О какой «Русской земле» идет речь?
Сравним с нашей выдержкой из «Моления» еще одно место из «Слова»: «Многажды безнарядием (т.е. из-за отсутствия умелого руководства) полци погибают. Видих: велик зверь, а главы не имеет — тако и многы полкы без добра князя».
«Хоти тяжко голови кроме плечю, зло ти телу кроме головы — Руской земли без Игоря» («Хоть и трудно голове без плеч, но горе телу без головы — Русской земле без Игоря»),
Речь опять идет о той же защите «за добрым князем», который является «головой». «Но ведь Игорь не глава Русской земли!» — недоуменно восклицает А. Ю. Чернов по поводу этого места в «Слове». Действительно, здесь маячит одна из тех многочисленных «загадок» произведения, которые требуют объяснения. Вот одно из них: Автор, «естественно, исходил из того, что голова — Киев, а Северское княжество Игоря — плечо, фланг Руси. Северская земля, пять лет находившаяся в союзе с Кончаком, должна была воссоединиться с телом всей Руси, Русской земле за 1180— 1185 годы было тяжело без княжества Игоря» (Б.А. Рыбаков). Такое «геостратегическое» толкование не вяжется с продолжением нашей цитаты из «Слова»: «Солнце светится на небесе — Игорь князь в Руской земли».
Отбросим превалирующий «хороший тон» исследовательской литературы — не станем говорить о допущенном Автором «Слова» «преувеличении значимости третьестепенного князя Игоря» (А.Н. Робинсон), о масштабной несоизмеримости целой Русской земли и какого-то удельного князя. «Автор гиперболизирует значение князя Игоря для Русской земли, что для удельного князя явно «не по чину», — пишет украинский исследователь М.А. Абрамов. Но ведь Автор и не пытался здесь утверждать, что Игорь возглавлял всю тогдашнюю Русь! Тогда что же?
Добираясь до смысла, трудно удержаться от реплики. Непонятно, на основании каких материалов М.Г. Булахов написал об Игоре: «...известно, что он не пользовался большим уважением со стороны великого князя Киевского — Святослава Всеволодича»? Вот уж, поистине, с точностью до наоборот! Несмотря на большую разницу в возрасте, Святослав Киевский, старейшина клана Ольговичей, ценил рассудительность молодого князя, мнение которого было для него всегда авторитетным. В 1180 году, в очень щекотливом для себя положении, он поступил так, как посоветовал кузен: «И рече Игорь Святославич: «Брате, добра была тишина, лепей было уладитися со Всеволодом о сыне и всем обороняти землю Рускую от половец. А еже хотя что начати, то было погадати с нами и со старейшею дружиною». В том же решающем для Ольговичей 1180 году Святослав Всеволодович оценил и преданность Игоря, бросившего ему в помощь все свои силы и даже привлекшего хана Кончака к добыванию киевского стола. Свидетельством великокняжеского уважения было то, что до 1185 года именно северского князя Святослав неоднократно назначал вместо себя «головой Русской земли» — командующим объединенным русским войском, составленным из дружин и ополчения сразу нескольких русских княжеств. Так и весной 1184 года великий князь направил своего сына (Всеволода Чермного) с полками не к кому-то, а к Новгород-Северскому князю, «веля ему (Игорю) ехати в себя место». Под началом у Игоря в том походе было пять русских князей и два половецких хана. Из этого следует, что Святослав полностью доверял Игорю. Нов- город-Северский князь не потерял доверия и уважения даже после катастрофы: в 1191 году Игорь по указанию князя Киевского вновь возглавлял поход на половцев.
Внимательно прочтя всю выписку из «Моления», спросим: кем (чем) иносказательно является «добрый князь» и кому (чему) хорошо «за ним» (т.е. под его началом) воевать? Ответ: князь является «головой», а воевать под его началом хорошо «многим полкам». А это значит, что он и есть «голова» у этих «полков»; ср.: укр. голова «председатель, руководитель»; рус. глава, главный, главарь; капитан (от лат. саро «голова»); нем. Hauptmann «капитан» (от haupt «голова, главный»). А как иначе можно назвать эти «многи полки»? Ответ: «Руской землей». Ведь именно так в летописях назывались объединенные русские войска: «Половцы, услышавше всю землю Рускую идуще, бежаша за Дон» (походные объединения половцев тоже назывались «Половечьской землею»).
Теперь что касается конкретной «головы» {Игоря) и характера её (его) отношений с «Русской землей». Если необходимы доказательства того, что командующего называли именно «головой», приведу летописный эпизод, где в битве 1216 года приближенные говорят новгородскому князю Мстиславу: «Княже! Ты не дерзай, но стой и смотри; егда убо ты глава убьен будеши, и что суть иныя, и камо ся им дети?»; «Если ты, глава, будешь убит, то что станет с остальными, куда ж они денутся?» Или же Дмитрий Донской — в обращении к воинам перед битвой: «И ныне, братие... аз вам глава». Тот же, использованный Автором, источник (см. фрагмент Даниила) отразился и в сербской «Александрии» — в эпизоде обращения Александра к македонским войскам: «разбити их имамы, понеже царя их с ними нет. Всяко бо войско безглавни суть без царя. И зрите их неурядно на бой идущих. Сии скоро бегати начнут, безглавни суть».
Итак, в нашей фразе из «Слова»: «голова» — князь Игорь, а «тело» — «Русская земля» (объединенное войско). И вновь прочтем наш афоризм с «шеломянем», который, как мы теперь знаем, тоже является иносказанием — «защитой»: «Лисицы брешут на черленыя щиты. О Руская земле! Уже за шеломяпем eси ?» Мысль о «защищенности» Автор очень естественно вводит в повествование сразу же за словом «щиты»: «О войско Русское, уже (ль) eси за буяном-шеломянем?» — то есть «прикрыто ль ты горою'!» («защитит ли тебя Господь!»). Из этого следует, что смысл нашей фразы: «О войско русское! Защищено ли ты?»
«Не» вместо «за» — описка ли это?
Но вот почти то же звучит в «Слове» во второй раз: «О Руская земле, уже НЕ шеломянем eси! Се ветри, Стрибожи внуци, веют с моря стрелами на храбрыя плъкы Игоревы». Рефрен о «Руси», оставшейся «за холмом», здесь совсем нелогичен — ведь дружины не сегодня покинули русские пределы, и странно, что им все еще виден тот самый холм. Есть и другие причины для несогласия с мнимым содержанием этой фразы при насильственном за вместо текстуального не. В свете рассмотренного получается, что само русское войско перестало быть «горою». «Истинно лживи быша холми и множество гор!» (Иер. 3:23). И начиная с «се» идет объяснение, почему это произошло.
«Всеслав же седе в Киеве — СЕ же Бог яви крестную силу»; «Муром — волость отца моего, да хочу ту седя норяд створити с отцем твоим — СЕбо мя выгнал из города отца моего»; «И преклони главу свою над кошем, успе, и спа за 70 лет — СЕже бысть по повелению Божию» (Пов. о плен. Иерус.). Или из «Повести о Мамаевом побоище» — Дмитрий радуется приходу в помощь войск во главе с двумя литовскими князьями: «Братия моя милая, коея ради потребы придосте ко мне — СЕбо Господь посла вас в пут свой». Или же из самого «Слова о полку Игореве»: «Нъ се зло — княже ми непособие, наниче ся годины обратиша. СЕ у Рим кричат под саблями половецкыми, а Володимир под ранами»; «уже връжеся дивь на землю. СЕ бо готьскыя красныя девы въспеша на брезе синему морю, звоня рускым златом». Потому-то русские и кричат под саблями, что князья не помогают; потому-то и поют обрадованные девы, что уже рухнул русский «див»! Ну а в нашем случае — ЧТО же именно поясняет это указательно-причинное «се»? То, что «Русская земля уже за (каким-то) холмом»?
Прежний образ изменился: в первом случае воины с тоской ожидают разгрома; здесь он уже начался — в самой завязке боя войско понесло потери под убийственным дождем стрел половецкого авангарда: «сняшася (схватились) с ними стрелци, а копьи не снимавшеся (в ближний бой не вступали), а дружины ожидаюче, к воде недадуче им итти...». В Авторском изложении это звучит так: «половци идут... от всех стран. Рускыя плъкы отступиша». Что было, то было, и не нужно здесь хвататься за соломинку, «исправляя» текст на «остуниша», относящимся уже к половцам (т.е. «окружили» — ведь во фразе «идут... от всех стран» об этом уже сказано).
Русское войско перестало быть несдвигаемой «горой»: «О Руская земле, уже не шеломянем еси! — Се ветри, Стрибожи внуци, веют с моря стрелами на храбрыя
(с.79)
Государь сам встал в центре, *
Над головой его развевался Кеев стяг.
Большое количество, совокупность чего-либо (кого-либо) и сегодня еще называют «горой». В Средневековье такие «горы» иногда включали в картину сражения: «Бысть трепет и кличь велми велик: враном же, аки горам играющим и противу им по реце по Непрядве гуси и лебеди крылами плещут» («Задонщи- на»), И если слово буй (родственное нашему буянь) на Брянщине означает «гору, холм» («Стоишь на буи, на бугре, и як-ветер сильный до костей проимае»; «На высоком месте ветер сильней дуе, на буи»), то не удивит и то, что оно используется и в количественных значениях. В прибалтийских русских говорах оно обозначает «стаю, группу», а в псковских — косяк промысловой рыбы: «Стадом рыба идет, буй, говорят, идет. Спет идет буем». А сплоченное войско, разве оно не ходило таким же буем — шеломяпем?
Взять, к примеру, сочетание «пир горой». Уж не памятьли перед нами историческая — о тех обильных трапезах в княжеских гридницах, где гуляли «всем шеломяпем»? «Пошел пир горой, пир на весьмир» — читаем в пословицах В. И. Даля. Речь ведь не о попойке планетарного размаха, а об угощении для всего «Mipa» — местного сообщества, «честной компании».
Не равнозначно ли шеломя понятию «пир всей дружины» и не оно ли упомянуто после того, как сорок богатырей во главе с Ильей Муромцем одержали победу: «А как поехали на шеломя окатисто, а на ту попойку да на великую». Что перед нами? Природные «холмы» («в Киеве на горах»!), куда едут, чтобы бражничать с Красным Солнышком? Или же окатистый (крутой, высокий) почестный пир? Тот самый, что позже назвали «пир горой»?
А слово ошеломить? В «Простонародном словотолковнике» (1846): «Ошаломить (Ряз. и др.), озадачить, привести в тупик — колпак, а по-древнему шелом на кого надеть». Такое толкование едва ли более убедительно, чем современное — «ударить (булавой) по шелому». А оросить, осенить, оседлать и т.п.? Ведь это же — покрыть росой, сенью, седлом. Следовательно, и в случае с ошеломить невозможно объяснение «ударить по шелому» — здесь скорей было бы «ударить шеломом» или «накрыть шеломом». Однако и «ударить (накрыть) шеломом» уже потому не может быть верным, что не соответствует значению «напасть врасплох».
Все встанет на свое место, если принять, что перед нами не «шеломъ», а «шеломя», то есть монолитное войско. Обрушиться на противника неожиданно, «как снег на голову», как лавина, рухнув «всем шеломянем», навалиться на него разом и не давая опомниться, — таков исконный смысл этой явно не сегодняшней идиомы. Можно привести аналогию из немецкого языка, где uberrumpeln (ошеломить, напасть врасплох) буквально означает «свалиться бренчащим хламом на (кого-либо)». Это можно подтвердить и русским просторечием. «Ашалманитъ (ошеломить) от шеломень» — именно такое слово обнаружил в 1961 году С.И. Котков среди курско-орловских говоров.
Подведем итог нашему краткому исследованию. Если буквально, то перевод сочетаний в обоих отрывках может быть следующим: «О войско Русское! Укрыто ль ты горою?» — до разгрома; «О войско Русское! Уже ты не гора!» — когда разгром начался.
Целиком фрагменты получают следующее прочтение:
Игорь къ Дону вой ведетъ. Уже бо бѣды его пасеть нтиць подобно, влъци грозу въсрожатъ но яругамъ, орли клек- томъ на кости звѣри зовуть, лисици бре- шутъ на чръленыя щиты. О Руская земле! Уже за шеломяиемъ ее и?
Игорь войска к Дону ведет. И вот уже птицы несчастья его собираются, по яминам волки трубным воем стращают, по оврагам клёкотом орлы зверей на трупы зовут, лисы тявкают на медные щиты. О войско русское, прикрыто ль ты горою?
Быти грому великому! Итти дождю
стрелами съ Дону великаго!.. О Руская
земле! Уже не Шеломянемъ еси. — Се
ветри, Стрибожи внуци, веютъ съморя
стрелами на храбрыя плъкы Игоревы...
Быть грому великому, прийти дождю
стрелами от Дона Большого... О войско
Русское, уж не твердыня ты!— То ветры,
Стрибоговы внуки, веют с юга стре
лами на храбрые полки Игоревы.
КАК «ПОМЧАЛИ» ПОЛОВЕЦКИХ ДЕВУШЕК
«Съ заранiя въ нятькъ нотъпташя поганыя пълкы половецкыя, и рассушясь стрелами по полю, помчяшя красныя девкы половецкыя...»
Казалось бы, что за хрустальной прозрачностью выделенных строк никак не укрыться очередному «темному месту», тем более что многочисленные переводы дружно демонстрируют здесь хорошее понимание текста:
И за добычею помчали, Как стрелы, в разные концы. Вот мчат они среди полей На крупах бешеных коней Удел победы молодецкой — Красавиц-девиц половецких.
(А.А. Кичеев)
На рассвете, в пятницу, в туманах, Стрелами по полю полетев, Смяло войско половцев поганых, И умчало половецких дев.
(Н.А. Заболоцкий)
Позволю себе, тем не менее, не только усомниться в их правильности, но и читателей склонить к неверию, задав для начала «наивный» вопрос: куда и зачем «умчало» войско половецких дев? Ханжа-моралист осуждающе, а любитель «клубнички» или любопытствующий подросток поощрительно воспримут некоторые из имеющихся ответов, словно бы специально нацеленные на то, чтобы вызвать брезгливое чувство к русским победителям.
И русский, топча их, брал, как жених,
Смазливых языческих ратниц,
Он золото взял, аксамиты и бязь,
Ковров награбил жадливо.
И свальным настилом легла на грязь,
Топи покрыла пожива...
Грязь библейского «свального греха» прямо-таки пропитывает строки этого «поэтического переложения» Марка Тарловского. Не отстает от него и Георгий Троицкий в своей написанной «по мотивам» повести: «Из-под опыленных битвой ковров, аксамитов и войлока жаркие сильные руки вырывали на волю красных дев половецких, крепко закрывших смуглые лица; черные косы красавиц касались земли, сухо гудящей под верным конем. С девами через седло скакали могучие кмети, целуя их, кричащих, в горячие яркие губы. В поле скакали они с добычей, бросив поводья, не слыша ни крика, ни ветра».
Явная ошибка здесь и в деталях — половчанки, будучи язычницами, но не мусульманками, тогда еще не закрывали лица. Об этом есть у Низами, написавшего следующие строки примерно в те же самые годы, когда было создано «Слово о полку»:
Что мужья им и братья! Вся прелесть их лиц
Без покрова, — доступность открытых страниц...
Царь, узрев, что кыпчачки не чтут покрывал,
Счел обычай такой не достойным похвал.
Если поверить преобладающим толкованиям, то задаю уточняющий вопрос: для чего русские «летели стрелами в поле», «мча красавиц» на крупах бешеных коней? С великим сожалением воспринимаю ответ покойного Владимира Чивилихина — безупречный вкус и чутье подвели здесь выдающегося исследователя родной старины. «Воины стрельнули по кустам с красными девками половецкими, — объяснял он. — Писал далеко не старый человек, отметив эту обычную по тем временам и нравам подробность набега». Не сомневаюсь, что такими же мыслями от этого эпизода из «Слова о полку» навеяны и следующие строки О. Сулейменова в стихотворении «Амазонка»:
В диком иоле половчанку полонили
И в полынь, раскинув полы, повалили
Н. Бибиков попытался обойти это место стыдливым умолчанием — в его переводе витязи «мчали» не «сдевами», а «за девами»:
Разлетелись в поле стрелами,
Шум и крик со всех сторон,
Мчатся воины за девами,
Ждет красавиц всех полон
А как же на самом деле? А вот как. Не отрицая реальности и, быть может, даже рутинной будничности таких «разинских свадеб» Средневековья, я все-таки категорически отвергаю, как совершенно неуместный, столь явный сексуальный подтекст, якобы включенный в эту строку Автором «Слова».
Но ведь куда-то все же «помчали»! — возразит читатель. Верно, что «помчали», — вопрос только в том, что под этим понимать. «Э-эх, прокачу!.. Поедем, красотка, кататься!.. Какой русский не любит быстрой езды!» Убежден, что вся эта былинная лихость русской души не имеет к нашему отрывку ни малейшего отношения. Можно ли вообще так эффектно «ПОМЧАТЬ» девушек (причем, судя по тексту) вместе с трофеями (!) — объемными и столь многочисленными, что их не жалели даже на гати в топких местах? Те, кто «награбил жадливо», пожалели бы! Да и — просто физически — возможно ли «мчать» по «грязевым местам» (т.е. по топям), не надломив конских ног, не надорвав вконец своих лошадей под такою ношей? Позвольте же усомниться в значении, приписываемом здесь глаголу «помчати»! Не всегда следует переводить очевидное, базируясь на первом же пришедшем на ум значении. Существуют ведь и древнерусские «семантические архаизмы», т.е. слова как будто сегодняшние, но употребленные в давно умершем значении. Но, едва увидев такое слово и не успев даже вникнуть, мы сразу же его «понимаем». Взять, к примеру, старинное слово «стремглав»: прочитав в старом тексте о том, как кого-то «стремглав повесили» (царь «повеле... уголья присыпати под нозе его... и стремглав повесити»), не следует воображать, что несчастного казнили в несусветной спешке — напротив, его придали долгой и мучительной смерти, повесив за ноги, «вниз головой».
То же и с нашим словом «мчати»: если мы читаем в летописи, что враги «сомчали» князя со второго этажа и убили около лестницы (1147), что русский витязь видел, как в 1240 году убегали шведы, «мчаща под руку» на корабль раненого сына своего короля, и что в походе 1149 года дозорные «примчали» к Изяславу половецкого «языка», то перед нами совсем не скоростное «мчание» на коне: первого «стащили, сволокли», второго бережно «довели», да и третьего «привели» или «доставили», но вовсе не «примчали» в современном значении этого слова. Др.-рус. сомчати (см. всловаре И.И. Срезневского) означало «стащить, сволочить», болг. мъкна — «тяну, тащу», чеш. smykaii — «нести, волочить, тянуть», словен. pomikati — «тащить, продвигать».
Главный герой популярного во времена Игоря «Девгениева деяния» обратился к своим соратникам: «Приведите ми борзы мой фарь (т.е. коня), рекомы Ветр». Они же примчаша ему фарь, и всед на нь, борзо погна Василия». Случайно ли здесь «примчали» появилось в ответ на недвусмысленно ясную просьбу «привести»?
Любопытно, что Д. Минаев еще в 1846 году, видимо, правильно понял, что имелось в виду, ибо перевел: «Помчали арканами невест диких половцев». Тоже можно сказать о наших современниках — A.M. Домнине: «...погнали по полю дев половецких в неволю», и об украинском переводчике Степане Руданском: «Красних дiвок половецьких гнали у неволю». Но у всех остальных, к сожалению, иначе...
«Несут, влекут, ведут, тащат, везут, гонят» — глагол мчати еще дважды употреблен в «Слове» в подобных значениях: в том месте, где Ярославна упрекает ветер («Мычеши хиновские стрелкы на моея ладе вой») и где говорится о вестнике, который «жля поскочи по Руской земли, смагу людем мычучи в пламяне розе».
«Вели» пленниц, вероятно, не только пешком, но и «несли-везли» в их же собственных вежах-кибитках, под застревавшие в грязи колеса которых время от времени сбрасывали трофейное барахло. Где же тут «рассыпались, как стрелы», где та лихая скорость, усматриваемая в «помчали»? Русские витязи вовсе не «помчали», а «повели (погнали перед собой или повезли за собой в телегах) красавиц-девушек половецких...»
Показательно, что именно в значении «несет, влечет» употребил Н.В. Гоголь этот глагол в знаменитой повести «Страшная месть», где очень многие фразы являются творческим осмыслением «Слова о полку Игореве»: «Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои. Глядишь и не знаешь, идет или не идет его величавая ширина». Вот ведь как — со стороны даже не видно этого «мчания», нет здесь поспешности и торопливости, но есть тягуче-плавное и величаво-торжественное движение. Не могу разделить возмущения А. К. Югова, эмоционально выступившего в одной из статей против «вульгарного тащили» и апеллирующего к тому, что «и в подлиннике: помчали, а вовсе не тащили».
Итак, мнимая скоростная связка «рассушясь — помчали» дает свой первый смысловой сбой. Второй сбой — раскрытие сочетания «рассушясь стрелами» — уничтожает в ней «скорость» окончательно. Ведь если «рассушясь стрелами» все, без исключения, толкуют как «рассыпавшись, словно стрелы», то почему же никто не обращает внимания на то, что использованный глагол никак не удовлетворяет такому значению? Вполне доказуемо, что рассушясь — не «искаженное» от рассунути («Татарове же россунушася по земли, и княгыню Ярославлю яша, и дети изъымаша» — XIV в.; «отроци разсунушася по великому грозному побоищу» — XV в.), и не отрассути («се половци расулися по Руской земли» — XI в.), и уж конечно же не от тюркского уш (летать), которое предлагает О. Су- лейменов в своих «доказательствах» того, что «Слово о полку» написал обрусевший половец.
Следует, как мне кажется, с уважением отнестись к мнению осмеянного советскими исследователями адмирала А.С. Шишкова, министра образования пушкинских времен: «Глагол разсушась хотя по смыслу речи и долженствует, кажется, значить здесь рассыпавшись или рассунувшись, однако корень оного не известен мне». Действительно, в одном и том же эпизоде, когда в 1068 году киевляне потребовали от князя коней и оружия, в летописях даются разные варианты фразы: «Се половци росоулися (в др. сп. разсеялися) по земли» (ПСРЛ. Вып. 2) и «Се половци разсыпалися по земли» (ПСРЛ. Вып. 9-10).
Беда в том, что в тексте увидели сравнение — «как стрелы», тогда как в нем говорится о самых настоящих стрелах, которыми воины Игоря «рассушились» по полю. По своему смыслу сочетание «рассушясь стрелами по полю» вполне сравнимо с той фразой об Олеге, где он «стрелы по земли сеяше». Но если Олег эти стрелы сеял, то почему воины Игоря ими «рассушались»?
«Рассушася», применительно к стрелам, происходит от сух(ой) — «рассушиться» и означает — «одновременно осушив множество чаш». Тогда отчего же такая метафора? Это недоумение снимается самим «Словом», где о действиях Всеволода Автор говорит: «Стоиши на борони, прыщеши на вой стрелами». Ведь оттого и «недоста», что «распрыскал» все, что имел! Понятно, что прыскати можно было лишь чем-нибудь жидким. И если стрелы не являются жидкостью, то ведь почему-то и в античной «Илиаде» — «задождили свистящие стрелы», и в повести Флавия — «стрелы на нялетяху яко дождь», и в «Шахнаме» Фирдоуси — «вслед за ними (двумя стрелами) частым дождем другие зашумели», и в «Искендер-наме» Низами — «бой, как проливающая дождь туча, посылал град стрел и дождь мечей».
А у нас? У Даниила Заточника — «каплями дождевными аки стрелами сердце пронзающе», в летописи (осада Владимира в 1098 году) — «идяху стрелы аки дожчь», в былине о Ермаке — «стрелы летят, как часты дожди», да и в самом «Слове» — «итти дождю стрелами». Итак, стрелами «дождят» и «брызгают» у всех, а у наших, судя по рассматриваемому отрывку, еще и «поят» — общепринятое в мировой литературе понятие «дождь стрел» (перс. тирбаран, др.-инд. чараварса) русские сочинители трансформировали в кровавое вино, «распрыскиваемое» воинами для «угощения» врага. «Упиться» таким «вином» означало «залиться собственной кровыо». Так вместо обычного «сеятельного» возник не только «поливальный», но и «угощательный» образ стрел.
Похоже, что близко к раскрытию смысла сочетания «рассушясь стрелами» подошел В.В. Колесов в Энциклопедии «Слова о полку Игореве»: «Можно говорить, что сравнение воинов с тучами, проливающими дождь-стрелы, есть типичный кеннинг» (выделено мной. — В. Т.).
В будущем, в связи с «прогрессом» в деле истребления себе подобных, противники, как свидетельствует историческая песня, «угощались» не стрелой, а «пулей свинчатой», уже не столько «поя вином», сколько «кормя» друг друга «харчем» из ружей. Неслучайно Р. Джемс, составивший в начале XVII века русско-английский словарик, отметил в нем харчистое ружье — «требующее большого заряда, широкоствольное».
Сравнение противостоящих войск с тучами, а стрел с дождем обычно как для древнерусской (например, в произведениях Куликовского цикла), так и для мировой литературы. «Черныя тучя с моря идут... итти дождю стрелами», — сказано о половецких полках накануне решающего сражения.
И снова вернемся к нашим воинам, которые, предвкушая богатую добычу, по воле переводчиков, лихо «рассыпались, как стрелы, по полю». Летопись рассказывает, что в ту победную пятницу в авангарде русских войск пошел сводный полк из стрелков-лучников, собранных от всех князей, — «напереди же стрелци, иже бяхуть от всех князий выведены». Во время переправы через Сюурлий «выехали из половецких полков стрелки и, пустив по стреле на русских, ускакали... Обратились в бегство и те половецкие полки, которые стояли поодаль за рекой». Воины авангарда, погнавшись за ними, «избивали половцев и хватали пленных». Вопрос к читателю: чем ответил на обстрел при переправе упомянутый сводный полк искусных стрелков? Не от их ли массированного ответа побежали и те половцы, что стояли поодаль за рекой?
Сравнение противостоящих войск с тучами, а стрел с дождем обычно как для древнерусской (например, в произведениях Куликовского цикла), так и для мировой литературы. «Черныя тучя с моря идут... итти дождю стрелами», — сказано о половецких полках накануне решающего сражения. Как тучи «рассушаются» дождем, так и полки «рассушались» стрелами — т.е. стрела за стрелой осушали они свои «чаши». Авангардный полк рассушился стрелами по огромному полю не иносказательно, а буквально — из «тучи» стрелков, которые, непрестанно «изливая» сотни своих «чаш» (колчанов).
Предлагаемый перевод этого фрагмента таков:
«Спозаранку в пятпииу потоптали поганые полки половецкие и, рассеяв стрелы по полю, повезли красных девок половецких…»
Достарыңызбен бөлісу: |