федотовой⁴. Но если Поланьи понимал под Великой трансформацией период, охватывающий генезис капитализма и становления его классической фазы, то российские авторы подошли к развитию экономической мысли и соответствующим ей практикам более дифференцированно. Их версия говорит о том, что капитализм в теории и на практике прошел три трансформации: Первую, связанную с переходом от традиционного общества к капиталистическому с достижением пика либеральной фазы к началу ХХ века⁵; Вторую, очерчиваемую Первой мировой войной, октябрем 1917 года (отрывшим альтернативу капитализму), социалистической индустриализацией, конкуренцией систем социализма и капитализма⁶; Третью, начавшуюся в 90-е годы ХХ века и идущую через настоящее в будущее⁷. Принимая данную гипотезу в качестве рабочей, перейдем к парадигмальному анализу экономической мысли. В свою очередь, первая трансформация, или классический капитализм несет в себе модель подавления социального строя – строем экономическим; вторая трансформация, или неклассический капитализм характеризуется процессом высвобождения общества и его относительной автономизации от рынков и экономики; третья трансформация, или постнеклассический капитализм очерчивает новую конфигурацию во взаимоотношениях социума и экономики: в ней общество, а именно политика, этика и культура стремятся окончательно преодолеть притяжение экономической сферы. Но это стремление, как показывает мировой опыт, не всегда реализуемо.

Кроме того, приступая к рассмотрению краткой истории экономической мысли, нужно отдать отчет в том, что все теории, кроме того что они различаются по степени общности, формализованности и методологической нагруженности, подразделяются на позитивные и нормативные. Первые, как правило, ограничены суждениями о том, что есть в действительности, или фактическими суждениями; вторые содержат ценностные суждения, т.е. суждения о том, что должно быть. Это разграничение принципиально, поскольку нормативные теории как раз и претендуют на статус парадигмы, дающей если не исчерпывающее, то оптимальное объяснение и понимание предмета экономики.

При такой экспозиции обратимся к интересующему нас материалу и попытаемся проверить работоспособность предложенного подхода, но с учетом экологической и антропологической перспектив.

Итак, экономическое развитие государств Европы в эпоху модерна определялось несколькими ключевыми процессами: «революцией цен» после включения в «игры обмена» американского золота и серебра, удорожанием продуктов, в т.ч. хлеба, обесцениванием различных видов фиксированных доходов и т.д. Но это была эпоха первоначального накопления капитала. На этом фоне зародился меркантилизм (фр. merkante – купец), или купеческая идеология, стоявший на таких позициях:

1) богатство создается трудом, но выражается в золоте и серебре;

2) конкуренция вредна, её нужно избегать и предотвращать;

3) государственная власть должна обеспечивать монополии отечественных коммерсантов внутри страны и на внешних рынках.

При этом, государствами Запада – для эффективной внешней торговали – создавались большие торговые компании (Ост-Индийские компании Нидерландов, Англии, Франции; Вест-Индийские, Левантийские и т.д.), опоясавшие практически весь мир. Сфера обращения (неограниченной свободы торговли) в этой парадигме была главной. Понятно, что без колониальной политики европейских держав она не заработала бы, но именно эта политика поспособствовала развитию иных регионов, равно как и их деградации. Перед нами образец «игры с нулевой суммой».

Однако своё дальнейшее развитие эта парадигма получила в трудах У.Петти, сформулировавшего идею богатства страны, а также инструментальный принцип его, богатства, измерения. Тут мы видим смелый шаг в направлении дифференциации полного (валового) продукта на: а) возмещение затрат; б) заработную плату (жизненные средства); в) чистый доход (ренту). При этом рента оценивается посредством количества избыточного хлеба и количества денег. Так вводится в оборот проблема относительной ценности материальных благ общества, которая решается при помощи «политической арифметики». В этом смысле основная заслуга У.Петти, думается, состояла в формулировке т.н. теоремы Петти: «небольшая страна с малочисленным населением может (в силу своего положения, торговли и политики) быть эквивалентна по богатству и силе стране со значительно большим населением и территорией»¹. Иначе говоря, географическое положение, демографический фактор и главное, мотивация к приобретению богатства поставлены в определённую зависимость. Если угодно, У.Петти является предтечей Ш.Л.Монтескье, основоположника географического детерминизма. В рамках последнего был сформулирован тезис о распространении естественных законов на социальные процессы.

Любопытно, что представители следующей экономической парадигмы – физиократы (греч. φυσις - природа, κρατωσ – власть), выступили с серьезной критикой меркантилизма, но с некоторым пиететом перед естественными принципами организации социально-экономических процессов и структур. Глава этой школы Ф.Кенэ, а также Р.Кантильон, В.де Гурене, В.Мирабо обозначили новое русло научного понимания экономической стороны жизни общества. Для них, в отличие от меркантилистов, полагавшихся на силу промышленного производства, богатство народа определяется землей и ведущимся на ней сельским хозяйством. Вокруг него, согласно экономической таблице Кенэ, совершается круговой поток продуктов и доходов. Но предложенная физиократами дифференциация социума на три класса – производительный, бесплодный и класс земельных собственников, никак не устраивала А.Смита, попытавшегося построить целостную теорию экономической жизни народов².

Согласно А.Смиту, эта жизнь может быть понята из идеи общественного разделения труда, т.е. универсального деления общества на представителей различных профессий, классов, город и деревню. Чем выше степень разделения труда, тем труд производительнее. При этом цена всякого производимого продукта состоит из трех частей, или доходов наемных рабочих, землевладельцев и капиталистов-предпринимателей. Общество как целостная система, как дружная семья³, живет и развивается, – новаторски указал британский экономист, – благодаря «невидимой руке» рынка, или «механизму», благодаря которому каждый человек, преследуя свои собственные интересы, «часто более действительным образом служит интересам общества»¹. В свою очередь «чистый продукт» годового труда народа страны измеряется суммой доходов «трех значительных классов»: платой за труд, рентой с земли и прибылью на капитал. Как ни парадоксально, но максимальный «чистый продукт» возможен в ситуации разрыва государства и территории, преодоления меркантилистски понимаемого экономического пространства и рынка. Поэтому Смиту также принадлежит положение, прямо указывающее на экспансионистский характер западной цивилизации: «колония цивилизованной нации, которая занимает страну, большую по размерам или мало населенную так, что её население легко поступится местом переселенцам, быстрее движется к богатству и могуществу, нежели какое-нибудь другое государство»². Данное положение также имеет прямое отношение к идее разделения труда, но уже взятой в мировом территориально-экономическом масштабе. Вообще, колониальное порабощение обеспечивало Британской короне, Франции, Испании и др. европейским странам рынки сбыта товаров, источники сырья, сферы приложения капиталов (инвестиции), источники внеэкономических доходов и ресурсы для пополнения армий. В жесткой конкуренции между собой эти государства и структурировали мир в его последующих (XIX – XX вв.) формах и пропорциях³.

Последовавший в конце XVIII – начале XIX вв. промышленный переворот в Англии, и последовавшие успехи в экономике, выдвинули на авансцену экономической мысли Т.Р.Мальтуса, Д.Рикардо и фритредеров (англ. free - свобода, trade - торговля). С творчеством первого связывается попытка построения теории оптимальной численности населения и прожиточного минимума зарплаты. Риккардо, в свою очередь известен как создатель теории сравнительных преимуществ и трудовой теории стоимости. Наконец, фритредеры внесли и обосновали принцип экономического либерализма (laissez faire)⁴, т.е. практику свободной торговли при невмешательстве государства в предпринимательскую сферу жизни общества.

Итак, наиболее интересное положение Д.Рикардо состоит в том, что при такой классовой структуре общества (как у А.Смита), противоречия между классами будут возрастать по мере движения общества вперед. По лестнице успеха поднимутся не все, тем более далеко не все окажутся на её вершине. Основные аргументы его таковы:

1) с развитием общества, ростом численности населения придется переходить к обработке всё более худших земель;

2) по этой причине стоимость сельскохозяйственных товаров по необходимости будет возрастать;

3) рост цен на потребительские товары вызовет повышение денежной заработной платы, в то время как реальная, через различного рода колебания, будет оставаться на прежнем уровне;

4) прибыль капиталистов будет уменьшаться в связи с ростом земельной ренты¹. Уже на склоне лет он сделал общий вывод, касающийся судьбы капиталистического общества, для которого стремление к росту – имманентная характеристика: «интересы землевладельцев постоянно противоположны интересам всякого другого класса общества». И это недвусмысленное утверждение «превратило необъявленную войну в ключевое политическое сражение, сопровождающее развитие рыночной системы»². Разумеется, как на внутреннем, так и на внешнем фронтах.

Эти перекосы экономической теории и практики, как известно, взялись исправлять социалисты-утописты – А.Сен-Симон, Ш.Фурье, Э.Кабэ, Р.Оуэн, К.Маркс и Ф.Энгельс. Первые предлагали относительно умеренные методы исправления экономики, в то время как Маркс и Энгельс – через ревизию оснований системы мирового капитализма и её диагностику, – радикальный переход к иной модели хозяйствования. В этом смысле марксов «Капитал» можно расценивать как попытку научного обоснования революционных лозунгов «Манифеста Коммунистической партии».

Подводя краткий итог рассмотрения парадигм классической экономической науки (от У.Петти – до К.Маркса) обозначим их основные постулаты:

1) для полноценной реализации меркантилистских, физиократических, смитовских, рикардианских, фритредерских, социально-утопических и марксистских идей нужен экономический человек (homo oeconomicus), основной мотив поведения которого – личная выгода или гедонистический эгоизм;

2) экономические отношения основаны на равенстве договаривающихся сторон;

3) хозяйственная деятельность опирается на информацию о рынке, ресурсах, рабочей силе, товарах и т.д.;

4) экономическую жизнь характеризует относительная текучесть ресурсов, диалектика труда и капитала;

5) земля выступает весьма значимым фактором производства;

6) экономическая динамика определяется экономическим либерализмом или идеологией laissez faire;

7) цель функционирования экономики (государственной, акционерной, частной) – накопление капитала;

8) прибыль абсолютна.

Достаточно долгое время сомнения в истинности парадигм классической политэкономии (периодические кризисы, плюс расхождение между ростом общественного богатства и положением трудящихся масс) не были подтверждены научно. I-я мировая война и «Великая депрессия» (1929 - 1934) сделала своё дело: появились полноценные теории, объяснившие недостатки классической либеральной экономической доктрины и давшие новые ориентиры понимания развития экономической сферы общества.

Широко известно, что парадигмальный сдвиг был осуществлен двумя экономистами – австрийцем Й.А.Шумпетером и англичанином Д.М.Кейнсом.

Шумпетер выступил оригинальным и последовательным критиком капитализма. В отличие от советской экономической науки тех лет, выступавшей с подчеркнуто идеологическим заказом, его критика была имманентной предмету и носила конструктивный характер. Согласно Й.А.Шумпетеру, капитализм погибнет от собственных экономических успехов, а не провалов, как часто думают. Успехи же, и в этом состоит его аргумент, создают неустойчивый социальный и политический климат, или «атмосферу почти всеобщей вражды» к существующему общественному устройству. Его антикапиталистические убеждения вытекали из трех источников, на которые до него просто закрывали глаза: во-первых, развитие капиталистической экономики само по себе подрывает предпринимательскую или инновационную функцию, поскольку технический прогресс и бюрократическое управление большими предприятиями способствуют трансформации новаций в рутинные мероприятия и замене частной инициативы деятельностью комитетов и экспертных групп; во-вторых, капитализм разрушает собственную институциональную структуру посредством уничтожения защитных прослоек – дворянства, предпринимателей, фермеров и т.д., т.е. тех, кто остался от предшествующей общественной формации, плюс действует через послабление частной собственности в пользу более расплывчатой формы собственности – современной корпорации; в-третьих, капитализм способствует формированию рациональных, критических взглядов, что в итоге оборачивается против существующего общественного устройства, в виду того, что этому процессу значительно помогает возникновение большой прослойки – интеллигенции, которая, как он считал, заинтересована в социальных катаклизмах (!)¹. Эти изъяны, нужно заметить, в достаточной мере навредили западным обществам, но Шумпетер, к сожалению, не был услышан и понят. Инерция классического капитализма была ещё очень сильна...

В позитивном плане Шумпетер, как творец новой парадигмы, создал своеобразную теорию предпринимательства и обосновал необходимость поиска реального компромисса между социализмом и демократией. В первом случае, предпринимательство – это «созидательное разрушение», т.е. способность во имя реализации новой идеи отказаться от устоявшихся структур и принципов деятельности и последовательно создавать новые «комбинации факторов производства». Любопытно то, что предприниматель у Шумпетера не столько конкретный, классово определенный субъект хозяйства, сколько предикат, ибо шумпетеровский предприниматель не тождественен капиталисту. Он ему в известной степени противоположен: капиталист может стать предпринимателем лишь тогда, когда он создаст своё собственное дело, а впоследствии «сузится» до функций владельца (предприятием), управленца, бюрократа. Мотивы предпринимательской деятельности не носят ярко выраженной прагматической или гедонистической окраски. Скорее наоборот: им движут радость творчества, стремление к успеху, воля к победе¹. В таком случае, Шумпетер предлагает новый тип экономического рационализма, в пределах которого к общему знаменателю не могут быть приведены «бифштекс и идеал», как то было в случае с «экономическим менталитетом» эпохи классики. Здесь именно новатор должен сделать своё дело. Далее, в контексте поиска социалистической альтернативы капитализму, он полагал, что «при соответствующем состоянии социальной среды социалистическим механизмом можно управлять на принципах демократии»². К этим условиям он относил наличие адекватного института управления экономическими и политическими процессами, свободу социальных групп и индивидов, однозначные правовые нормы. Только так может быть реализован принцип «хозяйственного кругооборота».

С именем Дж.М.Кейнса также связывают преодоление классических представлений, а именно: о трех раздельных рынках – труда, товаров и денег. В противовес этому он высказал идею единого рынка и предложил методику его исследования. И если предшествующая экономическая мысль в основном анализировала микроэкономические процессы, то в фокусе его внимания оказалась макроэкономика. Отсюда его макроэкономический категориальный аппарат: «национальный доход», «сбережения», «капиталовложения», «потребление» и т.д. Следует также сказать о том, что он отверг постулат классической теории о том, что спрос и предложение на рынке труда регулируются ставкой реальной заработной платы. Напротив, ему принадлежит тезис о номинальной заработной плате, который складывается под влиянием социальных факторов (напр., профсоюзов) и не участвует в регулировании рынка труда. «Предположить, что политика гибкой заработной платы является необходимым условием и полезным атрибутом системы, основанной в общем и целом на принципе laissez-faire, – это значит утверждать нечто, как раз противоположное истине». И далее совершенно обескураживающая констатация: «политика гибкой заработной платы могла бы успешно проводиться лишь в обществе с сильной авторитарной властью, где внезапные, значительные, всесторонние изменения заработной платы могли бы дискредитироваться сверху»¹. Иначе говоря, английский ученый и общественный деятель стоит на позиции, в соответствии с которой и «закрытые», и «открытые» социально-экономические системы должны проводить политику «устойчивого общего уровня денежной заработной платы»².

Но за этой проблемой стоит другая, – проблема избытка рабочей силы. В классической модели этот избыток рано или поздно поглощался рынком труда, но цена его при этом (равновесие между спросом и предложением) падает. У Кейса иначе: зарплата не снижается, безработица не исчезает. Говорить о полной занятости в таком случае не приходиться³. Вообще, он полагал, что безработица заложена в самой системе капитализма. Между прочим, – это один из ключевых факторов, указывающих на ограниченность капитализма, т.е. его неспособности к росту за счет внутренних стимулов. Ему также принадлежит идея о разделении общества на две группы населения: тех, кто делает сбережения и тех, кто осуществляет инвестиции. Между этими процессами чаще всего не бывает равенства, что в свою очередь, также ведет к потере рыночного равновесия. Последнее достигается за счет совместного равновесия товаров и денег⁴. В конце концов, и этого недостаточно для устойчивости капитализма. Дж.М.Кейнс научно обосновывает идею триединого рынка (товары – деньги – труд), показывая, что прирост производства зависит от увеличения общего фонда заработной платы, от количества сбережений и от инвестиций.

По большому счету рынок в такой конфигурации может функционировать (что показало относительную действенность теории Дж.М.Кейнса в период с 1929 по 1968 гг.) при серьезном государственном вмешательстве. Основными пунктами здесь являются:

1) необходимость общего государственного регулирования процессов на макроэкономическом уровне;

2. 
   постоянное и активное участие государства в управлении рыночной экономикой, включая государственные инвестиции (они – двигатели выхода из кризиса);
   

Нужно заметить, что после прихода в США к президентской власти Ф.Д.Рузвельта в 1934 году его теория была затребована в качестве нормативной. Она оправдывала не только сильные фискальные меры, но и сам принцип государственного вмешательства в экономику. Так, в рамках «Нового курса» президента Ф.Д.Рузвельта был принят закон о восстановлении промышленности (National Industrial Recovery Act) и закон о регулировании сельского хозяйства (Agricultural Adjustment Act). Первый предусматривал введение «правил честной конкуренции», которые фиксировали цены на продукцию, уровень производства и распределяли рынки сбыта; второй – предполагал подъем цен на сельхозпродукцию и выдачу с этой целью фермерам премий за сокращение посевной площади и поголовья скота. Наконец, в 1935 году были приняты другие важнейшие законы: закон о трудовых взаимоотношениях (National Labor Relations Act), закрепивший право рабочих на организацию профсоюзов; закон о социальном обеспечении (Social Security Act); закон о справедливом найме на работу (Fair Labor Standards Act). Эти меры вскоре возымели силу, «великая депрессия» оказалась позади, и у Кейнса появилась соответствующая научная школа (П.Самуэльсон, Э.Хансен, А.У.Филлипс, Р.Боткин, С.Вейнтрауб и др.). Правда «эпоха Кейнса» завершилась в 1968 – 1973 гг., когда Запад, включая Японию и Австралию, потряс экономический кризис (заметно сократилось производство, упали инвестиции, возникла безработица и выросла инфляция). Показательно, что данная парадигма не смогла предвидеть и объяснить такого провала, а тем более предложить конструктивный выход из кризисной ситуации.

Ответом на произошедшие в мире социально-экономические изменения стали теории Нобелевских лауреатов Фридриха фон Хайека и Милтона Фридмана. О радикал-либеральной позиции Хайека речь шла в теме № 3. Но в нынешнем контексте ещё раз затронем его идеи. Главная его заслуга многим видится в том, что принцип laissez-faire (естественная свобода) он возродил как нормативный. Речь уже не шла о свободной торговле, но о свободе как таковой. Однако свобода имеет подчеркнуто политический контекст, поскольку на повестке дня стоит вопрос о свободе индивида в свободном обществе. Но свобода – понятие приложимое только к индивидууму, хотя с другой стороны, свободное общество, – это общество свободных людей. Люди сами, считал Хайек, создали институты денег, собственности, обмена, контракта, юридические и моральные нормы, суд, государство и правительство. Причем создали стихийно, а не по установлению свыше или под давлением авторитарных сил. Но с определенного момента, и здесь делается акцент на переживаемом Западом социальном и экономическом кризисе, государство становится главным врагом свободы¹. Отсюда его экономические и политические постулаты:

- проведение процедуры разгосударствления денег;

- введение одновременного обращения валют без твердого обменного курса между ними;

- реализация демократии как единственного способа мирной смены правительства;

- предоставление максимальных гражданских и экономических полномочий коалициям организованных интересов;

- создание и осуществление на практике кодекса справедливости, отражающего долговременные интересы большинства населения.

Но если австриец Ф.А.Хайек косвенно критиковал Дж.М.Кейнса, то американский экономист М.Фридман вступил в полемику с основами его концепции. В своих «Теоретических основах денежного анализа» он дал сравнительное исследование «кейнсианской» и «монетаристской» моделей. Оказалось, что разночтения носят принципиальный характер в силу апелляции Фридманом к теории долгосрочных циклов. Так он ввел гипотезу о естественной норме безработицы, показал причины ускорения темпов инфляции. Но поскольку его теоретико-методологическая позиция известна как монетаризм (англ. money – деньги), или количественная теория денег¹, то следует внести ясность в её содержание. Итак, монетаризм характеризуется:

1) активной и причинной ролью денег в определении уровня цен, а следовательно, номинального национального дохода;

2) идеей нейтральности денег в условиях долгосрочного равновесия (долгосрочная пропорциональность денег и цен, основанная на стабильности денежного спроса или обратной ему величины – скорости обращения денег);

3) не-нейтральностью денег в краткосрочном и среднесрочном периодах;

4) экзогенностью предложения денег;

5) предпочтением правил, задающих жесткую привязку денежной эмиссии к золоту и на этом основании, принуждение банков к 100 % обеспечению своих депозитов².

Тем не менее, Фридман вошел в экономическую науку главным образом своим «денежным правилом»: «без учета колебаний экономической конъюнктуры из месяца в месяц, из года в год объем денежной массы должен изменятся по введенному нормативу»³. Это правило, в виде прироста объема денежной массы (5 - 8 % в год), сработало в финансовой политике США, Германии, Великобритании, Франции и т.д. Однако эта парадигма имеет и другое, собственно социально-политическое измерение. Речь идёт о либертаризме как главном изобретении Чикагской школы экономики в области социальной политики, которую кроме М.Фридмана, представляют Г.Бэккер, А.Лаффер, П.К.Робертс и др. Либертаризм означает ничто иное, как невмешательство государства в социально-экономические процессы, целиком отдаваемые на откуп рынку. Без всякой мистики считается, что рынок способен к самооздоровлению, но при одном условии: под жесточайшим контролем денежной массы. Этот феномен А.Зиновьев обозначил как «денежный тоталитаризм». В частности, правительство не обязано увеличивать государственные расходы, поскольку оно увеличивает инфляцию, влезает в долги (при этом безработица имеет «естественную квоту»). Траты государства на долгосрочные социальные программы сами по себе, – нелепы, поскольку это ведет к увеличению инфляции. При этом в обществе всегда должен быть спрос на деньги, который гарантирует блокирование инфляции. Но такой спрос, тем не менее, может обеспечить только богатое общество. Поэтому не удивительно, что идеи М.Фридмана стали ключевыми в экономической политике президента США Р. Рейгана и премьер-министра Великобритании М. Тэтчер. Т.е. тех обществах, которые имели изрядную долю богатства и соответствующий денежный эквивалент¹. Но они не сработали в России, Украине и ряде других стран, давая во многом противоположный эффект.

Так, если мы посмотрим на экономическую трансформацию постсоветских республик, сопровождавшуюся «шоковой терапией» или внедрением в экономику монетаристских инструментов, то окажется что главными её составляющими были либерализация, финансовая стабилизация и приватизация. Разумеется под кураторством американских и европейских экспертов², при финансовой помощи сверхдержавы и подконтрольных ей институтов типа МВФ, МБ и т.д., проводимая без учета всего объема социокультурной специфики конкретных стран и региона в целом. Отсюда, как считает А.Аслунд, трагедия всех посткоммунистических государств – в непрекращающейся «интенсивной борьбе между либеральными реформаторами, которые хотели нормальной демократии и рыночной экономики, бизнесменами, которые нажились на стяжании ренты и властьпридержащими, которые разбогатели за счет государства и общества в период перехода к капитализму»³. Но эти трансформации также затронули многомиллионное население бывшего СССР, жизнь которого превратилась в затянувшуюся социальную, демографическую, культурную трагедию. Об этом говорит тот факт, что ВНП всего бывшего СССР в период с 1990 по 2000 гг. упал на 30%!⁴. А значит, были свернуты многие социальные программы, которые не предполагаются монетаристской парадигмой.

При этом нужно вспомнить, что у той же Украины, похоже, нет шансов в глобальной конкуренции или гиперконкуренции (в т.ч. с доминирующими ТНК)⁵, а сама стратегия трансформации экономики предполагает не унификацию, упрощение, однообразие в кредитно-финансовой сфере, а социально-экономическую многоукладность и многовариантность.

Речь идет не только об альтернативных системах капитализма¹, которые, в частности, опираются на идеи Дж.М.Кейнса – посткейнсианство, Т.Веблена – неоинституционализм, Ф.А.Хайека – неоавстрийская школа. Скорее нужно говорить о поиске новой парадигмы и вытекающих из неё моделей социально-экономического развития, в котором многие просчеты линии А.Смита – М.Фридмана учтены и скорректированы². Более того, ситуация в которой пребывает мир после финансового кризиса 2008 – 2010 гг., требует признания недоброкачественности радикал-либеральных экспериментов как в самих США³, так и по всему миру⁴. Недаром в Европе, в частности в Швеции, получили новую жизнь идеи шведской школы⁵, сориентированной на решение актуальных социальных проблем. То же можно сказать об Австрии⁶, где рыночному фундаментализму дана не очень лестная оценка: ни частная собственность, ни «алхимия» рынка не гарантируют сами по себе экономической эффективности и социальной справедливости. Да и европейские социалисты ещё на XVIII Конгрессе Социнтерна «К экологической безопасности: стратегия длительного выживания» (1988) пришли к мнению, что осуществление идей монетаризма и свободного предпринимательства привело к безжалостной эксплуатации окружающей среды и увеличению неравенства на национальном и международном уровнях. Они призвали мировую общественность обратить внимание на экологический колониализм, т.е. механизмы перекачивания ресурсов развивающихся стран для покрытия внешней задолженности; на факты строительства западными ТНК вредных – в экологическом плане – производств на территории стран «третьего мира»; на создании свалок токсичных отходов на не-западных территориях; на процессы навязывания западными субъектами хозяйственной деятельности своим партнерам грязных биотехнологий и т.д.¹.

Однако не нужно питать иллюзий относительно социалистической (плановой) экономики и соответствующего ей природопользования. В СССР, например, отстаивались идеи: а) комплексного подхода к освоению минеральных ресурсов; б) всестороннего учета геологических условий в ходе промышленного и транспортного строительства; в) всесторонней оптимизации условий жизнедеятельности населения путём сохранения и улучшения окружающей среды; г) перехода промышленности и сельского хозяйства на безотходную технологию и замкнутые водопотребления². Но экокатастрофа Аральского моря, техногенные катастрофы на Чернобыльской атомной станции и Саяно-Шушенская ГЭС³ дезавуировали эти направления социалистического природопользования.

Всё это ставит в повестке дня современности вопрос о третьем пути (между свободной рыночной экономикой и экономикой централизованного управления). Этот путь необходим, во-первых, из-за абсурдности многих экономических решений коммунистических и капиталистических диктатур; во-вторых, из-за неконтролируемого расширения рынков и больших издержек экономического роста при планировании; в-третьих, из-за невозможности обеспечения рынком или планом проблемы реализации (индивидуального и корпоративного, местного и иностранного) хозяйственного потенциала⁴. Конечно, эти доводы могут показаться неубедительными. Но поскольку характеристики антропогенной нагрузки на биосферу измеряются двумя основными факторами: численностью населения Земли и масштабами экономической деятельности (а последняя подчинена идее бесконечного увеличения капитала), то следует рассмотреть возможные варианты оптимизации ситуации, т.е. приданию деятельности человека в природе черт гомеостазиса или равновесия.

Итак, переходя к конкретизации положения дел в современной миросистеме, сразу же подчеркну факт игнорирования сложности той ситуации, в которую завела человечество западная цивилизация. Точнее, её экономические, социально-экономические, технические и антропологические теории и практики, которые при помощи культивирования индивидуализма и гедонизма, принципа laissez-faire и полной безответственности за экоцид, осуществляемой современной техникой и технологиями, расширения капиталистического «желающего производства» до масштабов планеты, привели к пограничной ситуации. Точнее, пребывания эко-антропо-социо-технической системы в запредельном режиме.

Это обстоятельство признают корифеи Римского клуба – группа Д.Медоуза, в частности, свой просчет при построении количественной модели «World 3», где лишь косвенно были учтены фактор технического прогресса и рыночной экономики (!)¹. Американские авторы наивно полагали, что между технологией и экономикой налажено эффективное взаимодействие. Но они же, что вообще малопонятно, верят в «чудодейственную» силу технологий и рынка: «рынок должен дать сигнал о том, что возникла проблема, направить средства на её решение», а «технология необходима для того, чтобы найти конкретные технические решения и воплотить выбранный вариант в жизнь»². Рынок же по определению не обладает такими функциями (или обладает ими в минимальном виде)³, а технология, что мы установили ранее, всегда двойственна, поскольку несет в себе негэнтропийные флуктуации. И как система, они едва ли способны справиться с проблемой войны, экономического неравенства, терроризма, диалога культур и цивилизаций, здравоохранения, рождаемости, сельского хозяйства, альтернативных ресурсов, сохранения флоры и фауны. Не говоря о численности населения, которое является предельной – 7,7 млрд. человек. Проще говоря, у нынешнего человечества больше «дыр» и они ширятся, чем у возможностей глобального капитала, усиленного технологией из «залатать». Поэтому, ресурсная модель мира – модель World 3, которую долгие годы использовали в качестве нормативной должна быть пересмотрена.

Замечу, что научная разработка альтернативной ресурсной модели хозяйствования, как тупиковой, началась в России в прошлом веке (академики В.И.Вернадский и Н.В.Тимофеев-Ресовский), а затем была продолжена в других странах, в частности, в Англии (Дж.Лавлок и Л.Маргулис), США (Б.Коммонер и Г.Бейтсон) и той же России (В.Н.Сукачев и В.Г.Горшков). Она известна как биосферная модель, несущая в себе принцип устойчивости, равновесности биосферы и социосферы, при том, что последняя продуцировала, развила и использует в контексте биосферного процесса в виде системообразующего элемента – техносферу. Согласно этой модели, биосфера служит человечеству не только источником ресурсов и приемником отходов его жизнедеятельности, но и фундаментом самой жизни. При этом, антропогенные возмущения не должны превышать вполне определенный пороговый уровень. Так в концепции В.Г.Горшкова показано, что биота может сама регулировать и стабилизировать окружающую среду в том случае, если величина потребления человеком первичной биологической продукции не превышает порога в 1% от всей продукции биосферы. Остальная же мощность биоты (99%) при этом выполняет функцию стабилизации окружающей среды. Но величина биопотребления соответствует численности населения в 1 млрд. человек. Спрашивается, куда девать остальных людей? Расселять в космосе? Или на планете должен блаженствовать только «золотой миллиард»?¹

Эта модель, как следует из выкладок, также является ограниченной. Следовательно, нужен поворот к ноосферной модели, в которой активатором и оптимизатором всего объема процессов в глобальной системе будет коллективный разум. Данную идею в виде проекта сформулировал В.И.Вернадский², а сейчас развивают и пытаются довести до уровня практических государственных решений такие авторы как В.И.Данилов-Данильян, В.А.Лось, В.А.Коптюг, А.Д.Урсул, А.В.Толстоухов, Н.И.Хилько и др. В концептуальном плане ноосферная модель предполагает выработку механизмов глобальной регуляции, которые обеспечат столь необходимую устойчивость биосферы и цивилизации³. Тем не менее, такой мета-уровень деятельности человечества и коллективного разума, как геологической силы, предполагает четкое понимание специфики, границ и логики развертывания биосферы в которой и осуществляется глобальная драма. Но эту драму берется режиссировать человечество⁴, поэтому есть смысл обратиться к важнейшим положениям теории биосферы и ноосферы.

Свои научно-мировоззренческие и философско-методологические обобщения академик В.И.Вернадский сформулировал в ряде работ: незавершенной рукописи «Живое вещество» (рубеж 20-х, но опубликованной в 1978 году!), «Очерках геохимии» (1924), «Биосфере» (1926). Кроме того, в 30-е и 40-е годы им были подготовлены и опубликованы статьи, позже составившие сборник «Биогеохимические очерки» (1940). Сюда же нужно отнести его работу «Химическое строение биосферы и её окружения», вышедшую посмертно в 1965 году. Наконец, следует назвать незавершенный и опубликованный значительно позже трактат «Размышления натуралиста: Пространство и время в неживой и живой природе» (1975).

Вещество биосферы, согласно В.И.Вернадскому, состоит из семи разнообразных, но генетически и структурно взаимосвязанных частей: «живого вещества», биогенного вещества, «косного вещества», биокосного вещества, радиоактивного вещества, рассеянных атомов и вещества космического происхождения. Мозаичность биосферы отражает геохимическое и геофизическое разнообразие лика Земли (горы, равнины, океаны, реки, озера и т.д.). Вместе с тем «живое вещество» неравномерно распределено на территории планеты. Его масса в биосфере оценивается примерно в 2,4×10¹⁸ т., из которых подавляющая часть находится на суше и лишь 3×10¹⁷ т. в мировом океане. Однако, основная идея Вернадского, лежащая в основе концепции устойчивого развития, касается организованности биосферы. Последняя есть ничто иное, как биохимическая организованность живого вещества, существующая в виде равновесия, «подвижного, все время колеблющегося в историческом и геологическом времени около точно выражаемого среднего». В свою очередь, смещения и колебания этого среднего (значения) происходят в геологическом, а не историческом времени, т.е. в круговых процессах¹.

Развивая это представление, академик Н.В.Тимофеев-Ресовский показал, что большой биологический круговорот в биосфере имеет: 1) энергетический вход; 2) собственно биологический круговорот биосферы; 3) выход из биологического круговорота в геологию². Он же предложил программу, которая во-первых, корректирует КПД растительного мира на энергетическом входе, т.е. повышает производительность Земли в 2 раза (!); во-вторых, более адекватно оценивает биогеоценотические круговороты, в сумме составляющие общий круговорот веществ в биосфере; в-третьих, даёт методику по созданию заслона деградации вещества, выходящего из большого круговорота биосферы³. Такая программа просто необходима, поскольку «люди без биосферы или с плохо работающей биосферой не смогут вообще существовать на Земле»⁴.

Такая постановка вопроса, тем не менее, не стала общим достоянием хозяйствующих и политических субъектов, уповающих на рост технологической мощи, капитала и иллюзорного благополучия. В этой связи интересно обратить внимание на идеи американского биолога Б.Коммонера, изучавшего позднее индустриальное общество на примере США и пытавшегося аргументировано доказать, что главная причина кризиса окружающей среды лежит в резкой трансформации характера производства после второй мировой войны. Долгое время, и мы видели это на примере ведущих экономических парадигм, вообще не осознавалась «истинная цена деградации» природного окружения. Тем не менее, «экономическая система, основанная на частном обмене, просто не в состоянии постичь того, что главные социальные издержки производства – это деградация окружающей среды»¹. Такой радикальный вывод подкреплен следующими соображениями: при разработке новых технологий, к примеру, в США периода 40 – 70-х вообще не принимались в расчет возможные издержки природы (избыточное тепло, вредные газы, смеси и проч.). Но процесс производства новых технологий, инициируемый частными предпринимателями и корпорациями, бурно развивался, а значит, рос «скрытый долг природе». С другой стороны, потребительский спрос при капитализме также подстегивает увеличение этого долга, причем, намеренно игнорируемого огромными массами населения, привыкшими к увеличивающемуся комфорту. Эти обстоятельства, между прочим, не заметили деятели «Римского клуба» – указывает Б.Коммонер, хотя именно они составляют движущую силу мировой динамики. В таком случае, человечество, и, прежде всего западная его часть во главе с США, стоит перед необходимостью уплаты долга природе, который должен быть оплачен «надежной монетой экономической и социальной справедливости»². Но именно на научную и техническую общественность ложится нелегкая функция информирования общества, для того, чтобы сделать свободный выбор из возможных решений социальных проблем, которые несомненно являются глобальными.

У самого американского ученого на этот счет есть вполне содержательная (эффективная) рецептура. Он полагает, что здесь своё слово должна сказать наука экология, как наука о домоводстве в планетарном масштабе. Она опирается на ряд обобщений, вытекающих из знаний человечества об экосфере. Речь идёт о четырех законах экологии, по-видимому, инвариантных для любого аспекта деятельности – планетарной, региональной, локальной.

Первый гласит: всё связано со всем. Проще говоря, этот закон призывает признать колоссальную сеть связей в экосфере: между различными живыми организмами, между популяциями, видами, а также между отдельными организмами и их физико-химическим окружением³. К примеру, действие этого закона можно видеть в цепочке: рыба – органические отбросы – разлагающиеся бактерии – неорганические продукты – водоросли – рыба. Но поведению экосистем свойственна самокомпенсация до определенного порогового уровня её возмущения. Под влиянием возрастающих внешних перегрузок (а именно таково суммарное техногенное давление) она может разбалансироваться. Кроме того, Коммонер справедливо полагает, что экологическая сеть подобна усилителю: небольшой сдвиг в одном месте может вызвать отдаленные, значительные и долговременные последствия.

Второй закон имеет формулу: всё должно куда-то деваться. Иначе говоря, в природе не существует такой вещи, как «мусор». Экологические траектории таковы, что экскременты и отбросы одних организмов служат пищей для других. Но одна из главных причин кризиса окружающей среды состоит в том, что «огромные количества веществ извлеченных из земли, преобразованы в новые соединения и рассеяны в окружающей среде без учета того факта, что «всё куда-то девается»¹.

Третий закон нацеливает на то, что природа знает лучше. К сожалению, мировоззрение западного человека и его технологии опираются на пагубную идею «улучшения природы» или её радикального исправления. На самом деле, «любое крупное антропогенное изменение природной системы вредно для неё». Или: «искусственное введение органических веществ, не существующих в природе, а созданных человеком и, тем не менее, участвующих в живой системе, скорее всего принесет вред» ².

Наконец, четвертый закон объединяет в себе три предыдущих закона и имеет ярко выраженную этико-экологическую нагрузку: ничто не дается даром. Как и в экономике, так и в экологии всякая вещь чего-то стоит. Отсюда вывод: всё что было и будет извлечено из глобальной экосистемы (для нужд человечества), должно быть ей возмещено!³

Преступное непонимание или игнорирование этих законов, в т.ч. экономической наукой и практикой, и есть тот негэнтропийный фактор, который фиксируют многие исследователи. Так, например, Г.Бейтсон прямо заявляет об эволюционном тупике западной цивилизации, взявшей в качестве мировоззренческих ориентиров такие идеи: а) мы против окружающей среды; b) мы против других людей; c) значащая сила – индивидуум; d) мы можем в одностороннем порядке контролировать окружающую среду; e) границы нашей среды обитания могут бесконечно расширятся; f) здравый смысл – в экономическом детерминизме; g) технология даст нам всё⁴. Если попытаться произвести обобщение, то нужно признать: в своей совокупности эти идеи представляют страшную разрушительную силу.

Недаром, рассмотрение сложившейся в мире после реализации проекта модерна ситуации, ведется на основании теории «общества риска» У.Бека⁵. Согласно немецкому социологу современные риски невидимы, нелокализуемы (ни по происхождению, ни по последствиям), не предсказуемы, а значит, говорить об их предотвращении просто не приходится. Происходящая на наших глазах глобализация риска осуществляется из-за стирания границ и легком проникновении риска в сердцевину любого современного государства и общества. Проще говоря, современные риски уравнивают (загрязнение окружающей среды, например, делает нерациональным рационально-взвешенное решение о покупке острова вдали от цивилизации!). Но применительно к политике технологически развитых государств, можно говорить о том, что риски усиливают и без того очевидное неравенство (к примеру, строительство «грязных» производств на территории отсталых держав, захоронение отходов вдали от их непосредственного возникновения и т.д.). Тем не менее, все риски, считает У.Бек, можно сгруппировать в три группы:

1) техно-индустриальные, обусловленные стремлением к обогащению¹;

2) технико-индустриальные, обусловленные бедностью некоторых государств²;

3) риски, связанные с угрозой применения оружия массового поражения, в т.ч. террористами. При этом понятно, что риски распределены между обществами неравномерно. Но общность страха перед глобальной катастрофой должна породить совершенно новую межгосударственную конфигурацию с разработкой и проведением субполитики³. Только такой шаг, считает немецкий социолог, даст шанс выбраться человечеству из нынешней рискогенной ситуации.

Как видим, различные авторы, при их конкретной специализации приходят к одному и тому же выводу: созрела необходимость в полноценном ноосферном проекте развития человечества, который должен включать в себя идеологию, стратегемы, имеющие мировоззренческо-практический характер, и конечно новую этику.

Относительно ноосферной идеологии вполне определенно высказался академик Н.Н.Моисеев: «в отличие от идеологии коммунистического фаланстера или рыночного либерализма Хайека, ноосферная идеология – позволю себе употребить это не очень четкое словосочетание – относясь очень бережливо к активности индивидуума, его творчеству, должна означать определенное русло коллективных усилий человечества. И это русло должно быть научно выраженным»⁴. При этом он допускал, что «важнейшую роль в формировании ноосферной идеологии должны сыграть религия и образование», в которых содержатся целостный взгляд на мир и участное к нему отношение⁵.

Если говорить о стратегемах современной планетарной деятельности, то имеет смысл остановиться на следующих: а) организационно-управленческие стратегемы (определенные приоритеты экологически безопасного развития на глобальном, региональном и локальном уровнях, среди которых особое значение приобретает принцип экологической рентабельности; рост экологической компетентности власти и усиление её ответственности за управленческие решения; принятие экологического законодательства); б) социо-культурные стратегемы (создание эффективной системы образования и воспитания; экологизация науки и техники; стабилизация мирового народонаселения; активизация природоохранных движений); в) экономико-технологические стратегемы (согласование экономической и экологической парадигм развития; создание и внедрение экологически поддерживающих технологий)¹. Конечно, этот перечень стратегем требует дополнения, в том числе, по причине этической нагруженности всей системы действий человечества XXI века.

В случае актуализации этических разработок, в т.ч. тех, что переориентируют моральные нормы с прежнего антропоцентризма – на био- и космоцетризм, хочу обратить внимание на новый категорический императив. Он настаивает на кумулятивном поведении людей в целостном мире, и одновременно очерчивает предмет ответственности: «поступай так, чтобы последствия твоей деятельности не были разрушительны для возможности жизни в будущем»². Таким образом в фокусе внимания оказывается судьба самого бытия.

Итак, проделанные нами попытки осмысления метаболизма (взаимодействия и обмена) двух величин – общества и природы, на примере обобщающих концепций В.И.Вернадского, Н.В.Тимофеева-Ресовского и Б.Коммонера являются предпочтительными. Сформулированные ими законы – мировоззренческо-методологические принципы глобальной экологии, имеют свои основания в биосферно-ноосферно-гуманистически ориентированных философии и естествознании. Последние должны составлять фундамент подготовки специалистов различных профилей, и, прежде всего – инженеров и экономистов, профессионально нацеленных на торжество технологий и рынка в глобальной системе. В таком случае, они также являются законами социальными, поскольку замыкают человеческий разум и коллективную деятельность на абсолют природы, а не на самое себя.

Что такое глобализация (каковы основные подходы в ее определении)?

Что такое глобальное экономическое пространство и какова его структура?

Как бы вы покомментировали содержание трех экономических парадигм в соотношении с социальными и антропологическими аспектами?

Можно ли считать императив экономического роста совместимым с устойчивостью биосферы?

Может ли современный капитализм дальше игнорировать законы Б. Коммонера?

Разделяете ли вы ноосферную идеологию?
Литература:
Основная

1. Штомпка П. Социология социальных изменений. – М.: Аспект Пресс, 1996. – С. 120 – 132.

2. Кочетов Э.Г. Глобалистика: Теория, методология, практика. Учебник для вузов/ Э.Г.Кочетов. – М.: Издательство НОРМА, 2002. – С. 209 – 223.

3. Макогон Ю.В., Миронов В.С., Бударина Н.А. Международная экономика. Учебное пособие/ Под ред. проф. Ю.В.Макогона. – Донецк: ИД, 2002. – С. 7 – 62, 63 – 92.

4. Дергачев В.А. Геоэкономика (Современная геополитика). Учебник для вузов/ В.А.Дергачев. – Киев: Вира-Р, 2002. – С. 319 – 338.

5. Делягин М.Г. Мировой кризис: Общая теория глобализации. Курс лекций/ М.Г.Делягин. – 3-е изд., перераб и доп. – М.: ИНФРА-М, 2003. – С. 254 – 302.

6. Дергачев В.А. Глобалистика: Учеб. пособие для студентов вузов/ В.А.Дергачев. – М.: Юнити-Дана, 2005. – С. 122 – 129.

7. Лукашевич В.М. Глобалистика: Учебное пособие/ В.М.Лукашевич. – 3-е изд., перераб. и доп. – Львов: „Новий світ-2000”, 2006. – С. 151 – 196, 388 – 413.

8. Матвєєв С.О., Лесота Л.І. Економічна соціологія: Підручник/ С.О.Матвєєв, Л.І.Лесота. – Суми: ВТД „Університетська книга”, 2006. – 184 с.

9. Зарубина Н.Н. Социология хозяйственной жизни: проблемный анализ в глобальной перспективе. Учебное пособие/ Н.Н.Зарубина. – М.: Университетская книга; Логос, 2006. – 392 с.

10. Канке В.А. Философия экономической науки: Учеб. пособие/ В.А.Канке. – М.: ИНФРА-М, 2007. – 384 с.

11. Урсул А.Д., Демидов Ф.Д. Устойчивое социоприродное развитие: Учебное пособие/ А.Д.Урсул, Ф.Д.Демидов. – Изд. 2-е, стереотипное. – М.: Изд-во РАГС, 2008. – С. 89 – 172.

12. Глобализация: Учебник/ Под. общ. ред. В.А.Михайлова и В.С.Буянова. – М.: Изд-во РАГС, 2009. – С. 139 – 145.

13. История экономических учений: (современный взгляд): Учебник/ Под общ. ред. А.Г.Худокормова. – М.: ИНФРА-М, 2009. – 733 с.

14. Кувалдин Б.В. Глобальный мир: экономика, политика, международные отношения: учеб. пособие/ Б.В.Кувалдин. – М.: Магистр, 2009. – С. 11 – 21, 22 – 37.

15. Муза Д.Є. Геополітичні концепції та феномен глобалізації / Д.Є.Муза, В.М. Разетдінов// Вступ до політології. Кредитно-модульний курс: навчальний посібник для студентів вищих навчальних закладів. – Донецьк: ДонНУЕТ, 2010. – С. 183 – 188.

1. Блауг М. Экономическая мысль в ретроспектив/ М.Блауг. – 4-е изд. – М.: «Дело ЛТД», 1994. – 720 с.

2. Майнбурд Е.М. Введение в историю экономической мысли. От пророков до профессоров/ Е.М.Майнбурд. – М.: Дело, Вита-Пресс, 1996. – 544 с.

3. Фремут В., Рааб Г. Як функціонує наша економіка? Актуальні питання економіки/ В.Фремут, Г.Рааб. – Львів: „Світло і тінь”, 1997. – С. 63 – 84, 105 – 153.

4. Глобалізація і безпека розвитку: Монографія/ О.Г.Білорус, Д.Г.Лук'яненко та ін.; Керівник авт. Колективу і наук. ред. О.Г.Білорус. – К.:КНЕУ, 2001. – С. 313 – 414.

5. Прыкин Б.В. Глобализация экономики – ключ к самосохранению. Деятельность социально-экономических систем/ Б.В.Прыкин. – М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2003. – С. 219 – 334.

6. Гелд Д., Мак-Грю Е., Голдблатт Д., Перратон Дж. Глобальні трансформації. Політика, економіка, культура/ Д.Гелд, Е.Мак-Грю, Д.Голдблатт, Дж.Перратон. – К.: Фенікс, 2003. – С. 285 – 336.

7. Анилионис Г.П., Зотова Н.А. Глобальный мир: единый и разделенный. Эволюция теорий глобализации/ Г.П. Анилионис, Н.А. Зотова. – М.: Междунар. отношения, 2005. – С. 490 – 547.

8. Платонов О.А. Русская экономика без глобализма/ О.А.Платонов. – М.: Алгоритм, 2006. – 800 с.

9. Бузгалин А.В., Колганов А.И. Глобальный капитал/ А.В.Бузгалин, А.И.Колганов. – Изд. 2-е, стереотипное. – М.: ЛКИ, 2007. – С. 198 – 283, 284 – 395.

10. Ослон М. Влада і процвітання. Подолання комуністичних і капіталістичних диктатур/ М.Олсон. – К.: Вид. дім „Академія”, 2007. – 174 с.

11. Хайлбронер Р.Л. Философы от мира сего/ Р.Л.Хайлбронер. – М.: Изд-во КоЛибри, 2008. – 432 с.

12. Пахомов С.Ю. Глобальна конкуренція: нові явища, тенденції та чинники розвитку: Монографія/ С.Ю.Пахомов. – К.: КНЕУ, 2008. – 224 с.

13. Федотова В.Г., Колпаков В.А., Федотова Н.Н. Глобальный капитализм: три великие трансформации/ В.Г.Федотова, В.А.Колпаков, Н.Н.Федотова. – М.: Культурная революция, 2008. – 608 с.

14. Де Сото Е. Загадка капіталу. Чому капіталізм перемагає лише на Заході і ніде більше/ Е. Де Сото. – К.: Ніка-Центр, 2009. – 232 с.

15. Ст. «Карл Маркс», «Классическая экономическая теория», «Маржинализм», «Меркантилизм», «Милитаризм экономический», «Монетаризм», «Монополии и конкуренции теории», «Кейнсианство», «Международное капиталистическое разделение труда», «Теории трансформации капитализма», «Физиократы»// Политэкономия: Словарь. Под ред. О.И.Ожерельева. – М.: Политиздат, 1990.