Ханский посыльный минбаши Стака

51.Ханский посыльный минбаши Стака

На четвертый день к вечеру подскакали к остготскому городу Вилве – столице восточных остготов и аламанов. Желтая нашивка минбаши на белой роксоланской папахе в этот холодный прозрачный зимний день была заметна издалека. Стражники на высоких каменных стенах, узрев гуннского тысяцкого, сразу же опустили подъемный мост и открыли скрипучие дубовые ворота. Многие из остготских караульных на городских стенах хорошо знали удалого помощника восточного гуннского хана Стаку. Конунг понтийских германских остготов, аламанов, скиров и ругиев, влиятельный херицога минбаши Лаударих был искренне рад узреть воочию своего старого гуннского приятеля, с которым ему пришлось участвовать ранее не в одном военном походе. Нукеры-харахуны были размещены в дворовых помещениях резиденции конунга, а трое их начальников: минбаши Стака и его подчиненные молодые юзбаши Газанула и Коркут – были приглашены германским правителем Лаударихом в дворцовые покои, где им были предоставлены для поселения две комнаты на втором этаже: одна большая для самого минбаши, а другая меньшая – для двоих его юзбаши. Все трое гуннов едва успели сходить по естественным надобностям, помыться и почистить от снега и наледи свою одежду, как явился посыльный, юный рыжий конопатый, огромного роста германец-аламан с приглашением от своего вождя на торжественный ужин в большую залу дворца на первом этаже.

Хуннагур Стака, сам высокий ростом, однако смотрел на германского воина снизу вверх, думая при этом: «Почему-то среди всех готских племен аламаны выделяются своим крепким телосложением, гигантским ростом, рыжими волосами и веснушками на лице. И потому не зря гунны стали словом «аламан», или «алабан», именовать больших крепких людей».

Германский предводитель Лаударих, несмотря на то, что он на несколько лет был старше гунна Стаки, принимал последнего, однако, как старшего своего брата. Оно ведь и понятно: гунны являются в степи большими и главными братьями для всех других союзных и вассальных народов. Это подчеркивалось тем, что гунн-хуннагур Стака занял самое почетное место в центре стола, а лишь по его правую руку сел хозяин дома. Также постоянно во время обильной трапезы самые значимые по степному ритуалу куски мяса, круги колбас и кубки с напитками преподносились именно минбаши Стаке.

Мясо было приготовлено в соответствии со всеми кулинарными рецептами германских готов. Вначале подстреленный в ближайших холмах к северу от Дуная горный козел – бокон был целиком опален над огнем жаркого костра, с туши соскоблены остатки сгоревшей шерсти, только потом черное от сажи животное освежевано и разделано на части, выдержано в подсоленной воде, подержано некоторое время над дымом горящего можжевельника и лишь после всего этого приготовлено в отваре степных и лесных трав, среди которых выделялась резким своим запахом емшан-трава – степная полынь.

– Я думал всегда, что единственные мы, гунны, можем во всей вселенной – аале чудно готовить мясо дикого бокона, – поцокал языком довольный тысячник Стака, вытирая тыльной стороной ладони углы лоснящегося жиром рта, – но я ошибался.

Германский конунг довольный рассмеялся, встряхнул своими темными длинными распущенными волосами и хрипло ответил по-гуннски:

– Вот ты назвал этого дикого козла наименованием бокон. А ведь и мы, готы, обозначаем это животное точно этим же самым словом «бокен»³⁵⁹. Если ты, уважаемый минбаши Стака, остался хорошего впечатления от вкуса этого мяса, то это означает, что во всем аале не только гунны, но и готы могут превосходно готовить тушу бокена. Кстати, вы, гунны, называете вселенную аалом, а мы, готы, называем ее также сходным словом алла³⁶⁰. Так что мы оба народа: готы и гунны – готовим во всей алле мясо бокена одинаково. Мы оба тугот³⁶¹, или тугета³⁶², можем варить такое мясо одинаково превосходно.

Четыре сотрапезника угощались за обильным столом в большой зале дворца конунга: германец-гот минбаши Лаударих, гунн-хуннагур тысяцкий Стака, гунн-хуннагур юзбаши Газанула и гунн-сабир сотник Коркут, – однако говорили в соответствии со своим высоким рангом только двое первых.

Конунг Лаударих продолжал:

– Я внимательно прочитал пергамент от хана Аттилы. Я исполню все, что там предписывается. Как приказано в буюруке, я перевезу все боевые осадные орудия и машины вспомогательно-технического штурмового полутумена к середине весны из Олбии³⁶³ в Трапезунд³⁶⁴. И, как я догадываюсь, там, в Трапезунде, который принадлежит Константинополю, меня, моих людей и груз должны встречать, охранять и сопровождать наши передовые боевые части. Кстати, и город Олбия здесь также принадлежит восточным румийцам, но здесь они зависят от нас и не будут противодействовать нашей переправе через море. Да и к тому же у меня хорошие отношения с городским епархом.

На другое утро гунны распрощались с гостеприимным германским хозяином и отправились в дальнейший путь. Через два дня в холодный зимний вечер минбаши Стака со своим сопровождением подъехал верхом к небольшому деревянному городку славянских антов и венедов на правом берегу Данастера в одном конском переходе на север от побережья Понтийского моря. Их встречал сын коназа восточных антов и славян Радомира боевой минбаши, исполнявший обязанности темника, ясноглазый Светозар. Пока они ехали верхом по нешироким заснеженным улочкам укрепленного высокой насыпью и деревянным частоколом городка (на дороге, несмотря на позднее время, сновали верховые проезжающие и пешие прохожие, шумели дети, кидаясь снежками и лепя снежных баб), молодой конажич рассказывал, что отец его сильно хворает и почти не подымается с постели; по всей вероятности, сказывается пожилой возраст, как-никак уже за шестьдесят, да и старые боевые раны дают о себе знать. Гуннский посланец Стака перво-наперво повелел сопроводить себя к старому антскому туменбаши, которого он хотел проведать и засвидетельствовать перед ним свое глубокое уважение и почтение. Небольшая колонна конных остановилась перед двухэтажным бревенчатым домом престарелого славянского вождя.

Минбаши Стака разделся в прихожей, скинув шубу и малахай подбежавшим слугам, и вошел в просторную горницу на первом этаже, где была жарко натоплена круглая и высокая славянская печь. В глубине помещения на деревянных полатях на ворохе теплых одеял лежал старый предводитель всех восточных славянских народов: антов, венедов, полянов, древлян, кривичей, лужичан, руссов и других – благообразный с закрытыми глазами вой Радомир, один из пяти живых героев всех последних степных сражений в ранге туменбаши, который был присвоен ему всеобщим гуннским курултаем за беспредельную храбрость, мужество и удаль и умение водить войска.

Тархан Стака склонил голову в знак уважения к лежащему в полузабытье антскому темнику, тихо кашлянул и оглянулся на своего спутника молодого минбаши Светозара, сына больного. Но вдруг бледный лицом коназ открыл свои голубые глаза и посмотрел осмысленным взглядом на стоящего рядом с его лежанкой гуннского молодого минбаши, узнал его, кивнул головой и сказал тихо:

– Я знаю, предвидится большой поход. Хан Аттила говорил мне об этом еще в прошлом году. Но я уже не воин. Мне осталось жить мало. Мое дело продолжит мой сын Светозар. Если есть ко мне пергаментное послание, то его будет исполнять неукоснительно мой сын тысяцкий.

Попрощавшись с больным коназом, прибывшие гунны разместились на ночлег в гостевом доме, расположенном через три строения от резиденции коназа, южнее на той же улице. Минбаши Стака передал начертанное по-гуннски письмо славянскому вою Светозару. Кареглазый антский минбаши очень внимательно прочитал распоряжение – буллу второго гуннского хана и стал уточнять некоторые подробности послания у гуннского тысячника. Но основная суть приказа степного соправителя Аттилы запечатлелась в памяти славянского конажича чеканным предложением: «Славяне коназа Радомира переправляют боевые штурмовые орудия вспомогательно-технического полутумена на многих судах-кайиках из города Херсонеса в Крыму в город Фасис³⁶⁵ на юго-восточном берегу Понтийского моря».

От деревянного городка хлебосольных антов на Данастере в зимнюю погоду, переправляясь паромами через большие и малые реки, гунны добирались до кочевий роксоланов в дельте Танаиса двенадцать дней. Погода в эти дни сильно испортилась. В первые три дня началась вдруг совсем не зимняя оттепель. Стало даже жарко, пришлось скидывать теплые верхние одежды и складывать их на запасных лошадей. Побежали по дороге почти весенние ручейки, слякоть полностью закрывала конские копыта. В последующие дни, когда уже пересекли множество ручьев, речек и потоков до впадения Данапера в Понт Эвксинский и перебрались на большом пароме через эту широководную реку, опять резко похолодало, пошли снега, все замерзло, под верхним легким снежным покровом образовался скользкий гололед, который доставлял путникам большие неприятности – кони стали подскальзываться и валиться набок. Три благородных животных даже сломали себе ноги; скрепя сердце и чуть ли не со слезами на глазах путники прирезали их, чтобы они не терпели мук.

В эти снежные и морозные дни, когда все живое в пути попряталось в теплые норы под снегом, холод стал досаждать путешественникам. Невозможно было даже на кратковременном дневном отдыхе согреться, так как ветки, сучья и хворост также покрылись под белым настом ледяной коркой и плохо возгорались. Но согревал старинный степной дорожный способ: вяленую баранину или говядину, нарезанную на плоские квадраты величиной с две ладони, клали на спину лошади под седло и держали так около одного перехода, а потом на привале употребляли ее в пищу, еще теплую от пара конского тела, запивали тремя глотками крови, высосанной из надреза на кровеносном сосуде на шее подменной лошади.

Как быстро идут в Великой гуннской степи вести! Видимо, дымами, огнями и гончими голубями получил роксоланский хан тридцатичетырехлетний Каракончар известие о приближении гуннской верхоконной процессии, так как он самолично в обществе многих знатных людей своего народа выехал далеко в сторону захода солнца от своего главного стойбища-орду, за город Тану³⁶⁶, встречать посланцев второго гуннского правителя Аттилы. Выглядевший очень нарядно на фоне белоснежной дороги, вождь предгорных кавказских роксоланов Каракончар, в высокой черной каракулевой папахе с желтой нашивкой минбаши, был несказанно рад видеть посланца гуннского сенгир-хана, молодого тысячника Стаку, здесь в своих владениях.

Прямо на степной зимней дороге прочитал роксоланский предводитель Каракончар, поводя своими масляными черными глазами по пергаменту справа налево вослед начертанным косым гуннским письменам, пространное послание-буллу хана левого крыла степной державы Аттилы. Закончив чтение, он объявил своим не менее нарядным роксоланским спутникам:

– Наш великий каган Аттила ценит нас очень высоко и потому доверяет нам особую боевую задачу: мы спешным маршем совсем скоро уходим через Кавказ по незакрытому горному проходу к прибрежному понтийскому городу Фасису, занимаем тамошний порт и ожидаем прибытия наших каяков с военным грузом с севера. Наша задача – обеспечить их безопасную высадку и сопроводить воинский ценный груз до основных наших туменов. Отсюда до Фасиса около тридцати-тридцати двух конских переходов. Это около двенадцати-четырнадцати дней пути. В Фасисе останется половина нашего тумена. А другая половина пойдет далее в Трапезунд с такой же задачей. Морской город Трапезунд лежит далее, в восьми-девяти конских перегонах юго-западнее, на южном понтийском берегу. Там еще три-четыре дня пути верхом, – после этого роксоланский хан Каракончар обратился к гуннским гостям: – А вас, дорогие конаки, мы ожидаем с нетерпением, у нас все готово для вашей торжественной встречи!