Юрий Вагин. Креативные и примитивные
жүктеу/скачать 1.6 Mb.
|
| Недооценка кардинальных различий между примитивной и креативной личностью приводит также к затруднениям в понимании и трактовке социологическими и историческими дисциплинами динамики многих исторических, политических и экономических процессов.
История человечества, которое состоит преимущественно из примитивных личностей — это история бытия примитивных личностей. Историю самой своей жизнью осуществляют примитивные личности, по природе своей социальные и во всех социальных процессах участие принимающие. Креативную личность в строй не поставишь, на демонстрацию не выгонишь и в светлое будущее, заманивая сладким пряником, не поведешь. Как правильно удивлялся тот генерал: если все эти ученые умные такие, чего же они строем не ходят. Креативная личность принципиально асоциальна и в каком-то смысле внеисторична. Мир креативных личностей существует в некотором смысле в другом измерении, параллельно существующему миру примитивных личностей. Для креативной личности точка зрения Платона, который жил тысячи лет тому назад, по тому или иному вопросу имеет большее значение, чем мнение 95 процентов его современников. Креативные личности живут в своем мире, радуются своим креативным радостям и печалятся своим, недоступным и непонятным большинству людей, креативным горестям. Точка зрения, что креативные личности представляют собой авангард человечества, источник прогресса человечества, чрезвычайно наивна и смешна. Креативная личность никак не может являться источником прогресса человечества, даже если у нее к тому и появится вдруг стремление. Креативная личность может создавать красивые утопии и проекты, но поскольку все они полностью оторваны от реального бытия примитивного мира, они по большей части остаются на бумаге, и слава богу. Законы истории — это законы, вытекающие из массового сосу-ществования примитивных личностей. Они внутренне непротиворечивы и мало меняются на протяжении сравнительно длительных отрезков времени. Мир, такой, какой он есть — это мир принадлежащий примитивным личностям, это примитивный мир. Ученые же, которые эти законы изучают (в большинстве) принадлежат к креативным личностям, так как сам процесс анализа исторического процесса, кроме как затрат психической энергии ничего не требует, и кроме как траты психической энергии, ничего не дает. Вспомним знаменитое высказывание о пользе изучения исторических ошибок. Исторический процесс нередко в глазах креативной личности, которая его изучает, предстает непрерывным потоком ошибок, заблуждений, нелепостей и варварства. Но это не так. Пытаясь понять законы исторического процесса, историки часто отрицают их разумность, понимая под разумом только свой разум. Но они забывают, что есть еще и другой разум, есть еще и другие законы, которые не менее разумны и не менее законны и этим разумом и законами руководствуется основная масса населения. То же самое можно наблюдать не только в отношении процессов исторических, но и в отношении процессов политических и экономических. Передовые журналы печатают умнейшие аналитические статьи по экономическим и политическим вопросам. Ведущие экономисты тратят свой немалый интеллект на создание программ выхода из экономического кризиса. Кому нужны эти программы в реальном мире, разумности которого они не желают признавать? Только им самим. С кем говорил академик Сахаров на трибуне съезда народных депутатов? Только с самим собой. 8
Поскольку феномен примитивной личности возникает лишь после достижения индивидом биологической зрелости, вся сущность примитивного личностного функционирования связана с изменением онтогенетического эволюционного вектора на инволюционный. Мир примитивных личностей — это мир инволюционирующих личностей. Поскольку в первую очередь процессы эволюции и инволюции личности связаны с ее способностью к усвоению и переработке информации, один из основных законов мира примитивных личностей касается области знаний и когнитивной сферы. Все знания нужны только для того, чтобы использовать их в практической жизни, знания ради знаний — это глупость. Недостаток знаний можно и нужно компенсировать связями. Ценность человека после достижения им биологической зрелости определяется уже не по его способности к усвоению и переработке знаний, а по тому реальному положению, которое он занимает в обществе. Его интеллект не имеет при этом никакого значения. Ценится сила как способность завоевать себе максимальное жизненное пространство. Особое место при этом принадлежит вещам, званиям и титулам как символам достигнутости. Для примитивной личности очень важна мифология вещей. «Надеть розовый галстук или начать танцевать для иного значило бы переменить мировоззрение… Костюм — великое дело…» — писал Лосев. Накапливание и творческое использование знаний — деятельность, требующая максимальных затрат энергии. Поглощение информации и эмоциональное ее отреагирование — деятельность, требующая меньших затрат энергии. Креативная личность имеет избыток психической энергии и у нее нет другого выхода, кроме как максимально тратить ее для снижения внутриличностного напряжения. Ненормальная избыточность психической энергии у креативных личностей сравнима с нормальной избыточностью психической энергии у детей и подростков прежде всего в своих внешних проявлениях: повышенной умственной активности, жизнедеятельности, склонности ко всему новому, необычному и сложному. И то же самое поведение, которое ни у кого не вызывает удивления, когда речь идет о ребенке или подростке, которое даже не обращает на себя внимания, поскольку обыденно, повседневно и нормально, в период позднего онтогенеза вызывает искреннее любопытство, иногда зависть, иногда неприязнь, но в любом случае оно замечаемо, ибо необычно, неповседневно, исключительно и ненормально. Если мы рассмотрим личность в широком плане, как это делал еще Джемс, который включал в понятие личности не только физические и душевные качества, но и все, что человек может назвать своим (его платья, дом, жену, детей, предков и друзей, его репутацию и труды, его имение, лошадей, его яхту и капитал), то можно выделить при этом в личности как бы ее внутреннюю имманентную сущность и самоценность, которая остается и сохраняется после того, как личность лишается всего того, что обозначено выше в скобках, и ее внешнюю, не обязательно связанную с внутренней сущностью личности, ценность. Эта ценность личности определяется прежде всего общечеловеческой ценностью тех предметов, которые включены выше в скобки. Так всегда было и всегда будет. Всегда в обществе ценность человека как личности определяется по тому, как он одет, какой у него дом, какая у него жена, насколько престижна его профессия, сколько он зарабатывает, каков его капитал, какими званиями и титулами он обладает, каковы его связи. Эти ценности можно отнести к непреходящим в мире примитивных личностей. Все эти ценности и их значимость вытекают из самой сущности примитивной личности, и более того, все они начинают приобретать свою ценность только на определенном этапе личностного онтогенеза. Взгляд на мир глазами ребенка и подростка более непосредственен. В детском мире роста и развития уделяется большее внимание именно внутренней сущности и людей и явлений. Зеленое стеклышко для ребенка представляет больший интерес, чем стодолларовая купюра, потому что через зеленое стеклышко можно по новому увидеть весь мир, а на стодолларовую купюру весь мир можно всего лишь купить. Внутриличностная (интраиндивидуальная — по теории Л. Я. Дорфмана) сущность другого человека представляет для подростка гораздо большее значение, чем социальное положение его родителей, одежда, которую этот человек носит и школа, в которую он ходит. Антуан де Сент-Экзюпери в «Маленьком принце» грустно сокрушается, что взрослые никогда не спросят о самом главном, когда рассказываешь им, что у тебя появился новый друг: «Они никогда не спросят о самом главном. Никогда они не скажут: «А какой у него голос? В какие игры он любит играть? Ловит ли он бабочек?» Они спрашивают: «Сколько ему лет? Сколько у него братьев? Сколько он весит? Сколько зарабатывает его отец?» И после этого воображают, что узнали человека. Когда говоришь взрослым: «Я видел красивый дом из розового кирпича, в окнах у него герань, а на крышах голуби», — они никак не могут представить себе этот дом. Им надо сказать: «Я видел дом за сто тысяч франков», — и тогда они восклицают: «Какая красота!» (210). Одна из главных задач онтогенетической персонологии, как она мне видится, заключается не только в том, чтобы доказать, что онтогенетическая индивидуальная динамика изменяет содержательные стороны личности, но и объяснить, почему это происходит. Из разной содержательной наполненности одной и той же личности на разных этапах ее личностного онтогенеза, непосредственно вытекает известный конфликт поколений, конфликт между миром креативных детей и подростков и миром примитивных взрослых. Разное мировоззрение, разные ценности, разнонаправленное в векторном отношении бытие приводит к естественному антагонизму, который из поколения в поколение находит свое естественное же разрешение в том, что 95 процентов бунтующих креативных подростков (нигилистов и анархистов), незаметно в процессе онтогенеза превращаются в примитивных личностей и вливаются в примитивный мир. Они незаметно для себя усваивают, понимают и проникаются ценностями этого мира и стыдливо вспоминают свои «незрелые» юношеские порывы и фантазии. Какой нормальный юноша или девушка интересуется материальным положением или социальным статусом своей любимой или любимого? И какой нормальный молодой человек или молодая женщина не интересуются этим? Какой нормальный юноша или девушка интересуется социальной престижностью или материальной выгодностью своей будущей профессии? И какой нормальный молодой человек или молодая женщина не выразит в последующем в душе благодарность своим родителям, которым удалось дальновидно заставить своего ребенка выбрать именно ту профессию, которая при минимуме затрат принесет в будущем наибольшие социальные плоды. Вся проблема онтогенеза личности заключена в том, что после достижения биологической зрелости, внутренний, ядерный потенциал личности начинает неизбежно и необратимо как шагреневая кожа уменьшаться, съеживаться, суживаться и сморщиваться. Живая душа начинает постепенно умирать и единственный способ не замедлить, но спрятать этот страшный необратимый процесс от себя и от других — это забота о возведении декораций, укреплении фасада личности. Деньги, имущество, власть, связи, титулы и звания, национальная гордость и патриотизм, вера и мораль — вот вечные способы иллюзорного увеличения масштаба собственной личности не только в глазах окружающих, но и в своих собственных глазах. В тех случаях, когда мы видим перед собой личность глубоко, внутренне заинтересованную и озабоченную вышеперечисленными проблемами — мы видим перед собой умирающую личность, мы видим перед собой обычную, нормальную, примитивную личность. Эти средства могут быть иногда востребованы совместно, иногда одно из них вытесняет другие. Так, например, вера может вытеснять любовь к деньгам, а одежда — национальную гордость, или наоборот, патриотизм может стать выше денег и имущества или наоборот — не суть важно. Цель всех этих средств одна — прикрыть, замаскировать, спрятать, защитить от внешнего взора свою все уменьшающуюся внутреннюю имманентную сущность и ценность. На фоне улучшения социального статуса, профессионального роста, карьерного роста, расширения круга связей, увеличения дохода и благосостояния, на фоне увеличения социальной значимости собственной личности идет незаметный, постепенный, необратимый процесс распада личности, ее медленная инволюция и тот самый парадокс человеческого существования, на который в свое время обращал внимание Б. Г. Ананьев, говоря, что во многих случаях те или другие формы человеческого существования прекращаются еще при жизни человека как индивида, т.е. их умирание наступает раньше, чем физическое одряхление от старости. Он рассматривал все это как нормальное состояние, связанное с «сужением объема личностных свойств». 9
Для примитивной личности процесс усиления ригидности носит не только вынужденный, но и защитный характер, на что указывал в свое время еще К. Лоренц: «Для существа, лишенного понимания причинных взаимосвязей, должно быть в высшей степени полезно придерживаться той линии поведения, которая уже — единожды или повторно — оказывалась безопасной и ведущей к цели» (187). Хорни также подчеркивает, что ригидная подозрительность ко всему новому или чужому является нормальной чертой. Ригидное подчеркивание бережливости мелкой буржуазии является примером нормальной ригидности (142). Большинство ситуаций, с которыми человек сталкивается в своей жизни, обладают какими-либо общими чертами, но в то же время каждая из них имеет и неповторимый, особенный колорит. Чтобы максимально адаптироваться в каждой ситуации, в оптимальном случае необходимо учитывать эти частности, но для этого необходимо значительное количество психической энергии, а именно ее то и не хватает, причем с каждым годом все больше и больше примитивной личности. Неспособность самостоятельно просчитать все нюансы ситуации приводит к тому, что человек начинает попадать впросак, он начинает чувствовать собственную несостоятельность и возникает тревога. Шопенгауэр писал, что педантизм происходит от того, что человек перестает доверять собственному рассудку, не решается предоставить ему в каждом отдельном случае непосредственное познание должного, «всецело отдает его под опеку разума и хочет руководствоваться последним, то есть, всегда исходить из общих понятий, правил, принципов и строго держаться их в жизни, в искусстве и даже в этическом поведении. Отсюда, свойственная педантизму приверженность к форме, манере, выражению и слову, которые заменяют для него существо дела. Здесь скоро обнаружатся несовпадения понятия с реальностью, обнаружится, что понятое никогда не опускается до частностей, что его всеобщность и строгая определенность никогда не могут вполне подходить к тонким нюансам и разнообразным модификациям деятельности. Педант потому со своими общими принципами почти всегда оказывается в жизни слишком узким; он не умен, безвкусен, бесполезен; в искусстве, где понятие бесплодно, он порождает нечто безжизненное, натянутое, манерное. Даже в морали решимость поступать справедливо и благородно не везде могут осуществляться согласно абстрактным принципам» (209). Нежелание что-либо менять проявляется в феноменах анатопизма и кайрофобии — глобальном бессознательном страхе перед всем новым и неизвестным, навязчивом страхе перед новыми ситуациями, связанными с переменой места, с появлением незнакомых людей, в обстановке, требующей повышенного внимания, предъявляющей повышенные требования к адаптационным возможностям человека. Для примитивной личности также характерен феномен биланизма (от французского понятия «bilan» — «баланс»). Этот термин был предложен в свое время Odier для обозначения своеобразного личностного свойства постоянно составлять баланс своих приобретений или потерь — органических, психических, материальных. Odier рассматривал биланизм как форму навязчивости, которая обусловливает компенсаторные тенденции в поведении, как стремление избежать ущерба при неврозах, но можно заметить, что подобная тенденция не является исключительно невротическим симптомом, напротив, усиление экономии есть нормальная тенденция для примитивной личности, энергетические ресурсы которой постоянно уменьшаются. Для примитивной личности крайне важна устойчивая социальная адаптация в стабильном обществе. Примитивная личность всегда социофильна и всегда стремится к максимальной социализации. Важным аспектом ее является принятие индивидом его социальной роли. Самое страшное для примитивной личности — это утратить свой социальный статус. Известны описания ужасных личностных страданий и деформаций, происходящих с нормальными, обычными людьми, которые внезапно, в один момент, были вынуждены лишиться всего своего привычного социального окружения, которое защищало их, как раковина, защищает моллюска. Бруно Беттельхайм описывает неполитических заключенных из среднего класса, которые волей обстоятельств попали во время нацистского правления в концентрационные лагеря и были менее всех остальных в состоянии выдержать первое шоковое потрясение. «Они буквально не могли понять, — пишет Беттельхайм, — что произошло и за что на них свалилось такое испытание. Они еще сильнее цеплялись за все то, что раньше было важным для их самоуважения. Когда над ними издевались, они рассыпались в заверениях, что никогда не были противниками национал-социализма… Они не могли понять, за что их преследовали, коль скоро они всегда были законопослушными. Даже после несправедливого ареста, они разве что в мыслях могли возразить своим угнетателям. Они подавали прошения, ползали на животе перед эсесовцами. Поскольку они были действительно чисты перед законом, они принимали все слова и действия СС как совершенно законные и возражали только против того, что они сами стали жертвами; а преследование других они считали вполне справедливым. И все это они пытались объяснить, доказывая, что произошла ошибка. Эсесовцы над ними потешались и издевались жестоко, наслаждаясь своим превосходством. Для этой группы в целом всегда большую роль играло признание со стороны окружающих, уважение к их социальному статусу. Поэтому их больше всего убивало, что с ними обращаются как с «простыми преступниками». Поведение этих людей показало, насколько неспособно было среднее сословие немцев противопоставить себя национал-социализму. У них не было никаких идейных принципов (ни нравственных, ни политических, ни социальных), чтобы оказать хотя бы внутреннее сопротивление этой машине. И у них оказался совсем маленький запас прочности, чтобы пережить внезапный шок от ареста. Их самосознание покоилось на уверенности в своем социальном статусе, на престижности профессии, надежности семьи и некоторых других факторах… Почти все эти люди после ареста утратили важные для своего класса ценности и типичные черты, например самоуважение, понимание того, что «прилично», а что нет, и т.д. Они вдруг стали совершенно беспомощными — и тогда вылезли наружу все отрицательные черты, характерные для этого класса: мелочность, склочность, самовлюбленность. Многие из них страдали от депрессии и отсутствия отдыха и без конца хныкали. Другие превратились в жуликов и обкрадывали своих товарищей по камере (обмануть эсесовца было делом почетным, а вот обкрасть своего считалось позором). Казалось, они утратили способность жить по своему собственному образу и подобию, а старались ориентироваться на заключенных из других групп. Некоторые стали подражать уголовникам». (156). #page# 10
Но адаптивное самоограничение и творческая экспансия ни в коем случае не могут быть сосуществующими тенденциями. Установление внутренней гармонии различно для примитивной и креативной личности: для примитивной личности — это удовлетворение потребностей и адаптивное самоограничение, а для креативной — удовлетворение потребностей и творческая экспансия. Для первой это позволяет сохранять энергию, а для второй — тратить. В этом отношении примитивная и креативная личность никогда не поймут друг друга. Поведение представителей другой группы будет всегда восприниматься по меньшей мере как странное. Они не смогут понять друг друга так же как люди, которые не имеют денег, не могут понять проблем людей, которые не знают, куда эти деньги потратить. Примитивная личность — это не недоразвитая креативная личность, это самостоятельный, самобытный феномен, особенности которого необходимо изучать и учитывать в социологии, политологии и психотерапии. Примитивная личность есть продукт нормального индивидуального онтогенеза. Базовый процесс, лежащий в основе формирования примитивной личности — это снижение энергичности, жизнеспособности зрелого организма после прекращения его развития и роста. Несмотря на значительные возможности в развитии отдельных систем и функций после достижения зрелости, общее количество энергии индивида существенно снижается, что приводит к более или менее заметному изменению личностного бытия. Происходит смена энергетического вектора, неосознаваемая в норме, и осознаваемая в патологии. Земная жизнь пройдена до середины, сборы рюкзака для примитивной личности окончены. Все, что можно было взять с собой взято, все, что можно было познать — познано, все, что можно было выучить — выучено. Примитивная личность отправляется в путешествие по жизни, которое должно казаться для нее подъемом по лестнице вверх, хотя на самом деле она с каждым шагом опускается по лестнице вниз. Смысл всей примитивной психотерапии — не дать возможности примитивной личности осознать истинное положение дел. Роберт Музиль в романе «Человек без свойств» писал, что «мало кто в середине жизни помнит, как, собственно они пришли к самим себе, к своим радостям, к своему мировоззрению, к своей жене, к своему характеру, но у них есть чувство, что теперь изменится уже мало что… В юности жизнь еще лежала перед ними, как неистощимое утро, полная, куда ни взгляни, возможностей и пустоты, а уже в полдень вдруг появилось нечто смеющее притязать на то, чтобы быть отныне их жизнью, и в целом это так же удивительно, как если к тебе вдруг явится человек, с которым ты двадцать лет переписывался, не зная его, и ты представлял себе его совершенно иначе. Но куда более странно то, что большинство людей этого вовсе не замечает… Нечто обошлось с ними как липучка с мухой, зацепило волосок, задержало в движении и постепенно обволокло, похоронило под толстой пленкой, которая соответствует их первоначальной форме лишь отдаленно. И лишь смутно вспоминают они уже юность, когда в них было что-то вроде силы противодействия. Эта другая сила копошится и ерепенится, она никак не хочет угомониться и вызывает бурю бесцельных попыток бегства; насмешливость юности, ее бунт против существующего, готовность юности ко всему, что героично, к самопожертвованию и преступлению, ее пылкая серьезность и ее непостоянство — все это ничто иное, как ее попытка бегства» (192). Большинство людей и после 30 лет еще лелеют иллюзии, что они могут завтра проснуться и что-то изменить в своей жизни, что они еще молоды и у них все впереди, что предыдущая жизнь — это только увертюра к большой и многоактной опере. Это, как мы понимаем, не так, и вся социальная система устроена таким образом, что даже если примитивная личность и осознает в определенный момент, что ее обманули, общество всей своей махиной засосет и проглотит ее последний вопль. «Одна и та же идиотская участь постигает миллионы и миллионы. Существование как таковое, монотонное само по себе,.. сведено централизованным Государством к однообразной суровости.» — писал Бродский (29). Феномен остановки и инволюции человеческой личности настолько заметен, он настолько ярок, что у многих психологов возникает иллюзия, что имеет место какое-то внешнее вмешательство. Весь процесс остановки рассматривается как ошибка, как артефакт. И никакие факты, указывающие на тотальность этого процесса, не помогают большинству ученых отказаться от соблазнительной идеи вмешаться в этот нормальный ход вещей и не дать заснуть «засыпающей красавице». Больше всех в этом отношении достается педагогам и образовательной системе. Именно бедных учителей, в первую очередь, безо всяких на то оснований обвиняют в подавлении творческого потенциала в своих учениках. Более того, их даже умудряются обвинять в увеличении количества олигофренов — феномене, связанном с генетическими поломками и вредностями, воздействующими на организм до трехлетнего возраста, то есть когда о школе никакой речи идти еще не может. «Почему же, переступив порог школы, дети утрачивают потенциально присущие им творческие способности? — удивляется физиолог Аршавский, — Почему, как это уже неоднократно указывалось, школа является фактором отупения детей, фактором не развития, а, напротив, задержки их интеллектуального (духовного) развития и, более того, фактором риска для таких заболеваний, как неврозы и даже дебильность» (16). жүктеу/скачать 1.6 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|