ВЫ ЧИТАЕТЕ ВЕБ-ЖУРНАЛ BLUEEYEDBOY

7

ВЫ ЧИТАЕТЕ ВЕБ-ЖУРНАЛ BLUEEYEDBOY

Кажется, она сняла туфли. Он даже шагов ее не услышал. Услышал только, как захлопнулась дверь комнаты и повернулся ключ в замке.

Щелк.

— Мам, ты чего?

— Ма, пожалуйста! Скажи что-нибудь!

Но в ответ только тяжелая тишина; он словно похоронен под снегом. Затем звук ее шагов, почти неслышно удаляющихся по застланной ковром лестнице.

Неужели она догадалась? Что же ей известно? У него такое чувство, что кто-то проводит ледяным пальцем по позвоночнику. Голос невольно начинает дрожать — отдаленный призрак того заикания, с которым, как ему казалось, он навсегда расстался.

— Мам, пожалуйста!

В любой его вымышленной истории главный герой непременно выломал бы дверь, а если бы не удалось, выбил бы окно и, не получив ни малейших повреждений, благополучно спрыгнул бы на землю. Но эту дверь так просто не выломаешь, и потом, он, Голубоглазый, может здорово разбиться, если прыгнет из окна, и почти наверняка будет потом валяться на обледенелой бетонной дорожке, корчась от боли.

Нет, он в ловушке. Теперь это окончательно ясно. Что бы там ни задумала мать, он бессилен предотвратить ее планы. Он слышит ее шаги в холле, шарканье ее домашних туфель по полированному паркетному полу. Позвякивание ключей. Она явно собирается куда-то уходить.

— Ма! — Его голос звенит от отчаяния. — Мама! Только, пожалуйста, не бери машину! Очень тебя прошу!

Вообще-то она почти никогда не берет его машину. Но сегодня он почти не сомневается: она возьмет ее. Даже если ехать всего ничего — на угол Милл-роуд и улицы Всех Святых. Но мать порой бывает ужасно нетерпеливой; к тому же ей известно, что та девушка ждет его, та самая ирландская девица с тату, та самая, что разбила сердце ее мальчику…

Откуда она узнала о его намерениях? Возможно, проверила его мобильный телефон, непредусмотрительно оставленный на столике в холле. Да, это была непростительная глупость с его стороны — бросить там телефон, словно приглашая ее заглянуть в память. И ей, конечно, ничего не стоило открыть его электронную почту и отыскать там их недавнюю переписку с Альбертиной.

«Альбертина, — наверняка подумала она с усмешкой. — Тоже мне роза!» Мать прекрасно поняла: это та самая ирландская девчонка, которая уже виновата в смерти одного ее сына и теперь имеет наглость запугивать другого. Может, Найджел и умер из-за той осы в банке, но она, Глория, совершенно уверена: этого не произошло бы, если б не та девица. Глупый, ревнивый Найджел сперва в нее втрескался, затем узнал, что его братец давно уже следит за ней и без конца ее фотографирует, и для начала пригрозил Голубоглазому, а потом и кулаки в ход пустил. Да так налетел на бедного беспомощного мальчика, что матери пришлось его оттаскивать, а потом и прикончить, как бешеного пса, чтобы ничего подобного не повторилось…

Дорогая Бетан (можно мне так называть Вас?)!

Вы, должно быть, уже слышали новость? Вчера ночью в своем Особняке умер доктор Пикок. Упал вместе с инвалидным креслом с крыльца. И все свое имущество — в последний раз его оценили в три миллиона фунтов — оставил Вам. Поздравляю. Полагаю, старик чувствовал, что должен Вам что-то — из-за того дела Эмили Уайт.

Впрочем, должна заметить, я удивлена. Брендан не говорил мне ни слова, а оказалось, все это время он работал у доктора Пикока; странно, что ему и в голову не пришло со мной поделиться. Возможно, впрочем, он упоминал об этом при Вас? В конце концов, вы с ним старые добрые друзья.

Понимаю, у моей и Вашей семьи имелись в прошлом некоторые разногласия. Однако теперь, когда Вы встречаетесь с обоими моими сыновьями, мы могли бы зарыть топор войны. Все просто потрясены тем, что случилось с доктором. И будет особенным шоком, если слухи, которые донеслись до меня, окажутся правдой; эта смерть, кстати, многим кажется весьма подозрительной.

И все же я бы не стала особенно тревожиться. Вы ведь понимаете: подобные истории со временем совершенно стираются из человеческой памяти.

Искренне Ваша,

Глория.

Вот письмо матери. Она всегда прямо следует к намеченной цели. И она прекрасно знала, что конверт откроет именно Найджел, что он проглотит эту наживку. И когда в тот день Найджел влетел в дом и заявил, что ему нужно немедленно переговорить с Голубоглазым, именно она отвлекла старшего сына, отослала прочь с пощечиной, горящей на щеке, или подбросила осу в банке…

И теперь ее единственный оставшийся в живых сын в таком долгу перед ней, что ему вовек не расплатиться. Он никогда уже не сможет ее покинуть. И никогда не сможет принадлежать кому-то другому. А если он попробует сбежать…

КОММЕНТАРИЙ В ИНТЕРНЕТЕ

8

ВЫ ЧИТАЕТЕ ВЕБ-ЖУРНАЛ BLUEEYEDBOY

Ей бы следовало давно догадаться, что именно грядет. Ей бы следовало давно понять, что он кончит именно так. Но Глория не специалист по выявлению детских пороков. Для нее что выявление, что проявление, что проявка — в общем, какие-то очередные глупости, которыми Голубоглазый занимается в своей темной комнате в полном одиночестве. Ей даже думать об этом не хочется. Как и о той отвратительной Синей книге или о тех играх, в которые он так любит играть онлайн с этими своими невидимыми френдами. Пару раз она заглянула в его блог — с тем же смешанным чувством долга и отвращения, с каким раньше стирала его простыни, — но сделала это исключительно ради его же блага, желая уберечь. Ведь люди совершенно не понимают, насколько Голубоглазый чувствителен, да и откуда им знать, что он и постоять-то за себя не в силах…

Когда она вспоминает об этом, ее глаза слегка затуманиваются слезой. При всем своем стальном упорстве Глория порой бывает до странности сентиментальной; вот и сейчас, когда она очень на него сердита, ее бесконечно трогает мысль о его беспомощности. «Именно в такие моменты, — думает она, — я больше всего и любила его: когда он болел, или плакал от обиды, или ему казалось, что весь мир настроен враждебно и никто, кроме мамы, его не любит. И еще — когда все вокруг считали его виноватым».

Она-то знает, что он неповинен. Ну, во всяком случае, в убийстве. А если он и виноват в чем-то — например, в воображаемых преступлениях, — то это останется между ними и об этом будет известно лишь самому Голубоглазому и его маме, которая всю жизнь только и делала, что защищала его даже в ущерб себе самой. Но таким уж он, ее сын, уродился, так и сидит в построенном ею гнезде, точно толстый, не умеющий летать кукушонок с вечно раскрытым ртом.

Нет, он не был ее любимчиком. Но именно он оказался самым везучим из всех ее троих невезучих сыновей; природа подарила ему способность выживать, несмотря на весьма специфический, доставшийся от той же природы дар. «Вот уж точно, — размышляет Глория, — яблоко от яблони недалеко падает; он весь в отца».

Но она, мать, обязана оберегать сына, что бы ни случилось. Хотя порой прекрасно осознает, что надо бы наказать его, но это тоже только между ними, между Голубоглазым и его мамой. Никто чужой не смеет поднять руку на ее мальчика. И никто — ни школьные учителя, ни представители закона — не имеет права вмешиваться. Разве не она всегда его защищала? От тех, кто над ним издевался, от всяких головорезов и хищников?

Взять, к примеру, Трицию Голдблюм, ту суку, что соблазнила старшего мальчика — и стала причиной смерти младшего. Ей, Глории, было даже приятно заняться этой особой. Да и получилось все очень легко: пожар, вызванный замыканием, — вещь в высшей степени надежная.

Затем эта хиппи, подружка миссис Уайт, которая считала, что им далеко до нее. Да и сама Кэтрин Уайт, которую можно было запросто заставить слететь с катушек. А еще Джефф Джонс, тип, что удочерил ту ирландскую девчонку, а потом, через несколько лет, осмелился в пабе поднять руку на ее сына. Ну и конечно, Элеонора Вайн, проныра, шпионившая за Бренданом в Особняке; и Грэм Пикок, так жестоко их обманувший, к которому ее мальчик был по-настоящему привязан…

Пожалуй, наибольшее удовлетворение она получила от происшедшего с доктором Пикоком. Перевернувшийся в инвалидном кресле, оставленный умирать в одиночестве на тропинке, он напоминал черепаху, наполовину вылезшую из своего панциря. А она тем временем поднялась наверх и забрала ту статуэтку эпохи Тан, которой он изводил ее все эти годы и которую она затем аккуратно поставила в свой шкафчик рядом с фарфоровыми собачками. На ее взгляд, это никакое не воровство. Старик был кое-чем ей обязан за все беды, которые по его вине случились с Голубоглазым.

И вот, она столько сделала для сына, и где благодарность? Вместо того чтобы любить и всячески поддерживать мать, он осмелился перенести свою любовь на ирландскую девчонку из Деревни! Мало того, он еще и пытался внушить этой девчонке, что именно она может стать его защитницей…

«Ничего, он мне заплатит за это, — думает Глория. — Но дело прежде всего».

И тут сверху доносится яростный стук в дверь спальни и его голос:

— Ма! Пожалуйста! Открой дверь!

— Перестань вести себя как ребенок, — спокойно отвечает она. — Вот я вернусь, тогда и поговорим.

— Мама! Прошу тебя!

— Не выводи меня из себя…

Стук наверху мгновенно смолкает.

— Так-то лучше, — замечает Глория. — Нам с тобой действительно нужно многое обсудить. Например, твою работу в больнице. И то, как ты постоянно врал мне. И то, чем вы занимались с этой девицей. С ирландской девицей, покрытой татуировками.

Голубоглазый так и застывает за дверью. Он прямо-таки чувствует, как у него на голове замер каждый волосок. Он отлично понимает, что на чаше весов его мечта, и невольно боится. Да, естественно, ему страшно. А кому на его месте было бы не страшно? Его поймали в точно такую же бутылку-ловушку; хуже всего то, что ему необходимо чувствовать себя пойманным, ему необходимо это ощущение полной беспомощности. Но она-то там, по ту сторону двери, сторожит выход из ловушки, точно паук, готовый в любую секунду нанести ядовитый укус; и если хоть какая-то часть его плана пойдет не так, если ему не удастся компенсировать хотя бы малейшую из этих переменных, тогда…

Если. Если.

Зловещее слово с оттенком легкого серо-зеленого аромата деревьев и пыли, которая скопилась у него под кроватью. И он думает, что там, под кроватью, был бы в безопасности, там спокойно, темно и ничем не пахнет. Ему слышно, как мать внизу обувается, ищет ключи от входной двери и запирает ее за собой. Затем раздается хруст ее сапожек по снегу и звук открываемой дверцы автомобиля.

Она берет его машину, он так и знал! То, что он умолял ее этого не делать, как раз и заставило ее поступить именно так. Он закрывает глаза и слышит, как мать заводит автомобиль. Мотор оживает. Хороша будет ирония судьбы, если она попадет в аварию. И уж в таком случае его вины точно не будет. И тогда наконец он станет свободным…

КОММЕНТАРИЙ В ИНТЕРНЕТЕ