Библиотека научного социализма

Мы потому остановились именно на этом очерке г. Кроче, что им подтверждается спра­ведливость французской пословицы: les beaux esprits se rencontrent. Известно, что в русской литературе тот же за­кон Маркса очень сходными доводами опровергал г. Туган-Баранов­ский. Аргументацию этого критика весьма успешно опровергал у нас г. Карелин (в «Науч­ном Обозрении»), а недавно за ее оценку взялся Каутский в «Neue Zeit» по случаю выхода немецкого пере­вода книги г. Тугана о кризисах, куда вошло и его мнимое опроверг

жение Маркса. Мы не станем, разумеется, повторять здесь доводы Карелина и Каутского ¹).

Мы только заметим, что когда два великих ума делают какое-нибудь великое открытие, то интересно бывает решить вопрос о том, что ученые немцы называют приоритетом. Кому же принадлежит «приоритет» опровержения марксова закона падения уровня прибыли, г. Кроче или г. Туган-Барановскому? Что говорит хронология? Pазобранный нами «критиче­ский» очерк г. Кроче впервые появился в одном ученом итальянском издании за май 1899 года (см. предисловие к его книге, стр. 4, примечание), и в том же месяце того же года г. Ту­ган-Барановский «опроверг» Маркса в «Научном Обозрении». Ясно, что приоритет не при­надлежит никому из них: les beaux esprits (critiques) se sont rencontrés, но если бы, читатель, скажете, что оба эти критические ума могли заимствовать свою «критиче­скую» мысль у ка­кого-нибудь третьего, еще более «критического экономиста, то мы ответим: вы правы. Раз­верните Verhandlungen der an 28 und 29 September 1894 in Wien abgehaltenen Generalver­sammlung des Vereins für Sozialpolitik über Kartelle und über das ländliche Er­brecht, Leipzig 1895, там, на странице 218, вы найдете следующие слова известного Sozialistenfresser'a проф. Юл. Вольфа.

«Тот взгляд г. профессора Брентано, что основной капитал увеличивается сравнительно с оборотным, разделяется, пожалуй, во многих кругах. В несколько иной формулировке взгляд этот соста­вляет часть социалистической доктрины. Я не могу согласиться с ним, по крайней мере, не могу согласиться безусловно. Несколько недель тому назад один цюрих­ский промышленник, находящийся со мною в дружественных отношениях, сделал по этому поводу расчет. Сам он прядильщик, хорошо знакомый с историей прядильного дела, осо­бенно в Англии, т. е. в той самой стране, из которой г. Брентано и социалисты по весьма по­нятным причинам охотно берут материалы для своих доказательств. И этот промышленник вычислил, что в

¹) Каутский, показавший, что «критика» г. Туган-Барановского есть просто-напросто возвращение на точку зрения вульгарной экономии, делает ему, однако, не мало комплиментов. Г. Туган оказывается у него чуть ли не самым выдающимся из «критиков». На самом деле этот писатель обладает большим прилежанием и некоторой способностью к описательным трудам. Но для экономической теории он мертв или еще не родился. Комплименты, полученные им от Каутского, кажутся нам совершенно незаслуженными. Мы полагаем, что они объясняются той же психологической аберрацией, в силу которой социалисты каждой отдельной страны ду­мают, что буржуазия чужих стран все-таки лучше, чем их собственная: Каутскому слишком надоели немецкие «критики».

прядильной отрасли основной капитал теперь меньше, чем был прежде. Строения, веретена, машины всякого рода теперь стали от­носительно дешевле; наоборот, заработная плата под­нялась... Если это так, то естественный закон (Naturgesetz) народно-хозяйствен­ного развития, на который ссылается г. Брентано... не существует».

Упоминаемый г. Ю. Вольфом цюрихский промышленник был, оче­видно, не кто иной, как Фридрих Берто (Bertheau), который выпустил в начале 1895 года брошюру: «Fünf Briefe über Marx an Herrn Dr. Julius Wolf Professor der Nationalökonomie in Zürich» и снабженную предисловием того же профессора Вольфа. В этой брошюре, на стра­ницах 47—49 приведены некоторые цифры, с помощью которых ее автор усиливается показать, что в действительно­сти относительное увеличение испытывает не постоянный, а именно переменный капи­тал (заметьте, что г. Берто употребляет здесь терминологию Маркса: постоянный капитал; пере­менный капитал). По поводу приведенных г. Берто цифр, мы скажем, что если бы даже они действительно подтверждали то, что ему хочется подтвердить, то и тогда они да­леко еще не опровергали бы закона Маркса, доказываемого цифро­выми данными, имеющими несрав­ненно более широкое значение, чем цифры цюрихского промышленника: даже в этом, луч­шем случае они говорили бы только о том, что прядильное производство Ан­глии нужно от­нести теперь к числу тех исключений из общего пра­вила, на существование которых указы­вает сам Маркс. Но цифры г. Берто не представляют собою даже и самомалейшей тени дока­за­тельства того, что он стремится доказать с теоретическим легкомыс­лием, свойственным столь многим «практикам». В этом легко убе­дится каждый, кто прочтет указанное нами ме­сто «пяти писем о Марксе». А кто захочет узнать, в каком направлении изменяется в англий­ской хлопчатобумажной промышленности отношение постоян­ного капитала к переменному, того мы отсылаем к книге г. Шульце-Геверница: «Крупное производство» и т. д., С.-Петер­бург 1897 года. Книга эта, в свою очередь, полна недоразумений, недомолвок, пара­логизмов и софизмов. Но по интересующему нас теперь вопросу она содержит очень поучительные данные.

Но как бы там ни было, а наши beaux esprits встретились... на плагиате. Ай да критика!

Вышеприведенные рассуждения «умственно оригинального» мар­ксиста дают очень яс­ное понятие об его экономической невинности. Но на всякий случай укажем еще один эко­номический перл,— каши маслом не портят.

В очерке: «Новые истолкования марксистской теории ценно­сти» мы читаем:

«Маркс установил свое понятие ценности, изложил процесс превращения ценности в цену, признал источником прибыли прибавочную ценность. Вся проблема марксистской кри­тики, по-моему, сводится к следующему: представляется ли ошибочным по существу поня­тие Маркса (вполне — вследствие ошибочности предпосылок или отчасти — вследствие ошибочности дедукции). Или же: если понятие Маркса по существу верно, то не подведено ли оно подкатегорию, к которой оно не принадлежит, не ищут ли в нем того, чего в нем не имеется, и не упускают ли из вида то, что оно действительно дает? Придя к этому второму заключению, я спросил себя: с какими условиями и с какими предпосылками мыслима тео­рия Маркса?» (ст. 216—217).

На этот ясно формулированный вопрос г. Кроче ответил себе следующим образом: «по­нятие трудовой ценности истинно для иде­ального общества, в котором единственными бла­гами являются про­дукты труда и в котором не существует классовых различий» (стр. 231)... «Таким образом у нас имеется: 1) хозяйственное трудовое общество без классовых подразде­лений. Закон трудовой ценности. 2) Социальное разделение классов. Возникновение при­были, которая. только по сравнению с предшествующим типом и поскольку поня­тия первого переносятся на второй (курсив г. Кроче), может быть названа прибавочной ценностью. 3) Техническое различие между различ-ными видами производства, требующими разного со­става капитала... Возникновение средней нормы прибыли, которая, по сравнению с пред­ше­ствующим типом, может быть рассматриваема, как превращен­ная и уравненная приба­вочная ценность» (стр. 213, курсив наш).

В очерке: «К вопросу об истолковании и критике некоторых понятий марксизма», где разбирается тот же самый вопрос, мысль г. Кроче поясняется так:

«Трудовая ценность Маркса — не логическое обобщение, а факт мыслимый как тип и принимаемый за тип, т. е. нечто совершенно отличное от логического понятия. Она не стра­дает худосочием аб­стракции, а обладает полнокровием конкретного факта ¹). Этот

конкретный факт исполняет вслед за тем в исследовании Маркса функцию масштаба для сравнения, мерила, типа» (стр. 106).

Кажется ясно: трудовая ценность, это — просто-напросто «факт, мыслимый как тип», и только с точки зрения такого «факта—типа» назначение прибавочной ценности может быть применено к прибыли. Нечего сказать, хорошо понял автора «Капитала» наш необыкновен­ный марксист. Разве же у Маркса прибыль «называется» прибавоч­ной ценностью? Приме­нить к ней такое «название» значило бы пе­репутать те самые понятия, которые надо выяс­нить. По Марксу, при­быль, подобно проценту на капитал и поземельной ренте, соста­вляет часть ценности, создаваемой неоплаченным трудом рабочих. Но если мы на этом основании вздумаем окрестить ее прибавочной стои­мостью, то нам придется приложить то же самое «название» и к проценту на капитал, и к поземельной ренте. Само собою разу­меется, что от такой терминологии ровно ничего хорошего ждать невозможно. Но это мы замечаем мимо­ходом. Главное для нас за­ключается здесь в том, что, по Марксу, прибыль составляет часть прибавочной ценности вовсе не в воображаемом «хозяйственном об­ществе без классовых подразделений», a именно в нынешнем капи­талистическом обществе, которое представ­ляет собой неоспоримый «эмпирический факт». Вот этого-то и не понимает наш «критиче­ски» мыслящий марксист. Он так пропитан духом вульгарной по­литической экономии, что у него вырывается вопрос: зачем называть превращением прибавочной стоимости то, что представляется есте­ственным экономическим результатом капитала, который (вслед­ствие того, что он капитал) должен иметь прибыль? (стр. 230). Это поистине бесподобно! Толкуйте после этого с г. Кроче; объясняйте ему, что научная задача Маркса, между прочим, в том и за­ключалась, чтобы объяснить, почему возможен и откуда берется тог «естественный ре­зультат капиталов», который называется прибылью; изображайте ему прибавочную цен­ность, как источник «естествен­ного результата»,— все это будет напрасно, — вы только да­ром потратите время: умственно оригинальный марксист с несокру­шимым убеждением отве­тит вам, что существование прибавочной ценности возможно только в воображаемом обще­стве без классовых подразделений и что поэтому связывать с нею происхождение при­были, этого естественного результата капитала, значит обнаружи­вать то самое отсутствие ориги­нальности мысли, которым, к вели­чайшему их стыду, отличаются вульгарные марксисты. Г. Бенедетто Кроче, очевидно, по прямой линии происходит от крыловского че­ловека, слона-то и не заметившего.

Известно, что потомство этого замечательного экземпляра че­ловеческой природы чрез­вычайно многочисленно. К нему принадлежат все те «критики» Маркса, которые убеждены в существовании про­тиворечия между первым и третьим томом «Капитала». В рецензии на книгу г. Франка: «Теория ценности Маркса и ее значение» (см. «Зарю», кн. 2—3, стр. 324 и след.) мы показали, что на самом деле между названными томами совсем нет противоречия и что уже вто­рой том,— о котором почему-то совершенно забывают в этом слу­чае,— заключал в себе самые недвусмысленные указания насчет того, как разрешал Маркс антиномию между законом ценности, с одной стороны, и законом равного уровня прибылей, с другой. В своей ре­цензии мы сослались на 152 и 253 страницы второго тома (в русском переводе эти стр. со­ответствуют 185 и 315 стр. второго издания не­мецкого подлинника). Теперь мы укажем в том же томе еще неко­торые места. На странице 79 Маркс говорит, что при капиталисти­че­ском способе вычисления прибыли... для капиталов в различных сферах приложения, где только различно время обращения, удлине­ние времени обращения служит поводом для по­вышения цены, коро­че,— служит одним из оснований для уравнения прибыли (курсив наш; во втором издании немецкого подлинника это место находится на стр. 97). Это совершенно в духе третьего тома. Далее, на стр. 88 сказано, что «всякий труд, прибавляющий стоимость (ценность), может также прибавить сверхстоимость (прибавочную ценность) и при капита­листическом строе всегда прибавляет сверхстоимость, так как стоимость, которую он соз­дает, зависит от его величины, а сверх­стоимость—от размеров, в которых он оплачивается капиталистом. Следовательно, издержки, которые увеличивают стоимость товара, не при­бавляя ничего к его потребительной стоимости, с обществен­ной точки зрения должны быть отнесены к faux frais производства, а для единичного капиталиста могут составить источник богатства» (стр. 107 немецкого подл.). Читатель понимает, что эти faux frais производства не могли бы служить источником богатства для отдель­ных капиталистов, если бы прибавочная ценность, выжатая из рабо­чего класса, не распределялась между предпринимателями про­порцио­нально капиталу каждого из них. Наконец, на стр. 296, ставя вопрос о том, каким об­разом возмещается из годичного продукта ценность капитала, потребленного в производ­стве, и каким образом движение этого возмещения поглощается потреблением прибавочной ценности капиталистами и заработной платы рабочими, Маркс замечает, что тут у него предполагается обмен продуктов по их ценностям, но

при этом делает многознаменательную оговорку, которая очень пло­хо переведена на русский язык и которую мы поэтому приводим сначала в подлиннике: «Soweit die Preise von den Werten abweichen kann dieser Umstand... auf die Bewegung des gesellschaftlichen Kapi­tals keinen Einfluß ausüben. Es tauschen sich nach wie vor im Ganzen dieselben Massen Produkten aus, ob­gleich die einzelnen Kapitalisten dabei in Werthverhältnissen betheiligt sind, die nicht mehr propor­zionell wären ihren respektiven Vorschüssen und den von jedem von ihnen einzeln produzierten Mehrwerthmassen» (стр. 368 втор. издания). Это значит: «По­скольку цены отклоняются от ценностей, это обстоятельство не мо­жет повлиять на движение общественного капитала. В целом по-прежнему будут обмениваться те же самые массы продуктов, хотя отдельные капи­талисты будут получать притом такие ценности, ко­торые не пропорциональны их затратам и массе прибавочной ценно­сти, произведенной каждым из них в отдельности». Если, при от­кло­нении цен от ценностей, масса обменивающихся товаров остается неизменной, то с дру­гой стороны ясно, что не изменяется при этом и общая сумма обменивающихся ценностей. И если указанное откло­нение не влияет на движение общественного капитала, то с другое сто­роны им не может быть изменена и природа процесса создания той массы прибавочной цен­ности, которая всасывается обществен­ным капиталом и распределяется между отдель­ными капиталиста­ми. А это значит, что как бы мы ни отвечали на вопрос об откло­нении средних цен от ценностей — положительно или отрицательно,— наш ответ не может изме­нить решения вопроса о том, откуда бе­рется общественная прибавочная ценность. А из этого следует, что третий том «Капитала» и не мог противоречить первому, или что гг. «критики» искали противоречия там, где его не могло и быть, т. е. совсем не поняли Маркса.

А понять его было не трудно. Если гг. «критики» держались того мнения, что по смыслу первого тома средние цены товара со­впадают с их ценностями, то на это была их добрая воля. Что же касается Маркса, то он уже в названном томе заметил, что на са­мом деле нет такого совпадения. А Энгельс, в свою очередь, объявил мысль о таком совпадении ровно ни на чем не основанной. Возражая Дюрингу, он замечает, что Маркс никогда не говорил, будто отдель­ный промышленный предприниматель при всяких обстоятельствах продает дос­тающийся ему прибавочный продукт по его полкой цен­ности. «Маркс прямо утверждает, что торговая прибыль тоже соста­вляет часть прибавочной стоимости, а это при предположенных им

условиях возможно только тогда, когда фабрикант уступает купцу свой продукт ниже его ценности» (Herrn Eugen Dürings Umwälzung der Wissenschaft, 3 Auflage, S. 226). Затем, ссы­лаясь нa одно место первого тома, Энгельс говорит: «Г. Дюринг мог уже отсюда видеть, что при распределении прибавочной ценности конкуренции играет главную роль, а при некото­ром размышлении, эти содержащиеся в первом томе указания могли бы действительно выяс­нить ему, по крайней мере в общих чертах, превращение прибавочной ценности в ее произ­водные формы. (Unterformen. ibid., S. 228). Подчеркнутые нами слова Энгельса сами пред­ставляют собою ясное указание насчет того, в каком направлении нужно было искать реше­ния знаменитой «за­гадки». И когда, в предисловии ко второму тому, тот же Энгельс пред­ложил разгадать эту загадку ученым, считающим взгляд Родбер­туса скрытым источником экономической теории Маркса, тогда для всякого понимающего человека должно было быть совершенно ясно, в чем тут дело. Заметьте, читатель, что Энгельс обращался именно к лю­дям, превозносившим Родбертуса на счет Маркса, и только к ним. Он приглашал их пока­зать, что с помощью экономического учения Родбертуса можно разгадать загадку, не только не отклоняясь от закона ценности, но скорее именно на его основании. И он делал им это предложение просто и единственно потому, что они не могли принять его, не отказываясь от экономического учения Родбертуса. Всякий, кто знаком с сочинениями этого последнего, знает, что, по его мнению, закон ценности далеко не вполне господствует в капи­талистиче­ском обществе. Вот эту-то особенность взгляда Родбертуса на ценность и имел в виду Эн­гельс, делая свое коварное предложе­ние его последователям, а гг. «критики» поняли это предложение как ручательство за то, что в третьем томе «Капитала» будет до­казано совпа­дение цен с ценностями. Это был большой промах, но виноваты в нем были гг. критики, а вовсе не третий том, не Маркс и не Энгельс.

Стало быть, учение Родбертуса о ценности очень отличается от учения Маркса о том же предмете? Да, оно отличается от него чрезвычайно сильно, хотя гг. «критики», конечно, и не подозревают этого. У Родбертуса выходит так: если товары обмениваются друг на друга со­образно количеству труда, затраченного на их производство, то закон ценности применяется во всей своей силе; если—нет, то действие этого закона как бы отменяется. Маркс же пони­мает этот вопрос несравненно шире, что хорошо видно уже из первого тома «Капитала», и что еще лучше обнаруживается в одном из его

писем к Кугельману, недавно опубликованных в «Neue Zeit». Мы имеем в виду письмо от 11-го июля 1868 года, в котором Маркс говорит: «Что касается «Centralblatt», то он делает вели­чайшую уступку, признавая, что если вообще под словом ценность понимается что-нибудь, то приходится принять мои выводы. Несчастный не видит, что если бы в моей книге совсем не было главы о ценности, то и тогда даваемый мною анализ действительных отношений по­казал бы и доказал бы действительные отношения ценности. Болтовня о том, что необходимо доказать понятие о ценности, основывается только на полном невежестве как насчет того, о чем идет речь, так и на­счет метода науки. Каждый ребенок знает, что всякая нация, пере­ставшая работать, не скажу на год, но хотя бы на несколько недель, пропадет с голоду. Каж­дый ребенок знает также, что массы продук­тов, соответствующие различным массам по­требностей, требуют раз­личных и количественно определенных масс общественного труда (der gesellschaftlichen Gesammtarbeit). И self evident (само по себе оче­видно), что определен­ная форма общественного производства нимало не устраняет этой необходимости распреде­ления общественного труда в известных пропорциях, а может изменить только форму ее про­явления. Законы природы вообще не могут быть устранены. В раз­личных исторических со­стояниях может меняться только форма, ко­торую принимает действие этих законов. А мено­вая ценность этих продуктов и есть та форма, которую принимает действие этой про­порцио­нальности распределения труда в обществе, где началом, свя­зующим общественный труд, является обмен индивидуальных продук­тов труда частных лиц. Задачи науки в том и заклю­чаются, чтобы обнаружить (в подлиннике: zu entwickeln — развить), каким образом дейст­вует закон ценности. Поэтому, если бы захотели с самого на­чала «объяснить» все явления, по-видимому, противоречащие закону, то мы должны были бы дать науку раньше науки. Ошибка Рикардо в том и заключается, что он в своей главе о ценности предполагает всевоз­можные категории уже данными, чтобы показать, как согла­суются они с законом ценности, между тем как они еще должны быть развиты... Вульгарный экономист чужд всякой догадки о том, что между действительными повседневными отношениями обмена и величинами цен­ности не может быть непосредственного тожества. Ирония (острота, der Witz) буржуазного общества состоит как раз в том, что отсутствует сознательное общественное регулирование про­изводства. Разумное и общественно необходимое пролагает себе до­рогу лишь как слепо действующее среднее. А ввиду этого вульгар­-

ный экономист воображает, что делает большое открытие, когда по­казывает, что в явлении вещи выглядят иначе. В действительности он показывает только то, что он держится за внешность и не мо­жет проникать глубже. Но в таком случае зачем вообще наука?».

Чтобы критиковать Маркса,— как и всякого другого мыслителя,— надо его понять. Ось де заковыка,— как заставляет говорить Гамлета один малороссийский переводчик знамени­той английской драмы. И эта неприятная «заковыка» напоминает о себе чуть не на каждой странице «критических» очерков г. Кроче. Не понял он экономического уче­ния Маркса; не понял и его исторической теории. Место не позво-

ляет нам делать пространные выписки. Ограничимся одним указа­нием. Похвалив Антонио Лабриолу, между прочим, за то, что он в своей книге о материалистическом объяснении ис­тории «допускает» существование идеологии и даже «часто встречающееся отсутствие соз­нания и понимания своего положения», г. Кроче прибавляет: «И так как человек живет не только в обществе, но и в природе, то Лабриола признает значение расы, темперамента и (!) воздействие природы. Он не закрывает, наконец, глаз и на значение человеческой личности, другими словами, на дела тех людей, которых называют великими, людей, являющихся, если не созидателями, то несомненно сотрудниками истории» (стр. 29—30). Все это г. Кроче на­зывает уступками (стр. 30). Такое название будет наверное одобрено знаме­нитым проф. Ка­реевым, но «вульгарные» марксисты ответят на него презрительным смехом. Пусть г. Кроче сначала хорошенько вдумается в историческую теорию Маркса,— тогда он увидит, что она не только не исключает «воздействия природы», но прямо предполагает его (как это видно, например, из первого тома «Капитала»). Точно так же никому из серьезных марксистов ни­когда не приходило в голову отрицать «дела великих людей». Но вряд ли хоть один из них смотрит на таких людей, как на «сотрудников» истории. Представление, со­ответствующее такому названию, состоит в том, что великие люди работают вместе или рядом с историей, а это—нелепость, очевидная, по крайней мере, для нашего брата, «вульгарного» марксиста ¹). Столь же очевидна для нас и та старая истина, что люди не всегда сознают свое положение. Ведь цель всей нашей деятельности прежде всего заключается в развитии сознания пролета­риата. Видеть здесь какую-нибудь «уступку», значит опять уподобляться человеку, слона-то и не заметившему.

О других «уступках» Лабриолы мы здесь говорить не станем; о них уже говорилось в русской литературе (см. статью Каменского в «Новом Слове»).

После всего сказанного «вульгарные» марксисты не удивятся, узнав, что наш умственно оригинальный марксист принадлежит к числу решительных противников диалектического метода и материа­лизма. Ни о том, ни о другом он, разумеется, не имеет ни малейше­го по­нятия. Он, нимало сумняхуся, повторяет мнение, по которому философский материализм состоит в признании, что духовные явле-

¹