Глава 3. «О словарном запасе» Эразма Роттердамского: риторика как наука о языке

Глава 3.

«О словарном запасе» Эразма Роттердамского: риторика как наука о языке

Сочинение Эразма Роттердамского De duplici copia uerborum ac rerum «Об изобилии слов и предметов» (далее De copia) — знаменитое стилистическое руководство, изданное в 1512 г. Замысел трактата относится ко второй половине 1490-х годов, когда Эразм, готовясь в Париже к получению богословской степени, одновременно преподавал латинский язык. Для ознакомления учеников с элементарной латинской грамматикой и стилистикой он использовал подготовленный им парафраз (точнее, два парафраза) некоторых частей трактата Лоренцо Валлы «Об изяществе латинской речи» (Elegantiae linguae latinae). Дальнейшее обучение предполагало приобретение и развитие способности к варьированию высказываний с использованием богатства латинской лексики и разнообразия риторических фигур. Эти задачи решаются в сочинениях Эразма «О написании писем» (De conscribendis epistulis) и «Кратком наставлении о богатстве стиля» (Breuis de copia praeceptio). Трактат De copia — вершинное сочинение Эразма в этой области. В нем использованы материалы более ранних меньших по объему трактатов, особенно «Краткого наставления». В трактате De copia Эразм опирается на достижения античной — прежде всего латинской — филологии и риторики. Особенно много материала заимствованно у Квинтилиана («Фабия», как обычно имениует его Эразм), но многочисленны также заимствования из Авла Геллия, Макробия, грамматика Диомеда, риторических сочинений Цицерона и «Риторики к Гереннию». Издание трактата в 1512 году утвердило за Эразмом репутацию величайшего авторитета в области латинской стилистики и выдвинуло его в первый ряд европейских гуманистов.

Первая книга «Об изобилии» посвящена возможностям словесного выражения. Понятие о богатстве, полноте (copia) словесного выражения связано для Эразма с идеей варьирования высказывания, разнообразия способов выражения (uariare, uarietas). Однако разнообразие должно проявляться в рамках правильности речи, то есть не должно вступать в противоречие с классической латинской нормой и узусом образцовых латинских авторов. Это требование развивается в приводимой ниже 10-й главе первой книги. Чтобы речь была правильной, в ней, прежде всего, должны быть только слова, встречающиеся у признанных авторов, и при этом в принятой орфографии и в неповрежденном просодико-фонетическом облике, то есть с соблюдением артикуляционных особенностей звуков, количества гласных и ударения. (Последнее требование в рассматриваемом трактате упомянуто в самом кратком виде; подробнее правила и пороки произношения рассматривались Эразмом в трактате «О произношении» (De pronuntiatione)). Не менее важное требование, чем соответствие словарного состава классическим памятникам, — правильное употребление этих слов. Ошибки, которые описывает Эразм в связи с этим требованием, могут быть объяснены либо недостаточным знанием значения слова, либо нарушением его сочетаемости. В терминах современной лексической семантики ошибки первого рода могут быть охарактеризованы как ошибки в понимании семантического ядра слова или его прагматических свойств, а ошибки второго рода — как несоблюдение синтагматических свойств слова.

Наиболее интересная с точки зрения лексикологии глава — одиннадцатая. В этой главе, во многом опирающейся на материал десятой книги Квинтилиана, Эразм указывает на синонимию как на простейший источник варьирования, отмечая при этом, что синонимы могут различаться как по основному значению, так и по коннотациям. Внутри самой главы Эразм описывает разные характеристики слов, определяющие возможности их употребления в том или ином контексте.

В знаменитой 33 главе Эразм демонстрирует на практике описанные им возможности «варьирования» при помощи использования синонимов и фигур, приводя несколько десятков вариаций на основе фраз «Твое письмо весьма меня обрадовало» и «Пока я буду жив, буду помнить тебя». Из этой главы мы приводим ниже лишь начало, где Эразм еще не оставляет вариации без комментариев, и конец.
Перевод выполнен по изданию: Desiderius Erasmus Roterodamus. De copia uerborum ac rerum / Ed. B. I. Knott // Opera omnia Desiderii Erasmi Roterodami recognita et adnotatione critica instructa notisque illustrata. Ordinis primi tomus sextus. Amsterdam; New York; Oxford; Tokyo: North-Holland, 1987.


1.10. Первое наставление о богатстве стиля.

...Не будет неуместно нам здесь начать наставления с того, чтобы посоветовать стремящемуся к богатству стиля пользоваться речью уместной, чистой, изящной и неповрежденной. Никто не должен полагать, что изобильный стиль может допускать то, что не согласуется с чистотой латинской речи.

Изящество состоит в том, чтобы, во-первых, пользоваться словами, принятыми у лучших сочинителей, во-вторых, в том, чтобы пользоваться ими правильно, в-третьих, чтобы правильно их сочетать. Примером нарушения первого будет, если кто скажет piissimum. По свидетельству Цицерона, это слово необычно для латинского слуха¹⁵¹, хотя и его можно найти у авторов, никак не заслуживающих пренебрежения. Вместо этого слова можно привести в пример и любое другое слово, отмеченное варваризмом или солецизмом, например, если кто скажет auisare вместо praemonere (советовать, предупреждать)¹⁵². Варварство речи проявляется также в написании и произношении, когда кто-нибудь говорит docere с ударением на первом слоге, или вместо Christus произносит Cristus, вместо parcam – percam, а в слове lego произносит первый слог как долгий.

Примером нарушения второго правила будет, если кто скажет dedit mihi licentiam abeundi («дал мне вседозволенность уйти») вместо fecit mihi potestatem abeundi («Он дал мне возможность уйти»). Здесь нет ни одного слова, не свойственного латинской речи, но есть ошибка в употреблении слова. Слово potestas — общее наименование для любой возможности, а licentia («вседозволенность, вольность, дерзость») подразумевает некоторую склонность к злому. Итак, здесь ошибка состоит в неправильном подборе слова, как если бы кто сказал compilare (обирать, обрывать) вместо colligere (собирать). Слово compilare — латинское, но смысл у него другой: оно означает «украдкой обворовывать». Например, у Горация: serui fugientes compilant dominos¹⁵³, и еще у него же: ne me Chrysippi scrinia lippi compilasse putes¹⁵⁴.

Третий род погрешностей весьма близок к этому и заключается в том, что мы неправильно соединяем слова, как, например, если кто скажет в, одном и том же смысле употребляя глагол dare: iniuriam dedit («причинил обиду») и damnum dedit («причинил ущерб»). Сказать damnum dedit («причинил ущерб») — изящно, но если кто обижает, о нем говорится facere iniuriam («наносить обиду»), а не dare. Сказать dare malum по-латински можно, но сказать dare iacturam или dolorem — неправильно. О том, кто терпит ущерб, будет правильным сказать facere iacturam, но неправильно сказать о том, кто подвергся бесславию, facere infamiam. Если кто наносит обиду, по-латински можно сказать facere inuriam, но выражение facere contumeliam Марк Туллий считает необычным для носителей латинской речи¹⁵⁵, хотя такое выражение встречается у Плавта. Теренция и у других почтенных авторов — и возможно, оно стало неупотребительным в век Цицерона. О том, кто подвергся несправедливости, правильно сказать accepit iniuriam, но я бы не решился сказать accepit contumeliam. О том, кто входит в долги, говорится facere aes alienum, так же и о том, кто меняет кредитора, говорится facere uorsuram. Но неправильно было бы в этом смысле употребить глагол в выражениях facere inuidiam или facere simultatem, когда кто-нибудь раздувает ссору. Здания uitium fecerunt, если они сами разрушились, но я бы не решился сказать rimas fecerunt, так как по-латински правильно сказать rimas agere («пустить трещину»). Точно так же, кто несет воинскую службу за плату, о том правильно сказать facere stipendium, но facere salarium уже не скажешь. Fecit sui copiam сказать правильно, а сказать dedit sui copiam я бы не решился, несмотря на то что Вергилий изящно сказал: et coram data copia fandi <Вергилий, Энеида 1.520>. Но одинаково возможно сказать по-латински fecit spem и dedit spem «дал надежду».

Иногда неуместно поставленное слово портит речь. Например: quid sibi uult hic homo («чего хочет этот человек») сказать правильно, а quid sibi uult hic mortalis («чего хочет этот смертный») нелепо.

Но вернемся к нашему предмету. Что одежда для нашего тела, то для высказываний красноречие. Подобно тому как красота и достоинство тела получает похвалу или подвергается осуждению смотря по тому, как оно убрано и одето, так и о высказывании судят по словам, в которые оно облечено. Поэтому весьма заблуждаются те, кто считает, что не имеет никакого значения, в каких словах раскрывается смысл, — лишь бы он был вообще понятен. Смена одежды и разнообразие речи имеют между собой много сходного. Поэтому первой заботой пусть будет, чтобы одежда не была грязной, не подходящей к телу или небрежно надетой. Будет недостойно, если само по себе хорошее тело станет вызывать отвращение из-за грязной одежды, и смешно, если мужчина будет ходить на людях в женском одеянии, и стыдно, если кто покажется в одежде, надетой задом наперед или наизнанку. Поэтому если кто захочет подражать богатому стилю, не добившись чистоты латинской речи, тот, по-моему, будет не менее смешон, чем если нищий, у которого нет ни одного одеяния, которое бы он мог не стыдясь носить, выходил бы на городское торжище, то и дело меняя одни лохмотья на другие, надменно выставляя напоказ свою нищету, вместо богатства. Не будет ли он казаться нам тем безумнее, чем чаще станет это делать? Думаю, да. А ведь не менее глупо поступают те охотники за богатством стиля, кто и одним способом не могут высказать свою мысль чистым языком, а при этом, словно бы им стыдно показаться недостаточно косноязычными, он настолько делают свое косноязычие еще и еще косноязычней, как будто бы затеяли состязание, кто скажет более варварски. Хочу, чтобы стол богатого дома был разнообразен, но пусть он весь будет изящен, чтобы не было все полно ивовых, фиговых и самосских глиняных сосудцев. Хочу, чтобы на великолепном пире подавались разные роды кушаний, но кто вынесет, если ему предложат сотню видов снеди, от каждого из которых будет тошно?

Я не случайно в столь многих словах предупреждаю об этом, ибо мне хорошо знакома дерзость многих людей, которые, пренебрегая основами, тотчас и, так сказать, не омыв стоп, спешат к высотам. И не меньше ошибаются те, кто, мешая грязное с изящным, безобразят пурпурную одежду заплатами, вставляют стекло среди драгоценных камней и с аттическими кушаньями соединяют грубую чесночную закуску.

Теперь расскажем о способах разнообразить речь, о тех, конечно, которые касаются богатства словарного запаса.

1.11. Первый способ разнообразить речь —

посредством синонимов.

Первый и простейший способ разнообразить речь основывается на тех словах, которые, будучи разными, означают одно и то же, так что нет разницы для смысла, каким из них ты воспользуешься. Грамматики называют их синонимами, они противоположны тем, которые называются омонимы. Последние называются одноименными (uniuoca), а первые равнозначными (aequiuoca), впрочем, эти называния, употребительные среди диалектиков, скорее относятся к понятиям, чем к словам. Ибо слова, означающие одну и ту же вещь, было бы правильнее называть ἰσοδυναμούσας, а обратные им πολυσήμους. К первым относятся ensis / gladius «меч», domus / aedes «дом», codex / liber «книга», forma / decor / pulchritudo «красота».

Итак, нам следует отовсюду из хороших писателей собирать эту величайшую словесную мощь, приготовить разнообразную словесную трапезу и, как говорит Фабий, разложить эти словесные богатства, какие где понадобятся. Но не будет достаточным собрать полное изобилие таких слов и богатый запас, если ты при этом не будешь иметь их наготове и даже как бы перед взором, чтобы они и без поисков тотчас попадались тебе на глаза. Однако тут нужно прежде всего опасаться того, чтобы, как это делают некоторые, без разбору хватать из кучи, что попадется, и вставлять в речь, как попало. Во-первых, едва ли можно найти два слова, настолько ἰσοδυναμούντα, чтобы между ними не было ни малейшего различия. Например, есть ли слова, которые более совпадают в значении, чем homines и mortales? И однако, кто повсюду говорил omnes mortales вместо omnes homines, заслужил того, чтобы к нему применили известную греческую поговорку τὸ ἐν φακῇ μύρον, то есть «миро в чечевицу». Или, например, слова litterae и epistula — иногда означают одно и то же, а иногда разные вещи.

И даже когда мы можем допустить, что в значении синонимов нет никакой разницы, одни из них пристойнее других, выше, изящнее, приятнее, сильнее, звучнее и более подходят к сочетанию. В соответствии с этим говорящий должен производить выбор и отдавать предпочтение наиболее подходящему. Для употребления слова ему понадобится способность суждения, для собирания слов — прилежание. Чтобы выносить суждение, потребуется тщательное наблюдение над изяществом и отделанностью речи; чтобы собрать как можно больше — усердное чтение писателей всякого рода.

В самом деле, поэты часто предпочитают пользоваться одними выражениями, а ораторы другими. К тому же, есть слова, свойственные тому или иному времени или веку. Да и одни и те же писатели часто говорят одно и то же разными словами. Так что сначала нужно у писателей разного рода отобрать наилучшие слова, потом прибавить все, что только найдется; и не следует отвергать то или иное слово, если только оно встречается не у самого негодного писателя. Ибо нет такого слова, которое не оказалось бы в каком-либо месте наиболее уместным. Поэтому, сколь бы это слово ни было низким (humile), малоупотребительным (inusitatum), поэтическим (poeticum), древним (priscum), нововведенным (nouum), устаревшим (obsoletum), бранным (durum), варварским (barbarum) или чужим (иностранным, peregrinum), пусть найдет место в своем как бы стаде или гнезде, чтобы ты мог востребовать его оттуда, когда придет надобность.

А если мы опасаемся, что ветхость или новизна слова неприятно поразит слух, правильным будет воспользоваться советом Фабия <Квинтилиан 8.3.37> и не зыбывать προεπιπλήττειν¹⁵⁶. Вот как примерно можно это сделать: «Катон, книжный кутила (helluo), если только можно воспользоваться этим словом для обозначения столь ясного предмета», «ipsissimus, говоря по-плавтовски», «почему бы не воспользоваться Энниевым словом?», «приятно прибегнуть к Горациеву слову», «так свойственно говорить неотерикам (neoterici)», «сразу узнаешь военное словцо», «как говорят поэты», «как говорили наши предки», «выражаясь по-старинному», «если позволено так сказать», «если позволишь мне выразиться по-простонародному», «скажу по-гречески, так лучше выйдет».

То же нужно делать, употребляя слова, которые называются κακέμφατα, то есть которые подразумевают непристойность.
Низкие слова (sordida)

Низкие слова – это те, которые оказываются недостойны предмета, например, если кто назовет друга и близкого человека congerro («собутыльник»), жаждущего наук – helluo («мот»). Мне удивительно, почему Сенеке кажутся низкими слова acetum «уксус», spongium «губка», pulegium «полей». Мне уж скорее кажутся низкими слова, которыми он сам воспользовался в одном из писем: pilicrepi («мячегонятели»), botularii («колбасники»), crustularii («пирожники»). Таковы слова, которые мы берем из низких ремесел и профессий: из бань, из кухонь, у скорняков, из харчевен. По необходимости мы пользуемся ими, когда нужно рассуждать о подобных предметах. И действительно, хирурги и врачи иногда вынуждены пользоваться словами, скорее подходящими предмету, чем великолепными. Плиний смеется над солдатскими словечками¹⁵⁷. Из разбойничьих шаек пришло к нам слово tuburcinor («шамать, хряпать»). Однако одни слова низкие сами по себе, а другие – в применении в предмету, лицу или обстоятельству, напрмер stercus «навоз» и stercorare «унавоживать» – не низкое слово, если ты разговариваешь с земледельцами о земледелии – иное дело, если ты разговариваешь с государем о государстве.

Некогда правил обычай употребления слов в обществе, как свиделетьсятвует и Гораций: «Нет, возродятся слова, которые ныне забыты, и позабудутся те, что в чести, — коль захочет обычай»¹⁵⁸. Теперь, когда правила речи черпается не у народа, а из книг ученых мужей, у обычая уже нет прежней власти. Однако малоупотребительными могут считаться те слова, которые редко всречаются у тех авторов, которые чаще читаются учеными людьми. И сегодня нужно стараться не говорить деланно и сторониться пристрастий тех людей, которые считают правильной речь, исполненную редкими словами (что Марк Туллий подмечает в Луции Сисенне, человеке впрочем ученом¹⁵⁹), и тех, кто – по изящному выражению Диомеда – только тогда считают себя находчивыми, если для понимания их речи нужна находчивость¹⁶⁰, и наконец, тех, кто желает писать скорее так, чтобы люди дивились написанному, чем чтобы понимали его.

Добиваться необычности в речи можно разными способами, как будет ясно из сказанного далее. Если понадобится пример, то необычно будет говорить тот, кто вместо rusgosi senes ,будет говорить passi senes, вместо interdum – interduatim и interatim, вместо res nihili – titiuillitium, вместо uagitus – uagor.
Поэтические слова

У поэтов есть слова, которыми нужно пользоваться весьма умеренно, особенно в прозе. Таковы у Горация слова: eliminare в смысле «выносить тайное на обозрение»¹⁶¹ (хотя Марк Туллий использовал его в смысле «извергать»), iuuenari в смысле «по-юношеские дурачиться»¹⁶², каковое слово построено по образцу греческого νεανίζειν и νεανεύειν; furiare в смысле «доводить до бешенства»¹⁶³, clarare в смысле «прославлять»¹⁶⁴, aeternare в смысле «увековечивать»¹⁶⁵, inimicare в смысле «ссорить»¹⁶⁶, pauperare в смысле «наносить ущерб»¹⁶⁷, cinctuti вместо cincti «опоясанные»¹⁶⁸, inuideor в смысле «мне завидуют»¹⁶⁹. Также у Вергилия agmen в смысле «ход, движение» (leni fluit agmine Tibris¹⁷⁰), indomitum furit вместо indomite furit «неукротимо свирепствует»¹⁷¹, acerba tuens вместо acerbe tuens «враждебно глядящий»¹⁷², sperare в смысле «ожидать» или «бояться»: Hunc ego si tantum potui sperare dolorem et perferre soror potero¹⁷³ (подобным образом и Теренций сказал: Nam quod speras, propulsabo facile¹⁷⁴; впрочем, и Цицерон позволял себе подобные выражения в письмах к близким: Et mobili in me meosque esse animo non sperabam¹⁷⁵).

Греки чрезвычайно счастливы возможностью складывать слова, которой иногда подражают поэты, хотя это не всегда так же удается латинским ораторам. К словам такого рода относятся: uulnificus, tristificus, tabificus, fatidicus, lauriger, caprigenum pecus, ueliuolum mare, uitisatos и бесчисленные подобные. Катон решился сказать uitilitigatores, а другой писатель officiperda.

К поэтическим вольностям прибегают историки.

Древние слова добавляют изящества, если вставляются умеренно и сообразно, наподобие инкрустированных украшений. К таким словам относятся expectorare в смысле «высказывать словами то, что в душе», actutum вместо quamprimum («как только»), antigerio вместо ualde («очень»), oppido в том же смысле, creperum bellum вместо dubium («сомнительный, с неясным исходом»), hostire вместо pensare («отплачивать»), hostimentum вместо pensatio («отплата»), uitulantes вместо gaudentes («радостные») iumentum вместо uehiculum («повозка»)¹⁷⁶, perduellis или perduellio вместо hostis patriae («враг родины»), duellum вместо bellum («война»), cluere вместо pugnare («сражаться»)¹⁷⁷, temetum вместо uinum («вино»), Aemathia вместо Thessalia («Фессалия»).

Малоупотребительные слова – это те, которые редко употребляются, древние (старинные) слова – те, которые почерпнуты более поздними писателями из произведений, сохраненных ради древности, таких, как Двенадцать таблиц, Энний, Луцилий, Невий и Пакувий. Устаревшие слова – это те, которые совершенно вышли из употребления и были забыты. К таковым относятся bouinari вместо tergiuersari («уклоняться»), apludam edit et floces bibit вместо furfure pascitur et faecem bibit («ест шелуху и пьет подонки»), – над ними справедливо смеется Геллий¹⁷⁸. Древние говорили hostis¹⁷⁹ вместо hospes («гостеприимец») и peregrinus («странник», «чужак»). Сейчас будет смешон тот, кто станет говорить подобным образом.

Не знаю, уместно ли пользоваться где-либо устаревшими словами, разве только в шутку или иронически, или если кто захочет такими словами изобразить нелепого подражателя древности: Hic profecto dingus est qui apludam edat et floces bibat.

В рассуждении устаревших слов нужно учитывать не только время создания сочинения, но и пристрастия автора. Есть застарелая и грубая древность, каковой можно считать время после Ливия Андроника. Мало-помалу она просияла ко времени Марка Туллия, когда римское красноречие достигло такого совершенства, что возрастать далее ему было уже невозможно, но только вырождаться и терять прежний блеск, как это обычно в делах человеческих. Ибо когда более поздние авторы старались сказать иначе, они неизбежно говорили хуже. Однако же и Саллюстий, хотя он писал в то же время, что и Цицерон, скорее похож на Катона Цензора, чем на Цицерона. Да и Меценат, живший примерно в ту же эпоху, далек от чистейших образцов своего времени. Также и Валерий Максим, хотя он жил в эпоху Тиберия Цезаря, когда еще не померк блеск Туллиева времени, однако писал скорее в своем собственном стиле, цем в стиле эпохи. О Таците, Светонии, Плиниях, Элии Лампридии и прочих позднейших писателях не буду говорить.

Впрочем, хотя справедливо хвалить обычай тех, кто старается подражать тому счастливейшему веку, я не стал бы так же одобрять тех, кто отвергает как варварское все, что находит у этих опзднейших писателей, особенно потому что может так быть, что избегаемые ими выражения могди быть в утраченных кигах Марка Туллия.
Жесткие слова

Жесткие слова – те, которые неловко используются в переносном смысле. Получил порицание некто, кто сказал, что республика была оскоплена (castrata) смертью Камилла, желая дать понять, что крепость государства пала с его смертью¹⁸⁰. И Флакк прикрыто порицает некоего Фурия, который написал: «Юпитер белым снегом оплевал (conspuit) Альпы»¹⁸¹. Сходно с этим и следующее: Campos pacis sustulit, belli montes excitauit «Поля мира убрал, горы войны воздвиг»¹⁸². Более мягкой была бы метафора спокойного и бурного море.

Иностранные слова тоже могут придавать изящества, если употребить их уместно, например, когда мы говорим gazae в значении «богатство». Это слово персидское, а народ персов как раз славится своим богатством и сопутствующей богатству роскошью. Acinaces – это мидийское слово, означающее меч, esseda – британское, означающее повозку, на языке осков перстень называется ungulum, сабинское слово cascus означает «старый», uri – галльское слово, означающее диких быков, а merga – внутренность или рухляк земли, который выкапывается для того, чтобы поля стали тучнее, gaesum – вид метательного оружия, parasanga – персидское слово, означающее расстояние в тридцать стадиев. К инстранным словам нужно отнести также camur, что означает «загнутый внутрь». У древних христиан были приняты слова nonnus и nonna в смысле «святой и святая»; эти слова египетские, так как некогда в Египте собрания монахов и монахинь почитались именованием святых.

Но если необходимость понуждает нас пользоваться варварскими словами, следует употреблять их, предварительно извинившись, как это делает Плиний. Есть множество других слов, которые вместе с самими обозначаемыми ими предметами попали от варварских народов к грекам, а от греков к нам; например, названия горчицы (sinapi), перца (piper), имбиря (zinziber) и прочие.
Непристойные слова

Непристойных слов христианам в речи следует решительно избегать, и не нужно слушать киников, которые считают, что не стыдно говорить то, что не стыдно делать, и, в свою очередь, что не стыдно делать скрыто, то не стыдно делать и прилюдно, например, справлять малую нужду или опорожнаять чрево. Напротив, то, что постыдно делать, не обязательно постыдно называть: сказать «отцеубийство» или «кровосмешение» можно, не нарушая стыдливости, хотя совершить то или другое – величайшая скверна. Однако подобно тому как есть некоторые части тела, которые сами по себе не позорны, но прикрываются из некоторой человеческой стыдливости, так есть и некоторые действия, сами по себе не плохие и не хорошие, которые из стыдливости скрывают. Но не обязательно то, что неприлично делать на людях, стыдно назвать своими словами: сказать parere «рожать» никак не противоречит скромности, но рожать в публичном месте стыдно; meiere «мочиться» – не непристойное слово (хотя более пристойно сказать reddere lotium «отправлять малую нужду»), однако открыто мочиться – бесстыдно. Напротив, cacare – непристойное слово, в то время как само действие не заслуживает ни порицания, ни одобрения; сказать uenter «живот» – не бесстыдно, но показать живот – бесстыдно; uulua «влагалище» – приличное слово, в то время как cunnus – непристойное.

В чем же основание для того, чтобы считать слово непристойным? Только в обычае, но не кого попало, а людей с целомудренной речью; ибо поэты, и особенно авторы сатир, позволяли себе слишком многое в этой области.

Иногда метафора непристойнее самого слова, как, например, у Горация: alienas permolere uxores «толочь чужих жен»¹⁸³, или patriciae immeiere uuluae «отливать в чрево патрицианки»¹⁸⁴, или у Катулла: despuit patruum «отплюнул дядю»¹⁸⁵ и deglubere uiros «лущить мужчин»¹⁸⁶. Некоторые слова приобрели к непристойный смысл, будучи сами по себе пристойными. Так, пристойно сказать dare fidem «доверять», но непристойно то, что говорится в Приапеях: simplicius est da Latine dicere¹⁸⁷ , и у Марциала: uis dare, nec dare uis «хочешь дать и не хочешь давать»¹⁸⁸.

Итак, от тех слов, которые содержат в себе явную непристойность, следует вовсе воздерживаться. Слова, которые имют нейтральный смысл, могут быть приспособлены к выражению пристойного смысла, как, например, если кто скажет, что он целует (exosculari) или лобызает (dissuauiari) чью-либо душу, которой восхищается, или если назовет любителя наук «женихом филологии» (philologiae procum).
Нововведенные слова

Слова могут быть нововведенными в трех смыслах: одни создаются заново, другие получают новое употребление, третьи обновляются в составе (обновляют состав). Примером первого будет, когда Нерон говорил morari с долгим первым слогом в смысле «быть глупым», от греческого слова μωρός¹⁸⁹. Пример второго – когда Саллюстий говорил ductare exercitum «вести войско»¹⁹⁰, в то время как у Теренция и других древних писателей слово ductare имеет непристойный смысл: ut meam ductes gratis¹⁹¹. Также Саллюстий говорил patrare bellum вместо gerere bellum «вести войну», тогда как раньше patrare раньше говорилось о том, кто предпринимает усилия к обзаведению потомством. Примеры третьего рода: уже упомянутое uitilitigator, образованное от uitium litigandi «порок сутяжничества»; bubsequa вместо bubulcus («волопас»); затем у выражение Пакувия: Nerei repandirostrum, incuruiceruicem pecus «Нереев кверхурылый, гнутовыйный скот», упоминаемое Фабием¹⁹². К этому разряду принадлежат и те слова, образованные от других посредством изменения: uituperones («хулители»), amorabundus («томящийся любовью») nupturire («желать вступить в брак»), uerbigerari («разговаривать»), в каковых словах находят удовольствие особенно Апулей, Марциан Капелла, Сидоний Аполлинарий и те, кто настроились на следование их примеру. В них тоже есть своя прелесть, если их употребляют уместно и умеренно, рассеивая там и сям. Ибо, как изящно выразился Фабий, «иногда в пище приятна бывает и кислота»¹⁹³.

Далее, греческие слова, уместно примешанные к латинским, прибавляют немало изящества. Уместно употреблять их либо когда греческое слово несет более точное значение, как, например, λογομαχία («словопрение») вместо contentio («состязание») или rixa (ссора), либо когда оно еще и короче, как, например, φίλαυτος «себялюбивый, самодовольный» вместо is qui sibi placet («тот, кто сам себе нравится»), либо когда оно сильнее, как γυναικομανής («женонеистовый») вместо mulierosus («женолюбивый»), либо если в нем больше остроумия, как если кто скажет о человеке, рассуждающем о трудных и бесполезных вещах, μετεωρολεσχεῖν , или того, кто кажется себе мудрецом, а на самом деле глуп, назовет μωρόσοφος.

Ибо изящества греческого слова никакое латинское не может достичь, особенно когда мы намекаем на место или высказывание из некоего писателя, как, например, если, указывая кому-либо на его необдуманную речь, мы скажем по-гомеровски ποῖον ἔπος¹⁹⁴, либо если, давая понять, что некто не ответил на заданный вопрос, мы скажем ἄμας ἀπῄτουν¹⁹⁵. Если то же сказать по-латински falces petebam, блеск речи будет потерян.

(Намек (аллюзия) есть и в Горациевой фразе ter uncti trans Tiberim nanto… irriguumque mero sub noctem corpus habento¹⁹⁶. Тут ведь у него говорит Требатий, законовед. Таким нравились выражения, свойственные «Двенадцати таблицам». Им же и марк Туллий подражает в книгах о законах.)

Затем, мы пользуемся греческими словами и тогда, когда не хотим, чтобы некто нас понял. Словом, чтобы не перечислять все по отдельности, всякий раз, когда нам почему-либо удобно, правильно будет примешивать греческие слова к латинским, особенно если мы пишем для людей образованных.

Впрочем, когда для этого нет никакой причины, то нарочно составлять речь полулатинскую-полугреческую юношам, упражняющимся в обоих языках, вполне извинительно, но для мужей, по моему мнению, подобное хвастовство будет иметь в себе не больше серьезности, чем если кто начнет писать сочинение, мешая прозу и стихи. Так, однако, поступали некоторые ученые мужи: Петроний Арбитр, но не без личины безумия, Сенека в шутливой похвале Клавдию и, что более удивительно, Боэций в серьезном сочинении. Впрочем, в стихах он так непохож на себя самого, что ученые люди полагают, будто он тут сражался не собственным оружием. Боэцию подражал Иоанн Жерсон¹⁹⁷, писатель, который бы залуживал внимания, если бы писал в наше время.

Иногда же бывает, что мы вынуждены либо выражать свою мысль долгим окольным путем, либо заимствовать слова у греков, как в случае πολυπραγμοσύνη, φιλαυτία, ἀφαμαρτοεπής, πολυφιλία, δυσωπία, περισσολογία, ταυτολογία, βαττολογία и в бесчисленных других случаях подобного рода, о чем мы, возможно, скажем в другом месте.

Есть немало греческих слов, которые древность сделала латинскими. Ими можно пользоваться наряду с собственно латинскими, например: rhetor и orator (оратор), hypotheca и pignus (залог), helleborum и ueratrum (чемерица), foeniculum и marathrum (укроп), sycophanta – calumniator (клеветник), praebibo (этим словом пользовался Апулей) – propino (пить за здоровье), mastigia – uerbero (негодяй). Некотрые слова приняты в латинский язык при отсутствии латинских, например: philosophus, theologus, grammatical, dialectica, epigramma. В этих самых словах бывает некоторая изменчивость, когда они изменяются то по-гречески, то по-латински: scorpius и scorpio, elephantus и elephas, delphinus и delphin, lampas/lampadis и lampada/lampadae, grammatical/grammaticae и grammatice/grammatices.
33. Примеры

Теперь, чтобы сделать наше рассуждение яснее, возьмем для примера две фразы и попробуем, насколько это будет возможно, менять облик одной и той же фразы, наподобие Протея. Конечно, все способы изменения не могут быть исчерпаны за раз, но сколько их получится, столько и применим. Возьмем для примера фразу Tuae litterae me magnopere delectauerunt – «Твое письмо меня весьма обрадовало».

Tuae «твое» не допускает замены на синонимы. Tuae amplitudinis «твоего великолепия», tuae maiestatis «твоего величества», tuae celsitudinis «твоей возвышенности» – это перифраза. Если поставить собственное имя, например, Fausti «Фавста», получится гетеросис части речи и лица: Fausti litterae «письмо Фавста»; если Faustinae litterae, гетеросис существительного – замена его на прилагательное.

Litterae «письмо»: epistola «послание», litterae «письмо», tabellae «таблички» – это синонимия; litterulae «письмецо», epistolium «посланьице», tabellulae «таблички» – это гетеросис; schedae «страницы», scripa «писания» – синекдоха¹⁹⁸, quod ad me scripsisti «то, что ты мне написал» – перифраза.

Me «меня»: animum meum «мой дух», pectus meum «мое сердце», meos oculos «мои глаза» – это перифраза или синекдоха; nos «нас» вместо me «меня» – эналлага числа; Erasmum «Эразма» – гетеросис лица.

Magnopere «весьма»: ualde «очень», uehementer «сильно», nimium «чрезвычайно», mire «удивительно», mirifice «дивно», magnifice «премного» и тому подобное – это синонимия; magnopere «весьма много», summopere «более всего», supra modum «сверх меры», praeter modum «безмерно», unice «редкостно» – это αὔξησις; haud mediocriter «необычно», non parum «немало», non uulgariter «незаурядно» – обозначение через обратное с отрицанием; dici non potest quantopere «невозможно сказать, как», incredibile dictum «невероятно», uerbis consequi nequeam «словами описать не в силах я» и подобное такого рода имеют привкус гиперболы.

DELECTARVNT «обрадовало»: oblectarunt «возрадовало», recrearunt «ободрило», exhilararunt «развеселило» – это синонимия, разве что в

exhilararunt «развеселило» можно усмотреть метафору; uoluptatem attulerunt «доставило удовольствие», uoluptati fuerunt «послужило к радости», iucundae fuerunt «было приятно» и подобные выражения заключают в себе перифразу; uoluptate perfuderunt «преисполнило радости», mellitissimae fuerunt «было в высшей степени сладостно» и подобное – это выражения переносные; non iniucundae fuerunt «были не без приятности», 'non insuaues' «не без сладости» – с заменой на противоположное.

Прочее вне контекста неудобно показывать. Итак, приведем теперь примеры.

Tuae me litterae magnopere de1ectarunt «Твое меня письмо весьма обрадовало»; delectarunt mirum in modum tuae me litterae «обрадовало дивным образом твое меня письмо»; maiorem in modum me tuae delectarunt litterae «премного меня обрадовало письмо твое» (пока еще здесь мало что изменено, кроме порядка слов).

Amantissimae tuae litterae incredibilem mihi uoluptatem attulerunt «любезнейшее твое письмо принесло мне невероятное удовольствие»; nouam quandam laeticiam tuae schedae mihi pepererunt «неслыханную радость подарили мне твои страницы»; tuis ex schedis mirificam laeticiam concepi «из твоих страниц я почерпнул дивную радость»; summum gaudium tua scripta mihi apportarunt «высочайшее радование принесли мне твои писания»; tuis e scriptis summum mihi gaudium allatum est «твоими писаниями доставлено мне высочайшее радование»; ex excellentiae tuae litteris magnam hausimus uoluptatem «из письма твоего превосходительства мы почерпнули великое удовольствие» (здесь тоже есть соотнесение).

Прочие варианты всякий сам себе объяснит. <…>
Если в приведенных примерах что-то покажется кому-либо едва ли уместным в прозе, пусть вспомнит, что это упражнение рассчитано также на сочинение стихов.