Ю. В. Иванова и М. В. Шумилин Научная монография

320 Recte loqui et scribere – не самое тривиальное описание владения латынью, учитывая, что в тех контекстах, где в Средние века существует устная латынь, она обычно так или иначе вторична по отношению к письменной; порядок же, при котором речь ставится на первое место, подразумевает скорее представление о живом языке. Здесь Гегий, вероятно, зависим от определений грамматики как науки recte loquendi et scribendi (у Гегия эта формулировка будет в точности воспроизведена в 11 главе «Инвективы»), распространенных у средневековых авторов (Marino A. The Biography of “The Idea of Literature”: From Antiquity to the Baroque. Albany, 1996. P. 48) и появляющихся уже у Алкуина (Грамматика 857 Migne), который, вероятно, подразумевает античные представления о латыни как живом языке, в котором письмо вторично по отношению к устной речи: ср., напр., Квинтилиан, Воспитание оратора 1.4.3. Ср. также (однако в обратном порядке) во вступлении к комментарию Яна Синтхейма к «Доктриналу» Александра из Вильдьё, среди обсуждений разных определений грамматики (Glosa super prima parte Doctrinanalis [sic] Alexandri per Ioannem Synthen Daventriae extremo labore collecta, quae si diligenter auscultetur non modo iuvenibus, verumetiam praeceptoribus erit necessaria. Daventriae, <1490> [в издательстве Якоба из Бреды, между 5.4.1490 и 21.5.1490]. Fol. a ii v): «Кроме того, грамматика – это наука правильно писать и правильно говорить (recte scribendi recteque loquendi scentia), как видно из ее этимологии (ex derivatione): ведь происходит она от gramma, -atos, по-нашему “буква”, потому что, как свидетельствует Квинтилиан, “грамматика заключается в правильной речи и письме”».

321 Essentiales et accidentales. Ср., напр., Фома Эрфуртский, «Новые модусы обозначения» (Bursill-Hall G. L. Grammatica Speculativa of Thomas of Erfurt. London, 1972. P. 148): «Сущностный модус обозначения – это тот, через который часть речи обладает отдельным бытием (habet simpliciter esse), либо в соответствии с родом, либо в соответствии с видом. Акцидентальный модус обозначения – это тот, который добавляется к части речи уже после того, как оформилось ее бытие, не давая части речи отдельного бытия, ни в соответствии с родом, ни в соответствии с видом». Например, у слова «лошадь» к эссенциальным модусам будут относиться такие признаки, как принадлежность к («в соответствии с родом») именам, («в соответствии с видом») именам существительным, именам нарицательным, а к акцидентальным модусам – принадлежность к женскому роду, именительный падеж, единственное число (Covington M. A. Syntactic Theory in the High Middle Ages: Modistic Models of Sentence Structure. Cambridge, 1984. P. 29).

322 Absoluti et respectivi. Ср., напр., Радульф Бретонский, Вопросы на Малого Присциана 1.17 (ок. 1300 г.): «Из модусов обозначения некоторые абсолютные, а некоторые относительные. Абсолютные модусы обозначения – это те, которые отсылают только к свойству вещи, а не к модусу обозначения другого сочетаемого (constructibilis)… Относительные модусы обозначения – это те, которые относятся не только к свойству вещи, но еще и к модусам обозначения в другом сочетаемом». Говоря проще, «относительные модусы» – это признаки слова, задаваемые извне чем-то другим во фразе (например, падеж существительного зависит от управления глагола), а «абсолютные модусы» ничем извне не задаются (например, время глагола в простом предложении не зависит ни от чего другого во фразе, а зависит только от того значения, которое говорящий хочет придать глаголу – это Радульф и называет «свойством вещи», proprietas rei). См. Covington M. A. Op. cit. P. 29-30.

323 Ср. определение падежа в «Сумме о модусах обозначения» Михаила из Марбе: «Падеж – это некий модус обозначения, данный имени для обозначения имени с точки зрения модуса бытия (sub modo essendi) как что является другим , или как чему принадлежит другое , или как чему присваивается другое , или по направлению к чему определяется другое , или с точки зрения определения побуждения _{, или с точки зрения модуса бытия как от чего происходит другое » (цит. по Kneepkens C. H. Op. cit. Р. 90).}

324 Qui grammaticam profitentur: это выражение вообще можно понять и как «чье ремесло грамматика», «кто занимается грамматикой», но то, что из классических текстов это выражение в точности повторяется только у Квинтилиана, Воспитание оратора 2.6.1, и там речь о преподавании, а также контекст настоящей фразы, мы полагаем, указывают, что речь и здесь именно о преподавателях (от глагола profiteor, в частности происходит и слово professor, употребляемое Гегием в 34 главе «Инвективы»).

325 О теме достижений итальянцев в дискуссиях об образовании XV-XVI вв. см. 4 главу настойщей монографии, особенно прим. 20 и 21.

326 Determinatae apprehensionis, хотя формальный модус обозначения местоимения как раз должен быть «неопределенного присвоения», indeterminatae apprehensionis, как должно следовать и из 1 главы самой «Инвективы»; вероятно, речь идет о какой-то ошибке. Я проверил одно из издания «Смеси», не использованное Й. Эйзевейном, <Hegius A.> Farrago. (GW 12145, Fc в обозначениях Эйзевейна), там также нет отрицательного префикса (Fol. a viii r: determinati <sic> apprehensionis). Вероятно, таким образом, что речь идет не об опечатке, а об ошибке самого Гегия; возможно, она связана с тем, что применять к личному местоимению 1 лица ед. числа, о котором далее говорит Гегий, эту модистскую идею, что существительное отличается от местоимения «определенностью», вообще достаточно странно (в каком смысле слово «я» «неопределеннее», чем слово «Иоанн»?): Гегий мог просто запутаться.

327 Речь о том, что (в отличие, в т. ч., и от русского языка, что затрудняет перевод примеров) латинские возвратные местоимения sui и suus является возвратными местоимениями только 3 лица, при первом и втором же лице вместо возвратных используются обычные местоимения первого и второго лица.

328 Уже в древности слово «относительный» (relativus) применялось к местоименям в двух смыслах: 1) принятом сегодня, согласно которому относительные местоимения – это эквиваленты вопросительных местоимений, вводящие причастия («который», «когда», «потому что» и т. п.; ср. Присциан, Грамматические наставления 3.127.7-10 Keil: «И что касается qui, то это слово употребляется вместо quis в качестве неопределенного или вопросительного, а вот quis никогда не употребляется в качестве относительного (pro relativo). Так что, как qualis и quantus, будь они вопросительными, неопределенными или относительными, хоть и меняют ударение, не являются разными частями речи, так и названные выше»); 2) относительные местоимения – это местоимения, отсылающие к упоминавшемуся выше предмету, в отличие от указательных (demonstrativa), отсылающих к новому предмету (Присциан, Грамматические наставления 3.141.23-142.3, 3.142.28-30 Keil: «И следует знать, что указательные (demonstrativa) местоимения употребляются не вместо неких упомянутых выше имен, как относительные (relativa), а вместо тех, на которые нельзя указать, относительные же – на месте упомянутых выше имен, но таких, которые нельзя повторить еще раз… Относительные – это ipse, или is, или sui… указательные же – hic, iste или ille»; 2.579.15-17 Keil: «Ведь разница между указыванием (demonstratio) и относительностью (relatio) в том, что указывание, отвечая на вопрос, показывает первое узнавание: “Кто сделал?” – “Я”; в то время как относительность обозначает второе узнавание: “Тот, о котором я уже говорил”»).

329 Оппозиция suppositum-appositum (букв. «положенное снизу» - «приложенное», обычно в значении «подлежащее»-«сказуемое») распространяется в латинской лингвистике начиная с XII в. (уже у Петра Гелийского и Петра Испанского, Vineis E. Linguistics and Grammar // History of Linguistics. Vol. II: Classical and Medieval Linguistics / Ed. by G. Lepschy. P. 241, 244). Оппозиция subiectum-obiectum (которая даст термины для подлежащего и дополнения в новых европейских языках) в это время закреплена скорее за логикой, а не грамматикой, хотя сам образ «подкладывания под», вероятно, зависим от буквального значения термина subiectum «брошенное под».

330 Ars loquendi; чуть ниже она уже будет названа ars recte loquendi et scribendi «наука о том, как правильно говорить и писать» (ср. о происхождении этой формулировки прим. 26); скорее всего в этом месте упоминание письма оказалось опущенным просто для подчеркивания парадокса – наука говорить сама говорит.

331 Понятие Latinitas (букв. «латинскость») – латинская калька с греческого Ἑλληνισμός (букв. «эллинскость»). По сути дела, оба термина обозначают конкретно правильность языка (соотв., латинского или греческого). См. Smiley C. N. Latinitas and ἑλληνισμός: The Influence of the Stoic Theory of Style as Shown in the Writings of Dionysius, Quintilian, Pliny the Younger, Tacitus, Fronto, Aulus Gellius, and Sextus Empiricus // Bulletin of the University of Wisconsin. № 143. Philology and Literature Series. Vol. 3. 1906. P. 205–272.

332 Teutonica lingua: ср. прим. 43.

333 Переводим по собственной конъектуре neque turpe ducunt вместо neque turpe dicunt.

334 Переводим по собственной поправке Queruntur, si non referre mercedem sibi debitam , si suis debitis a pueris fraudentur, si quos adultrinos eis offerant.

335 Оговорка о «порочности» нужна, видимо, потому, что катахреза (несмотря даже на свое название, лат. abusio, которое букв. значит «злоупотребление», «неправильное употребление»), согласно античной риторической теории, является фигурой, а не пороком (vitium) речи; поскольку любая фигура, употребленная неправильно, становится пороком речи, то можно было просто уточнить, что речь идет только о тех случаях катахрезы, которые плохи.

336 Переводим по смыслу, стоящее здесь в издании unde «поэтому» – явно испорченный текст, слово скорее всего вползло из следующего предложения (либо перед настоящим предложением пропуск).

337 Форма toe segghen определенно голландская, так что можно предположить, что и во всех остальных случаях, когда Гегий говорит о «немецком языке» (teutonica lingua), подразумевается голландский; или скорее он даже просто отождествляет их, считая разными диалектами одного и того же языка, учитывая, что тот вариант немецкого, на котором говорили в родном городе Гегия Хееке (от его названия и образовано прозвище Hegius), нижненемецкий, вообще близок к голландскому. Аналогичным образом трактуется термин teutonicus и в комментарии Яна Синтхейма к Александру из Вильдьё, о котором см. вступление, Glosa super prima parte Doctrinanalis Alexandri per Ioannem Synthen… Fol. A vi r: «И pater familias – это не одно слово, а два, как становится понятно из немецкого (teutonica) перевода: ведь pater familias – это een vader des huys ghesins». То, что для критики Гегий выбрал именно употребление глагола dicto, вероятно, связано с тем, что этот глагол, и именно в таком неправильном значении, также регулярно употреблялся в названии учебников: Ars dictaminis/dictandi (имеется в виду, конечно, «Искусство письма») стал целым жанром образовательных пособий, см. Haskins C. H. The Renaissance of the 12^th Century. Cleveland; New York, 1958. P. 139-146; Сamargo M. Ars dictaminis, Ars dictandi. Turnhout, 1991.

338 Видимо, подразумевается: «И также наши преподаватели латыни коверкают и сами латинские слова!»

339 Речь идет о латинской конструкции accusativus cum infinitivo, в которой субъект выражается аккузативом, а действие – инфинитивом; об употреблении глагола suppono см. прим. 35.

340 Имеется в виду характерная для латыни и необычная для других языков конструкция 3 лица единственного числа глагола «иметь значение» с аблативом личного местоимения в женском роде: mea interest «для меня имеет значение», tua interest «для тебя имеет значение», sua interest «для него имеет значение».

341 См. выше прим. 43. Понятие congruitas («связность», т. е. «грамматичность» высказывания) – один из критериев средневековой синтаксической теории, распространяющийся с XII в.; см. Maierù A. Op. cit. P. 286-288 и переведенный выше отрывок из «Определения о модусах обозначения» Иоанна Аурифабера, где антимодистская грамматика как раз описывалась как очищенное от лишних примесей слежение за congruitas и perfectio («полнотой») фразы. В «Инвективе…» понятие congruitas упоминается только в этом месте, однако в «Смеси» (Farrago), сочинении Гегия, в составе которого первоначально были опубликованы первые 10 глав «Инвективы», непосредственно перед ними как раз шел раздел о «связности», где рассматривался подробнее тот же самый пример (<Hegius A.> Farrago. Fol. A vii r-v): «Предложения (orationes), построенные по правилам грамматики, называются связными (congrue) предложениями. Связность и бессвязность есть во всех языках. Ic bin, du bist – предложения немецкие и связные. Ick bist, du bin <исправлено мной по контексту, в издании Ick bin, du bist> - бессвязные (incongrue), поскольку немецкое местоимение первого лица ick не сочетается (non congruit) с глаголом bist во втором лице».

342 Понятие «управления» (regimen) также заимствовано Гегием из средневековой науки, вообще уделявшей значительно большее внимание синтаксису, чем античная. При этом понятие глагольного управления в Средние века оно отличалось от сегодняшнего тем, что глагол управляет (regit) не только дополнением, но и подлежащим (так как определяет его падеж): см. Maierù A. Op. cit. P. 284-287.

343 Поскольку такое выражение вообще невозможно.

344 Ijsewijn J. Alexander Hegius († 1498). Invectiva in modos significandi: Text, Introduction, and Notes // Forum for Modern Language Studies. Vol. VII. 1971. P. 312 указывает, что речь о папе Григории Великом. Ср. аналогичный список Валлы в прим. 93 к главе 17 настоящей монографии.

345 Barerndus – т. е., как указывает Эйзевейн (Ibid.), по-видимому, св. Бернард Клервоский (1091–1153). Включение Бернарда в этот список выглядит довольно неожиданно; Эйзевейн указывает в качестве параллели текст «О науке письма» (De arte dictandi, 1454 г.) Энгельберта Схута из Лейдена (ок. 1410–1503), где образцами языка названы Цицерон, Гораций, Амвросий, Августин, Бернард Клервоский и Петр Блуаский (ок. 1135 – ок. 1211). Надо, однако, отметить, что это не отменяет странности выбора, поскольку Энгельберт Схут для Гегия – латинист предшествующего поколения (Схут должен быть лет на 20 старше Гегия), который к тому же в самом титуле своего произведения использует слово dicto в значении «писать», критикуемом Гегием в 14 и 17 главках настоящего текста, т. е. Схут, скорее всего, как раз и есть один из тех неквалифицированных с точки зрения Гегия преподавателей латыни, на которых направлена инвектива. Кажется, более уместная параллель – Эразм, Антиварвары 1.1.125.2–3 Kumaniecki: «Язык Бернарда остроумный и не лишенный изящества, хотя и церковный».

346 Михаил из Марбе (Michael de Marbasio, зд. de Morbosio) – французский философ XIII в., автор «Суммы о модусах обозначения» (ок. 1270 г.), а также ряда до сих пор не опубликованных грамматических сочинений («Вопросы на малого Присциана», «Сумма модусов», «Трактат о грамматике»). «Сумма о модусах обозначения» довольно широко распространена в рукописях XIII–XV вв.; их использует как пример модистского «зла» также Генрих Бебель на рубеже XVI в.: «Модусы обозначения Иоанна Йоссе <из Марвиля, Iohannes Iusse/Iosse de Marvilla / Maricolensis, автора метрических “Изложений модусов обозначения”, датируемых 1322 г.> и Михаила из Марбе (Michaelis de Morbosia) гони от себя прочь, словно яд» (Michaelis de Marbasio Summa de modis significandi. Ed. by L. G. Kelly. Stuttgart; Bad Cannstatt, 1995. S. IX). Любопытно, что и Гегий, и Бебель используют редкую форму имени de Morbosia – возможно, это шуточное полемическое искажение имени (или намеренное использование уже существовавшего варианта), основанное на его перетолковывании через этимологию от слова morbus «болезнь», как Эразм переименовывает своего оппонента, францисканца Медарда де Кирхена, в Мердарда (от лат. merda «дерьмо», в диалоге «Сходка, или Мердард», Беседы 1.3.653–666 Halkin-Bierlaire-Hoven) или обыгрывает для введения в библейскую латынь Mammothreptos, написанного францисканцем Джованни Маркезини в конце XIII в. (т. е. Μαμμόθρεπτος «Воспитанный мамочкой» или «Воспитанный бабушкой», в смысле «с заботой»), вариант названия Mammotrectus (звучащий по-латински как происходящий от слов mammae «женские груди» и tracto «щупать»), Беседы 1.3.586.28–35 Halkin-Bierlaire-Hoven (диалог «Синод грамматиков»): «Бертульф. Это очень ясно объясняет книга, которую часто называют исковерканным именем Mammotrectus, а вообще правильное ее название Mammothreptos, то есть как будто бы “воспитанник бабушки”. Альбин. Это что еще за название такое? Бертульф. Чтобы ты понял, что в книге этой не найдешь ничего, кроме чистых услад, потому что mammae, то есть бабушки, больше балуют своих внуков, чем матери своих детей. Альбин. Вот это ты сладостнейшую историю рассказал! А то я тут недавно наткнулся на эту книжку, так чуть от смеха не лопнул». Об использовании Михаила из Марбе в преподавании ср. Эразм, О написании писем 1.2.257.5–7 Margolin: «Здесь опять меня поднимет на смех кто-нибудь из тех грамматистов, которые имеют обыкновение комментировать (praelegere) перед детьми Михаила Модиста…».

347 Текст, написанный ок. 1230–1240 г., возможно, в Париже. Согласно Ольге Вейерс (Pseudo-Boèce. De Disciplina Scolarium / Éd. par O. Weijers. Leiden; Köln, 1976. P. 3), Гегий первым атетировал этот явно неподлинный текст.

348 Эти термины, которые обязаны своей известностью в Новое и Новейшее время в основном тем, что их использует Спиноза, восходят к схоластической философии: выражение natura naturata, по-видимому, происходит из латинских переводов комментария Аверроэса к «О душе» и «О небе» Аристотеля, а выражение natura naturans впервые фиксируется в пассаже из «Вводной книги» (ок. 1230) Михаила Скота (ок. 1175 – не позднее 1236), причем в некоторых рукописях тому же самому Михаилу Скоту приписывается и этот самый перевод комментария Аверроэса к «О душе», а перевод комментария к «О небе» считается достоверно принадлежащим Скоту, так что вполне возможно, что его следует считать ответственным за оба выражения (Weijers O. Contribution à l’histoire des termes ‘natura naturans’ et ‘natura naturata’ jusqu’à Spinoza // Vivarium. Vol. 16. 1978. P. 70; та же самая Ольга Вейерс издавала и «Обучение школяров», и считает, что этот текст зависит от Михаил Скота, а не наоборот: Pseudo-Boèce. De Disciplina Scolarium / Éd. par O. Weijers. Leiden; Köln, 1976. P. 169–170).

349 Поскольку предложение, по-видимому, должно иллюстрировать употребление глагола magistrari (а не magistrare), и в оригинальном тексте «Обучения школяров» (2.1) на этом месте как раз стоит депонентная форма magistrari (quoniam qui se non novit subici, non noscat se magistrari), можно предположить, что текст Гегия просто испорчен и следует читать magistrari; либо же нужно считать, что Гегия вообще раздражает образование глагола от слова magister в значении «учитель» (глагол magistrare в классической латыни вообще существует, но со значением «управлять»).

350 В этом пассаже очень плохо просматриваются логические связи; возможно, текст попорчен, напр., какие-то фразы выпали при типографском наборе. Можно допустить, что во фразе «Magistratus там называется учительство» подразумевается на самом деле, что глагол magistrari употребляется в значении «учительствовать». Тогда следующую фразу можно считать подобранным по аналогии примером (как от magister образовывают неправильным образом глагол magistrari, так и от presbyter образовывают неправильным образом глагол presbyterari). Таким образом можно также объяснить, почему затем Гегий возвращается к слову magistratus. Но связь следующей далее фразы с предшествующим контекстом понять сложно (есть существительное magistratus, но нет причастия magistratus – в смысле, что таким образом, опять же, нет глагола magistrari?). Далее Гегий переходит к слову discolus/dyscholus. Непонятно, во-первых, что же именно «Обучение школяров» делает с этим словом не так, а во-вторых, причем здесь цитата, которой заканчивается пассаж. Вот что написано про слово discolus в «Обучении школяров» 2.3: «Школяр (scolaris) же пусть не будет discolus. Ведь discolus говорится как будто бы “отделенный от scola”. А греческое scola – это по-латински “досуг”: поэтому discolus – это как будто бы “отделенный от досуга”. Называется же dyscolus тот, кто обегáет (discurrit per) все переулки и площади и таверны и комнатки проституток, общественные зрелища, процессии и танцы и обеды и общественные пиры, и делает все это с шарящими глазами и несдержанным языком, наглым поведением, ликом несмиренным; а scol’у ставит на последнее место после всего этого». Подразумевается, таким образом, этимология от лат. di(s)- + гр. σχολή, возможно, вместе с дополнительной этимологией от discurro (из пояснения, что scola – это «досуг», скорее всего не стоит делать вывод, что речь не идет о «школе», поскольку и само ключевое для текста слово scolaris «школяр» прозрачным образом однокоренное со scola; вероятнее, просто подчеркивается, что «школа» оказывается «досугом» по сравнению с тем активным образом жизни, который ведет dyscolus). Может быть, Гегий имеет в виду, что что-то не так с этой этимологией? Греческие заимствования традиционно допускаются в латыни (и δύσκολος «брюзга» – нормальное греческое слово, хотя и не имеющее, конечно, никакого отношения к χολή), а в данном разделе у него вообще речь все время идет о неправильном словообразовании; может быть, он считает, что «Обучение школяров» незаконным образом перетолковывает это слово как содержащее латинскую приставку и греческий корень? Следующая далее цитата кажется по смыслу как-то связанной с тем же самым «дисколом», но каким именно образом, особенно учитывая, что она взята из совсем другой части текста? Или, если нет, то непонятно, что в ней не устраивает Гегия?

351 «Жемчужина слов» (Gemma vocabulorum), латинский словарь, вместе с сокращенным вариантом «Жемчужинка слов» (Gemmula vocabulorum) многократно переиздававшийся в XV в.

352 Угуччоне Пизанский (Ugutio, Hugutio, ок. 1140–1210), автор «Больших дериваций».

353 Словарь доминиканца Джованни Бальби из Генуи (Ioannes de Ianua, Ioannes de Balbis, ум. в 1298 г.), датируемый 1286 г.

жүктеу/скачать 6.36 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: