МЕСТО И РОЛЬ Ар­хе­оло­ги­чес­ких ис­сле­до­ва­ний П.К.Коз­ло­ва в изучении ис­то­ри­и хунну

Ле­том 1912 г. тех­ник зо­ло­топ­ро­мыш­лен­но­го об­ще­ства «Мон­го­лор» Бал­лод, при­няв один из рас­ко­пан­ных для не­го кур­га­нов в го­рах Но­ин-Ула за вы­ра­бот­ку на зо­ло­то, про­ник в пог­ре­баль­ное по­ме­ще­ние это­го кур­га­на и найден­ные там пред­ме­ты отос­лал в му­зей Вос­точ­но-Си­бир­ско­го от­де­ла РГО (ны­не Ир­кут­ский кра­евед­чес­кий му­зей). Оче­ви­дец ра­бот Бал­ло­да Ен­со сво­им рас­ска­зом об этих рас­коп­ках за­ин­те­ре­со­вал мо­гиль­ни­ка­ми Но­ин-Ула на­хо­див­ших­ся в 1924 г. в Улан-Ба­то­ре учас­тни­ков Мон­го­ло-Ти­бет­ской эк­спе­ди­ции Ге­ог­ра­фи­чес­ко­го об­ще­ства. Ее на­чаль­ник П.К.Коз­лов ко­ман­ди­ро­вал сво­его по­мощ­ни­ка С.А.Кон­драть­ева в го­ры Но­ин-Ула для пред­ва­ри­тель­ной ре­ког­нос­ци­ров­ки. 25 фев­ра­ля 1924 г., по­се­тив этот кур­ган, С.А.Кон­драть­ев об­на­ру­жил в нем глу­бо­кую во­рон­ку и сруб, за­пол­нен­ный в ниж­ней час­ти. К рас­чис­тке «Бал­ло­дов­ско­го» кур­га­на прис­тупи­ли 24 мар­та. Так на­ча­лись рас­коп­ки Но­инулин­ских кур­га­нов².

По­ми­мо «Бал­ло­дов­ско­го», эк­спе­ди­цией бы­ло ис­сле­до­ва­но еще семь боль­ших кур­га­нов, в том чис­ле шес­той, де­таль­но изу­чен­ный С.А.Теп­ло­ухо­вым, при­быв­шим в эк­спе­ди­цию в 1925 г. Кур­га­ны эти пред­став­ля­ли со­бой глу­бо­кую мо­гиль­ную яму, в ко­то­рую вел длин­ный дро­мос. На дне мо­гиль­ной ямы был пос­тав­лен сруб, и внут­ри него — пог­ре­баль­ная ка­ме­ра с гро­бом по­хо­ро­нен­но­го. Пос­ле пог­ре­бе­ния мо­ги­ла по­верх по­тол­ков ка­ме­ры и сру­ба бы­ла за­сы­па­на зем­лей с кам­ня­ми, так что кур­ган вы­де­лял­ся не­вы­со­кой на­сыпью. В ре­зуль­та­те рас­ко­пок этих боль­ших кур­га­нов, пог­ре­бе­ний зна­ти, был до­быт ог­ром­ный ма­те­ри­ал для ха­рак­те­рис­ти­ки куль­ту­ры хун­нов, а об­на­ру­жен­ные в нем ве­щи ки­тайско­го про­ис­хож­де­ния (в час­тнос­ти, ла­ко­вые ча­шеч­ки с ки­тайской над­писью) поз­во­ли­ли да­ти­ро­вать весь ком­плекс ве­щей ру­бе­жом на­шей эры и да­же ус­та­но­вить имя по­хо­ро­нен­но­го хуннско­го вож­дя. Это Уч­жу­лю-шаньюй, пра­вив­ший с 8 г. до н.э. по 13 г. н.э. и зна­ме­ни­тый тем, что он ос­во­бо­дил свой на­род от ки­тайско­го про­тек­то­ра­та, про­дол­жав­ше­го­ся с 47 г. до н.э. по 9 г. н.э.³.

Пись­мен­ные ис­точ­ни­ки да­ют дос­та­точ­ный ма­те­ри­ал для вос­ста­нов­ле­ния хо­да со­бы­тий то­го жес­то­ко­го вре­ме­ни, ког­да хун­ны в не­рав­ной борь­бе от­сто­яли свою сво­бо­ду и са­мо­быт­ность, но толь­ко ве­щи, сох­ра­нив­ши­еся в зем­ле, поз­во­ля­ют понять своеоб­ра­зие хуннской куль­ту­ры и уяс­нить ее цен­ность и уро­вень раз­ви­тия. Од­на­ко и здесь есть не­ма­ло за­га­док, и глав­ная из них: ка­ков был удель­ный вес ки­тайской куль­ту­ры в дер­жа­ве Хун­ну, нас­коль­ко глу­бо­ко бы­ло ее вли­яние на ко­чев­ни­ков и ка­ко­вы бы­ли при­чи­ны то­го, что ве­щи ки­тайско­го про­ис­хож­де­ния по­па­да­ли в ру­ки хун­нов? По это­му по­во­ду в со­вет­ской на­уке су­ще­ству­ют две про­ти­во­по­лож­ные точ­ки зре­ния. Од­ни счи­та­ют, что «проб­ле­ма хун­нов — преж­де все­го ки­тайская проб­ле­ма»⁴, что хуннская го­су­дар­ствен­ность за­им­ство­ва­на из Ки­тая и от­но­сит­ся к ра­бов­ла­дель­чес­кой фор­ма­ции и что ки­тайские то­ва­ры про­ни­ка­ли к хун­нам че­рез ру­ки ки­тайских тор­гов­цев (ссыл­ка на: Ван Ся­оту­н. Ис­то­рия ки­тайской тор­гов­ли. – Шан­хай, 1935; на ки­т. яз.), иными словами, Хун­ну рас­смат­ри­ва­ет­ся как ки­тайская пе­ри­фе­рия.

Чрез­вы­чайно лю­бо­пыт­но, что в тех слу­ча­ях, ког­да изоб­ра­же­на борь­ба хищ­ни­ка с тра­во­яд­ным, сим­па­тии ху­дож­ни­ка на сто­ро­не хищ­ни­ка. Од­но это ука­зы­ва­ет на про­ис­хож­де­ние «зве­ри­но­го сти­ля» из охот­ничьей или ско­то­вод­чес­кой сти­хии, так как имен­но у во­ин­ствен­ных ко­че­вых пле­мен то­тем­ны­ми жи­вот­ны­ми яв­ля­ют­ся, как пра­ви­ло, хищ­ни­ки. С этой точ­ки зре­ния при­ме­ча­тель­ны ан­тро­по­мор­фные фи­гу­ры бы­ка и оле­ня, ко­то­рые, мо­жет быть, изоб­ра­жа­ют то­те­мы пле­мен, по­ко­рен­ных хун­на­ми и вхо­див­ших в хуннскую дер­жа­ву. Воз­мож­но, что олень — об­раз пред­ка мон­го­лов, по­чи­тав­ших это жи­вот­ное⁷.

Мо­ти­вы «зве­ри­но­го сти­ля» иног­да встре­ча­ют­ся и в ис­кус­стве ханьско­го Ки­тая, но там они не­сом­нен­но за­им­ство­ва­ны из ко­че­вой сре­ды. Хуннское ис­кус­ство оказывало боль­шее вли­яние на ки­тайское, чем ки­тайское на хуннское⁸. Все-та­ки ки­тайская ру­ка ос­та­ви­ла след на ук­ра­ше­ни­ях, упот­реб­ляв­ших­ся хун­на­ми. Это пред­ме­ты, ко­то­рые мы наз­ва­ли бы ши­ро­ко пот­реб­ля­емы­ми: де­ре­вян­ные и брон­зо­вые на­вер­шия, брон­зо­вые на­ко­неч­ни­ки де­ре­вян­ных зон­тич­ных спиц и ла­ко­вые ча­шеч­ки. За ис­клю­че­ни­ем пос­лед­них, это ве­щи, вы­пол­нен­ные ис­кус­ны­ми ре­мес­лен­ни­ка­ми на за­каз. Нет ни­ка­кой не­об­хо­ди­мос­ти счи­тать, что они при­ве­зе­ны из Ки­тая.

В хуннских сте­пях жи­ло не­ма­ло ки­тайцев, ли­бо уве­ден­ных во вре­мя на­бе­гов, ли­бо бе­жав­ших из Ки­тая в по­ис­ках лег­кой и сво­бод­ной жиз­ни. Для пре­дот­вра­ще­ния пос­то­ян­ной эмиг­ра­ции бы­ла по­стро­ена в III в. до н.э. Ве­ли­кая ки­тайская сте­на, ко­то­рая име­ла не столь­ко во­ен­ное, сколь­ко по­ли­цейское зна­че­ние. Взять ее бы­ло лег­ко, а оди­но­ко­му бег­ле­цу пе­ре­та­щить че­рез нее ло­шадь — не­воз­мож­но. И тем не ме­нее лю­ди из Ки­тая убе­га­ли. В док­ла­де чи­нов­ни­ка Хэу Ина в 33 г. до н.э. при­во­дит­ся нес­коль­ко ка­те­го­рий ки­тайских под­дан­ных, меч­та­ющих о том, что­бы сбе­жать к хун­нам. Тут и ти­бет­цы, мо­би­ли­зо­ван­ные для ох­ра­ны гра­ни­цы, у ко­то­рых «чи­нов­ни­ки и прос­то­лю­ди­ны, ув­лек­шись ко­рыс­то­лю­би­ем, от­ни­ма­ли скот, иму­ще­ство, жен и де­тей»; род­ствен­ни­ки рат­ни­ков, зах­ва­чен­ных хун­на­ми в плен и не ­вы­куп­лен­ных; не­воль­ни­ки пог­ра­нич­ных жи­те­лей, ко­то­рые «го­во­рят, что у хун­нов ве­се­ло жить», и прес­туп­ни­ки, скры­ва­ющи­еся от на­ка­за­ния. В чис­ле этих лю­дей, не­сом­нен­но, бы­ли ис­кус­ные мас­те­ра, и хун­ны поль­зо­ва­лись их «зо­ло­ты­ми ру­ка­ми». Из ис­то­рии мы зна­ем, что та­ких эмиг­ран­тов в хуннских ко­чевь­ях жи­ло мно­го, но они не сме­ши­ва­лись с хун­на­ми. Что­бы стать хун­ном, на­до бы­ло быть чле­ном ро­да, т.е. ро­дить­ся от хуннских ро­ди­те­лей. А при­шель­цы, хо­тя и чув­ство­ва­ли се­бя здесь неп­ло­хо, но на­хо­ди­лись на по­ло­же­нии ан­тич­ных ме­те­ков и же­ни­лись не на хун­ках, а на та­ких же, как они са­ми. Впос­лед­ствии они пе­ре­ме­ша­лись, раз­мно­жи­лись и да­же соз­да­ли свое го­су­дар­ство, прав­да, про­су­ще­ство­вав­шее не­дол­го — с 318-го по 350 год⁹.

Двойной ин­те­рес пред­став­ля­ют вы­ши­тые пор­трет­ные изоб­ра­же­ния из Но­ин-Ула. Это не толь­ко пред­ме­ты ис­кус­ства, но и ан­тро­по­ло­ги­чес­кие па­мят­ни­ки. Дар­вин от­ме­ча­ет, что фи­зи­ог­но­ми­ка при ра­со­вой ди­аг­нос­ти­ке име­ет весь­ма боль­шое зна­че­ние, и с этой точ­ки зре­ния пор­трет­ные изоб­ра­же­ния про­ли­ва­ют свет на хуннский эт­ни­чес­кий тип. На пер­вый взгляд, пор­тре­ты не мо­гут изоб­ра­жать хун­нов, так как мон­го­ло­ид­ность вы­ра­же­на крайне сла­бо. Выс­ка­зы­ва­лись пред­по­ло­же­ния, что эти ве­щи ли­бо гре­ко-бак­трийско­го про­ис­хож­де­ния, ли­бо это изоб­ра­же­ния скиф­ских во­инов гре­чес­кой ра­бо­ты из При­чер­но­морья. Од­на­ко на па­мять при­хо­дит один эпи­зод из хуннской ис­то­рии¹⁰. В 350 г. власть в Юж­но-Хуннском цар­стве Чжао зах­ва­тил узур­па­тор — ки­та­ец Ши Минь. Он при­ка­зал ис­тре­бить в сво­ем го­су­дар­стве всех хун­нов до еди­но­го, и тог­да в рез­не «по­гиб­ло мно­го ки­тайцев с воз­вы­шен­ны­ми но­са­ми». Уже од­но это на­во­дит на мысль, что хунн­ский ан­тро­по­ло­ги­чес­кий тип нес­коль­ко от­ли­чен от при­выч­но­го пред­став­ле­ния о яр­кой мон­го­ло­ид­нос­ти. За­тем, в зна­ме­ни­том ки­тайском ба­рель­ефе «Бит­ва на мос­ту» кон­ные хун­ны изоб­ра­же­ны с под­чер­кну­то боль­ши­ми но­са­ми. На­ко­нец, Г.Ф.Де­бе­цом по результатам кра­ни­оло­ги­чес­кого ана­лиза хуннских пог­ре­бе­ний вы­де­лен осо­бый па­ле­оси­бир­ский тип ази­ат­ско­го ство­ла с «хо­тя и не плос­ким, но и не силь­но выс­ту­па­ющим но­сом», неч­то по­хо­жее на не­ко­то­рых се­ве­ро­аме­ри­кан­ских ин­дейцев. Не этот ли тип изоб­ра­жен на вы­шив­ке из Но­ин-Ула?¹¹ В поль­зу пос­лед­не­го пред­по­ло­же­ния го­во­рит то, что мо­н­го­ло­идам-ки­тайцам хуннские но­сы ка­за­лись вы­со­ки­ми, а ев­ро­пейцам — низ­ки­ми.

Об­ра­ща­ет на се­бя вни­ма­ние при­чес­ка пор­тре­та: рас­пу­щен­ные во­ло­сы пе­рех­ва­че­ны ши­ро­кой лен­той. Эта при­чес­ка за­фик­си­ро­ва­на для хан­ско­го ро­да тю­рок Аши­на, про­ис­хо­див­ше­го из Хэ­си, т.е. Гань­су. Там до 439 г. Аши­на на­хо­ди­лись в сос­та­ве пос­лед­не­го хуннско­го кня­же­ства, раз­ру­шен­но­го сянь­бийца­ми-то­ба. От­ту­да Аши­на от­сту­пи­ли на Ал­тай и при­нес­ли с со­бою ряд эт­ног­ра­фи­чес­ких приз­на­ков, чет­ко их ха­рак­те­ри­зу­ющих.

Для Цен­траль­ной Азии при­чес­ка — стойкий эт­ног­ра­фи­чес­кий приз­нак. Боль­ше то­го, это знак ло­яль­нос­ти к пра­ви­тель­ству. По­бе­ди­те­ли час­то зас­тав­ля­ют по­ко­рен­ных из­ме­нять одеж­ду и при­чес­ку на свой ма­нер. Так, манчь­жу­ры зас­тав­ля­ли в XVII в. ки­тайцев зап­ле­тать во­ло­сы в ко­су. То­ба но­си­ли ко­сы, и, сле­до­ва­тель­но, при­чес­ка ро­да Аши­на бы­ла за­им­ство­ва­на не у них. По­это­му мож­но ду­мать, что это — при­чес­ка влас­ти­те­лей древ­них тю­рок, т.е. хун­нов, и тем са­мым до­пус­тить, что на пор­тре­те изоб­ра­жен хунн¹². Но в од­ном нуж­но сог­ла­сить­ся с Т.О.Бо­ров­кой и Тре­вер: пор­тре­ты вы­пол­не­ны от­нюдь не в ки­тайской ма­не­ре, а яв­ля­ют­ся де­лом рук сре­д­не­ази­ат­ско­го или скиф­ско­го ху­дож­ни­ка. Эти ше­дев­ры мог­ли быть вы­пол­не­ны бак­трийски­ми или пар­фян­ски­ми мас­те­ра­ми, на­хо­див­шим­ися сре­ди хун­нов, в став­ках хуннских шаньюев, ко­то­рые име­ли ак­тив­ные дип­ло­ма­ти­чес­кие свя­зи с го­су­дар­ства­ми Сред­ней Азии¹³.

Те­перь мы мо­жем раз­гра­ни­чить в хуннской куль­ту­ре сфе­ры: мес­тную, ски­фо-сар­мат­скую и ки­тайскую. Ос­нов­ные пред­ме­ты бы­та из­го­тов­ля­лись на мес­те, что по­ка­зы­ва­ет ус­тойчи­вость ко­че­вой куль­ту­ры. Ки­тайские мас­те­ра вы­пол­ня­ли мел­кие по­дел­ки, ук­ра­ше­ния, а пред­ме­ты ис­кус­ства, свя­зан­ные с иде­оло­гией, но­сят не­сом­нен­ные сле­ды скиф­ской, сар­мат­ской и юж­но­си­бир­ской, т.е. дин­лин­ской, куль­тур. Отсюда напрашивается вопрос: была ли в хуннской культуре «китайская проблема» или вместе со скифо-сарматской и южносибирской представляла самостоятельный вариант общечеловеческой культуры? Рассмотренный нами материал позволяет определенно высказаться за вторую концепцию, и прояснение этого вопроса — одна из многих заслуг открытий П.К.Козлова перед наукой.

Мы рас­смот­ре­ли но­ину­лин­ские на­ход­ки толь­ко в од­ном ас­пек­те.

Изу­че­ние этой стра­ны пе­ре­жи­ло три ста­дии. Пер­вая, ко­то­рую мож­но наз­вать «Би­чу­рин­ской», озна­ме­но­ва­лась от­кры­ти­ем для нас ки­тайской клас­си­чес­кой гу­ма­ни­тар­ной на­уки (ис­то­рии и ге­ог­ра­фии). Мо­нах Иакинф сам (один) пе­ре­вел це­лую биб­ли­оте­ку со­чи­не­ний о Цен­траль­ной Азии и соз­дал ба­зу для ис­сле­до­ва­ния В.В.Гри­горь­ева, Н.А.Арис­то­ва, К.А.Инос­тран­це­ва и Г.Е.Грумм-Гржи­майло. Они не бы­ли ки­та­ис­та­ми, но до­пол­ня­ли сво­ими спе­ци­аль­ны­ми поз­на­ни­ями ис­то­ри­чес­кую кар­ти­ну, на­ри­со­ван­ную сред­не­ве­ко­вы­ми хро­нис­та­ми и ге­ог­ра­фа­ми. Это бы­ла вер­ши­на на­уки прош­ло­го ве­ка.

Мощ­ный сдвиг в исторической науке свя­зан с име­нем Н.М.Прже­вальско­го и его уче­ни­ков. Рус­ские пу­те­ше­ствен­ни­ки по­се­ти­ли мес­та ве­ли­ких со­бы­тий, и бла­го­да­ря им был про­ве­рен ряд све­де­ний, часть из ко­то­рых под­твер­ди­лась, а часть бы­ла от­вер­гну­та. Ге­ог­ра­фия вли­ла в жи­лы ис­то­рии го­ря­чую кровь жи­во­го опы­та. Рус­ская на­ука выш­ла на пер­вое мес­то на об­ще­ми­ро­вом фо­не.

Тре­тий пе­ри­од, фи­ло­ло­ги­чес­кий, на­ча­ло ко­то­ро­му по­ло­жи­ли юно­шес­кие ре­цен­зии В.В.Бар­толь­да, за­вел на­уку в тупик. Бар­тольд выс­ка­зал суж­де­ние, что син­те­ти­чес­ким обоб­ще­ни­ям дол­жны пред­ше­ство­вать час­тные изыс­ка­ния по ря­ду мел­ких воп­ро­сов, ка­са­ющих­ся тек­стов, язы­ко­вых осо­бен­нос­тей и т.п.¹⁴. На пер­вый взгляд, это бес­спор­но, но при прис­таль­ном изу­че­нии вид­но, что час­тнос­ти, наг­ро­мож­да­ясь без сис­те­мы, зак­ры­ва­ют со­бою це­лое. В результате воз­ник­ло, и не мог­ло не воз­ник­нуть, дроб­ле­ние на­уки по язы­ко­во­му приз­на­ку, и ис­то­рия тюр­ков, мон­го­лов и маньчжу­ров ока­за­лась ра­зор­ван­ной на три от­дель­ные дис­цип­ли­ны, ко­ор­ди­на­ция меж­ду ко­то­ры­ми ста­ла прак­ти­чес­ки не­осу­ще­стви­мой. Кро­ме то­го, тре­бо­ва­ние, что­бы ис­то­рик чи­тал ис­точ­ни­ки обя­за­тель­но в под­лин­ни­ках, ли­ша­ет воз­мож­нос­ти со­пос­тав­лять меж­ду со­бою раз­ные груп­пы све­де­ний, да­же ка­са­ющих­ся од­ной те­мы. По боль­шин­ству круп­ных воп­ро­сов ис­то­ри­чес­кой ге­ог­ра­фии Цен­траль­ной Азии есть упо­ми­на­ния на ки­тайском, япон­ском, маньчжур­ском, ко­рейском, мон­гольском, древ­не­тюркском, уйгур­ском или ча­га­тайском, ти­бет­ском, пер­сид­ском, араб­ском, ар­мян­ском и гре­чес­ком язы­ках. Поч­ти все они пе­ре­ве­де­ны в раз­ное вре­мя фи­ло­ло­га­ми, но не све­де­ны в сис­те­му, так как нет и не мо­жет быть та­ко­го по­лиг­ло­та, ко­то­рый бы од­нов­ре­мен­но ин­те­ре­со­вал­ся проб­ле­ма­ми ис­то­рии и ге­ог­ра­фии, не бу­ду­чи в этих на­уках ди­ле­тан­том.

На­до воз­дать должное В.В.Бар­толь­ду: сам он в поз­дних ра­бо­тах не при­дер­жи­вал­ся прин­ци­пов, сфор­му­ли­ро­ван­ных в юнос­ти, но они про­ник­ли в ака­де­ми­чес­кую на­уку. В ре­зуль­та­те этим ме­то­дом не бы­ло на­пи­са­но ни од­ной обоб­ща­ющей ра­бо­ты, нес­мот­ря на то, что пот­реб­ность в та­ко­вых в на­ше вре­мя ог­ром­на. Од­на­ко де­ло не без­на­деж­но, и вы­вес­ти ис­то­ри­чес­кую на­уку из ту­пи­ка мож­но.

Ког­да сто­ит воп­рос об изу­че­нии на­ро­дов, их бы­та, куль­ту­ры, пе­ред­ви­же­ний, воз­ник­но­ве­ния и ис­чез­но­ве­ния — все­го то­го, что мы на­зы­ва­ем эт­но­ге­не­зом, то на­до иметь в ви­ду, что эти проб­ле­мы пу­тем лин­гвис­ти­ки не мо­гут быть раз­ре­ше­ны. Тут не­об­хо­дим син­тез ис­то­рии и ге­ог­ра­фии, ины­ми сло­ва­ми, ис­то­ри­чес­кая ге­ог­ра­фия, но не в ста­ром по­ни­ма­нии это­го тер­ми­на, а в но­вом, ос­но­ван­ном на пос­лед­них дос­ти­же­ни­ях ес­те­ствен­ных на­ук. Для это­го под­хо­да ну­жен но­вый ас­пект.

Эта­лон ге­ог­ра­фи­чес­кой сис­те­ма­ти­ки — лан­дшафт. На­род, прис­по­со­бив­шийся к дан­но­му лан­дшаф­ту, свя­зан с ним сво­им хо­зяй­ством, до­бы­ва­ни­ем средств к пов­сед­нев­ной жиз­ни и да­же своей ис­то­ри­чес­кой судь­бой. В этом смыс­ле на­род­ность (эт­нос) — часть при­ро­ды. Сум­ма эт­но­сов — эт­нос­фе­ра, по­доб­но би­ос­фе­ре В.И.Вер­над­ско­го, об­ле­ка­ющей всю по­вер­хность су­ши, — ком­по­нент фи­зи­чес­кой ге­ог­ра­фии, хо­тя и с при­су­щи­ми ей од­ной за­ко­но­мер­нос­тя­ми. Связь эт­нос­фе­ры с при­ро­дой прос­ле­жи­ва­ет­ся на эт­но­ге­не­зе и миг­ра­ции на­ро­дов, но от­нюдь не на раз­ви­тии об­ще­ства по спи­ра­ли (сме­на со­ци­аль­ных фор­ма­ций), не на ло­ги­ке со­бы­тий и пос­туп­ках от­дель­ных по­ли­ти­чес­ких де­яте­лей. Свя­зы­вать эти груп­пы яв­ле­ний с ге­ог­ра­фией бес­полезно¹⁵.

Та­ким об­ра­зом, связь фи­зи­чес­кой ге­ог­ра­фии с ис­то­рией осу­ществля­ет­ся че­рез эт­ног­ра­фию, а в тех слу­ча­ях, ког­да на­род­ность ис­чез­ла, — че­рез ар­хе­оло­гию. При та­ком под­хо­де яс­но, что ис­то­ри­чес­кая ге­ог­ра­фия на­ше­го вре­ме­ни не гу­ма­ни­тар­ная, а ес­те­ствен­ная на­ука. Имен­но так вос­при­ни­ма­лась она П.К.Коз­ло­вым, что яв­ству­ет из всех его со­чи­не­ний, где при­род­ным ус­ло­ви­ям Азии и эт­ног­ра­фи­чес­ким осо­бен­нос­тям мон­го­лов, тор­го­утов или ти­бет­цев уде­ле­но рав­ное вни­ма­ние. Коз­лов не фор­му­ли­ро­вал сво­его от­но­ше­ния к ме­то­ди­ке ис­сле­до­ва­ния, по­то­му что в его вре­мя в этом еще не бы­ло не­об­хо­ди­мос­ти, но нам сле­ду­ет вни­ма­тель­но от­нес­тись к его на­уч­но­му под­хо­ду, да­бы по­доб­но ему иметь воз­мож­ность по­силь­но обо­га­щать на­уку.

Спи­сок ли­те­ра­ту­ры

1. 
   Арис­тов Н.А. За­мет­ки об эт­ни­чес­ком сос­та­ве тюркских пле­мен и на­род­нос­тей. – СПб., 1896. – С. 135.
   
2. 
   Бар­тольд В.В. Ре­цен­зии на кни­гу Г.Е.Грумм-Гржи­майло «Ис­то­ри­чес­кое прош­лое Бэй-ша­ня в свя­зи с ис­то­рией Сред­ней Азии». – СПб., 1898; Зап. вост. отд. Русск. арх. общ. – 1898. – Т. XI; Изв. РГО. – 1899. – Т. 35. – Вып. 6. – С. 46.
   
3. 
   Бернштам А.Н. Изоб­ра­же­ние бы­ка на бля­хах из Но­ину­лин­ских кур­га­нов // Пробл. ист. до­ка­пи­та­лист. об­ществ. – 1935. – № 5–6. – С. 74.
   
4. 
   Бернштам А.Н. Гуннский мо­гиль­ник Но­ин-Ула и его ис­то­ри­ко-ар­хе­оло­ги­чес­кое зна­че­ние // Изв. АН СССР. Отд. общ. на­ук. – 1937. – № 4. – С. 208.
   
5. 
   Бернштам А.Н. Очерк ис­то­рии гун­нов. – Л., 1951. – С. 57.
   
6. 
   Би­чу­рин Н.Я. (Иакинф). Ис­то­рия пер­вых че­ты­рех ха­нов из до­ма Чин­ги­со­ва. – СПб., 1829.
   
7. 
   Би­чу­рин Н.Я. (Иакинф). Соб­ра­ние све­де­ний о на­ро­дах, оби­тав­ших в Сред­ней Азии в древ­ние вре­ме­на. – М.-Л., 1950. – Т. 1. – С. 257.
   
8. 
   Би­чу­рин Н.Я. (Иакинф). Ста­тис­ти­чес­кое опи­са­ние Ки­тайской им­пе­рии. – СПб., 1842. – Ч. 1–2. – С. 94.
   
9. 
   Бо­ров­ка Т.О. Куль­тур­но-ис­то­ри­чес­кое зна­че­ние ар­хе­оло­ги­чес­ких на­хо­док эк­спе­ди­ций Ака­де­мии на­ук: Крат­кие от­че­ты эк­спе­ди­ций по ис­сле­до­ва­нию Се­вер­ной Мон­го­лии в свя­зи с Мон­го­ло-Ти­бет­ской эк­спе­ди­цией П.К.Коз­ло­ва. – Л. 1925. – С. 96.
   
10. 
    Гри­горь­ев В.В. Вос­точ­ный, или Ки­тайский, Тур­кес­тан. – СПб., 1873. – С. 145.
    
11. 
    Грумм-Гржи­майло Г.Е. За­пад­ная Мон­го­лия и Урян­хайский край. – Л., 1926. – Т. II. – С. 121.
    
12. 
    Грумм-Гржи­майло Г.Е. Рост пус­тынь и ги­бель пас­тбищ­ных уго­дий и куль­тур­ных зе­мель в Цен­траль­ной Азии за ис­то­ри­чес­кий пе­ри­од // Изв. ГГО. – 1933. – Т. 65. – Вып. 5. – С. 32.
    
13. 
    Боровка Т.О. Указ. раб. – С. 108.
    
14. 
    Бар­тольд В.В. Указ. раб. – С. 35.
    
15. 
    Гумилев Л.Н. Хунны. – М., 1989. – С. 232.
    

Б.Т.Ту­леуова

Ка­ра­ган­дин­ский го­су­дар­ствен­ный уни­вер­си­тет им. Е.А.Бу­ке­то­ва

ПЕР­СПЕК­ТИ­ВЫ РАЗ­ВИ­ТИЯ СКО­ТО­ВОД­ЧЕС­КО­ГО ХО­ЗЯЙ­СТВА
ЦЕН­ТРАЛЬ­НО­ГО КА­ЗАХ­СТА­НА В РЫ­НОЧ­НЫХ УС­ЛО­ВИ­ЯХ
ВО ВТО­РОЙ ПО­ЛО­ВИ­НЕ ХIХ–НА­ЧА­ЛЕ ХХ ВЕ­КОВ

Мақала­да XIX ғ. екінші жа­рты­сын­да–ХХ ғ. ба­сын­дағы қазақ қоғамын­дағы мал ша­ру­ашы­лығының да­му болашағы қарас­ты­ры­л­ды. Бұл ша­ру­ашы­лықтың маңызы­ның өсуіне Қазақстан­дағы және көршілес аймақтар­дағы ха­лық са­ны­ның өсуі, оты­рықшы егінші ха­лықтық қоныс ауда­руы, на­рықтық қаты­нас­тар­дың та­ра­луы үлкен ықпал етті.

In the ar­tic­le the­re are con­si­de­red perspec­ti­ves of the de­ve­lop­ment of cattle­be­eding of Ka­zakh so­ci­ety in the se­cond half half of XIX–be­gin­ning of XX cen­tu­ri­es. Incre­ase of po­pu­la­ti­on as in Ka­zakhstan so in ot­her ne­ighbou­ring re­gi­ons, mig­ra­ti­on of ag­ri­cul­tu­ral po­pu­la­ti­on, spre­ad of mar­ke­ting re­la­ti­ons pla­yed an im­por­tant ro­le in incre­ase of sig­ni­fi­can­ce of cattle-bre­eding.
Ис­то­рия раз­ви­тия ско­то­вод­чес­ко­го хо­зяй­ства в Ка­зах­ста­не во вто­рой по­ло­ви­не XIX–на­ча­ле XX вв. в оте­че­ствен­ной на­уке дос­та­точ­но дол­гое вре­мя ос­та­ва­лась сла­бо изу­чен­ной. При­чи­на дан­но­го фак­та бы­ла свя­за­на с иде­оло­гией се­ден­та­ри­за­ции, ког­да «пу­ти прог­рес­са ка­зах­ско­го кресть­ян­ства ас­со­ци­иро­ва­лись пре­иму­ще­ствен­но с эво­лю­цией (ад­ми­нис­тра­тив­но нап­рав­ля­емой) ско­то­вод­чес­ко­го хо­зяй­ства в зем­ле­дель­чес­кое»¹.

Вмес­те с тем в ис­то­ри­ог­ра­фии XIX–на­ча­ла ХХ вв. пер­спек­ти­вы ка­зах­ско­го ско­то­вод­чес­ко­го хо­зяй­ства рас­смат­ри­ва­лись в ра­бо­тах Д.Кле­мен­ца, П.Ру­мян­це­ва, Л.Чер­ма­ка и других². Они сде­ла­ли важ­ный вы­вод о том, что на раз­ви­тие ско­то­вод­ства, в том чис­ле и то­вар­но­го, в ис­сле­ду­емый пе­ри­од в пер­вую оче­редь пов­ли­ял внеш­ний фак­тор — вве­де­ние де­неж­ной по­дат­ной сис­те­мы, стро­итель­ство же­лез­ной до­ро­ги, пе­ре­се­ле­ние кресть­ян в Ка­зах­стан, раз­ви­тие рын­ка. Под вли­яни­ем наз­ван­ных при­чин в ус­ло­ви­ях сок­ра­ще­ния тра­ди­ци­он­ных пас­тбищ воз­ник­ла не­об­хо­ди­мость пе­ре­хо­да к бо­лее ин­тен­сив­ной фор­ме ско­то­вод­ства (за­го­тов­ка кор­мов, се­но­ко­ше­ние, стойло­вое со­дер­жа­ние ско­та). Это, в свою оче­редь, спо­соб­ство­ва­ло прис­по­соб­ле­нию ка­зах­ско­го хо­зяй­ства к ры­ноч­ным ус­ло­ви­ям.

В 20–30-е го­ды ХХ в. те­ма ско­то­вод­ства в ка­зах­ском хо­зяй­стве вто­рой по­ло­ви­ны XIX–на­ча­ла ХХ вв. отош­ла на вто­рой план, ус­ту­пив мес­то ис­сле­до­ва­ни­ям о ро­ли зем­ле­де­лия в раз­ви­тии ка­зах­ской эко­но­ми­ки. Так, зем­ле­де­лие рас­смат­ри­ва­ет­ся как «вы­ход из эко­но­ми­чес­кой и куль­тур­ной от­ста­лос­ти» и «путь к прог­рес­су», а мне­ние о том, что «жи­вот­но­вод­ство есть ис­то­ри­чес­кое приз­ва­ние ка­зах­ско­го на­се­ле­ния, яв­ля­ет­ся контрре­во­лю­ци­он­ным мне­ни­ем»³. В пос­ле­ду­ющий пе­ри­од дан­ная оцен­ка ко­че­во­го ско­то­вод­ства как пре­пят­ствие к эко­но­ми­чес­ко­му и куль­тур­но­му подъ­ему тру­дя­щих­ся масс зак­ре­пи­лась на­дол­го. Скеп­ти­чес­кое от­но­ше­ние к ро­ли ско­то­вод­ства как на­ибо­лее про­дук­тив­ной фор­мы хо­зяй­ство­ва­ния в ус­ло­ви­ях Ка­зах­ста­на, осо­бен­но его цен­траль­ной час­ти, объ­яс­ня­лось клас­со­вой борь­бой про­тив круп­ных ско­тов­ла­дель­цев-ба­ев, не­до­воль­ных по­ли­ти­кой Рос­сийско­го го­су­дар­ства и Со­вет­ской влас­ти. По­это­му впос­лед­ствии боль­шин­ство ис­сле­до­ва­те­лей со­вет­ско­го пе­ри­ода ог­ра­ни­чи­ва­лось рас­смот­ре­ни­ем воп­ро­сов струк­ту­ры ка­зах­ско­го ста­да, осо­бен­нос­тей со­дер­жа­ния ско­та и ко­че­ва­ния.

В це­лом, для со­вет­ских ис­то­ри­ков бы­ло ха­рак­тер­ным рас­смат­ри­вать ка­зах­скую пас­тбищ­но-ко­че­вую сис­те­му ско­то­вод­ства как ир­ра­ци­ональ­ную и при­ми­тив­ную. Этот же под­ход был ти­пи­чен и для до­ре­во­лю­ци­он­ных ис­сле­до­ва­те­лей, а так­же офи­ци­аль­ных влас­тей XIX–на­ча­ла XX вв., ко­то­рые «непре­одо­ли­мое же­ла­ние ка­зах­ско­го на­ро­да за­ни­мать­ся имен­но ко­че­вым ско­то­вод­ством» объ­яс­ня­ли его ле­ностью (якобы казахи по­ла­гались толь­ко на си­лы при­ро­ды)⁴. По­это­му в ис­сле­ду­емый пе­ри­од для прик­реп­ле­ния ка­за­хов к зем­ле, при­об­ще­ния их к осед­ло-зем­ле­дель­чес­кой куль­ту­ре в ка­зах­ской сте­пи рос­сийская ад­ми­нис­тра­ция, а поз­днее и Со­вет­ская власть ста­ли сок­ра­щать тра­ди­ци­он­ные пас­тбищ­ные угодья, рас­прос­тра­нять осед­лый об­раз жиз­ни и по­ощ­рять зем­ле­де­лие и хле­бо­па­ше­ство.

Од­на­ко прак­ти­чес­кий опыт кон­ца XIX–на­ча­ла ХХ вв. до­ка­зал не­сос­то­ятель­ность (не­рен­та­бель­ность) та­ко­го ро­да ме­роп­ри­ятий. В си­лу не­дос­тат­ка при­год­ных для зем­ле­де­лия зе­мель, как бы ни был хо­рош уро­жай хле­бов, он не мог удов­лет­во­рить про­до­воль­ствен­ные пот­реб­нос­ти ка­зах­ско­го об­ще­ства. В 30-е го­ды ХХ в. на­силь­ствен­ное осе­да­ние ка­за­хов при­ве­ло к унич­то­же­нию тра­ди­ци­он­но­го хо­зяй­ства в Ка­зах­ста­не, к по­те­ре от го­лод­ной смер­ти по­ло­ви­ны ка­зах­ско­го эт­но­са и от­ко­чев­ке зна­чи­тель­ной час­ти сос­то­ятель­но­го слоя на­ции за пре­де­лы края. О па­губ­нос­ти фор­си­ро­ван­ной по­ли­ти­ки унич­то­же­ния тра­ди­ци­он­но­го ка­зах­ско­го хо­зяй­ства в сво­их стать­ях писали С.П.Шве­цов, А.Ер­ме­ков: «Унич­то­же­ние ко­че­во­го бы­та в Ка­зах­ста­не зна­ме­но­ва­ло бы со­бой не толь­ко ги­бель степ­но­го ско­то­вод­ства и ка­зах­ско­го хо­зяй­ства, но и прев­ра­ще­ние су­хих сте­пей в без­люд­ные пус­ты­ни»⁵. Их мне­ние ока­за­лось соз­вуч­ным мыс­лям ис­то­ри­ков на­ча­ла ХХ в. Как за­ме­тил до­ре­во­лю­ци­он­ный ис­сле­до­ва­тель Д.Кле­менц, «всех су­хих сте­пей не оро­сить и вес­ти зем­ле­де­лие с оро­ше­ни­ем, тре­бу­ющим до­ба­воч­но­го тру­да, не всег­да вы­год­но. Вы­год­нее бу­дет по­ку­пать при­воз­ной хлеб из жит­ниц нас­то­ящих»⁶. Воз­мож­но вы­год­нее бы­ло бы раз­ви­вать и улуч­шать ско­то­вод­чес­кое хо­зяй­ство ка­за­хов, вло­жив срав­ни­тель­но не­боль­шие сред­ства в улуч­ше­ние по­род ско­та и бо­лее луч­шее его со­дер­жа­ние. По­это­му ог­ром­ные зат­ра­ты, вкла­ды­ва­емые в де­ло се­ден­та­ри­за­ции ко­чев­ни­ков и при­об­ще­ния их к но­вой куль­ту­ре, не мог­ли оку­пить­ся в Ка­зах­ста­не с дос­та­точ­ной при­былью. Осо­бую ак­ту­аль­ность точ­ка зре­ния Д.Кле­мен­ца и дру­гих при­об­ре­та­ет в от­но­ше­нии Цен­траль­но­го Ка­зах­ста­на — как ре­ги­она тра­ди­ци­он­но­го круп­но­го ско­то­вод­чес­ко­го хо­зяй­ства и рис­ко­ван­но­го зем­ле­де­лия, где в степ­ных ус­ло­ви­ях Са­ры-Ар­ки ско­то­вод­ство яв­ля­лось на­ибо­лее ра­ци­ональ­ным ви­дом хо­зяй­ства.

Зна­чи­тель­ную роль в раз­ви­тии ско­то­вод­чес­ко­го хо­зяй­ства ка­зах­ско­го об­ще­ства во вто­рой по­ло­ви­не ХIХ–на­ча­ле ХХ вв. сыг­ра­ло уве­ли­че­ние чис­лен­нос­ти на­се­ле­ния как в са­мом Ка­зах­ста­не, так и на всем Ев­ра­зийском прос­тран­стве. Важ­ным фак­то­ром де­мог­ра­фи­чес­ко­го взры­ва в Ка­зах­ста­не в XIX в. ста­ла внеш­няя миг­ра­ция как из Цен­траль­ной Азии ка­за­хов на се­вер­ные ок­ра­ины сте­пей, так и из цен­траль­ных районов Рос­сии кресть­ян-пе­ре­се­лен­цев, го­ни­мых нуж­дой и же­ла­ни­ем луч­шей до­ли. К 60-м го­дам XIX в. в Ази­ат­ской Рос­сии про­жи­ва­ли 2,8 млн. рус­ских. К 1885 г. сю­да пе­ре­се­ли­лись еще око­ло 857 тыс. че­ло­век, за пе­ри­од с 1896-го по 1914 гг. в Си­би­ри обус­тро­ились бо­лее 3161 тыс. но­во­се­лов⁷. За 50 лет (1860–1910 гг.) в Ак­мо­лин­ской об­лас­ти чис­лен­ность на­се­ле­ния уве­ли­чи­лась с 390 тыс. до 1047 тыс. че­ло­век, в Се­ми­па­ла­тин­ской об­лас­ти — с 241 тыс. до 842 тыс. че­ло­век⁸.

Уве­ли­че­ние чис­лен­нос­ти на­се­ле­ния, как ко­че­во­го, так и осед­ло­го, при­ве­ло к рос­ту пот­реб­нос­ти в ско­то­вод­чес­кой про­дук­ции и со­от­вет­ствен­но к уве­ли­че­нию по­го­ловья ско­та в ре­ги­оне. В це­лом по Ка­зах­ста­ну (за вы­че­том уез­дов, не от­но­ся­щих­ся соб­ствен­но к Ка­зах­ста­ну, — Прже­вальско­го и Пиш­пек­ско­го, Таш­кентско­го и Ом­ско­го) ко­ли­че­ство го­лов ско­та сос­тав­ля­ло: в 1886 г. — 16991500, в 1895-м — 19176800, в 1905-м — 20571600, в 1912-м — 25387900, в 1916-м — 29920600⁹, т.е. ко­ли­че­ство го­лов ско­та уве­ли­чи­лось за 30 лет в 1,7 раза.

По­пыт­ки рос­сийской ад­ми­нис­тра­ции при­об­щить ка­за­хов к зем­ле­дель­чес­кой куль­ту­ре, из­ме­нить ра­ци­он ко­чев­ни­ков в поль­зу хлеб­ных про­дук­тов не от­ра­зи­лись на чис­лен­нос­ти ка­зах­ских стад. На­обо­рот, в слож­ные за­суш­ли­вые пе­ри­оды, ког­да зем­ле­дель­чес­кой про­дук­ции не хва­та­ло для удов­лет­во­ре­ния на­сущ­ных пот­реб­нос­тей, ка­за­хи за счет про­да­жи сво­его ско­та име­ли воз­мож­ность по­пол­нять за­па­сы зер­на из бо­га­тых зем­ле­дель­чес­ких со­сед­них ре­ги­онов и да­же де­лить­ся ими с осед­лы­ми хле­бо­паш­ца­ми-кресть­яна­ми и ка­за­ка­ми по сход­ным це­нам. Так, ка­за­хи юж­ных во­лос­тей Ак­мо­лин­ско­го уез­да, рас­по­ло­жен­ных в цен­траль­ной час­ти Ка­зах­ста­на, как толь­ко стало известно о подорожании хлеба из-за пред­сто­ящего не­уро­жая 1900 г., от­пра­ви­ли гро­мад­ные ка­ра­ва­ны вер­блю­дов в Се­ми­ре­чен­скую об­ласть, где ими бы­ли за­куп­ле­ны пше­ни­ца в зер­не по 18 коп. и рис — по 30 коп., в про­да­жу же рус­ско­му на­се­ле­нию сво­его уез­да ими бы­ло пу­ще­но: та же пше­ни­ца по 35 коп. и рис — по 40 коп.¹⁰. Та­ким об­ра­зом, рас­по­ла­гая в дос­та­точ­ном ко­ли­че­стве ско­том для по­лу­че­ния мяс­ных и мо­лоч­ных про­дук­тов и ра­бо­чим ско­том для дос­тав­ки хле­ба, ско­то­вод­чес­кие хо­зяй­ства Цен­траль­но­го Ка­зах­ста­на обес­пе­чи­ва­ли се­бя и сво­их со­се­дей про­до­воль­стви­ем.

Ско­то­вод­чес­кая про­дук­ция Цен­траль­но­го Ка­зах­ста­на поль­зо­ва­лась боль­шой по­пу­ляр­ностью в рос­сийской ар­мии. Так, в за­пис­ке под­пол­ков­ни­ка Трош­ки­на о тор­гов­ле в Ак­мо­лин­ском уез­де и рас­пре­де­ле­нии то­ва­ров к ра­пор­ту от 10.09.1896 г. от­ме­ча­ет­ся, что од­ним из важ­ных пот­ре­би­те­лей мя­са Степ­но­го края яв­ля­ют­ся «войско Рос­сийское и ра­бо­чие цен­траль­ных фаб­рик, ко­то­рые про­до­воль­ству­ют­ся един­ствен­но здеш­ним ско­том. Нап­ри­мер, че­рез од­ни тран­спор­тные кон­то­ры от­прав­ля­ет­ся до 3.000 пу­дов за­мо­ро­жен­но­го мя­са»¹¹.

Во вто­рой по­ло­ви­не XIX–на­ча­ле ХХ вв. уве­ли­че­ние сос­та­ва ар­мии, ак­тив­ная внеш­няя по­ли­ти­ка, но­вые во­ору­же­ния выд­ви­ну­ли пе­ред го­су­дар­ством на пер­вый план воп­рос о кон­ном резерве. Ре­сур­сы соб­ствен­но­го ко­не­вод­ства Рос­сийской им­пе­рии не поз­во­ля­ли обес­пе­чить пот­реб­нос­ти ар­мии. В свя­зи с этим во вто­рой по­ло­ви­не XIX в. ве­дом­ство го­су­дар­ствен­но­го ко­не­за­вод­ства бы­ло оза­да­че­но целью соз­да­ния за­пас­но­го фон­да для ар­мии. Ис­точ­ни­ком та­ко­го фон­да мог­ло стать степ­ное ко­не­вод­ство Ка­зах­ста­на, в том чис­ле и ко­не­вод­ство Цен­траль­но­го Ка­зах­ста­на, ко­то­рое об­ла­да­ло боль­ши­ми воз­мож­нос­тя­ми и пер­спек­ти­ва­ми при ра­ци­ональ­ном ве­де­нии хо­зяй­ства. Из ра­пор­тов ак­мо­лин­ско­го и ат­ба­сар­ско­го уез­дных на­чаль­ни­ков (1902–1904 гг.) сле­ду­ет, что «на слу­чай мо­би­ли­за­ции войск Си­бир­ско­го во­ен­но­го ок­ру­га мож­но при­об­рес­ти по­куп­кою вер­хо­вых и уп­ряж­ных ло­ша­дей лишь кир­гиз­ской по­ро­ды»¹². При­чем от­ме­ча­лось, что по­куп­ку не­ред­ко мож­но про­из­вес­ти в юж­ных во­лос­тях Ак­мо­лин­ско­го и Ат­ба­сар­ско­го уез­дов, т.е. на тер­ри­то­рии сов­ре­мен­но­го Цен­траль­но­го Ка­зах­ста­на, ли­бо в го­ро­дах и ста­ни­цах, ку­да из сте­пи во вре­мя яр­ма­рок при­го­ня­ет­ся зна­чи­тель­ное ко­ли­че­ство ло­ша­дей¹³.

Та же рус­ская ар­мия шерстью удов­лет­во­ря­лась так­же ис­клю­чи­тель­но из ка­зах­ской сте­пи. Оп­ре­де­лить, по сколь­ко сбы­ва­лись кош­мы, слож­но, но, су­дя по ее цен­нос­ти (до 1 руб. 70 коп. за ар­шин, а в Се­ми­речье не до­ро­же 50 коп. за ар­шин), спрос на нее был зна­чи­те­лен (не ме­нее как на 150.000 руб. в год)¹⁴.

В го­ды не­уро­жа­ев 90-х го­дов XIX в., пос­тиг­ших при­волжские и при­кам­ские гу­бер­нии, ско­то­вод­чес­кая про­дук­ция Си­би­ри и Ка­зах­ста­на яви­лась важ­ным под­спорь­ем в хо­зяй­стве кресть­ян Цен­траль­ной Рос­сии. В жур­на­ле «Ни­ва» в на­ча­ле ХХ в. бы­ло по­ме­ще­но ин­те­рес­ное со­об­ще­ние о за­куп­ке степ­ных ло­ша­дей для пос­тра­дав­ших от не­уро­жа­ев 1898 г. гу­бер­ний. «За­куп­ка про­из­во­ди­лась зи­мой и вес­ной 1898–1899 го­дов в районах Орен­бур­га и Ура­ла, а так­же в степ­ных районах Ак­мо­лин­ской об­лас­ти. Все­го бы­ло за­куп­ле­но 69.172 ло­ша­дей на сум­му 1.931.903 руб., од­на ло­шадь сто­ила при­мер­но 27 руб. 92 коп. В чис­ле этих ло­ша­дей на­хо­ди­лось 62 ло­ша­ди, по­жер­тво­ван­ные кир­ги­за­ми, ко­то­рые, уз­нав, что ло­ша­ди за­ку­па­ют­ся для кресть­ян, пос­тра­дав­ших от не­уро­жа­ев, ста­ли от­но­сить­ся к де­лу по­куп­щи­ков чрез­вы­чайно сим­па­тич­но и по­ра­жа­ли чес­тностью и ра­ду­ши­ем» ¹⁵.

Боль­шую роль в уве­ли­че­нии спро­са на скот и мяс­ную про­дук­цию сыг­рал внеш­ний фак­тор. Во вто­рой по­ло­ви­не XIX–на­ча­ле ХХ вв. в за­пад­ных районах Ев­ра­зийско­го ре­ги­она, а так­же в Ев­ро­пе на фо­не рос­та на­се­ле­ния наб­лю­да­лось сок­ра­ще­ние по­го­ловья ско­та. В Гер­ма­нии к 1910 г. (с на­ча­ла ве­ка) на­се­ле­ние уве­ли­чи­лось поч­ти на 7 %, а об­щий убой ско­та — все­го на 2,5 %¹⁶. Круп­ным пос­тав­щи­ком про­дук­тов ско­то­вод­ства на ев­ро­пейские рын­ки во вто­рой по­ло­ви­не XIX–на­ча­ле ХХ вв. яв­ля­лась Рос­сия. По дан­ным Ю.Э.Ян­со­на, в 70-х го­дах XIX в. она пок­ры­ва­ла бо­лее по­ло­ви­ны ев­ро­пейско­го де­фи­ци­та в ско­те, пос­тав­ляя в пе­ре­во­де на круп­ный ро­га­тый скот 189,4 тыс. го­лов (59,8 %) из 316,5 тыс. го­лов, в ко­то­рых нуж­да­лась Ев­ро­па¹⁷. Од­на­ко во вто­рой по­ло­ви­не XIX в. на фо­не уве­ли­че­ния на­се­ле­ния в Ев­ро­пейской Рос­сии, где за 10 лет (1850–1860 гг.) на­се­ле­ние воз­рос­ло на 10,8 %, наб­лю­да­лось па­де­ние уров­ня ско­то­вод­ства на 15,2 %¹⁸.

Дан­ная си­ту­ация при­ве­ла к рос­ту зна­чи­мос­ти ка­зах­ских сте­пей, что поз­во­ли­ло офи­ци­аль­ной ре­ги­ональ­ной прес­се в 1871 г. соотнести по­ло­же­ние Ка­зах­ста­на к Рос­сии как Мон­го­лии к Ки­таю. «В нас­то­ящее вре­мя од­на толь­ко часть си­бир­ских сте­пей (Ак­мо­лин­ская об­ласть) от­пус­ка­ет еже­год­но в Рос­сию свы­ше мил­ли­она ско­та. В этих ви­дах мы обя­за­ны ус­тра­нить все об­сто­ятель­ства, ко­то­рые мог­ли бы на­нес­ти удар столь су­ще­ствен­ной для нас от­рас­ли на­род­но­го хо­зяй­ства, да­же раз­ви­тие осед­ло­го на­се­ле­ния в сте­пи, по­ла­га­ющим за ос­но­ва­ние сво­его хо­зяй­ства хле­бо­па­ше­ство, дол­жно иметь свои пре­де­лы, то есть не бо­лее то­го, сколь­ко тре­бу­ет­ся ад­ми­нис­тра­тив­ным и тор­го­вым ин­те­ре­сам края. Вся­кий из­ли­шек в этом от­но­ше­нии вред­но от­ра­зит­ся на ско­то­вод­стве и в то ­же вре­мя об­ре­чет по­се­лен­цев на до­воль­но жал­кое су­ще­ство­ва­ние»¹⁹. Как мы ви­дим, офи­ци­аль­ная пе­чать осо­бо рас­смат­ри­ва­ла зна­че­ние ско­то­вод­чес­ко­го хо­зяй­ства ка­зах­ско­го об­ще­ства. При этом в статье де­лал­ся важ­ный вы­вод о не­об­хо­ди­мос­ти ус­тра­не­ния всех пре­пят­ствий в раз­ви­тии тра­ди­ци­он­но­го хо­зяй­ства, учи­ты­вая боль­шие воз­мож­нос­ти Степ­но­го края.

Скот, осо­бен­но ло­ша­ди и ов­цы, яв­ля­лись для ка­за­хов важ­ным ис­точ­ни­ком про­пи­та­ния, дос­тав­ля­ли одеж­ду, жир, бы­ли на­деж­ны­ми спут­ни­ка­ми жиз­ни ско­то­во­да-ко­чев­ни­ка. С ус­та­нов­ле­ни­ем ад­ми­нис­тра­тив­но­го и фис­каль­но­го кон­тро­ля Рос­сии над Ка­зах­ской степью про­да­жа ско­та на мес­тных рын­ках да­ва­ла ка­за­хам хо­ро­шую фи­нан­со­вую под­дер­жку. Кро­ме это­го, сбыт ско­то­вод­чес­кой про­дук­ции был прак­ти­чес­ки всег­да обес­пе­чен, так как, во-пер­вых, на фо­не рос­та как осед­ло­го, так и ко­че­во­го на­се­ле­ния пот­реб­ность в мяс­ных про­дук­тах всег­да су­ще­ство­ва­ла, во-вто­рых, про­да­ва­емый скот не нуж­дал­ся в до­пол­ни­тель­ных подъ­ез­дных пу­тях, а сам прок­ла­ды­вал се­бе до­ро­гу, что, со­от­вет­ствен­но, сни­жа­ло зат­ра­ты на дос­тав­ку про­дук­ции. По­это­му се­бес­то­имость ско­то­вод­чес­кой про­дук­ции об­хо­ди­лась по­ку­па­те­лям нам­но­го мень­ше, чем зем­ле­дель­чес­кой, что так­же бы­ло нам­но­го вы­год­нее для мес­тно­го на­се­ле­ния.

Ско­то­вод­чес­кая про­дук­ция не толь­ко обес­пе­чи­ва­ла всем не­об­хо­ди­мым ка­за­хов, но и да­ва­ла воз­мож­ность вы­пол­нять го­су­дар­ствен­ные по­вин­нос­ти. До­ре­во­лю­ци­он­ные ав­то­ры за­ме­ча­ли, что «кир­ги­зы — без­не­до­имич­но уп­ла­чи­ва­ют все го­су­дар­ствен­ные и зем­ские по­вин­нос­ти»²⁰. Как от­ме­ча­ет­ся в до­ре­во­лю­ци­он­ной пе­ри­оди­чес­кой пе­ча­ти, «глав­нейшим ис­точ­ником до­бы­ва­ния средств для от­бы­ва­ния де­неж­ных и на­ту­раль­ных по­вин­нос­тей, рав­но как и для соб­ствен­но­го су­ще­ство­ва­ния, для кир­гиз Уральской об­лас­ти слу­жит ско­то­вод­ство. Оно, сос­тав­ляя при­род­ное за­ня­тие ко­чев­ни­ков, да­ет не толь­ко мо­гу­ще­ствен­ное сред­ство к обес­пе­че­нию про­до­воль­ствия, но и да­же оп­ре­де­лен­ную их фор­му бы­тия»²¹. Ана­ло­гич­ная си­ту­ация бы­ла ха­рак­тер­на для все­го Ка­зах­ста­на.

Зна­чи­мость ско­то­вод­ства как важ­ной от­рас­ли хо­зяй­ства ка­зах­ско­го об­ще­ства Цен­траль­но­го Ка­зах­ста­на во вто­рой по­ло­ви­не XIX–на­ча­ле ХХ вв. оп­ре­де­ля­лась так­же тем, что ос­нов­ная часть на­се­ле­ния ре­ги­она все сред­ства сво­его бюд­же­та по­лу­ча­ла от про­да­жи ско­та и про­дук­тов ско­то­вод­ства. До­ход от зем­ле­де­лия и про­мыс­лов по своей ве­ли­чи­не имел вто­рос­те­пен­ное зна­че­ние.

Ди­аг­рам­ма. Ва­ло­вый до­ход от раз­лич­ных от­рас­лей хо­зяй­ства в ка­зах­ском об­ще­стве в на­ча­ле ХХ в.²², %

Как вид­но из ди­аг­рам­мы, ско­то­вод­чес­кий про­мы­сел обес­пе­чи­ва­ет бо­лее ¾ всех пос­туп­ле­ний в хо­зяй­ство ка­зах­ско­го об­ще­ства, тог­да как до­ход от зем­ле­де­лия сос­тав­ля­ет толь­ко 4,1 % всей сум­мы до­хо­да хо­зяй­ства. Об этом же сви­де­тель­ству­ют и срав­ни­тель­ные ре­ги­ональ­ные дан­ные (см. табл.).

Таб­ли­ца