Диссертация на соискание ученой степени кандидата искусствоведения Специальность: 17. 00. 04 Изобразительное и декоративно-прикладное искусство и архитектура

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Позднеантичные синагоги Палестины представляют собой феноменальную ветвь архитектурного развития. На фоне развивавшегося в новой стилистике раннехристианского зодчества синагогальное искусство сохраняло мощное тяготение к архаичным основам. Различное проявление антикизирующих тенденций в иудейской архитектуре рассматривается в диссертации развернуто и на всех уровнях: от общих вопросов классификаций и планировочных решений до более конкретных вопросов декора и стилистики отдельных памятников. На основе подобного комплексного анализа иудейских памятников представлена емкая картина развития архитектуры позднеантичной эпохи, в которой новаторские решения сосуществовали одновременно с анахроническими; оба направления были плотно взаимосвязаны и в одинаковой степени сильны. Общее представление об эпохе опирается на мнение, что ранневизантийское искусство стремительно видоизменялось, привнося все новые и новые архитектурные и декоративные формы в прежние традиции. Это дробит целостную, многогранную и противоречивую культуру на никогда не существовавшие временные слои. В данной работе основной акцент был поставлен на выявление инертных архаических черт, которые ярко проявились в синагогальных постройках.

Для создания новой классификации синагогальных памятников Палестины понадобилось обращение к различным системам, принятым в историографии для греко-римской, ближневосточной и ранневизантийской архитектуры в различных регионах. Классификациям самих синагог было уделено особое внимание. Целая группа исследователей (Левин, Милсон, Хахлили, Хиат, Магнесс и друг.) согласны в том, что прежняя эволюционная теория развития синагог, от более ранних типов к более поздним, более не имеет оснований, так как по археологическим данным все типы синагог сосуществовали одновременно, а их традиционное разделение на три-четыре группы себя исчерпало из-за большего числа исключений, чем примеров. Обращение к различным традициям систематизации памятников в других регионах и культурах помогли сформировать новую и независимую классификацию для синагог, которая необходима для более систематизированной работы с их искусством. Из-за отсутствия системной основы многие наблюдения лишаются тематического «горизонта», не могут быть обобщены и теряются во все увеличивающемся количестве частных исследований.

В диссертации был собран корпус из более чем 90 синагог, которые были распределены на группы исключительно по архитектурным признакам. За основу разделения памятников на группы были выделены наиболее важные архитектурные признаки, такие как общая планировка (в виде продольной или поперечной базилики или квадрата), количество нефов (от одного до пяти), форма алтарной части (наличие пастофориев, апсид и их количество), форма внутренних колоннад (параллельные ряды или П-образные) и их соотношения с фасадом (один или три входа), наличие атриума. Общее их количество достигло восьми, с отдельными подгруппами:

1. 
   базилики с выделенным центральным пространством (6 памятников)
   
2. 
   базилики с П-образными колоннадами, в сочетании с одним или тремя входами по фасаду: А. – с переносной нишей Торы в интерьере (11 памятников),
   

3. 
   однонефные синагоги с нишей или апсидой (4 памятника)
   
4. 
   двухнефные базилики (2 памятника),
   
5. 
   трехнефные базилики с одним или тремя входами по фасаду: А. – с нишами или апсидами в интерьере (18 памятников), Б. – с апсидой, примыкающей снаружи (6 памятников)
   
6. 
   четырехнефные базилики (1 памятник)
   
7. 
   поперечно-ориентированные синагоги (Breitraum): А. – с колоннадами (3 памятника), Б. – без колоннад (4 памятника)
   
8. 
   квадратные (Quadratbau, 11 памятников)
   

Самыми распространенными в обеих конфессиях оказались проекты трехнефных простых базилик с апсидой (церкви, более 100) или без (синагоги, 18). Среди синагог наибольший интерес представляют наиболее ориентализированные поперечно-ориентированные постройки (Breitraum) и квадратные (введен термин Quadratbau; ранее они не выделялись). Также обращается внимание на внутреннюю композицией колоннад в форме буквы «П» (тип «Oecus») , в сочетании с трех-портальным фасадом. В этих случаях возникала уникальная планировка, в которой за счет закрытого решеткой главного входа, высоких стилобатов и пьедесталов под основными колоннадами центральный неф изолировался от всех боковых пространств. Из него открывался вид на нишу Торы рядом со входом и вид через дверной проем в сторону Иерусалима. Подобные планировки в церковной архитектуре региона не встречаются, но в ней присутствуют свои оригинальные черты, которые, в свою очередь, не используются в синагогах (композиции с трехапсидным алтарем и Т-образным планом (то есть с трансептом, сдвинутым к востоку)). Аналогии данным синагогальным проектам встречаются в сирийской и египетской (коптской) ранневизантийской архитектуре, что приводит к выводам о том, что заимствования из христианских традиций соседних областей (Малая Азия, Сирия, Египет) проникают в синагогальную архитектуру с большей легкостью, чем из региональной. Это обосновывалось «герметизацией» синагогальной архитектуры, что в отдельных примерах приводит даже к большей продуманности решений (иудаизм древнее, чем христианство), развивает более глубокую взаимосвязь с древнейшими традициями Ближнего Востока. Изучение случаев перестроек синагог в церкви и сосуществования построек обеих конфессий в одном городском пространстве показало, что по большей части иудеи и христиане сосуществовали в мирном режиме. Но разграничение между населением двух разных религий проходило как на общем историко-географическом уровне (отдельные области для христиан и иудеев, по Авиаму), так и на уровне частных художественных решений.

Для исследования вопроса генезиса архитектурных черт, на которых основано разделение памятников на группы, были выделены наиболее значимые постройки, вокруг которых сгруппированы второстепенные, с не так ярко выраженными и более беспорядочными признаками. В итоге, шесть синагог (в Капернауме, Хоразине, Бараме, Хорват-Шеме, Бейт-Альфе, Газе) были проанализированы наиболее подробно, с критическим пересмотром реконструкций и определением их архитектурной стилистики. Многие представления не пересматривались с начала XX века и уже явным образом устарели. Даже в музейных экспозициях и на сайтах используются реконструкции, которые возникли в результате неверной интерпретации найденных деталей памятников. Данные вопросы важны еще и в том смысле, что на подобных неверных или упрощенных представлениях об архитектуре синагог, когда в расчет берутся только контуры зданий на уровне метра от поверхности земли, – строятся обоснованные ими теории и классификации. Осмотр строений в нескольких случаях позволил выявить искусственное сглаживание многих спорных данных археологических. Особенно радикальными оказались реконструкции построек в Капернауме, Хоразине и Хорват-Шеме. Были пересмотрены все их детали, но принципиально новые предложения коснулись разных частей в каждом случае.

Реконструкции.

Для двухъярусной Капернаумской синагоги с двускатной крышей были выдвинуты теории реконструкции декора внутреннего пространства. В противовес устоявшимся в историографии мнениям, в соответствии с которыми главный антаблемент с мотивом «вьющегося аканфа» («peopled scrolls») и различными символами должен был располагаться на втором ярусе вдоль стен и опираться на коринфские полукапители, – он образовывал замкнутый прямоугольник над главными колоннадами синагоги. Коринфские же полукапители украшали полуколонки первого яруса стен (по аналогии в Хоразином), резонируя с основными колоннадами аналогичного ордера. Аттические капители пилястр украшали второй ярус и сочетались с аналогичными капителями колонок галерей. Три стороны антаблемента опирались на П-образную колоннаду, а четвертая располагалась вдоль южной стены, на полуколонках. Главные изображения в виде Ковчега Завета, Меноры, орлов, Звезд Давида, вероятнее всего, концентрировались в районе ниши Торы по этой же стене. Антаблемент с подобной композицией, обращенной внутрь, в сочетании с изолированным за счет архитектурных деталей центральным нефом (см. описание выше) – образовывал наиболее сакральную часть синагоги, которая по своему смыслу уподоблялась алтарю церкви или адитону святилища.

В Хоразинской синагоге была аналогичная структура антаблемента и внутреннего пространства синагоги, но ее общий облик был совершенно иным, не «зеркальным» Капернаумской. Это была одноярусная постройка, в отличие от двухъярусной синагоги в Капернауме, с рядом клеристория над центральным нефом, который, по аналогии с сирийскими церквями, оформлялся непрерывной тягой. Крыша имела шесть скатов, фасад украшался тремя соединенными друг с другом фронтонами (к данному выводу привел анализ деталей фронтона). Подобная редкая конструкция, а также детали декора (ниша Торы), – сближают синагогу в Хоразине с церковью св. Симеона в Калат Семане (Сирия). К тому же, уточненные и сопоставленные данные раскопок датируют синагогу в Хоразине более ранним периодом (IV–V вв.), чем синагогу в Капернауме (V–VI вв.).

В синагоге в Хорват-Шеме, споры вокруг перестройки которой не утихают и не находят своего окончательного разрешения (ряд работ Мейерса и Магнесс с 70-х гг. XX в. и вплоть до наших дней) – акцентировано наличие деталей, указывающих на ее первоначально квадратный план (по аналогии с несколькими другими постройками в регионе – в Набратейне, Гуш-Халаве, Маоз-Хаиме). В исследованиях никак не объясняется странная поперечная «стена-стилобат», которая, скорее всего, являлась стеной ранней синагоги. Также в постройке большое количество качественно вырезанных деталей, которые явно были использованы вторично. По их образцу были изготовлены недостающие для новой постройки детали, но уже не столь высокие по своему уровню. Таким образом, на первоначальной стадии синагога была квадратной, а затем приобрела поперечно-ориентированную ось за счет расширения пространства до колонной базилики и организации новой вимы для ниши Торы по длинной стороне синагоги.

Хотя синагоги в Бараме, Хоразине, Капернауме (конец V в. – начало VI в.) формально считаются однотипными, но при более близком сравнении они обнаруживают множество отличий. Разнообразие даже самых характерных построек этой группы поразительно. Это показывает, что в дальнейшем требуется пересмотр многих других памятников, так как идеи, подтвержденные для одной синагоги, могут оказаться ложными для другой.

Следование прототипам.

На основе классификации синагог, в которую были включены памятники не только позднеантичного периода, но и самые первые из археологически известных (рубеж эр) бейт-кнессетов, а также при изучении генезиса отдельных архитектурно-планировочных решений и после уточнения ряда датировок в иудейской архитектуре – были выявлены определенные ветви развития. Каждая из них следовала древним прототипам, часть из которых обладала важным сакральным смыслом для иудаизма и была связана с его ветхозаветными истоками.⁹¹⁶

Религиозная традиция включала в себя не только почитание Иерусалимского Храма, влияние которого на синагоги было весьма сильным, но еще и неканонические храмы Яхве в Араде (южная Палестина) и в Дане (северная Палестина). Возможно, что наиболее характерные синагоги типа Breitraum в Эштомоа и Сусийе неслучайно появились в регионе, близком к Араду (адитон в виде поперечно-ориентированного пространства), а корпус квадратных синагог Quadratbau локализуется по большей части в северных регионах Палестины, поблизости от Дана (храм квадратный). Планировки синагог периода Второго Иерусалимского Храма кажутся случайными и, по мнению Тсафрира, не связаны с поздней традицией.⁹¹⁷ Но исследование показало, что практически каждая из них послужила основанием для развития целой архитектурной группы в позднеантичный период:

– синагога с П-образными колоннадами в Масаде (1 фаза) – для целого корпуса синагог всех групп с подобной же формой колоннад;

– синагоги в Дура-Европос (Сирия) и Наро (Египет) с поперечной ориентацией главного зала и богатейшим фресковым декором (Дура-Европос) – для синагог типа «широкого дома» и для скульптурного и мозаичного декора позднеантичных синагог;

– квадратная синагога в Магдале и синагога с четырьмя колоннами, расставленными по углам прямоугольника в Иродионе, ¬ для квадратных синагог;

Поскольку прежняя классификация синагог основывалась в значительной степени на декоративных признаках, при исследовании декора неизбежно было возвращение к разделению синагог на три основных течения: антикизированное, ориентализированное, «византийское». Декор синагог был рассмотрен по нескольким направлениям: в ордерной системе были выделены капители, пилястры, антаблементы. Помимо этого в работе уделяется внимание декору дверных и оконных проемов, а также архитектурной роли мозаик. Со стилистикой этих декоративных элементов близко связаны вопросы использования сполий в синагогах.

В основу анализа каждой выделенной группы элементов была заложена классификация, которая позволила провести систематичные сравнения с греко-римскими, ближневосточными и ранневизантийскими аналогиями. Псевдо-ионические капители были разделены вслед за Р. Хахлили на три основные группы: 1. «простые ионические», 2. «голанские», 3. «диагональные». Классификация Хахлили была дополнена примерами из ранневизантийских церквей, что обнаружило близость синагогальных и церковных капителей, которые могли изготавливаться в одних и тех же региональных мастерских. Псевдо-ионические капители архаичны и часто трудноотличимы от близких аналогий в парфянском и александрийском искусстве I–II вв. Просматривается возможное влияние со стороны эолийских капителей, из которых мог быть позаимствован декоративный элемент в виде треугольного лепестка, обнимающего эхин. Влияние со стороны ранневизантийского искусства прочитывается в изящных, вазообразных силуэтах, которые могли быть навеяны «корзиночными» капителями. Также ранневизантийской традиции близки такие приемы, как вытягивание продольных сторон капителей (прямоугольные очертания), украшение «фасадных сторон» особенными религиозными символами (кресты в Суссите, диски с глазком в синагоге в Эн-Нешуте, религиозные атрибуты) и т.д. Все эти приемы участвовали в оформлении внутреннего пространства и создании особенного сакрального образа синагоги; подчеркивались продольные оси базилик или, напротив, за счет использования квадратных в своих очертаниях «диагональных» капителей, – динамичность общего ритма колоннад нейтрализовалась. В целом, в капителях бралась за основу классическая ордерная морфология, все ее элементы, но воспроизводились они свободно, с нарушением прежних пропорций, внутренней логики согласования и тектоники элементов, потерей натурализма в пользу условной трактовки.

Коринфские капители, которые встречаются в синагогах гораздо реже, рассмотрены на примере самого выдающегося в этом отношении памятника – Капернаумской синагоги, с привлечением образцов из синагог Арбеля, Хоразина, Бейт-Шеарима. За основу взята классификация Фишера, по которой капители распределяются на четыре основные группы за счет изменения в пропорциях кавликул, использования или отсутствия внутренних завитков, появления разнообразных мотивов на их месте, характера аканфа. Полукапители для полуколонок и пилястр рассматриваются отдельно. Также кратко анализируются коринфские капители церквей, которые, по большей своей части, были либо привезены непосредственно из проконнеских мастерских, либо были ориентированы на них. Отдельным образцам (из Кесарии) найдены точные параллели среди капителей ранневизантийского Константинополя. Это свидетельствует о том, что у христианской части населения Палестины, как и многих других регионов Ближнего Востока и Средиземноморья, были развиты торговые связи со столичными областями Империи, за счет чего создавалась универсальная стилистика церковной архитектуры. Но для синагогального зодчества ситуация была иной.

В результате исследования высказаны гипотезы о том, что в синагогах частично использовались греко-римские коринфские капители в качестве сполий, на которые ориентировались специально изготовленные. Их стилистика максимально сближена, но, как и в случае с ионическими образцами, – неизбежно выдавались признаки новых течений и технических приемов (использование сверла, характер аканфа). В этом отношении синагогальное искусство являет уникальную «законсервированность» своих приемов, намеренное игнорирование новых тенденций обще-имперского искусства. Редкие образцы из «византийских» синагог не меняют представление об этой ситуации кардинально. Подобные приемы намеренной архаизации встречались в ранневизантийском искусстве, например, в базилике св. Димитрия в Неа-Анхиалосе, где внешние и внутренние стороны капителей на оконных проемах выполнены в двух «разновременных» стилистиках.

За счет такой архаизации и «герметизации», отрезанности синагогального декора от универсальных процессов ранневизантийского искусства, в нем сохранялась связь с древнейшими корнями местного ближневосточного искусства (как и в случае с планировочными решениями). Воспроизведение древних образцов в одной из ветвей позднеантичного искусства способствовало их оживлению в другой. В результате этого взаимодействия появились многочисленные типы ранневизантийских капителей, например, «звериные», «двойные», «пальмовидные», с «развевающимся» аканфом. Все они были известны в искусстве эпохи Северов и вновь появляются в декоре церквей V–VI вв. по всей Империи. Из ближневосточного (в том числе, сиро-палестинского) круга мог быть позаимствован характерный «аканф-маска», который отличается особенным типом соединения листьев: на месте их состыковки образовываются геометрические фигуры (характерный набор треугольников и прямоугольников). Подобные римские капители встречается в Палестине в нескольких городах: в Бейт-Шеане, Суссите, Кесарии. В позднеантичный период даже в столичной архитектуре появляется хорошо отработанный тип капителей с аналогичным «аканфом-маской» (церковь Богородицы на горе Гаризим, св. Симеона в Калат Симане, портик Софии Константинопольской и другие). Вероятно, оживлению данного приема могло способствовать повсеместное использование подобных капителей в качестве сполий, в частности, в храме Умножения Хлебов и Рыб в Табхе (V в.), Кафедрале Сусситы (591 г.), опосредованно они повторены в синагоге в Капернауме (V–VI вв.) и т.д. Также в этом процессе «возрождения античности» (по Краутхаймеру) важным звеном оказались многочисленные императорские проекты на Ближнем Востоке и, в особенности на Святой Земле, над которыми работали как местные, так и столичные мастера, обмениваясь опытом.

Фризы с мотивом «вьющегося аканфа» .

При изучении фризов с мотивом «вьющегося аканфа» (Капернаум, Хоразин) также была использована классификационная система, разработанная Р. Амиром. Она была дополнена двумя классификациями для аналогичных фризов эллинистического и римского периодов, составленные Вордом-Перкинсом и Тоинби, Овадиа и Турнхейм. При сравнении этих систем было выявлено, что при формальном повторении греко-римской основы данного мотива в синагогах возник целый ряд особенностей, как композиционных, так и стилистических, которые роднят их скорее с ранневизантийским мозаичным искусством, а не с классическими прототипами и даже не аналогичными мотивами в скульптурном декоре единовременных церквей Сирии и Египта (хотя такие параллели тоже есть). Так, медальоны на фризах в Капернауме делятся на четыре симметричные части, с разрывом листьев аканфа строго по вертикальной и горизонтальной осям. Данная черта редкая даже для ранневизантийских мозаик, но аналогии встречается в Иордании (верхняя часовня свящ. Иоанна (565 г.), церковь еп. Сергия (587–588 гг.), церковь Львов (574 или 589 г.) в Мадабе). Подобная форма медальонов была необходима для коврового покрытия широкого горизонтального пространства, с тем, чтобы организовать несколько рядов соединяющихся друг с другом медальонов, и совершенно не требовалась при украшении простых одноярусных фризов. Такая конструкция медальонов во всех указанных случаях сочеталась с характерным остроконечным аканфом, также весьма редким в искусстве позднеантичного периода. Кавликулы, которые соединяют медальоны в другой группе фризов, имеют форму дисков или трех-четырех дольных замочков и не имеют общих черт с мощными, скульптурными кавликулами греко-римских фризов. Однако, аналогичные формы встречаются на мозаиках церквей Иордании и в рельефах коптского Египта VI–VII вв. (дом Времен Года в Мадабе, рельефные фризы монастыря св. Иеремии в Саккаре). Моделировка всех элементов становится плоской, графической по сравнению с прежней натуралистичной и объемной трактовкой мотивов в греко-римской традиции, что также может указывать на значительное влияние со стороны мозаичной стилистики. Возможно, что в работе над фризами синагог были непосредственно использованы образцы для композиций мозаичного декора. Также в греко-римской традиции подобные фризы, как правило, украшали внешние части здания, в то время как в синагогах они перенесены в интерьер, который и становится главной доминантой всего архитектурного образа. Подобные тенденции уже появились в римский период, но в ранневизантийский они достигли своего апогея.

Подобный декоративный мотив на фризе встречается в синагогах в Бараме и Наве (Сирия). Для них он, скорее всего, был изготовлен специально, если судить по различным символическим изображениям среди рядов меандра, с ориентацией на римские прототипы. Но изначально такое редкое украшение использовалось в сирийской архитектуре римского периода (дворец II в. в Инкхилле, сполия I–II вв. в базилике V–VI вв. в Канавате). В своем оригинальном виде (в Инкхилле фриз находился in situ) подобные тройные ряды меандра украшали стены в интерьере на уровне капителей, незначительно выступая на ее гладкой поверхности. Местоположение фризов в синагогах точно неизвестно, но, видимо, аналогично сирийским прототипам.

Изучение дверных перемычек и оконных рам синагог позволило выявить в их ряду некоторое количество греко-римских сполий, в особенности это касается синагог в Капернауме, Хоразине, Бараме, Рехове, Хорват-Шеме. Но их выявление затрудняет общая антикизирующая стилистика строений. Единственный фрагмент, о котором можно говорить уверено благодаря точной параллели из Бейт-Шеана – это часть фриза со львом в аканфе в Рехове. Первые три из упомянутых синагог обладают совершенно уникальным свойством: при непревзойденном хаосе и асимметрии декора выдерживается строгая пропорциональность и ордерные каноны, которые создают прочный архитектурный каркас построек, сравнимый только с греко-римскими прототипами. В христианских храмах, даже целиком возведенных из качественно отобранных сполий (Кафедрал в Суссите, 591 г.), напротив, уже не было той же симметрии, чувства пропорций и сдержанного благородства колорита – взамен этого появляется многоцветность, масштабная свобода, снимаются строгие рамки ордерных канонов. Асимметрия деталей встречается даже на специально изготовленных частях синагог (окно в Бараме, перемычка в Капернауме с изображением Дверей Скинии и т.д.), поэтому разные капители или дверные перемычки уже не выглядят диссонансом. Это говорит о том, что т.н. стиль varietas был частью художественного замысла, а не случайным художественным эффектом, возникшим в результате использования сполий (как считается в историографии по христианским храмам). Более того, нарочитая спутанность сюжетов и мотивов приводила к общему «сбою» программы декора, в котором языческие по своему происхождению сюжеты теряли свой изначальный смысл и символическую силу, они как бы «десакрализовывались». Данный прием был характерной чертой александрийской архитектурной школы эллинистического и римского периодов (например, постройки на о. Филе), продолжением которой является синагогальная архитектура Палестины.

При сравнении с ранневизантийской архитектурой, в которой сполии применялись более активно, в синагогах использовалось сравнительно небольшое их число. В декоре греко-римские детали не скрывались, а скорее, напротив, подчеркивались. Они были своего рода стилистическим «камертоном», на который ориентировалась вся остальная постройка. За счет этого оттачивались античные приемы, что в отдельных случаях создает большие сложности с датировками синагог, так как архаическая стилизация принимается за стиль. Подобное уважение к языческой культуре выглядит более чем странно на фоне прежних противостояний иудейской и римской властей. Возможно, что в ранневизантийский период иудеи демонстрировали свою непримиримость по отношению к новой христианской власти, поддерживая то, что ею отрицалось. Важную роль в выборе подобного альтернативного развития, основанного на синтезе иудейских и греко-римских традиций, могло сыграть кратковременное правление Юлиана Отступника, который, как известно, поддерживал иудеев наравне с язычниками, и даже разрешил им восстановить Иерусалимский Храм. Это один из возможных факторов, которые повлияли на формирование стойкой «проримской» направленности иудейского зодчества позднеантичного периода.

Итак, в синагогальной архитектуре прослеживается ряд заимствований со стороны различных регионов: александрийского, парфянского, сирийского, ливанского, малоазийского. Это та особенность иудейского искусства, которую Л. Левин обозначил как «открытость к внешним культурным влияниям», что было свойственно иудаизму еще в ветхозаветный период. Но автор отмечает лишь то, как синагогальная архитектура постепенно становилась «византийской», однако, ситуация много сложнее и даже противоположна этому утверждению.⁹²⁰ Все эти течения сливались в архитектурной стилистике синагог воедино, превращаясь в богатый и емкий словарь возможных решений и мотивов. После кризиса III в., христианизации Империи в IV, были потеряны тонкие градации эволюции эллинистического и римского искусства, различия между классическим и ближневосточным репертуаром идей, географические привязки происхождения приемов, их религиозная и смысловая нагрузка. С одной стороны, этот многомерный синтез свидетельствует о широком круге влияний, включенности синагогальной архитектуры в общее искусство Средиземноморья и Ближнего Востока, но с другой стороны, традиционность и спрессованность, с которой эти влияния воспроизводятся в позднеантичный период, указывают на крайнюю обособленность иудейского искусства, его зрелую самоидентификацию на фоне доминирующего христианства. Это прочное стилистическое ядро выдерживало влияния ранневизантийского искусства, особенным образом их трактуя и в итоге поглощая.

Особенностью является то, что местная христианская архитектура Палестины и Арабии влияла на синагогальное зодчество в меньшей степени, чем христианская архитектура соседних регионов (Сирии, Египта, Малой Азии). Именно в обозначенный позднеантичный период вокруг иудейской архитектуры образуется своего рода «зона отчуждения» от церковной традиции и, напротив, погружение в региональные традиции языческой архитектуры. Возможно, это объясняется тем, что к еврейскому населению северной Палестины в позднеантичный период добавились группы иудеев из стран Диаспоры, каждая из которых имела свои сложившиеся культурные традиции.⁹²¹ Также это может объясняться лишь частичным наложение основных строительных фаз для синагогальной и церковной архитектуры в северной Палестине. Синагоги, опережая появление церквей, ориентировались на более ранние традиции соседних регионов. Активное же развитие местного церковного зодчества началось тогда, когда строительство синагог пошло на спад.

Таким образом, иудейская архитектура сформировалась за счет сложного баланса внешнего и внутреннего притока идей. В ней были осуществлены важные процессы развития, которые привели к уникальному многообразию архитектурных типов и оказались сосредоточенными на сравнительно небольшой территории. Подобное архитектурное многообразие было вполне приемлемым и даже традиционным на Ближнем Востоке: в парфянских и египетских городах (Ашур, Хатра, Александрия, Филе и т.д.) святилища ближневосточного и древнего типа Breitraum соседствовали с греко-римскими, универсальными периптерами и простилями, но пока его довольно сложно объяснить для синагог. Сравнимое с подобной вариативностью разнообразие христианской архитектуры развивалось на значительно более обширном пространстве.