Переосмысление модифицирующего компонента по агентивному типу, доминантному для модели Nom-PII

5. Эллипсис семантических компонентов пропозиции

Сам термин концептуальной интеграции (conceptual blending) был предложен в работах [8]. А проблематика слияния ментальных пространств получила интересную интерпретацию в исследованиях О. К. Ирисхановой, которая выделяет композиционный и интегративный аспекты языковой номинации. Она подчеркивает, что «современное когнитивное понимание композиционности не отвергает комбинаторности семантики сложных языковых единиц, но ставит акцент на креативном характере построения значения в дискурсе» [9. С.340]. 

Композиты периферийного типа с эллипсисом полнозначных слов, восстанавливаемых из ситуации легко отождествляются с моделью Nom-P_II, имеют ясную структуру, но, как правило, не могут развертываться в причастный оборот, без использования дополнительных слов, восстанавливающих пропущенные «ментальные шаги». 

Данный прием часто используется в публицистике, где свертывание пропозиции создает некоторый ситуативный «ярлык»:

- Drug-linked bomb blast kills 50 in Colombia (заголовок газетной статьи), где bomb linked to (употребление/ продажа/ контрабанда) drugs;

- blood-born person «рожденный от родителей благородного происхождения» = born (by parents of noble) blood;

- power-dressed women «женщины, одетые роскошно» = women dressed (to show, to demonstrate) power. 

Не менее часто эллипсис полнозначного слова наблюдается в стиле научного изложения, где свертывание профессионально понятной ситуации образует своеобразный терминологический «ярлык»:

- allergy-screened medication «проверенное на отсутствие аллергических реакций лекарство» = medication is screened (for causing) allergy;

- language-delayed child «ребенок с задержкой развития языковых навыков» = child with delayed language (development/ ability/ capacity). 

Во всех случаях пропущенные ментальные шаги восстанавливаются из фонового знания получателя информации (в одном случае из событийного знания, а в другом профессионального). Причем, как правило, семантическому пропуску подвержены именно те компоненты смысла, которые устойчиво включаются в ментальное пространство данного концепта: allergy > cause; language > development, ability, capacity и т. п. 

Разновидностью семантического эллипсиса можно считать эллипсис предлогов, восстанавливаемых из ситуации, состоящий в нетипичном в целом для модели Nom – P_II использовании предложных дополнений в качестве номинативного компонента. В результате создается своеобразное стяжение смысла, своеобразная ситуативно оправданная «скороговорка». 

За рамками семантических возможностей композита оказывается вся уточняющая информация, обычно передаваемая предлогами или местоимениями:

- a festival held in Moscow => Moscow-held festival;

- a festival held near Moscow ≠ *Moscow-held festival «фестиваль проведенный в Москве или рядом с Москвой». 

Вариантом пропуска логического шага можно также считать метонимический перенос:

- hand-delivered letter «письмо доставленное курьером или лично» = letter delivered by hand > delivered by a messenger (=personally). 

Появляются и другие периферийные варианты модели Nom-P_II в результате сочетания признаков метафоризации и эллипсиса, создающего явно узуальные случаи как в художественной речи, так и в публицистике:

- cicada-drenched music «музыка, пропитанная стрекотанием цикад» = метафоризация: cicada-filled music, as if cicada-drenched + эллипсис: music drenched with (the sounds of) cicada;

- skill-starved company «компания, испытывающая нехватку в опытных сотрудниках» = метафоризация: skill-deprived company, as if skill-starved + эллипсис: company starved (because of the lack) of skills;

Рассмотренная интегративность значений типичная для семантической периферии модели Nom-P_II служит свидетельством, хотя и косвенным, сложности композитной семантики, подчеркивая, что композит – это особое средство номинации со смысловой конденсацией. 

Приведенный выше анализ материала наглядно свидетельствует о том, что разные типы семантической интегративности, проявляемые моделью Nom-P_II, тяготеют к разным жанрам текстов. Если метафорический перенос наиболее типичен для художественных текстов и публицистики, то семантический эллипсис не частотен в художественной литературе, но продуктивен как в публицистике, так и в терминообразовании. 
ССЫЛКИ НА ЛИТЕРАТУРУ

1. 
   Селиверстова О. Н. Контрастивная синтаксическая семантика. Опыт описания. – М.: Наука, 1990. Цит. по: Селиверстова О. Н. Труды по семантике. – М.: Языки славянской культуры, 2004. – 960 c.
   
2. 
   Бабенко Е. В. Стереотипное и окказиональное в лексике современной немецкой рекламы: Автореф. дис. … канд. филол. наук. – М., 2003. – 26 c.
   
3. 
   Прядильникова Г. Г. Сложные образования с причастиями в современном английском языке // Вопросы теории и методики преподавания иностранных языков. Уч. зап. Куйбышевского гос. пед. ин-та. Вып. 31. – Куйбышев, 1967. – С.95–115. 
   
4. 
   Kanngießer S. Strukturen der Wortbildung // Schwarze/Wunderlich (Hrsg.): Handbuch der Lexikologie. – Äthenaum, 1985. – S. 134–183. 
   
5. 
   Кубрякова Е. С. Когнитивные аспекты словообразования и связанные с ним правила инференции (семантического вывода) // Новые пути изучения словообразования славянских языков. – Магдебург, 1997. – С.23–36. 
   
6. 
   Beck E. Nouns and noun phrases // Linguistic typology. Vol. 4. – 2000. – P. 45–68. 
   
7. 
   Шапошникова И. В. Системные диахронические изменения лексико-семантического кода английского языка в лингво-этническом аспекте: Дис... . докт. филол наук. – М., 1999. – 243 c.
   
8. 
   Fauconnier G. Mappings in Thought and Language. – Cambridge: Cambridge University Press, 1997. 305 p. 
   
9. 
   Ирисханова О. К. Концептуальная интеграция в событийных именах существительных (к проблеме языковой композиционности) // С любовью к языку. – М.; Воронеж, 2002. – С.339–345. 
   

Природа конфликта имеет биологическую и социальную основу. Однако, не вызывает сомнений тот факт, что в природе конфликта сочетаются и развиваются и личностные, и социальные факторы. При исследовании коммуникативного конфликта объектом рассмотрения выступают коммуникативные средства презентации конфликта. К. Ф. Седов определяет коммуникативный конфликт как речевое столкновение, основанное на агрессии, выраженной языковыми средствами [2].

Ученые признают два основных типа речевого взаимодействия: сотрудничество и конфронтация. В основе их разделения лежат совпадение или несовпадение интересов и целей коммуникантов. Планирование коммуникации способствует достижению цели коммуникации и представляет собой стратегический процесс, в котором речевая стратегия – есть принятое решение о последовательных речевых действиях, соответствующих коммуникативной цели.

Таким образом, можно говорить о двух полярных типах стратегий: гармоничном и конфликтном. Успех или провал коммуникации определяется рядом факторов, среди которых стоит выделить общность или различия в картинах мира коммуникантов, особенности интерпретации, следование или нарушение норм и правил речевого поведения, неоднозначную природу собственно языковых элементов и ассоциативных особенностей, а также культурно-обусловленные различия. Данные возможные конфликтогенные факторы были выбраны нами для анализа.

В исследованиях, посвященных коммуникативным проблемам, неуспешная коммуникация определяется как вид общения, при котором возможны коммуникативный сбой, коммуникативный провал или коммуникативная неудача, являющиеся причиной недостаточного, с точки зрения коммуникантов, взаимопонимания [3].

Любое речевое произведение предполагает двух участников-интерпретаторов – говорящего и слушающего. Говорящий, создавая текст, выбирает, на его взгляд, более подходящие языковые средства, которые, однако, не всегда могут в полной мере передать смысл сообщаемого, а реципиент, воспринимая услышанное, также интерпретирует сообщение, соответственно восстанавливая текст согласно особенностям своей когнитивной системы. Вербализация и понимание – два процесса, из которых складывается человеческое общение, именно они создают предпосылки для успешного или неуспешного результата коммуникации. Так как коммуникация подразумевает интерсубъектное взаимодействие, залогом успешной коммуникации можно считать достижение взаимопонимания между говорящими. С одной стороны, сообщение представлено в виде лингвистического кода, с другой – это высказывание, которое находится в диалогических отношениях с другими высказываниями, с автором, с действительностью [4. С.297].

Тождественность высказывания и восприятия может быть достигнута при идеальном взаимопонимании, что в реальной жизни представляется сложным. Соответственно, нетождетсвенность интерпретации в ходе общения обусловлена самой природой человеческого общения и успешность или неуспешность диалога во многом зависит от того, насколько точно реципиент восстанавливает в своем сознании услышанный текст. Так, коммуниканты строят свои смыслы воспринимаемого сообщения, основываясь на особенностях своей когнитивной системы, которые могут не совпадать с интенциями говорящего.

В связи с данной проблематикой представляет интерес структура соотношения коммуникации и конфликта, описанная в работе Джона Пола Ледерака, основывающаяся на особенностях выражения, восприятия и интерпретации (см. рис 1) [5. С.42]. Preparing for peace J.P.Lederach, 1995. P.42.

Рис.1. Структура соотношения коммуникации и конфликта

Возникновение и развитие конфликта в диалоге рассматривается в двух плоскостях: в имплицитной плоскости, или внутреннем мире коммуниканта, и в эксплицитной плоскости или коммуникативное поведение в социальной среде. С этой точки зрения, конфликт рассматривается как социально явление, возникающее в случае, когда коммуниканты присоединяют дополнительные смыслы к данному им контексту и отвечают в соответствии с этим. Данная структура представляет способ анализа процесса путем фокусирования на трех последовательных схемах коммуникации: экспрессивной схеме, перцептуальной схеме и интерпретивной.

Таким образом, можно утверждать, что в процессе обмена репликами происходит так называемая «интерпретация» высказываний на основе знаний и значений интерпретирующих. Такие факторы, как ориентировка на реципиента, адаптация на партнера по коммуникации, принятие во внимание фоновых знаний и эмоциональное состояние может привезти диалог к успеху.

Безусловно, успех коммуникации во многом определяется нормами речевого поведения в определенной социальной ситуации, ролью партнеров и их статусом. В нормальной ситуации участники диалога имеют общую цель и направление коммуникации, и, в соответствии с этим, следуют определенным правилам. Под правилами понимается поведение, должное или несоответствующее данной коммуникативной ситуации. Неуспешному результату коммуникации могут способствовать нарушения правил и норм общения, игнорирования принципа Вежливости или иных норм речевого этикета. Наиболее известным в теории речевой деятельности является подход к установлению правил коммуникативного поведения, разработанных Грайсом, и его принцип кооперации, а также правила речевого общения на принципе Вежливости Дж. Лича. Однако в реальной практике человеческого общения соблюдение всех правил зачастую не представляется возможным. При этом нарушение какого-либо правила или нормы может привезти к деструктивным последствиям или способствовать развитию конфликта, однако, являясь ситуативно-зависимыми, нарушения правил могут имеет положительные последствия для процесса взаимодействия.

Существует мнение, что эффективность общения следует связывать не только с результатом, но и качеством. Так, И.А. Стернин, говоря об эффективности коммуникации, оперирует понятием баланса отношений. Он подчеркивает, что эффективным речевым воздействием следует признать такое, которое удовлетворяет двум условиям: достигает речевой и неречевой цели и сохраняет равновесие между участниками общения [6].

Следует отметить, что определенную степень конфликтогенности могут нести и сами языковые единицы. Так, лексическая единица, превращаясь в оскорбительное слово при актуализации определенного смысла, может провоцировать нежелательные ассоциации и явиться стимулом развития конфликта. Наиболее сильными лексическими маркерами конфликтного коммуникативного акта является употребление оскорбительной лексики, функция которой вызвать негативные эмоции у партнера, провоцировать на конфликт. Это может быть просторечная лексика, вульгарные и бранные обороты. Обычно такие выражения нарушают традицию вежливости и этикета и могут вызвать негативные реакции адресата. Самым распространенным грамматическим маркером конфликта в русском языке считается использование местоимений «ты» / «вы». Их употребление определяется этнокультурными факторами и степенью вежливости и может варьироваться в зависимости от эмоциональной нагрузки и социальной роли. Таким образом, конфликтогенность единиц языка, т. е. элементов обладающих способностью порождения коммуникативного конфликта или коммуникативной неудачи, может быть обнаружена на всех уровнях системы.

Еще одним конфликтогенным фактором в процессе бытовой и профессиональной коммуникации является оценочность высказывания, часто являясь приемом выраженной в рамках коммуникативной агрессии. Исследователи данного коммуникативного явления подчеркивают, что в основе агрессивного общения лежит установка адресанта на антидиалог [7]. Оценка, как деструктивная форма речевого поведения, рассматривалась в рамках проблем, посвященных коммуникации.

Речевая агрессия представляет конфликтогенную технологию коммуникативного взаимодействия. Если объектом речевой агрессии является адресат, конфликт между адресантом и адресатом может возникнуть вследствие установки адресанта на речевое доминирование. Исследователь вводит понятие «коммуникативного убийства», под которым понимает сведение к нулю предшествующей информации оценкой высказывания оппонента («не стоит внимания», «к делу не относится» «глупости ты говоришь, ты, я вижу, в этом вопросе ничего не понимаешь» и т.д.). Негативная оценка предшествующего высказывания также может быть дана путем указания на умышленную ложь, на абсурдность или глупость сообщения [7].

Обсуждая причины возникновения противоречий в коммуникации, нельзя игнорировать и культурно обусловленные факторы, в значительной степени определяющие нормы вербального и невербального общения.

Проблемы, связанные с национальной спецификой конфликта, представляются актуальными в связи с возрастающим интересом к вопросам межкультурной коммуникации и поискам путей решения проблем, связанных с межнациональным непониманием. Безусловно, культурные вариации могут отражаться на вербальной и невербальной особенности коммуникации. Согласно Самовару и Портеру в понятие «культура» включаются не только знания, но и опыт, верования, отношения, иерархия, ролевые отношения, религия, понятия времени и другие ценности, приобретенные группой людей в течение нескольких поколений [8].

В рамках межкультурных исследований были выделены важнейшие проявления в различии культур: степень экспрессивности и непосредственности, предполагающие уровень контактности культуры, индивидуализма – коллективизма, маскулинности, дистанции власти. Американский антрополог Э. Хoлл опубликовал работу, в которой ввел понятие контекста: культуры с низкой степенью ориентации на контекст (low-context cultures) и культуры с высокой ориентацией на контекст (high-context cultures) [9]. Культуры, в описании Эдварда Холла, отличаются степенью использования контекстной информации. В странах с низким контекстом, например США, коммуниканты стремятся к прямой коммуникации, с ориентацией на индивидуализм. Высокими ценностями таких культур являются логика, факты и прямота. Представители таких культур не всегда способны «читать» невербальную информацию собеседника, они стремятся к правильно построенным выражениям, деталям, уделяют внимание словам и техническим знакам. Главным признаком таких культур будет эксплицитность. Странам с высоким контекстом (страны Азии, Африки, Южной Америки) приписывается большая степень интуитивности, важности общения и созерцания. Такие культуры, согласно теории Холла, стремятся к приоритету коллективизма. Вербальное выражение не столь важно как информация, передающаяся средствами невербальных элементов, таких как интонация, пантомимические выражения, тон собеседника, социальный статус и даже история семьи. Такие культуры стремятся к большей формальности в речевой деятельности. Коммуникантам свойственна эмоциональность, неоднозначность выражений. Таким образом, основным признаком культур с высоким контекстом можно считать имплицитность. Несомненно, культурные установки во многом могут влиять на речевое поведение и на способы разрешения или избегания возможных конфликтов. Русскому человеку, как представителю культуры с высоким контекстом, свойственна склонность к коллективизму. В русском языке выделяются различные степени близости, тщательная градация отношений (понятие «друг», «товарищ», «приятель», «знакомый», «партнер»). Типичные атрибуты «друга»: задушевный, единственный, надежный. Такая структура помогает лучше и легче подстраиваться под окружающих и определяет предпочтение избегать или сглаживать конфликтные ситуации.

ССЫЛКИ НА ЛИТЕРАТУРУ

1. 
   Третьякова В. С. Конфликт глазами лингвиста. Юрлингвистика-2: русский язык в его естественном и юридическом бытии. – Барнаул, 2000. – С.127–140.
   
2. 
   Седов К. Ф. Языковая личность в аспекте психолингвистической конфликтологии http://www.dialog-21.ru/archive_article.asp?param=7379&y=2002&vol=6077.
   
3. 
   Иванова М. А. Неуспешная коммуникация как результат нарушения принципа Вежливости Дж.Лича // Вестник Сибирского государственного аэрокосмического университета. – Красноярск, 2006. – Вып. 4. – С. 22-29.
   
4. 
   Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. – М.: Искусство, 1979. – 423 с.
   

5. 
   Lederach J. P Preparing for peace: Conflict transformation across cultures. Syracuse, NY:Syracuse University Press, 1995 p.42
   
6. 
   Стернин И. А. Речевое воздействие как интегральная наука http://sternin.adeptis.ru/articles_rus.html#d.
   
7. 
   Воронцова Т. А. Негативные оценочные высказывания в публичном дискурсе. // Вестник Челябинского государственного педагоги-ческого университета – № 4. – Челябинск, 2006. – С. 158–165.
   
8. 
   Samovar Larry A./Porter, Richard E. Edwin R.Daniel, Intercultural Communication Wadsworth Publishing, 11 Edition, 2005, 456p.
   
9. 
   Hall, Edward Twitchel Understanding Cultural Differences: Germans, French and Americans. Intercultural Press, 1990, 208p.
   

Следует отметить, что в отечественной психологии существует традиция рассматривать эмоциональное переживание в качестве одной из центральных категорий, характеризующих психические явления [2. С.374]. В. Вилюнас в этой связи приводит следующие положения С.Л. Рубинштейна: «Было бы бессмысленно говорить об отражении, если бы то, что должно отражать действительность, само не существовало в действительности. Всякий психический факт – это и кусок реальной действительности, и отражение действительности …именно в этом и заключается своеобразие психического, что оно является и реальной стороной бытия и его отражением, – единством реального и идеального. 

Эти два аспекта, представленные в сознании человека в единстве и взаимопроникновении, выступают здесь как переживание и знание. Моментом знания в сознании особенно подчеркивается отношение к внешнему миру, который отражается в психике. Переживание это первично, прежде всего – психический факт, как кусок собственной жизни индивида в плоти и крови его, специфическое проявление его индивидуальной жизни» [3. С.13]. 

По мнению В. Вилюнаса, образы, мысли и идеи не могут существовать без некоторого носителя, субстанции воплощения, и такой субстанцией является субъективное переживание [2. С.375]. Свои мысли и образы человек перекодирует в различные системы символов и знаков, такие как устный или письменный текст, произведения искусств, математические формулы, но «для того, чтобы стать достоянием другого человека, они должны быть им перевоплощены обратно, переведены из конвенционального внешнего во внутренний, живой носитель [op. cit. ]. Если следовать логике рассуждений, приведенных выше, субъективное переживание является носителем психических образов, мыслей, идей, а значит, не просто неотъемлемой частью, но и самой сущностью процесса понимания информации в форме текста.

Здесь следует отметить, что, несмотря на различия в современных представлениях о «психическом», составляющие его элементы и сама основа обычно считались когнитивными по своей природе. Что же касается эмоций, им отводилась дополнительная роль. Полагалось, что они дополняют познавательные структуры, окрашивают и акцентируют их, при этом они могут взаимодействовать с когнитивными структурами, оказывать на них влияние и подвергаться обратному влиянию.

Современная трактовка расширяет сферу эмоционального, вводя в нее параметры возбуждения, напряжения и их противоположностей, и тем самым «ставит вопрос о принципиальном назначении этих присоединяемых к эмоциям переживаний, … их “прописке” в системе психического» [op. cit. С.373]. 

Наряду с эмоциями, по современным представлениям, существует «множество других психических явлений, обладающих признаками переживания», так например, «чувство понимания» и «чувство знания» можно рассматривать как «формы переживания» [op. cit. С.377]. Переживания представляют собой не простой субъективный носитель отражаемого содержания, когнитивное содержание получает «второе отражение» в виде чувств-переживаний [op. cit. С.378]. Ссылаясь на В. Вундта, В. Вилюнас отмечает, что чувственный резонанс сопровождает все отражаемое: газетный текст, пейзаж, разговор и т. п. В отличие от восприятия музыки, которую иногда называют искусством формы, при чтении текста человек сосредоточен прежде всего на содержании, в связи с чем чувственное сопровождение им значительно хуже рефлексируется, тем не менее «… восприятие, казалось бы, сугубо когнитивной информации тоже сопровождается сложной чувственной «мелодией»: нарастанием напряжения при недопонимании, скуки и нетерпения …интереса, и удивления, сомнения и т. п. » [op. cit. С.378]. 

Такая трактовка предполагает новые взаимоотношения когнитивного и эмоционального в психическом, в структуре сознания. Как отмечает Е. В. Шорохова: «Сознание это не только знание, но и переживание» [4. С.257]. Мы бы перефразировали последнее утверждение, следующим образом. Понимание это не только постижение, усвоение и осмысление информации, но и переживание.

«Пережить» значит не просто субъективно испытать, «а испытать непременно особо, как-то специфически, и это «как-то» непосредственно схватывается субъектом на изначально ему доступном сложном языке, который только в развитых формах психики становится частично вербализуемым» [2. С.378–379].

В процессе понимания при формировании в сознании реципиента содержания текста как модели определенного фрагмента реально существующей действительности или некоторой абстракции, а также при постижении смысла, как было убедительно показано экспериментальным путем [5; 6], адресат сообщения активно выстраивает свой «встречный текст», сопровождаемый различного рода переживаниями. По мнению психологов, возникающие при этом чувства способны перерасти и часто перерастают в аффекты, или активные эмоциональные переживания.

Как мы уже отмечали, достаточно нейтральная информация, если она представляет интерес для определенной группы реципиентов или имеет индивидуальную значимость, может провоцировать самые различные формы переживания – радости, удовлетворения, удивления, неприятия, отторжения, гнева и т. п. [7].

Что касается «интеллектуальных эмоций», непосредственно связанных с восприятием и осмыслением научного текста, нужно отметить, что они включают в себя не только такие переживания, как согласие/несогласие, удивление/изумление, любопытство/отторжение, сомнение/уверенность, но и общее чувство, возникающее от движения мысли, от ее успешности или бесплодности. «Интеллектуальная эмоция» предполагает также все переходные элементы мышления, которые репрезентируют предметное содержание: сходство, импликацию, совпадение, уверенность, возможность и прочие отношения, выраженные в языке. Различные формы воплощения авторских «интеллектуальных эмоций» в научном тексте могут вызывать у реципиентов разные чувства, вплоть до активного эмоционального переживания. Эксплицировать переживаемое в процессе понимания письменного текста возможно с использованием методики вербализации «встречного текста», о чем мы писали ранее [op. cit. ], а также с помощью ассоциативного эксперимента.

Диссертационное исследование Г. В. Вахитовой, осуществленное под нашим руководством, включало ассоциативный эксперимент, проведенный на материале русских юридических текстов различного типа [8]. Результаты эксперимента показывают, что в текстах юридической литературы такие достаточно обычные для данной предметной области термины, как «закон», «суд», «преступление», уже одним своим присутствием вызывают реакции эмоционального характера у реципиентов, профессиональная деятельность которых не связана с юриспруденцией. При этом нужно отметить, что у профессионалов в данной области подобная лексика не вызывает особых переживаний. Отсутствие остроты восприятия, по-видимому, можно объяснить тем, что для них такая терминология передает реальность, связанную с рутинной работой.

В экспериментальном исследовании Г. В. Вахитовой приняли участие более 100 человек с высшим и незаконченным высшим образованием, гуманитарным, техническим и юридическим. На основе денотативного анализа, проведенного по методике А. И. Новикова, в текстах, заимствованных из журналов «Международное публичное и частное право», «Мировой судья», а также из Уголовного кодекса РФ и правового справочника «Консультант Плюс», были выделены слова-носители денотативной экспрессивности юридического текста. Среди них наиболее частотными оказались следующие: «убийство» – частотность 83%, «закон» –70%, «преступление» – 60%, «обвиняемый» – 56%, «суд» – 47%, «уголовный» – 43%. 

В задачу испытуемых входило чтение предложенных им сообщений и написание всех возможных ассоциаций на выделенные в тексте слова-стимулы.

Был проведен количественный и качественный анализ результатов, а также сравнительно-сопоставительное изучение ассоциаций, полученных от испытуемых, и данных Русского ассоциативного словаря (далее – РАС) по наиболее частотным из выделенных слов, вызвавших эмоциональные реакции у реципиентов.

Отметим, что наибольший интерес для нас представлял качественный анализ эмоционально окрашенных слов-реакций, вербализующих переживания испытуемых. Как мы и предполагали, наряду с регистрацией стереотипных ассоциаций, представленных в РАС, были выявлены и индивидуальные эмоционально окрашенные смыслы, извлекаемые реципиентами из текста и передающие их переживания, сопровождающие процесс осмысления предложенной им информации юридического характера. Так, испытуемая Н. ассоциирует одно из ключевых слов текста – «арестованный» – с «СИЗО» и «репрессиями», а испытуемая Т. – с «грустными глазами»; у испытуемых А. и П. ключевое слово текста «закон» вызывает достаточно разное отношение, закрепленное соответственно в словах «главная бумага» и «суровый».

В качестве примера можно привести материал из таблицы Г. В. Вахитовой, включающий данные Русского ассоциативного словаря и зарегистрированные реакции испытуемых (курсивом отмечены совпадения) [op. cit. ]. 

Данные таблицы со всей очевидностью демонстрируют материализованные в эмоционально-оценочных реакциях переживания испытуемых, составляющие сущность осмысления информации, предложенной им для чтения и понимания. 

Как известно, А. А. Леонтьев сформулировал суть процесса понимания текста следующим образом. «Понимание текста – это процесс перевода смысла этого текста в любую другую форму его закрепления… процесс построения образа предмета или ситуации, наделенного определенным смыслом. Или процесс формирования личностно-смысловых образований, лишь опосредованно связанных со смыслом исходного текста. Или процесс формирования эмоциональной оценки события» [9. С.141].

Мы разделяем убежденность в том, что живые существа, наделенные психикой, не только отражают окружающую действительность, но всегда пристрастно относятся к отражаемым явлениям [2. С.62], это имеет место в процессах как первичного, так и вторичного отражения. Эмоции при этом отражают наиболее значимое для индивида, что показали и приведенные выше экспериментальные данные. Все это позволяет не просто связать понимание текста с различными переживаниями реципиента как дополнением смыслообразования, но считать этот процесс, по сути, своего рода субъективным переживанием воспринимаемой и постигаемой информации.

1. 
   Ekman P, Davidson R. The nature of emotion. Fundamental questions. – N. Y.: Oxford University Press, 1994. – 496 p. 
   
2. 
   Вилюнас В. К. Психология развития мотивации. – СПб.: Речь, 2006. – 458 с.
   
3. 
   Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. – В 2-х томах. – Т. 1. – М.: Педагогика, 1989. – 488 с.
   
4. 
   Шорохова Е. В. Проблема сознания в философии и естествознании. – М.: Соцэкгиз, 1961. – 363 с.
   
5. 
   Новиков А. И. Текст и «контртекст»: две стороны процесса понимания // Вопросы психолингвистики. – М.: ИЯ РАН, 2003. – № 1. – С.64–76.
   
6. 
   Кирсанова И. В. Многозначность семантики текста как реализация индивидуальных стратегий понимания: Автореф. дис. … канд. филол. наук. – Уфа, 2007. – 21 с.
   
7. 
   Пешкова Н. П. Психолингвистические аспекты исследования экспрессивности в научном тексте // Вестник МГЛУ. Языковое бытие человека и этноса: психолингвистический и когнитивный аспекты. –– Выпуск 541. – Серия «Лингвистика». – М.: Изд-во МГЛУ, 2007. – С.203–210. 
   
8. 
   Вахитова Г. В. Способы передачи внутренней экспрессивности текста (на материале юридической литературы на русском и английском языках): Автореф. дис. … канд. филол. наук. – Уфа, 2007. – 30 с.
   
9. 
   Леонтьев А. А. Основы психолингвистики. – М.: Смысл, 2005. – 288 с.
   

Возникновение виртуальной среды как принципиально нового вида среды существования человека привело к формированию новых дискурсивных практик.

Дискурс представляет собой достаточно новый объект изучения, что в свою очередь, порождает различную терминологию. В зависимости от цели исследования изучаемый объект получил в работах различные наименования: компьютерный дискурс (Е. Н. Галичкина, П. Е. Кондрашов, О. А. Леонтович), виртуальный дискурс (Н. Г. Асмус, Е. Н. Вавилова, Д. Галкин), электронный дискурс (А. Г. Абрамова, Е. И. Горошко, Д. Р. Валиахметова), Интернет-дискурс (Л. П. Халяпина), сетевой дискурс (Н. Л. Моргун), электронный гипертекст (О. А. Левоненко); в зарубежной научной среде: Computer-mediated communication / discourse (S. Herring, E. Kerr), electronic discourse (B. Davids, E. Jonsonn). В ряде работ указанные наименования являются взаимозаменяемыми.

Остановимся на данных терминах-наименованиях подробнее. Термины «Интернет-дискурс» и «сетевой дискурс» указывают на локализацию возникшего специфического дискурса (сеть Интернет). Эти наименования не всегда предполагают реализацию речевого общения, осуществляемого в сети Интернет, посредством компьютера, т.к. в связи с бурным развитием информационных технологий и распространением Интернета, такого рода общение возможно посредством других средств коммуникации, например, сотовых телефонов (услуги WAP, GPRS и т.п.). Однако, как отмечает П. Е. Кондрашов, словосочетание «сетевой дискурс» не соответствует требованиям, предъявляемым к терминам, в силу того что в слове «сетевой» ощущается многозначность [3].

Полагаем, что термин «электронный гипертекст» не выражает достаточные и необходимые признаки понятия. Так, в работе Е. Н. Галичкиной, гипертекст рассматривается как один из конститутивных признаков, на основании которого компьютерный дискурс выделяется как вид общения [4].

Термин «электронный дискурс» указывает на то, что речевое общение осуществляется посредством искусственного канала связи (электронного сигнала), а слово «электронный» не всегда используется только в значении «посредством компьютера». Например, факсовая коммуникация, причисляясь к электронной, не отражает специфики исследуемого феномена.

Широкому употреблению в работах отечественных ученых терминов «компьютерно-медийная коммуникация» и «компьютерно-медийный дискурс», используемых в зарубежных исследованиях, препятствует компонент «-медийный», который еще не закрепился в русском языке в значении «средство коммуникации» [3].

При рассмотрении компьютерного дискурса термин «виртуальный» употребляется в следующих значениях:

1) все, что связано с использованием компьютерной техники («спецэффекты» в кино, виртуальная музыка, деловая документация и корреспонденция, обучение в Интернете, технологии виртуальной реальности), а также телевидением (особенно в плане его конвергенции с компьютерными системами).

2) амбивалентный буквальный смысл этого слова – названное виртуальным происходит или существует не на самом деле, является «не реальным», «не актуальным», существует «как бы»; однако буквально «виртуальный» означает «фактический», «действительный», происходящий на самом деле [5].

На наш взгляд, «амбивалентный буквальный смысл» слова виртуальный не в том, что названное виртуальным существует «как бы», а в том, что оно – не материально.

Виртуальный дискурс «становится самостоятельной дискурсивной практикой, которая ассимилирует иные дискурсы и оказывается основным посредником для доступа к ним; является дискурсопорождающей инстанцией с особым механизмом знакопорождения; формирует особый тип виртуальной идентичности, через которую формируются иные типы культурной идентичности; имеет сложное, многослойное полидискурсивное строение» [5. С.27–28].

Е. В. Вавилова использует термин «виртуальный дискурс» в двух значениях:

«1) возможный; такой, который может или должен проявиться при определенных условиях, но в реальности не существующий...; 2) созданный на экране компьютера; воспроизводимый компьютерными средствами» [6. С.177].

Второе значение слова «виртуальный» согласуется с первым значением слова, однако, сохраняет смысловой компонент значения «нереальности», что, на наш взгляд, не способствует обозначению им процесса коммуникации через компьютер.

Автор сохраняет присутствие компонента «нереальности», подразумевая, что не все составляющие общения посредством компьютера действительны и некоторые из них лишь манифестируются собеседниками. Например, негативные эмоции могут не испытываться реально, так как характерной особенностью межличностных отношений при общении в сети Интернет является их виртуальность, варьируемая по степени: от собеседников, хорошо знакомых в реальности или давно общающихся между собой, до совершенно незнакомых людей и возможных «виртуалов». При рефлексии говорящего может возникнуть некоторое несоответствие своего речевого поведения в реальном и виртуальном общении, т.е. так называемый эффект собственной виртуальности [7. С. 14]. Но как отмечают В. Ю. Нестеров и Е. Нестерова, манифестация реально не испытываемых «виртуалами» эмоций в действительности является лишь «карнавальной маской» реального коммуниканта [8; курсив мой. – Е.П.].

Обратимся к описанию понятия «компьютерный дискурс» (далее – КД) Е. Н. Галичкиной. Под КД она понимает общение в компьютерных сетях и выделяет его как вид на основании следующих существенных признаков: 1) электронный сигнал как канал общения; 2) виртуальность, понимаемая как общение с неизвестными, воображаемыми собеседниками; 3) дистантность (удаленность участников в пространстве и времени); 4) опосредованность (осуществляется с помощью технического средства); 5) высокая степень проницаемости, понимаемая исследователем как то, что слушателем, соучастником или участником компьютерного общения может оказаться любой человек; 6) наличие гипертекста; 7) креолизованность компьютерных текстов; 8) по преимуществу статусное равноправие участников; 9) передача эмоций, мимики, чувств с помощью «смайликов»; 10) комбинация различных типов дискурса – бытового (электронная почта), делового (официальный обмен и запрос информации), научного (обсуждение научных вопросов в конференциях), педагогического (обсуждение вопросов преподавания и образования), рекламного и др.; 11) специфическая компьютерная этика, понимаемая как совокупность принципов и правил поведения общающихся в компьютерной среде людей [4].

Критерий креолизованности, рассматриваемый как специфика компьютерных текстов, заключается в наличии в них как гипертекстовых характеристик, так и элементов креолизованных текстов (на данном этапе существующих, как правило, в виде картинок).

А. Г. Сонин предлагает называть произведение, доступ к семиотически разнородным («гетерогенным») составляющим которого регулируется компьютерной программой, изменяющей текст в зависимости от выбранной субъектом стратегии его чтения, «мультимедийным». А такое свойство мультимедийных текстов, как «гибкая обусловленность текстовой структуры действиями пользователя», – интерактивностью, наиболее распространенной формой которой является гипертекст [9].

Вполне обоснованным представляется употребление термина «мультимедийный» вместо «креолизованный». В таком понимании указанного термина отпадает необходимость обособленного выделения признака наличия гипертекста.

Рассматривая виртуальность как общение с неизвестными, воображаемыми собеседниками, П. Е. Кондрашов отмечает, что виртуальной можно назвать лишь «коммуникативную маску» субъекта речи или «пространство» общения, создаваемое с помощью специальной техники. Вызывает также сомнение выделение признака дистантности как удаленности участников в пространстве и времени. Указанная характеристика справедлива только по отношению к реальному пространству, тогда как по отношению к виртуальному она некорректна. Несмотря на то что время в КД фиксируется точно, это мало интересует собеседников, параметр времени является, таким образом, неактуальным, общение происходит как бы «вне времени» [3. С.91].

Признак дистантности может предполагать и возможность общения в искусственно-созданном пространстве, несмотря на физическую удаленность участников в реальном пространстве и времени. В данном случае пространственно-временной критерий нивелируется. Но отмеченная П. Е. Кондрашовым некорректность временной характеристики является спорной.

Указанный Е. Н. Галичкиной признак опосредованности компьютерного дискурса, т.е. осуществление общения с помощью технического средства, понимается, на наш взгляд, слишком широко и требует конкретизации, поскольку не все технические средства, через которые осуществляется коммуникация (телефон, факс и др.), отражают особенности КД. Поэтому опосредованностью можно назвать осуществление общения посредством устройства, подключенного к сети Интернет.

Сам термин «компьютерный дискурс» может быть определен не только как процесс и результат общения посредством компьютера, но и как «околокомпьютерная» сфера коммуникации: общение специалистов этой области знаний, компьютерные журналы, телефонные SMS-сообщения, печатная продукция об общении такого рода, тексты компьютерных игр и т.д. [3].

Не совсем понятна отнесенность телефонных SMS-сообщений к выделенной автором сфере коммуникации, более того, мы считаем необоснованным включение самой «околокомпьютерной» сферы коммуникации в понятие «компьютерный дискурс», так как она не отражает присущие данному феномену специфические характеристики. Возможно, в этом случае подчеркивается, что лексика компьютерного дискурса (значительная доля которой представлена компьютерным жаргоном, источниками пополнения которого служат: лексика Интернета, лексика web-дизайна, лексика компьютерных игр, лексика электронных презентаций, лексика компьютерной графики, лексика программистов, лексика компьютерной музыки и видео, лексика сети Фидо [10]) проникает и в т. н. «околокомпьютерную» сферу коммуникации. Но, данный факт указывает лишь на процессы взаимопроникновения и взаимодействия между компьютерным общением и традиционными формами коммуникации.

Сущность коммуникации, осуществляемой по компьютерным сетям, ее социально-психологические особенности и последствия, отражающиеся в состоянии человеческой психики, в последние годы становится одним из самых актуальных и развивающихся направлений в гуманитарных науках. Закономерности влияния компьютерных коммуникативных процессов на сознание человека изучают специалисты по рекламе, социологии, психологии, политологии; влияние виртуальной коммуникации на состояние языка является объектом внимания лингвистов.

Отметим, что термин «компьютерный дискурс», указывая на средство общения, не отражает коммуникативной направленности и в этом плане не в полной мере соответствует обозначаемому феномену (например, текст, набранный посредством компьютера, также можно отнести к компьютерному дискурсу). Принимая во внимание все вышесказанное, предлагаем свое название обозначенного объекта изучения – мультимедийный коммуникативный дискурс.
ССЫЛКИ НА ЛИТЕРАТУРУ

1. 
   Макаров М. Л. Основы теории дискурса. – М.: Гнозис, 2003. – 280с.
   
2. 
   Залевская А. А. Психолингвистика: пути, итоги, перспективы // Вопросы языкознания. – № 6. – 1998. – С. 81–94.
   
3. 
   Кондрашов П. Е. Компьютерный дискурс: социолингвистический аспект. Дис. … канд. филол. наук. – Краснодар, 2004. – 189 с.
   
4. 
   Галичкина Е. Н. Специфика компьютерного дискурса на английском и русском языках (на материале жанра компьютерных конференций): Автореф. дис.... канд. филол. наук. – Волгоград, 2001. – 19 с.
   
5. 
   Галкин Д. Виртуальный дискурс в культуре постмодерна // Критика и семиотика. – Вып. 1. – Томск: ТГУ, 2000. – С. 26–34.
   
6. 
   Новейший словарь иностранных слов и выражений. – М.: ООО «Издательство АСТ», Мн.: Харвест, 2002. – 975 с.
   
7. 
   Вавилова Е. Н. Жанровая классификация дискурса телеконференций Фидонет: Автореф. дис... канд. филол. наук. – Томск, 2001. – 21 с.
   
8. 
   Нестеров В.Ю., Нестерова Е. Карнавальная составляющая как один из факторов коммуникативного феномена чатов, 2003 // http://psynet.carfax.ru/texts/ nesterov4.htm.
   
9. 
   Сонин А.Г. Кто креолизовал мой текст? (о проблеме систематизации терминологического аппарата) // Языковое бытие человека и этноса: психолингвистический и когнитивный аспекты. – Вып. 9. – М.: МГЭИ, 2005. – С. 170–175.
   
10. 
    Асмус Н.Г. Лингвистические особенности виртуального коммуникативного пространства: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. – Челябинск: ЧГУ, 2005. – 23 с.
    

В контексте межкультурной коммуникации осуществляется контакт не только языковых систем и их речевых манифестаций, но также и соприкосновение разных культур.

Язык и культура взаимосвязаны в коммуникативных процессах. Эта связь проявляется не только в семантике и дифференциации языка по разным параметрам, но и в том, что именно культура обусловливает национальную специфику коммуникативного поведения человека.

Взаимодействие языка и культуры является культурологической реальностью, которая должна учитываться в моделях перевода. Концепция динамической теории перевода предполагает эксплицирование механизмов, обеспечивающих полноценную межъязыковую и межкультурную коммуникацию. Интерпретация любой информации о реальном мире тесно взаимосвязана с проблемой понимания и проблемой перевода как разновидности межкультурного взаимодействия социумов. 

Язык является кодом, образующим часть культуры. Языки различаются по способам кодирования. Носители языка по-разному моделируют объективную действительность в зависимости от своеобразия языковых категорий, присущих каждому конкретному языку. Язык является не только средством общения, но и системой, отражающей коллективный опыт определенного языкового коллектива.

Представляя собой определенный способ восприятия реальности, каждый язык по-своему членит мир в соответствии с установившимися языковыми нормами. В нем находят свое отражение историческое развитие этноса, нравы и обычаи народа, культурные традиции, которые преломляются и видоизменяются на каждом новом этапе развития данной лингвокультурной общности.

Национально-культурные факторы существенно влияют на элементы языкового кода каждого идиоэтнического языка, формирующие языковые картины мира и отличающиеся от концептуальных. 

Попадая в другую национальнокультурную и языковую среду, человек попадает в другой мир ценностей и правил и норм общения, которые необходимо знать и учитывать для полноценного общения с представителями других лингвокультур. При этом нужно стараться избегать ошибок и неточностей, которые могут быть вызваны не только влиянием родного языка, но также и влиянием родной культуры и национального сознания.

Лингвокультурная интерференция может проявляться в неточных ассоциациях, неверных оценках, неадекватном восприятии эмоционального состояния, в нарушении коммуникативных норм, в неправильной интерпретации коммуникативных интенций собеседника и т. д. Владение нормами языка перевода является определяющим фактором, который обусловливает адекватность перевода. 

Почти все социокультурные факторы находят свое опосредованное отражение в речи, которая чутко реагирует на все противоречивые явления культуры.

Например, в shadow economy – теневая экономика – обнаруживается значительное совпадение в репрезентации содержания типологических концептов. Ср. shadow economy – business activity that is carried on unofficially, esp. in order to avoid taxation; теневая экономика – производственная, торговая и т. п. деятельность, осуществляемая незаконно, ведущаяся без уплаты налогов.

Культурологический комментарий поможет вскрыть существенные расхождения между соответствующими концептами, что позволит установить наличие лишь частичной эквивалентности: shadow economy – in the West: illegal construction or the use of illegal migrant labour; in Russia: bureaucrats typically sell rights that is a citizen is entitled to free of charge in line with existing laws – people decide to engage in shadow economic relations because they cannot run a legal business at a profit.

Перевод имеет свое общественное предназначение: он призван обеспечить такую опосредованную двуязычную коммуникацию, которая по своим возможностям максимально приближается к обычной, одноязычной коммуникации. Процесс перевода предполагает сознательное установление соотношений между данными ИЯ и ПЯ.

Словарные дефиниции необходимо соотносить со знаниями человека не только о языке, но и со знаниями человека о мире. Речь идет об универсальных фоновых знаниях, которые формируются в наднациональном, надкультурном пространстве и обеспечивают типологический уровень эквивалентности. Культурный уровень эквивалентности ориентирован на ту часть содержания, которая соотносится в психике человека с имплицируемыми знаниями. 

Именно эти фоновые знания, которые являются национально специфическими и культурно обусловленными знаниями, обеспечивают адекватное восприятие лексических фонов соотносимых единиц. 

Общее ассоциативное поле в социокультурном фонде коммуникантов, которые являются представителями одной лингвосоциокультурной общности, позволяют адресату адекватно декодировать замысел адресанта. Однако в условиях межкультурного общения могут возникнуть различного рода трудности. В этом случае прагматический контекст общения будет требовать перехода употребления и восприятия слова с уровня значения на уровень прагматического смысла.

Каждая лексема находится в определенных ассоциативных связях с другими языковыми единицами. Для процесса перевода это обстоятельство также представляет сложность: в разных языках есть свои особенности такой ассоциативной связи.

За каждой лексической единицей стоит определенный образ языкового сознания, включающий ряд компонентов, которые имеют разную ценностную значимость в разные исторические периоды. Поэтому предварительный глубинный анализ содержания образов языкового сознания, который репрезентирован в тексте, является важным условием переводческой деятельности.

Культурная и индивидуальная идентификация, осознание своей културной уникальности, оказывается невозможным без наличия или построения в качестве мыслимого пространства иной культуры. Граница между мирами «своего» и «чужого» обеспечивает не столько трансляцию информации, сколько возникновение новых смысловых полей. Язык, являясь не только средством познания окружающего мира, но и средством массовой информации, определяет характер и содержание коммуникации, и вместе с ней культуры. Культура, вводимая и передаваемая через коммуникацию, со временем подвергается фундаментальному преобразовании. 

Таким образом, мы приходим к определению перевода как вербальной проекции этноментального опыта одной лингвокультурной общности через интеграцию ментальных пространств переводчика как представителя другой лингвокультурной общности. Адекватность перевода обусловливается не только знанием алгоритмов «чужой» культуры, но также пересечением ментальных пространств автора ИТ и его переводчика.

Переводчик также сталкивается с узуальными расхождениями исходного языка и языка перевода и их влиянием на перевод. Ведь наряду с системой и нормой языка порождение речи регулируется узусом, который отбирает наиболее подходящие в той или иной ситуации общения высказывания. Узус отражает языковые традиции носителей языка. Игнорирование узуса при переводе затрудняет смысловое восприятие высказывания. Следовательно, не достигается запланированный коммуникативный эффект, искажается представление об авторе сообщения, его манере речи. Все это ведет к порождению сомнения в качестве перевода и квалификации самого переводчика. Можно назвать следующие типы узуальных расхождений: расхождение количественных характеристик узусов исходного языка и языка перевода, различие в отборе языковых единиц для стандартных сочетаний, а также различия в способах описания ситуаций. 

Узус отбирает из всех возможных языковых средств наиболее уместные лексические единицы, характерные для той или иной сферы общения. Различия в стилистической окраске слова также можно отнести к узуальным расхождениям. Слово в оригинале может быть стилистически маркировано, в то время как словарное соответствие – нейтральным, и наоборот, слово в оригинале может быть нейтрально, а его соответствие – стилистически маркировано.

Следовательно, причиной отклонения от словарного эквивалента при переводе может стать расхождение стилистической окраски сходной единицы и ее соответствия, приводимого словарем. Ведь в задачу перевода входит не только точное изложение содержания мыслей сообщенных на языке оригинала, но и воссоздание средствами языка перевода всех особенностей стиля и формы сообщения.