Джэй Вайднер, Винсент Бриджес

Это время, видимо, уже наступило. Дхарма угасает на Тибете, но удивительным образом она пускает корни на Западе. Многие эмигранты с Тибета уже укрылись в безопасных долинах, например в Непале, на окраинах Гималаев. Но Падмасамбхава не оставил нам никаких более точных указаний, позволяющих обнаружить сокровенные долины или предугадать конкретные времена и сроки катастрофы. Хотя Падмасамбхава ясно осознавал необходимость убежища, однако наука о временах и сроках и о преображении не появлялась на Тибете еще целых двести пятьдесят лет. Калачакра, или «Колесо Времени», Тантра, пришла сюда лишь в 1027 г. н.э. и принесла с собой тайну о сокровенном царстве Шамбалы.

Шамбала и Колесо Времени

Легенда о сокровенной цивилизации, расположенной где-то в Центральной Азии, имеет долгую историю, и еще совсем недавно — в XX столетии — история этой страны могла оказывать влияние на мировую политику. Произошедшее в 1904 г. вторжение британских войск на Тибет было спровоцировано одним недоразумением, а именно: распространившимся среди части тибетцев мнением, что русский царь является одновременно и правителем Шамбалы. В 1930-х годах мысль о затерянной в Гималаях долине произвела в массовом сознании эффект разорвавшейся бомбы, интерес к этой тематике был подогрет бестселлером Джеймса Хилтона «Затерянный Горизонт», частично основанным на реальных событиях и фактах, связанных с именем одного христианского монаха, принявшего в XVII в. буддизм. Шангри-ла, так в книге Хилтона назывался сокровенный монастырь, стал своего рода синонимом «сокровенных долин» и «мест убежища». Франклин Делано Рузвельт на вопрос о том, что побудило его весной 1942 г. бомбить Токио, отвечал просто: «Шангри-ла». У Рузвельта была собственная Шангри-ла — укромное местечко на Мэриленд Хиллз, получившее в наше время новое название — Кэмп-Дэвид.

Когда большинство людей на Западе обратили свой умственный взор на Тибет, надеясь найти на нем сокровенное царство, жители Тибета всматривались в другие, еще более сокровенные дали, ища в них источник мудрости и вдохновения. Туда, где пребывает путь просвещенной дхармы — Калачакра-тантра, которую цари охраняют как самую таинственную составляющую учения Будды. В конце времен, когда над дхармой нависнет угроза полного уничтожения со стороны варваров, которые нагрянут в век тьмы, в век калиюги, — тогда царь Шамбалы покинет сокровенную землю, разгромит силы зла и объявит, что наступило тысячелетие мира и благоденствия.

О возможности этого говорится в легендах и древних текстах. Если, несмотря на все трудности и опасности, предпринять путешествие в сокровенное царство, можно непосредственно познакомиться с Калачакрой. Любопытный факт: сколь бы различны ни были трассы маршрутов, ведущих в сокровенное царство, все они начинаются от планетарного омафалоса — горы Кайлас, расположенной на том же меридиане Меврила, на котором находится Сфинкс.

Самые ранние наши представления о сокровенном рае на севере, населенном великими мудрецами, восходят к «Махабха- рате» — огромной эпической поэме, созданной в Индии в эпоху Вед. Главный герой этого эпоса — Брджуна, двоюродный брат царя Непала Яламбара, основавшего династию Карата, отправляется к границе таинственной земли Уттаракуру, но его попытки проникнуть туда оказались тщетными. Его путь привел его к горе Кайлас, а затем продолжился дальше на северо-запад и проходил вдоль оси галактики и далее — к сокровенному раю. Для адептов бон-по Уттаракуту была известна под названием Олмо- лунгринг, и она также располагалась к северо-западу от горы Кайлас. В одном из многих путеводителей по Тибету, указывающих путь к Шамбале, также говорится, что путь к ней пролегает к северо-западу от горы Кайлас, в район Кашмира, а затем уходит далее на север.

Вполне возможно, что это сокровенное царство некогда было реальной страной, находившейся где-то в районе бассейна Тарима, к северу от Кашмира. Известно, что многие древние царства в этом регионе, в некоторых из которых буддизм был государственной религией, процветали, а затем внезапно угасали вдоль древнего Шелкового Пути, который вел из Китая на Запад, так что в основе легенды о Шамбале могло лежать некое вполне реальное царство, составившее впоследствии ядро мифологемы. Однако идея о сокровенном царстве просвещенных мудрецов уходит корнями гораздо глубже, чем к эпохе основания древнего города-государства, независимо от того, сколь бы высокоразвитой и прогрессивной ни была его цивилизация. Как и легенда об Атлантиде, миф о Шамбале указывает на архаическое космическое единство земли и неба.

Это становится особенно явным, если мы рассмотрим основополагающую символическую структуру Шамбалы — ее восьмилепестковый лотосообразный план. Лотос как символ совершенства и законченности восходит к мифу об Атуне и космическом океане. В этом контексте Шамбала — это всего лишь вариант вихары, или космической схемы, а Дхармачакра представлена в Самье чокор. Наложение косого креста св. Андрея, символизирующего солнцестояние, и креста св. Георгия, символизирующего равноденствие, представляет собой полную схему Куба Пространства, как это имеет место на Андайском Кресте, в чем мы уже убедились в главе 11. Как показано на ил. 13 8, восьмилепестковый лотос, согласно учению некоторых тибетских учителей, символизирует восемь каналов нервов, расходящихся из центра человеческого сердца.

В материальном плане Шамбала изображается как кольцо из 108 заснеженных горных вершин. В их числе — 96 «княжеств», или местных областей, разделенных на восемь «стран» (см. ил. 13-9) по 12 «княжеств» в каждом. Центральный район состоит из центральной пятиярусной горы, или ступы, окруженной четырьмя меньшими холмами, которые отмечают собой стороны света. По преданию, в каждом из этих княжеств пребывают по семьдесят два¹ дэва, или богоподобных мудреца. А в самом центре страны находится трон царя Шамбалы. Все эти числа выбраны не случайно, ибо они связаны с прецессией: 96 х 270 = 108 х 240 = (5 х 72) х 72 = 25 920. Как мы уже видели на плане

Ср.: число толковников, выполнивших в III в. до н.э. в Александрии знаменитый перевод Библии на греческий язык (т.н. Септуагин- та), также составляло семьдесят два. (Прим. пер.)

Атлантиды, эта манд ала обладает внутренней и внешней системами и связывает их воедино, причем здесь присутствует уровень понимания космологии, достойный удивления для любой эпохи.

Как и Атлантида, Шамбала связана с последней планетарной катастрофой. Более древние, добуддистские варианты этой легенды указывают, что Шамбала была основана примерно 13 ООО лет тому назад. Адепты бон-по утверждают, что Олмолунгринг был основан после последней катастрофы и что через каждые 13 ООО лет в мир посылается новый вариант священных текстов бон-по, чтобы обновить и вдохнуть новую жизнь в устаревшие формы учения. Существующие в наши дни секты бон-по с нетерпением ожидают появления нового свода священных писаний. Великая «Махабхарата» также относит дату основания Уттаракуру к рубежу последнего Золотого века, то есть примерно 13 ООО лет тому назад, как мы уже говорили в главе 10.

Для буддистов история Шамбалы началась с того момента, когда царь Сучандра в конце VI в. до н.э. выделил Калачакру из всех прочих главных направлений учения Будды. Как считается, он унес эту высшую мудрость в Шамбалу, где она процветала и развивалась вплоть до середины X в. н.э. В ту пору молодой индийский йог по имени Цилупа путешествовал как Арджуна и подошел вплотную к границам северного рая, где встретился с Манджушри, который познакомил его с учением Калачакры и отправил обратно в Индию.

Действительно ли Цилупа встретил Манджушри на пути в Шамбалу, сказать трудно, однако ученые установили, что ок. 960 г. учение Калачакры активно распространялось и изучалось в Кашмире. В этой связи необходимо отметить интересную деталь. Дело в том, что и в самом Кашмире, и в поселениях в самом конце северной ветви Шелкового Пути в IX и X вв. существовали крупные еврейские общины. Не могла ли легенда о Шамбале оказаться своего рода «прививкой» к ранней версии каббалистической книги «Бахир»? Не в этом ли кроется причина необычайной сложности и астрономической ориентации, присутствующих во внешнем учении Калачакры? Быть может, Кала- чакра — это своего рода буддийская версия «просвещенной» древнееврейской астрономии?

В 1020-е гг. другой индийский йог, Соманатха, принес учение Калачакры в Тибет и заложил основы официальной хронологии истории Тибета. Астрономический календарь Калачакры начал быстро распространяться по всему Китаю и в конце концов наполнился симолами животных, которые сегодня можно видеть в меню китайских ресторанов. В Тибете это учение образовало множество направлений, включая пророчество о том, что спустя 960 лет (по 10 лет на каждое из 96 «княжеств» в Шамбале) после появления Калачакры на Тибете будут найдены ключи к Шамбале или ключи к ее повторному возникновению. Учение первого кармапы, одного из основателей школы карма-ка- гью, утверждает, что по прошествии 960 лет наступит период продолжительностью в 25 лет (по 5 лет на каждые из пяти элементов), в течение которого цикл времени подойдет к концу, и царь-мудрец Шамбалы возвратится в этот мир в образе самки водяного дракона. Произведя подсчеты по указанной схеме: 960 + 1027 = 1987 + 25 = 2012, опять-таки мы получим эту роковую дату — время вселенской катастрофы. Обратите внимание, как близка эта дата времени разрушения у Фулканелли.

Даже наиболее ортодоксальные тибетские секты, такие, как гелугпа, главой которой является Далай-лама, считают, что двадцать пять веков спустя (3) после того, как дхарма проникла в Шамбалу, что произошло примерно в VI в. до н.э., двадцать пятый царь по имени Рудра Калкин явится и сокрушит варваров, после чего установит новый Золотой век Даже несмотря на некоторые «нестыковки», это весьма близко к периоду в двадцать пять веков, истекших со времени Будды. И хотя эта идея пока что не проповедуется открыто, ее можно считать главной движущей силой, стоящей за развернутой Далай-ламой кампанией, цель которой — обратить в остающееся до конца света время как можно больше людей в учение Калачакра-тантры.

АЛХИМИЯ И ТРАНСЦЕНДЕНТНОСТЬ

Наши поиски начались в Египте, провели нас по всей Европе, затем позвали в Перу, к месту предполагаемой Атлантиды. Оттуда мы оправились в Тибет, Индию и Непал и наконец возвратились туда же, откуда начали свои изыскания, — в Египет. В этом долгом пути мы очень быстро поняли, что «алхимия» (в смысле науки превращения грубых металлов в золото) была всего лишь побочным продуктом куда более серьезных усилий. Тот факт, что трансмутация металлов возможна и реальна и, более того, подтверждается историческими свидетельствами начиная с XIV в. и вплоть до XX в. — разумеется, если верить легендам, окружавшим имя Фулканелли, — представляется куда менее значительным, чем то, что такая трансмутация говорит о природе самой реальности и значимости духовного просвещения.

В результате мы установили, что алхимия — это на самом деле трансцендентность, то есть цель и метод, объединенные в рамках единого «процесса», у которого нет и не может быть конца. Природа этой трансцендентности, по всей видимости, представляет собой гнозис, то есть знание об истинной природе космоса, ориентации внутренних центров — чакр или сефирот — относительно главной структуры: Куба Пространства и Времени. Внутренний «золотой век» во внутренней структуре чье- го-либо микрокосма совпадает с золотым веком на небесах, результатом чего является личный апокалипсис, то есть открове

ние тайн. Когда это происходит, сознание и физическое тело человека преображаются. И если такой человек сознательно пользуется «научными средствами», разработанными другими посвященными, обладающими таким же опытом, он трансформируется в личность, которую Альберт Вильольдо назвал Homo Luminous, то есть Алмазное Тело. Если же это не удается, результаты оказываются незавершенными, а иной раз и трагическими.

В истории о Джеде и Фараоне Хуфу (Хеопсе), в легенде о гуру Падмасамбхаве и царе Тибета Тисрондэцзане, о которой рассказано в главе 13, мы видим в принципе одну и ту же картину. Оба «мага» бессмертны или хотя бы считаются таковыми и могут управлять жизненной силой самыми необычайными способами. Их имена, или титулы, имеют одинаковое значение: «Устойчивый» Джед имеет ту же импликацию, что и «Лотосорожденный» гиамба, или космическая ось; они оба обладают знанием тайны модели пространства и времени. Что касается Джеда, то существовали величественные монументы в Гизе и таинственный текст, скрытый в Гелиополисе. Если же говорить о Падмасамбхаве, то это — план Дхармачакры Самье чокор и, кроме того, текст самой Калачакры. В обоих культурах мы находим легенды о погибшей или скрытой высокоразвитой цивилизации: в Древнем Египте, а впоследствии и в Греции это Атлантида, а на Тибете — легендарная Шамбала.

Эти аналогии весьма и весьма помогают нам понять Фулка- нелли и его книгу «Тайна соборов». И если мы внимательно последуем всем его ключам, не пропустим ни одного намека и подсказки, мы сможем прийти к принципиально важным выводам.

Фулканелли отсылает нас к вполне конкретной эпохе — XII и XIII вв., когда обширные сообщества посвященных стремились создать символические тексты, раскрывающие тайну, начертав их на огромных архитектурных сооружениях, воздвигнутых ради того, чтобы поведать древние знания (гнозис) тем, кто был способен прочесть тайные знания на страницах каменной книги, роль которой выполняли великие готические соборы. В этом заключалось их главное практическое назначение. В этом смысле собор Нотр-Дам в Париже и Самье чокор представляют собой одну и ту же концепцию, видоизмененную лишь ради соответствия конкретным особенностям той культуры, в которой они были созданы. Что же касается функций, связей между внешними и внутренними аспектами пространства и времени, то они практически одинаковы.

Наше второе заключение касается Андайского Креста. Он также представляет собой модель оптимального, характерного для Золотого века соотношения внешней и внутренней реальностей, а также является индикатором данного, переживаемого нами сейчас, периода времени, который может продолжаться еще десятилетие или несколько больше. Это период, в котором на небесах будут явлены и, так сказать, «разыграны в лицах» все вышеупомянутые космологические мифы, в датах мифического времени. Поэтому Андайский Крест — это в полном смысле слова философский камень, поскольку для того, кто сможет понять все эти символические отображения ориентаций небесных объектов, представленные на Кресте, то есть получит исчерпывающий ключ к тайне, — для него даже самые величественные из монументов о конце времен, от собора Нотр-Дам до пирамид в Гизе и монастыря Самье, — это всего лишь безмолвные чудеса, созданные по загадочным причинам людьми, жившими в отдаленном прошлом.

Что касается нашего третьего вывода, то он несколько более сложен. Он касается роли света в акте просветления. Тексты Пирамид говорят о том, что после смерти фараон рождается заново вместе с Осирисом в звездных полях Ориона, которые находятся от нас на расстоянии около семидесяти световых лет и представляют собой ближайший к нашей системе очаг возникновения новых звезд. На этих звездных полях фараон обретает бессмертие, пройдя в акте смерти по пути Нун. Это слово на древнеегипетском означало первозданную эфирную субстанцию, из которой возникли все творения. Путь Нун пролегает через очаг возникновения новых звезд внутри самого Ориона. Таким образом, возродившись в качестве звезды в компании Осириса, фараон как бы «включает» на локальном уровне первозданное творение Вселенной.

Но для того чтобы достичь этого рождения звезды в бардо, или переходном состоянии вещества Ориона, прежде всего необходимо, чтобы фараону было известно «точное число алтарей в тайной камере Тегути». Как мы уже видели выше, это точное число алтарей создает трон Осириса, тот самый комплекс пирамид, из которого, словно со стартовой площадки душ, фараон совершает — в световом теле — полет к Ориону, становясь в результате этого новым Осирисом. Ту же самую функцию мы можем видеть и в величественном комплексе чокор в Самье, за тем исключением, что в планы буддийского просветленного не входит стать звездным телом и тем самым полностью покинуть этот план бытия. В отличие от фараона, когда Падмасамбхава стал «новым Осирисом», достигнув состояния светового тела, сравнимого с живой звездой, он не думал переноситься на Орион. Он остался в земном плане, чтобы помочь оставшимся совершить такое же преображение.

А это вплотную подводит нас к итоговому выводу. Сущность алхимии, возможно, очень проста и сводится к следующему: преображения природы Света влекут за собой изменения Самосознания природы. И изменения космического цикла (века) как бы сигнализируют о «включении» коренных изменений в природе Сознания и Света. Это и было то самое чувство надвигающихся перемен и даже катастрофических бурь, которые вызвало в XIII в. настоящий бум строительства готических соборов и уже в начале XX в. побудило Фулканелли отправить свое «письмо в бутылке» — знаменитую «Тайну соборов».

В заключение мы просто не сможем найти ничего лучшего, чем согласиться с Фулканелли, когда он говорит: «Я не прошу ни признания, ни благодарности, а лишь хочу, чтобы вы оставили другим вопросы столь же сложные, как те, которые оставил вам я». И мы надеемся, что в этой книге, следуя наставлениям Фулканелли, мы стали вместе с ним «маяком на великом пути эзотерической традиции».

эпилог

РАЗОБЛАЧЕНИЕ ФУЛКАНЕЛЛИ

Наконец у нас осталась одна, последняя тайна. Вопрос о личности Фулканелли невольно присутствует во всех прочих тайнах и загадках, словно тень высоко летящей птицы в ясный солнечный день. Мы можем видеть лишь его блистательное отсутствие (тень птицы), но, если мы попытаемся увидеть саму птицу, нас ослепит сияние солнца. В случае с Фулканелли роль такого сияния выполняет сам гнозис и содержание его писаний, которые, подобно солнцу, изливают на нас ослепительные потоки света, из-за которого очень трудно разглядеть саму птицу — то есть личность, отбрасывающую эту мистическую тень.

После того как все разрозненные фрагменты и детали собраны воедино и проанализированы, мы вправе вернуться к тому, с чего начали. «Фулканелли» неожиданным образом исчезает, и перед нами остается длинный ряд шутов, каламбуристов, мастеров плагиата и любителей сенсаций. Однако его книга, будучи изолированной в своем контексте и герметической по содержанию, остается настоящим письмом из бутылки, отправленной в неизвестность последним адептом. Постепенно проникая на все более и более высокие уровни сложности этой вести, о чем мы уже подробно рассказывали в нашей книге, мы наконец подошли к самому ядру истины, касающейся и нас самих, и мироздания, в котором мы живем. Этой истиной является секрет алхимии, который, видимо, во всей своей полноте будет раскрыт только в конце времен.

Так кем же был «Фулканелли»?

В главе 1 мы подробно рассматривали легенду о Фулканелли в изложении ее главного сторонника и провозвестника — Эжена Канселье. Легенду эту, точнее — миф о отсутствующем великом алхимике, активно культивировали сам Канселье и другие члены Братства Гелиополиса по причинам, понятным им одним. Это было сделано для того, чтобы раскрыть одну тайну и завуалировать другую — еще более существенную — тайну личности самого Фулканелли. Раскрытая ими тайна — это фактически выход на поверхность подземного течения эзотерической мысли в начале XX в. Другая тайна, оставшаяся нераскрытой, — ее истоки и распространение в наши дни.

В своей книге «Разоблачение Фулканелли» Женевьев Дюбуа собрала все факты и свидетельства, так или иначе связанные с группой «конспираторов» — Братством Гелиополиса. Согласно ее выводам, «Фулканелли» был плодом коллективного творчества Пьера Дюжоля, Шампаня и Канселье. Это единственное убедительное объяснение, согласующееся с большинством известных нам фактов. Мы можем предполагать, что Канселье прибег к этой легенде потому, что он был книготорговцем. Таинственный алхимик, бессмертный, словно Сен-Жермен, в качестве рекламы книги звучит гораздо лучше, чем коллективный плод творчества некой группы оккультистов. Но что же реально стоит за всем этим?

Работая над разгадкой тайны самой «Тайны соборов», мы часто обращались к картотеке Пьера Дюжоля «Библиотека чудес». Это позволило нам выявить некую организующую структуру, лежащую в основе поразительной по своей продуманности системы образов и символов в тексте. Структура эта, проще говоря, представляет собой четыре древа — «Древа Жизни», проецируемых на небесную сферу, то есть схему Куба Пространства, упоминаемую в книге «Бахир». При рассмотрении этой структуры бросаются в глаза две вещи: глава, посвященная Ан- дайскому Кресту, и представленные в ней иллюстрации с самого начала предназначались для «Тайны соборов», и автором текста «Тайны соборов» был не кто иной, как Пьер Дюжоль.

В главе 1 мы высказывали гипотезу о том, что главу о Андай- ском Кресте предполагалось включить в книгу «Обитель философов», две последние главы которой затрагивают многие аналогичные темы, в том числе — тему катастроф и гибели Атлантиды, имеющую ключевое значение для вести Андайского Креста. Мы догадывались, что этот текст может быть фрагментом последней, утраченной книги Фулканелли — «Finis Gloria Mundi». Самым интригующим во всех этих догадках представлялось то, что мы никак не могли подобрать место в этой гигантской загадке-головоломке, с которым лучше всего «стыкуется» глава о Андайском Кресте. Но затем, ближе к концу наших исследований, оказалось, что мы пытаемся решить проблемы, представленные в главе о Андайском Кресте, принципиально неверным способом.

Эта глава также поддерживает схему проекции четырех Древ, излагая структуру четвертого, последнего Древа и помещая на его вершине три главных сефирот. В конце концов, это означает, что тот — кем бы он ни был, — кто готовил второе издание «Тайны соборов», знал основную структуру Древа и правильно расположил символы. Однако столь же вероятно, что Канселье, готовя новое издание, просто-напросто следовал готовой схеме, которую в последний момент было решено не включать в издание 1926 г. Вопрос о том, почему это было сделано и почему глава о Андайском Кресте оказалась изъятой из первого издания, привел нас косвенным путем ко второму главному выводу — о том, что на самом деле автором «Тайны» был Пьер Дюжоль.

Первая глава «Тайны» представляет собой широкий обзор, состоящий из девяти разделов, которые, как мы уже говорили в главах 8 и 9, представляют собой изложение структуры первого из четырех Древ Жизни. Восьмой раздел этой главы рассматривает центральную и важнейшую идею — символ Черной Мадонны и связь с Исидой и Кибелой, а в еще более отдаленной перспективе с камнем, упавшим с неба, — ключевой темой романов

о Граале Вольфрама фон Эшенбаха. В самом начале этой дискуссии Фулканелли цитирует пассаж из «ученого Пьера Дюжоля», в котором проводится мысль о идентичности Исиды и Мадонны в качестве составной части «астрономической теогонии». В этом несколько необычном слове (более подробно о нем см. в главе

9. 
   мы вправе видеть намек на божественную генеалогию, а также на священный союз Земли и Неба.
   

Таким образом, давайте предположим, что глава о Андай- ском кресте с самого начала была составной частью «Тайны соборов» и что над ее текстом славно потрудился Пьер Дюжоль. В главе 10 мы уже высказывали предположение, что глава о Кресте не была включена в первое издание именно потому, что она слишком прямо указывала на истинную личность «Фулканелли» и, разумеется, группу эзотериков, стоявших за ним. Итак, получается, что автором «Тайны» и главы о Андайском Кресте был Дюжоль? Так ли это?

Действительно, это так, но с небольшой оговоркой. В роли шута, как всегда бывает в подобного рода историях, выступил Жан-Жюльен Шампань, иллюстратор «Тайны соборов» и «Обители философов». Некоторые, в частности издатель Жан Шеми, полагали, что в роли Фулканелли выступил Шампань, тогда как другие, такие, как Р. Шваллер де Любиц, утверждали, что лицо, которое они называли Фулканелли, на самом деле похитил рукопись «Тайны» у Шампаня. Одно можно сказать с достаточной определенностью: Шампань постоянно находился в фокусе внимания, выполняя роль центра, вокруг которого вращались все легенды о Фулканелли. И именно благодаря этому вроде бы достоверному факту впоследствии возникло большинство мистификаций.

Но на самом деле «Фулканелли» не были ни автор текста Дю- жоль, ни иллюстратор Шампань. В самой «Тайне соборов» автор четко выбирает для себя тон студента, излагающего и комментирующего труд учителя (или учителей), у которого он узнал тайны этой премудрости. В предисловии ко второму изданию «Тайны» Канселье подчеркивает это, включая в книгу письмо, «адресатом которого, вне всякого сомнения, был учитель Фулканелли», письмо которого было найдено в бумагах Фулканелли. Автором «Тайны», по всей видимости, был мастер, уже приобщившийся к Великому Труду, а не его ученик. И если это не очередная мистификация — что, впрочем, не исключено и даже вполне возможно, — то этого таинственного мастера-алхимика, представителя предшествующего поколения, и можно считать истинным «Фулканелли», главным источником информации.

Такова была цепочка размышлений, которая побудила нас взглянуть на Крест в совершенно ином свете. Что, если Андай- ский Крест и его предшественники, включая, по всей видимости, и таинственный резной камень-линга Хьюитта, действительно послужили отправной точкой для повествования Фулканелли? Фулканелли утверждает, что цоколь монумента был создан в 1680-е гг. — дата, предполагающая определенный уровень ветровой эрозии изображений. Возникает вопрос: кто тогда, в 1680-е гг., мог обладать достаточно обширными познаниями, чтобы зашифровать сложную астрономическую и алхимическую информацию в виде целой серии странных и взаимосвязанных друг с другом образов-символов на странном монументе, воздвигнутом в глухом углу баскских Пиренеев? И ради чего это было сделано?

Уже сами по себе эти вопросы проливают новый свет на проблему личности Фулканелли. В главе 2 мы уже высказывали предположение, что целью Фулканелли, по крайней мере — отчасти, было присутствовать при новом расцвете эзотерической традиции на Западе, которая является столь же сложной и трансцендентной, как и на Востоке. Фулканелли прослеживает преемственность этой традиции, или, как сказали бы на Востоке, ее родословие, вплоть до того времени, когда был воздвигнут Андайский Крест, то есть примерно до середины или конца XVII в. Как мы уже говорили в главе 2, этот период представляет собой как бы паузу между движением резенкрейцеров и зарождением масонства. По всей видимости, в этот момент в родословии произошел некий разрыв, и часть эзотерической традиции в лице своих адептов вымерла или ушла в андеграунд, то есть в подполье. К середине XIX в. спиритуалистическая составляющая западной мысли настолько оскудела, что зарождающаяся теософия нашла своих учителей и махатм на Востоке.

Однако и сам Фулканелли, и Андайский Крест являют собой свидетельство того, что это родословие, или преемство, исчезло далеко не полностью.

Конец XVII в. явился апогеем «научной» алхимии и времени зарождения химии, а также эпохой начала развития астрономии как науки. Людовик XIV выстроил Королевскую обсерваторию в Париже практически в то же самое время, когда был воздвигнут Андайский Крест, и, как напоминает нам Фулканелли, поместил в подземелье одну из Черных Мадонн, главное, что при этом произошло, — это переход линии преемства от традиционно рыцарской и аристократической элиты к сообществу интеллектуалов, включавшему в себя ученых, писателей и людей искусства. Подобный переход начался в русле розенкрейцеров- ского движения и получил еще более широкое распространение в раннем масонстве.

После Великой французской революции и эпохи Наполеоновских войн эта родословная линия вновь оказалась под угрозой полного уничтожения. От прежнего режима уцелели лишь немногие «посвященные», и в самом начале 1830-х гг. эта традиция начала понемногу возрождаться. Публикация в 1832 г. книги «Разоблачение Гермеса» таинственного Килиани, которого Кан- селье, по слухам, отождествил с Антуаном Дюжолем, старшим братом Пьера, знаменовала собой поворотный этап в возрождении этой преемственности. В том же году вышел в свет сразу же завоевавший невероятную популярность «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго, положивший начало бурному всплеску интереса ко всему готическому. Тринадцать лет спустя совсем еще молодой Эжен Виллье-ле-Дюк начал работы по реставрации самого собора Нотр-Дам в Париже, а его чертежи и рисунки, по-видимому, послужили впоследствии прототипом для иллюстраций Шампаня к книге «Тайна соборов».

В 1842 г. семейство дАббади переместило Андайский Крест с его чисто мезоамериканским ликом солнца и зашифрованной надписью о убежище в Перу с его первоначального места, по всей видимости — на прицерковном кладбище, на его нынешнее место у южной стены церкви, буквально в нескольких футах от площади. В том же самом году другой таинственных алхимик, некто Тифферо, объявил, что ему удалось обнаружить в Мексике секрет трансмутации. В следующем году один из посвященных, уцелевший еще со времен прежнего режима, Луи-Поль-Франсуа Камбриель, опубликовал результаты своих более чем двадцатилетиих исследований. В своем «Курсе герметической философии» Камбриель, ссылаясь на труд Эспри Гобино Монтлюисана, созданный в XVII в., прямо указывает на готические соборы как на монументы герметической философии. В 1854 г., когда Луи Фигюйе опубликовал свой объемистый труд «Алхимия и алхимики», идея о тайной алхимической мудрости воскресла из небытия и легла в основу блестящего труда Фулканелли /Дюжоля — «Тайна соборов».

И тем не менее, разбирая и прослеживая все эти многообразные связи, мы поняли, что Андайский Крест по-прежнему остается неразгаданной тайной. Даты, которые приводят Фулканелли и Дюжоль, на наш взгляд, имеют прямое отношение к современности и проблеме выживания. Середина XVII в., то самое время, когда были созданы резные символы на цоколе Андай- ского Креста, была ознаменована переходом от рыцарства к художеству, подобно тому как алхимия превратилась в химию, а также временем появления первого опыта толкования символики в созданном тем же Гобино трактате «Объяснения курьезных загадок иероглифических фигур», посвященном истолкованию герметико-алхимического значения изображений на соборе Нотр-Дам в Париже. В 1840-е годы, когда Андайский Крест был перенесен со своего первоначального места на церковном дворе, видели целый ряд серьезных знаков возрождения алхимии, включая опять-таки попытки истолкования герметических фигур на готических соборах. Это, вне всякого сомнения, весьма важные — с точки зрения Фулканелли — явления, однако вопрос

о том, как и зачем мог использоваться Андайский Крест, по-прежнему оставался неясным, особенно в свете изъятия посвященной ему главы из первого издания «Тайны соборов».

Таким образом, независимо от того, как мы перемещали фрагменты головоломки, глава о Андайском Кресте остается странным явлением. Возможно, она была дополнением к более широкой картине, развернутой в «Тайне соборов» и «Обители философов»? Или же она была своего рода ключом к секрету алхимии, той самой магической нитью, которая позволяет сорвать покров и раскрыть самые сокровенные тайны, являясь, таким образом, наиболее важной главой для понимания той вести, которую принес нам Фулканелли? И чем больше мы убеждались в справедливости последнего утверждения, тем более значительным явлением представлялся нам сам Андайский Крест.

Попытка выяснить что-либо о самом Пьере Дюжоле завела нас в тупик Не было никаких доказательств того, что он когда-либо бывал в Андае или имел какие-либо связи с этим регионом. Детальное исследование алхимической традиции XIX — начала XX в. привело нас к тем же выводам: никаких контактов с Андаем обнаружить не удалось. Пьер Дюжоль вполне мог интерпретировать символику Креста во многом так же, как это сделали мы в главе 11. Он был связан с эзотерическими течениями своей эпохи, включая и парижский филиал герметического ордена Золотой Зари, и поэтому был знаком с символикой, использовавшейся в нем. Кроме того, пояснение Жюля Буше, появившееся спустя целое десятилетие после первого издания «Тайны соборов», также показало прямые связи между образами Креста и символами карт Таро, использовавшимися в храме ордна Золотой Зари. И тем не менее прямые связи с Андаем отсутствовали или оставались невыясненными.

Если, говорится в главе, посвященной Андайскому Кресту, этот Крест каким-то образом отражает сохранение преемственности алхимической традиции, тогда его туманная символика понятна и оправданна. Возможно, мы никогда не узнаем, кто именно воздвиг этот Крест, но нам известно, кто сумел оценить его важность и переместил его на нынешнее место. И как только мы обращаемся к истории семейства д’Аббади и, в частности, наиболее видному его представителю середины XIX в. — Антуану д’Аббади, загадка постепенно начинает проясняться.

Как мы уже говорили в главе 10, в 1926 г. семейство д’Аббади еще занимало достаточно видное место в обществе. Упоминание в книге об Андае и сороковых годах XIX в. сразу же привело бы к этому семейству. Даже в наши дни связи между д’Аббади и Андаем можно заметить без особого труда, ибо семейный герб д’Аббади до сих пор хорошо виден на стене церкви прямо под солнечными часами, если стоять возле Креста. Все это вместе взятое неизбежно выдвигает вопрос о том, почему было так важно завуалировать связь с Андаем. Быть может, существовал некий тайный источник, текст, на основе которого впоследствии были созданы и «Тайна соборов», и «Обитель философов»?

Хотя Антуан д’Аббади был практически совершенно неизвестен за пределами Франции, в самой Франции он был весьма заметной фигурой в научных кругах XIX в., занимая в 1890-е гг.

пост президента Французской Королевской Академии наук Неутомимый исследователь прошлого, лингвист, астроном, собиратель фольклорных преданий и эзотерических манускриптов и, наконец, активный сторонник готического возрождения, Антуан д’Аббади явился во Франции своеобразным предшественником Индианы Джонса. Организованные им экспедиции занимались поисками истоков Нила в Эфиопии, и даже в 1880-е гг., когда ему уже перевалило за семьдесят, Антуан д’Аббади продолжал участвовать в целой серии экспедиций, основанных на предварительных расчетах разного рода астрономических явлений, в том числе — прохождения Венеры через диск Солнца, наблюдавшегося в 1883—1884 гг. Его научная карьера косвенно указывает на связи с почти утраченной алхимической традицией; в числе его друзей и знакомых, с которыми он состоял в переписке, были многие видные личности той эпохи — Виктор Гюго, Проспер Мериме и Виллье-ле-Дюк, построивший замок Шато д’Аббади в Андае, а также вышеупомянутый Луи Фигюйе, Камиль Фламмарион, астроном, которого иногда принимали за Фулканелли на основании того, что его имя и фамилия напоминали анаграмму имени Фулканелли, Фердинанд де Лессепс и, что, пожалуй, самое любопытное, — Грассе д’Орсе, знаток «зеленого языка», «языка птиц», упоминаемый Фулканелли в главе об Андайском Кресте.

В дневниках, письмах и отдельных работах д’Аббади нам встретились странные наброски и наметки тех концепций, которые впоследствии нашли свое выражение в книгах «Тайна соборов» и особенно — «Обитель философов». Дневниковые заметки Антуана д’Аббади, сделанные во время его путешествия по Англии, Ирландии и Шотландии в 1835 г., свидетельствуют о его глубоком интересе к готической архитектуре, включая осмотр загадочного икосаэдрона в замке Холируд Кастл в Шотландии, о котором впоследствии подробно рассказывается в «Обители философов». Гипотезы д’Аббади о связях между басками и атлантами также нашли отражение на страницах «Обители философов». То же самое можно сказать и о его взглядах на возраст

Большого Сфинкса и истинную древность цивилизации Древнего Египта.

Мог ли Антуан д’Аббади быть настоящим Фулканелли? А если да, то каким образом информация, которой он располагал, могла попасть в руки братьев Дюжоль и прочих членов Братства Гелиополиса? Члены семейства д’Аббади имели также тесные связи с де Лессепсом, а через него — с Жан-Жюльеном Шампанем и РА Шваллер де Любицем, а это вполне возможный канал передачи по крайней мере части информации. Кроме того, это объясняет и влиятельность Шампаня, и то особое положение, которое он занимал в группе. По крайней мере, он считал себя связующим звеном с «настоящим» Фулканелли. Но возникает вопрос: мог ли Пьер Дюжоль поддерживать свои особые контакты с семейством д’Аббади, идущие в обход Шампаня?

Такие контакты вполне возможны, но реальными доказательствами их существования мы не располагаем. Впрочем, независимо от того, осуществлялись ли они через Шампаня, через Дюжоля или через них обоих, контакты эти были крайне скрытными и завуалированными и в конце концов утратили всякую привязку к реальности, превратившись в составную часть мифа

о Фулканелли, который распространяли Канселье и прочие. Антуан д’Аббади был, что называется, видной общественной фигурой, маститым ученым, принадлежащим к социальной элите той эпохи. Даже после его кончины в 1897 г. его семья сохранила влиятельное положение, и поэтому представляется более чем вероятной необходимость сохранения в секрете подобного рода контактов, свидетельствующих о причастности к столь далеким от основного русла викторианской науки предметам, как алхимия. Столь же вероятно, что даже сами главные конспираторы Братства не имели понятия о том, какая истина кроется за их мифотворчеством.

Итак, сказано вполне достаточно. Это побуждает нас сделать главный вывод.

Фулканелли — это не отдельная личность. Он — персонификация давней традиции, преемственности, явленная общественному сознанию в начале XX в. Пьер Дюжоль написал «Тайну соборов» ради того, чтобы суммировать и сохранить учение некоего учителя или учителей, благодаря которым он познакомился с этой традицией. Он выбрал себе псевдоним Фулканелли, что можно перевести как «дети Вулкана», или «Гефестои», или даже кабирои, божественные кузнецы, которые, согласно мифу, охраняли тайну камня, упавшего с неба. Это было сделано для того, чтобы подчеркнуть древность традиции, а также — посредством всевозможных иносказаний и шифров — подчеркнуть близость некоторых наиболее видных членов группы к настоящему «Фулканелли» — Антуану д’Аббади. Книга «Обитель философов» была скомпилирована из разрозненных фрагментов сразу нескольких работ, часть из которых была написана Дюжо- лем на основании материалов д’Аббади, а некоторые были созданы Канселье и Шампанем. Но все они были написаны от лица некоего незримого учителя — главы этой традиции.

Наконец, необходимо подчеркнуть, что голос самой вести Фулканелли представляется куда более важным, чем вопрос о его личности. В этом смысле легенда как нельзя лучше послужила его цели, если после всех этих изысканий мы ощутили присутствие таинственного и бессмертного адепта.

ФУЛКАНЕЛЛИ О «ЗЕЛЕНОМ ЯЗЫКЕ»
Глава 1, часть 3 из книги «Тайна соборов»

Прежде всего мне хотелось бы сказать несколько слов о самом термине «готика» применительно к искусству Франции — термине, наложившем заметный отпечаток практически на все произведения эпохи Средневековья, влияние которого простирается на обширную эпоху — с XII по XV в.

Некоторые, впадая в заблуждение, утверждают, что это слово происходит от слова готы, обозначающего один из древнегерманских народов. Другие полагают, что это слово, по определению заключающее в себе нечто варварское, было переосмыслено и стало употребляться в отношении стиля в искусстве, оригинальность и крайняя непривычность которого выглядели откровенно шокирующими для людей XVII и XVIII вв. Таково мнение представителей классической школы, проникнутых декадентскими принципами эпохи Ренессанса. Но истинное его значение, сохраненное в языке простых людей, запечатлено в выражении готическое искусство, несмотря на все усилия Академии заменить его понятием стрельчатый стиль. Причины подобного стремления достаточно туманны, что дает пищу для размышления лингвистам, которые всегда пытаются отыскать производные от слов. Что уж говорить о том, что лишь немногие компиляторы-составители словарей приводят правильное зна

чение этого термина. Дело в том, что объяснение происхождения этого слова следует искать в каббалистических источниках, а не в буквальном значении его корня.

Некоторые вдумчивые и не столь поверхностные авторы, обратившие внимание на явное сходство между словами готика (gothique) и гоэтика (goetique), предположили, что между готическим и гоэтическим (т.е. магическим) искусством существует тесная связь.

На мой взгляд, формула готическое искусство (art gothique, ар готйк) — это просто испорченное арготик (жаргонный), звучащее точно так же. Это подтверждается законами фонетики, на которых основана традиционная каббала в любом языке, и не обращается никакого внимания на произношение. Таким образом, собор — это ар гот (готическое искусство) или арго, т.е. жаргон, сленг. Более того, словари определяют арго (argot) «как особый язык, употребляемый теми, кто хочет выразить свои мысли так, чтобы посторонние не могли понять его». Это — так называемая разговорная каббала. Арготье (лица, знающие этот жаргонный язык) могут считаться герметическими наследниками аргонавтов, отправившихся в плавание на корабле «Арго». Во время своего знаменитого плавания к берегам Колхиды в поисках Золотого Руна они общались друг с другом на langue argotique — нашем langue vert (т.е. «зеленом языке», или сленге). Люди до сих пор отзываются об интеллигентном, но застенчивом и скромном человеке: «он знает все на свете и понимает даже жаргон». Все посвященные всегда изъяснялись на арго, или жаргоне: и придворные Двора Чудес, во главе которых стоял поэт Франсуа Вийон, и франкмасоны Средних веков, «члены ложи Бога», создавшие подлинные шедевры ар готик'а (готического искусства), которые вызывают восхищение и в наши дни. Что же касается аргонавтов, то эти искусные мореплаватели (навты) знали и пути, ведущие в Сады Гесперид...

В наши дни на жаргонах обычно общаются люди из низов общества: бедняки, бездомные, преступники, бунтари, призывающие к свободе и равенству, криминальные элементы и бро

дяги. Сегодня жаргон — это испорченный, грязный диалект, отвергаемый светским обществом, людьми благородными (у которых на самом деле почти не осталось благородства), сытым и самодовольным средним классом, купающимся в роскоши и упивающимся собственным преуспеянием. Жаргон остается языком разного рода меньшинств, живущих за рамками законов, этикета и общепризнанных норм поведения. Сказать voyous (уличные арабы) — это все равно что сказать voyants (пророки, ясновидящие) или даже более определенно и резко: дети солнца. Готическое искусство — это, по сути, art got, то есть искусство света или духа.

Некоторые думают, что подобные вещи — не более чем словесная игра. Но куда более важно, что подобные игры способны привести нашу веру к большей ясности, позитивным и научно доказуемым истинам, которые являют собой ключ к религиозной тайне, мистерии, не позволяя нам вслепую бродить в причудливых грезах нашего воображения. Главное здесь заключается в том, что в подобных построениях не бывает ни совпадений, ни произвольной игры случая. Все предусмотрено, взвешено и обдумано заранее; и не наше дело изменять по собственной прихоти непостижимый Промысл Божий. Если обычный смысл слова не содержит никаких ключей и подсказок, способных приблизить нас к Творцу, эти слова следует признать бесполезными. Изреченное слово, дающее человеку неоспоримое превосходство над всеми прочими творениями и объясняющее его власть над ними, быстро утрачивает благородство, величие и красоту. Оно превращается в бесполезную игрушку суеты. Между тем язык, этот инструмент и орудие Духа, живет своей собственной жизнью даже несмотря на то, что он — всего лишь отражение универсальных идей. Мы ничего не изобретаем и ничего не создаем. Все уже есть, уже существует — хотя бы в потенциале. Наш микрокосм — это всего лишь бесконечно малая, одушевленная, мыслящая и более или менее несовершенная частица макрокосма. Все то, что, как мы напрасно полагаем, открыто благодаря усилиям нашего разума, существует везде и во всем.

Вера дает нам лишь объяснение уже существующего порядка вещей. Абсолютную истину возвещает только Откровение. Мы часто проходим мимо странного феномена или явного чуда, не замечая их, словно слепые и глухие. А сколько неожиданных чудес мы могли бы увидеть, если бы владели искусством препарировать слова, рассекать их плоть и высвобождать дух — тот самый божественный свет, который пребывает внутри нас! Иисус говорил только притчами; так вправе ли мы отвергать истину, заключенную в притче?! В повседневной речи именно игра оттенками смысла, каламбуры и омонимы характеризуют людей духовных, интеллектуальных, которые с радостью готовы освободиться от тирании буквы и тем самым показать себя — с натяжкой, разумеется, — своего рода каббалистами.

Наконец, мне остается добавить, что арго (жаргон) — это одна из форм существования птичьего языка, прародителя и старейшины всех прочих языков, на котором говорят философы и дипломаты. Это тот самый язык, который Иисус открыл апостолам, посылая им Духа Святого. Это тот самый язык, который учит тайнам вещей и открывает самые сокровенные истины. Древние инки называли его придворным языком, потому что им пользовались дипломаты. Д ля них он служил ключом к двойному знанию — сакральному и профанному. В эпоху Средневековья это знание называли La Gaya Scienza (Веселая наука) и Dive- Bouteille (Язык богов)¹⁹⁹. По преданию, люди говорили на этом языке еще до начала строительства Вавилонской башни, но во время него священный язык был искажен до неузнаваемости и забыт большей частью человечества. В наши дни, помимо специальных жаргонов, мы слышим его отзвуки в некоторых диалектах, таких, как пикардийский, провансальский и др., а также в языке цыган.

Мифология повествует нам о том, что знаменитый пророк и прорицатель Тиресий²⁰⁰ обладал совершенным знанием «языка птиц», тайны которого открыла ему Минерва, богиня Мудрости. Эту мудрость он разделил с Фалесом Милетским, Мелампом и Аполлонием Тианским²⁰¹ — легендарными персонажами, имена которых, в рамках рассматриваемой нами дисциплины, достаточно красноречивы и говорят сами за себя, а потому мне нет смысла анализировать их.

ИЗУМРУДНАЯ СКРИЖАЛЬ
Самый знаменитый из ранних алхимических текстов, Изумрудная табличка Гермеса Трисмегиста, на протяжении многих веков поистине выполняла роль кредо каждого адепта алхимии. Согласно преданию, эта скрижаль была обнаружена в руках мумии самого Гермеса в «темном углублении, где лежало его тело», как сообщает Джабир, а углубление это находилось, по всей вероятности, в недрах Большой Пирамиды в Гизе. Текст этот в изложении Джабира очень краток и невразумителен. Однако очень важно — как в историческом, так и в символическом смысле, — что для нашего анализа потребовалась полная версия текста. Сравнивая три наиболее ранних известных нам латинских перевода с арабским оригиналом и целым рядом англоязычных переводов, мы преследовали одну цель — получить как можно более простую и ясную версию, если о таковой вообще можно говорить применительно к столь темному тексту.