Е. Б. Гурвич Владимир Соловьев и Рудольф Штейнер

Владимир Соловьев и Рудольф Штейнер

Вступление

Владимир Соловьев - его жизнь, судьба и мышление

Соловьев - публицист

Объединение христианства

Посмертная клевета

Характер Соловьева

Вечная женственность

Рудольф Штейнер о Соловьеве

Мой Храм, духовное одиночество В. Соловьева

Антихрист

Двойник

Послесловие

Примечания
ВСТУПЛЕНИЕ
Помню, как в ранней юности, будучи ученицей классической гимназии (Тенишевское училище), мы посетили Москву. Там нас пригласили в Первую гимназию прослушать лекцию о Москве, которую должен был прочесть профессор (если не ошибаюсь) Лапшин. Но вместо лекции о Москве он спросил нас, не знаем ли мы, кто "ходил вот по этим половицам"? Получив отрицательный ответ, он назвал Владимира Сергеевича Соловьева, а поняв по конфузу нашего учителя, что мы слабо знаем о нем, прочел нам лекцию о Владимире Соловьеве.

А еще раньше, в детстве, под впечатлением портрета Соловьева, увиденного мною в музее Александра III, - теперь это Музей русского искусства, - я спросила за обеденным столом: "А кто это, Владимир Соловьев?". И помню сияющее лицо моей бабушки, которая довольно мало знала русскую литературу и философию, когда она мне ответила: "Это был великий человек". Вспоминая Соловьева, люди, любое одухотворенное лицо сравнивали с его лицом. Это не относилось ни к идеям Соловьева, ни к его поэзии, а главным образом к его личности. Были люди, не ценившие его философии, многие не ценят его поэзии, но я никогда не слышала и не читала, чтобы кто-либо не ценил его личности.

В моей книге нет изложения философии В.Соловьева потому, что книг о его философии написано очень много, и потому, что он излагал свои мысли с непревзойденным совершенством ясности, логики и красоты языка, и никто не может сделать этого лучше.

К тому же, как я скажу об этом позже, я думаю, что философия Соловьева не главное в его жизни и деле. Об этом пишет и Андрей Белый в своих "Арабесках"(1а): "Он говорил брату, что миссия его заключается не в том, чтобы писать философские книги; что все им написанное - только предлог к его дальнейшей деятельности". И в своем письме в марте 1900 года к Анне Шмидт, Соловьев высказывается в том же роде.

Он описывает сон давно умершей старушки:

"Она видела, что ей подают письмо от меня, написанное обыкновенным моим почерком, который она называла pattes d'arraignee. Прочтя его с интересом, она заметила, что внутри завернуто еще другое письмо на великолепной бумаге. Раскрыв его, она увидела слова, написанные прекрасным почерком и золотыми чернилами, и в эту минуту услышала мой голос: "Вот мое настоящее письмо, но подожди читать", и тут же увидела, что я вхожу, сгибаясь под тяжестью огромного мешка с медными деньгами. Я вынул из него и бросил на пол несколько монет одну за другой, говоря: "Когда выйдет вся медь, тогда и до золотых слов доберешься!"(1).

Это значит, что в конце жизни он и сам так считал.

Когда Милюков написал статью, в которой излагал идеи Соловьева, причислив его к славянофилам, Соловьев по этому поводу сказал: "Что собственно Милюков называет "моими идеями", разве я придумал христианство или требование, чтобы оно исполнялось в самом деле?"(2).

Может Показаться странным, что я поднимаю тему о церкви в наше время, когда большинство церквей пустует, когда уже больше ста лет различные "научные" авторитеты "знают", что нет никаких исторических доказательств того, что человек, называемый Иисусом из Назарета, а уж тем более Иисусом Христом, вообще жил на свете, когда так называемая наука делает психоанализ Тому, Кого описывают Его ученики в евангелиях, когда даже дети и малограмотные люди утверждают, что евангелисты не сумели даже переписать добросовестно 1-е евангелие, что это давным-давно знала католическая церковь и потому запрещала читать их на других языках кроме латинского и не одобряет этого чтения до сих пор. Тем не менее, я позволю себе поднять этот вопрос, заговорить на эту тему потому, что проблема эта живет более чем раньше в душах многих людей, потому, что то тут, то там, то один, то другой утверждают, что он видел или пережил реальность Иисуса Христа.

С прошлого столетия люди в той или иной форме переживают или предчувствуют импульс Христа, но, к сожалению, утратив мгновение общения с Ним или Его посланниками, ищут повторения этого момента в традиции, т.е. позади своего времени, а не впереди, где Он всегда находится. Так это случилось в Германии с философом Романтического направления Ф.Шлегелем, перешедшим в конце жизни в католичество; с Бердяевым, Булгаковым, Карсавиным и другими в России. Этому соблазну подвергся и Владимир Соловьев, но вполне преодолел его.

Когда реальность переживания /которое возникает в возвышенном сознании/, которую человек никогда не приписывает себе, а дару духовного мира, - бледнеет или пропадает, человек ищет ее восстановления в интеллекте, а люди в интеллекте эгоистичны, не желают слушать, а желают настаивать на своем. Это ведет к властолюбию, к страху потерять что-то и жестокости.

В сущности, нельзя даже осуждать людей за их стремление к организации. Если человек хоть издали начинает чувствовать, что такое воплощение духовной жизни на земле, он также чувствует, что его душа раскрывается, окрыляется, руки протягиваются к другим душам, переживающим то же. Имагинацией воплощенной духовной жизни появляется перед ним образ "Божьей Софии" и рождается стремление воплотить этот образ на земле. Открывается видение чаши Грааля. Но Дело в том, что Грааль еще не на земле, а только спускается на землю; что есть христианство Грааля, стремящееся к воплощению, а до сих пор служителей Грааля было мало, очень мало. Прообраз храма Грааля - Софийский собор в Константинополе - это ряд индивидуальных перевернутых чаш, соединенных между собою.

Лично я, под конец своей жизни, отношусь вполне отрицательно к каждому учреждению, стремящемуся организовать религиозную или духовную жизнь людей, если участники и организаторы не находятся на очень высокой ступени духовного и душевного развития, но я понимаю стремление людей к соединению в духовном и душевном опыте и деянии, знаю, что вместе люди гораздо сильнее, чем каждый сам по себе, но, к сожалению, не могу не заметить, что если соединяющиеся - не настоящие служители Грааля, люди соблазняются и употребляют эту силу не для узнавания импульса и воли Христа, а в своих эгоистических целях.

Конечно, в момент большой радости, когда ему сообщается импульс Христа, человек стремится протянуть руки ко всем людям и соединиться с ними, но малейшая примесь эгоизма, своекорыстия испортит это и сделает невозможным. /Эгоизм и самолюбие выражаются также в преувеличенном занятии церковными обрядами и ритуалами с особым фарисейским самоудовлетворением, вместо того, чтобы внутренне духовно приблизиться к Иисусу Христу./ Однако люди, выросшие в христианских традициях, иногда преодолевают эти трудности /не преувеличивая важности внешних обрядов/. Если же люди, выросшие в еврействе, магометанстве или атеистических традициях - как марксизм, вдруг крестятся в церкви - это верх нелепости, и уж они-то никогда не найдут Христа в церкви.

Вообще, настоящая реальность в храмах и церквах - это искусство. Догмы, о которых спорили архиереи и теологи, и которые доступны только интеллекту, мало значения имеют для человечества, но искусство, наполняющее церкви, живопись, скульптура, сама архитектура церквей и храмов, музыка, звучащая в них, театральные мистерии, сохранившие память и чувство Христа, - вдохновляют человечество с давних времен; а когда пуритане начали разрушать искусство в церквях, религиозное чувство стало увядать, и в наше время церкви опустели. Старым, древним искусством, однако, мир не может больше жить, и когда рождаются новые импульсы, они проявляются в искусстве уже после того как осознаются.

Кроме очень необыкновенных людей, большинство представляет себе Христа и Богоматерь по картинам, и в этом смысле нашими религиозными руководителями являлись великие художники и скульпторы, вдохновенные иконописцы. Неправильно думать, что художники и скульпторы делали то, что заказывали им папы, кардиналы или епископы. Они, конечно, эксплуатировали талант и вдохновение художников для своей собственной славы, но духовную и художественную субстанцию они не могли навязать искусству, а могли только им восхищаться как и все. Поэтому нашими религиозными руководителями являлись, конечно, великие художники. Разве мы имели бы малейшее представление о Христе, о Богородице, если бы мы никогда не видели "Тайной вечери" Леонардо да Винчи, "Сикстинской Мадонны" Рафаэля, "Пиеты" Микеланджело, изображений Софии в русских церквях и т.д.?

Можно сказать в этом смысле, что в то время, когда официальная церковь анафемствовала, боролась за власть, споря о догматах, сжигала на кострах, - настоящее вдохновение исходило от художников, скульпторов, сказителей и т.д.

Если мы спросим людей, что они понимают под словом "Церковь", то получим самые разнообразные ответы. Иные, посещающие церковь, скажут, что это здание, где люди молятся, или место, где крестят, женят, хоронят..., или где священник говорит проповеди. Другие, католики, ответят, что "это организация христиан", враги католиков скажут: "Это политическая организация" и вспомнят страшную историю этой организации. Большинство католиков и так называемых православных заметят, что церковь - это христианство, и невозможно быть христианином, если вы не крестились в церкви. Католики еще сошлются на слова Христа: "На камне сем Я построю церковь Свою, и врата адовы не одолеют ее". Протестанты тоже сошлются на слова Христа: "Где двое или трое сойдутся во имя Мое, и Я посреди них". Последние часто даже не отдают себе отчета в том, как трудно людям собраться во имя Его.

Высшим авторитетом в католической и православной церквях являются соборы. /Это собрания христиан во имя Его./ Православная церковь признает только первые семь соборов, которые состоялись в течение первых девяти веков после рождества Христова. Это период, когда восточная и западная церковь были объединены, и вселенская церковь, охватывающая весь мир, /якобы еще существовала. Но уже во втором веке эта вселенская церковь изгнала из своих рядов гностиков, а в третьем веке - манихеев, которые были распространены на Ближнем и Дальнем Востоке, а также и в Африке. В четвертом веке изгнаны были арианцы, а в пятом - несторианцы - сирийская, персидская и индийская церковь. Иными словами, вселенский собор никогда не состоялся./ Последний, так называемый вселенский собор, восьмой по счету, проходивший в Константинополе в 869 году, восточной церковью признан не был. Только католическая церковь признает его. С тех пор состоялся целый ряд чисто римско-католических соборов - последний в шестидесятых годах этого столетия. Прообразом соборов явилась, очевидно, Пятидесятница. /Соборы рассматривались как повторение того происшествия, которое описано в Новом Завете как первая Пятидесятница./ Что произошло во время Пятидесятницы? Во-первых, обращаю внимание на первую главу "Деяний": "Все они (одиннадцать апостолов) единодушно пребывали в молитве и молении с некоторыми женами и Мариею, Материю Иисуса, и с братьями Его". Значит, Мать Иисуса была с ними.

Затем, в главе второй описывается то, что произошло во время Пятидесятницы: "При наступлении дня Пятидесятницы все они были единодушно вместе.

2. И внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились;

3. И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них.

4. И исполнились все Духа Святого и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещавать.

5. В Иерусалиме же находились иудеи, люди набожные, из всякого народа под небесами.

6. Когда сделался этот шум, собрался народ и пришел в смятение; ибо каждый слышал их, говорящих его наречием".

/Это полная противоположность тому, что произошло при постройке Вавилонской башни. (Ветхий Завет, Бытие 11, 1-9). "На всей земле был один язык и одно наречие... И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес... И сказал Господь: Сойдем же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого"./

В начале четвертого века, в 312 году, император Константин, типичный римский император, собираясь на битву со своим соперником Максенцием, увидел сон. Ему представился крест, и на нем надпись "Сим победиши". Константин приказал украсить свое знамя крестом и одержал победу над Максенцием. Дело в том, что большинство германцев в армии Максенция были христиане (арианцы) и не хотели воевать против креста. Тогда Константин понял, что христианство - большая сила и ею можно воспользоваться для Рима и для себя. /Надо сказать, что предание о том, что германцы принадлежали к арианцам - весьма сомнительно. До Никейского собора Арий был мало известным египетским просвитером, и мало вероятно, что ему удалось до 312-го года превратить их в своих приверженцев. И до сих пор никто еще не сумел разрешить этой исторической загадки. Будущее развитие германцев явилось главной темой споров на Никейском соборе: дать ли им возможность развиваться самостоятельно, сохраняя свой собственный культурный характер, или заставить их присоединиться к культурному развитию народов средиземноморского побережья. Арий как видно защищал более свободный подход: пусть они, мол, развиваются как хотят./

Император Константин христианином не был. Только впоследствии была создана легенда о его крещении перед смертью, которая осталась недоказанной. Крестил Константина якобы Евсевий Никомидский. Что за христианин был Евсевий Никомидский можно судить по тому, какое мнение о христианстве он внедрил в своего воспитанника и родственника императора Юлиана, прозванного Отступником. Статуя Константина стояла в форуме, где стояли статуи римских императоров. Его голова венчала изваяние тела бога Марса, его подлинного бога. Насколько видение сделало Константина христианином видно из того, что сразу после победы над Максенцием, он убил двух его сыновей. Убил он также и своего собственного сына. /В 324 году Константин объявил христианство римской государственной религией, и в 325 году -через год - созвал собор в Никее, а в 326 году он казнил своего собственного сына. Спустя еще год, в 327 году он убил свою жену, с которой прожил 20 лет./ И этого человека церковь канонизировала, назвала "великим" и "равноапостольным"!
Итак, по зову Константина за императорский счет съехались в 325 году после Р.Х. на собор в Никею епископы, их помощники и слуги. Только по приезде императора собор был открыт. Знаменитый историк Евсевий Панфил писал, что император сиял золотом и драгоценными камнями и был "похож на архангела Михаила". Разумеется, христианам, которые еще совсем недавно подвергались гонениям, очень льстило внимание императора Константина. Официальной причиной для собора был спор между двумя египетскими священниками, просвитером Арием и диаконом Афанасием. Константину было, конечно, безразлично, кто победит в этом споре - Арий или Афанасий, но решив, что христианство -сила, он не хотел допустить, чтобы эта сила расщепилась. /Спор заключался в том, является ли "Христос, Божий Сын" по естеству "Богом Отцом", т.е. их единосущее, что трудно понять, или же является ли Он Его Сыном, как всякий сын похожий на отца, но все же иным. Что, конечно, может значить, что Христос один бог среди других богов./ Друзья Константина принадлежали к арианам, да и вообще арианство было понятнее. Но после того, как Арий и арианство, после долгих споров, были преданы анафеме, Арий и его последователи были сосланы императорской властью. Христианство было официально провозглашено Римской империей, хотя язычники не подвергались преследованиям.

/Однако спор не закончился на этом. Уже в 336 году Константин восстановил учение Ария, и несмотря на то, что Арий умер в том же году, арианство победило явно, особенно в восточной половине Римской империи. Константин умер год спустя в 337 году, а спор между двумя течениями христанства продолжался весь четвертый век./

/Догматом, т.е. "обязательным решением", считали в ранней христианской церкви решения соборов; причем, собрание выдающихся христиан, епископов, ученых, монахов и т.д. должно было решить после дискуссий большинством голосов, что является "истиной" в христианстве. Эта процедура основана на том, что соборное решение большинством голосов - "непогрешимо", так как собор, как таковой, а значит и его решения - "инспирированы" Святым Духом, так же как апостолы и женщины были инспирированы на Пятидесятнице. На этом тройном уравнении - "соборное большинство-собор-Пятидесятница" как инспирации Святым Духом основывается основной догмат, на котором зиждятся все остальные догматы. Но этот основной догмат ведь только аналогия, без всякой внутренней или внешней основы. И этот основной догмат не был никогда ни на одном собрании принят как догматизированное решение./

Читатель, не страшись и смело воду пей:

Она - не из меня, ее нашел в скале я;

Из камня истины выходит сей ручей.

Так знаменитый философ, создатель русского философского языка, блестящий оратор и поэт, вдохновитель и учитель Блока и Белого, чувствовал, что не может выразить сокровенное. Поэтому его стихотворения перемешаны с шутками, поэтому он чувствовал всегда, что одинок, что его музе нет места "меж двух враждебных станов". Он писал:(6)

И близкое иль больно, иль смешно,

Не миновать нам двойственной сей грани:

Из смеха звонкого и из глухих рыданий

Созвучие вселенной создано.
Если правда, что человек выбирает своих родителей, как говорил Рудольф Штейнер, то Соловьев хорошо выбрал. Со всех сторон феи его одарили всем, что ему было нужно.

Владимир Соловьев был сыном знаменитого русского историка Сергея Михайловича Соловьева, долголетнего, несменяемого профессора .и декана Московского университета, и внуком, со стороны отца, священника - отца Михаила.

Мать его украинского происхождения, была внучатой племянницей знаменитого украинского философа Григория Сковороды, мистика, религиозного странника, исходившего множество стран, знакомясь с различными мистическими, масонскими и теософскими идеями. Этот человек странствовал по Украине и рассказывал своим соотечественникам о разных христианских учениях.

Во Владимире Соловьеве сочетались ученость и добросовестность его отца, веселость и доброта деда и склонность к мистике его украинского предка.

В возрасте девяти лет, будучи в церкви, В.Соловьев имел видение, о котором решился рассказать в полушутливой форме в конце своей жизни в поэме "Три свидания"(7). Вот начало этого стихотворения, т.е. описание первого свидания:
ТРИ СВИДАНИЯ

(Москва, Лондон, Египет - 1862-75-76)

ПОЭМА

Заранее над смертью торжествуя,

Подруга вечная, тебя не назову я,

Но ты почуешь трепетный напев...

Не веруя обманчивому миру,

Под грубою корою вещества,

Я осязал нетленную профиру

И узнавал сиянье божества...

Не трижды ль ты далась живому взгляду -

Не мысленным движением, о, нет! -

В предвестие, иль в помощь, иль в награду

На зов души твой образ был ответ! -

1

И в первый раз, - о, как давно то было! -

Как детская душа нежданно ощутила

Тоску любви с тревогой смутных снов.

Мне девять лет, Она... ей - девять тоже.

"Был майский день в Москве", как молвил Фет.

Признался я. Молчание. О, Боже!

Соперник есть. А! он мне даст ответ.

Дуэль, дуэль! Обедня в Вознесенье.

Душа кипит в потоке страстных мук.

Житейское... отложим... попеченье -

Тянулся, замирал и замер звук.

Алтарь открыт... Но где священник, дьякон?

И где толпа молящихся людей?

Страстей поток, - бесследно вдруг иссяк он.

Лазурь кругом, лазурь в душе моей.

Пронизана лазурью золотистой,

В руке держа цветок нездешних стран,

Стояла ты с улыбкою лучистой,

Кивнула мне и скрылася в туман.

И детская любовь чужой мне стала.

Душа моя - к житейскому слепа...

А немка-бонна грустно повторяла:

"Володенька - ах! слишком он глупа!".
"Она этой строфы была простой маленькой барышней и не имеет ничего общего с той ТЫ к которой обращено вступление". (Примечание Соловьева).

После этого опыта видение как бы заснуло в нем. С буйными товарищами он исследовал лягушек и головастиков, изображал покойников, пугал дачниц, наконец, совершал кощунственные акты иконоборчества, зачитывался, к огорчению отца, Ренаном и подобной литературой(8). Это продолжалось с 14-ти до 18-ти лет. Если детские чувства и возвращались, Соловьев их тогда не выражал.

Но он не забывал, очевидно, своего видения. "Грубая кора вещества" - иллюзия приподнялась, и под этой корой он "прозрел нетленную порфиру", душу мира.

Вот что пишет Соловьев своей кузине Кате Романовой(9) в 1872 году после двух или трех лет занятий в университете естественными науками (кузина эта тоже стремилась изучать естественные науки, а он уговаривал ее, что это пустое занятие): "Я того мнения, что изучать пустые призраки внешних явлений - еще глупее, чем жить пустыми призраками. Но главное дело в том, что эта "наука" не может достигнуть своей цели. Люди смотрят в микроскопы, режут насчастных животных, кипятят какую-нибудь дрянь в своих ретортах и воображают, что они изучают природу. Этим ослам нужно бы на лбу написать:

Покрова снять не позволяет

И ты машинами не вынудишь у ней,

Чего твой дух не угадает.

Ему все опротивело, и он пережил духовный кризис: перестал учиться и провалился на экзамене.

/Даже в то время, когда Соловьев все еще лишь наполовину сознавал, христианство для него не было просто теорией, а осуществлением этой идеи в жизни. Христос стоит передним повсюду как величайшая имагинация, как луч и опора в жизни. Это после Соловьев сознает, что для нехристиан это не может быть ясно, что им надо показать Христа как жизненную силу. Но если для людей, считающих себя христианами, Христос не является опорой в жизни, то это только результат неясного мышления. Поэтому он считает подготовление победы Христа и богочеловеческого начала в философии своей первой задачей./

На третий год Соловьев ушел с физико-математического факультета и поступил на философский, одновременно посещая вольнослушателем духовную академию. Окончив блестяще философский факультет, Соловьев защитил с громадным успехом свою магистерскую работу "Кризис западной философии" и получил доцентуру в Московском университете. Его книга и защита произвели фурор. Славянофилы шумно его приветствовали. Один из профессоров писал отцу Соловьева: "Россию можно поздравить с гениальным ученым". Когда начались лекции Соловьева, студенты, в то время настроенные очень материалистически, приготовились было освистать христианского философа, но были побеждены его доводами, а больше всего личностью, которая всегда усматривалась за всем тем, что он говорил. Лекции его имели такой успех, что их пришлось перенести в главный зал университета. так как на них ходили студенты и других факультетов, и слушатели не умещалались в аудиториях.

Надо не забывать положение интеллигенции в России в те времена: существовало два движения - западников и славянофилов, которые озлобленно боролись друг с другом. Споры эти продолжались в течение всего 19-го столетия и, несмотря на то, что представители обоих движений происходили из одних и тех же кругов и одной и той же гегелевской школы, к началу восьмидесятых годов вражда между ними стала совершенно яростной. Противники даже отказывались разговаривать друг с другом, хота среди представителей обоих движений числились самые благородные личности, представители русской общественной мысли. Тогдашняя русская современность была ужасной, и русский народ жил в полурабстве. Этот факт объяснялся различно, поэтому и проблему старались разрешить различно: западники ожидали разрешения в максимальном влиянии европейского прогресса, его технологии и демократии, которую радикально представлял социализм. Все несчастия - говорили они - проистекают от невежества и темноты народа, и просвещение должно прийти в Россию с Запада. Влияние православной церкви, русской монашеской культуры - губительно, а все хорошее исходит будто бы от Огюста Конта, Бюхнера и естественных наук.

Славянофилы, напротив, считали положительными, оздоровляющими силами как раз те, которые западники считали пагубными: народную веру и христианство. Они искали забытый народный клад культуры и надеялись из него почерпнуть больше силы и добра, чем из рабского подражания Западу. Они считали, что Россия заблудилась из-за того, что Петр Великий презрительно воспретил развитие народной культуры. Интеллигенция об этом кладе якобы ничего не знала, а в простонародии память о нем будто бы еще сохранилась. И у народа надо учиться.

Попросту говоря, в те времена в России в обоих лагерях можно было сделать карьеру. Славянофилы пользовались поддержкой правительственных кругов, занимали важные правительственные места и издавали объемистые журналы. Западники же были общепризнанными представителями и выразителями молодежи и, хотя иногда и преследовались, носили в глазах радикальной молодежи венец мучеников. На 21 году, уже после курса прочитанных им лекций, окруженный популярностью и славой, Соловьев, по его просьбе, был командирован за границу, а именно в Британский музей: официально читать лекции о буддизме, на самом же деле, по его собственному признанию в конце жизни в той же поэме "Три свидания", читать все, что он дог добыть "о Ней". /"Она" была для Соловьева тем высшим существом, которое явилось ему, девятилетнему мальчику, и запечатлелось в нем.

Соловьев искал подобные переживания в других, изучая литературу об этом из века в век, и находя, что его опыт не является индивидуальным явлением, а напротив, хорошо известен в истории духовного развития. Встреча с идеалом всего человечества представляется обычно в образе неземного женского существа. На этом основано дохристианское представление о божествах-богинях, а также христианское стремление обоготворить Мать Иисуса. У Платона это понятие выражено Мировой Душой, а в средневековые времена аллегорические существа "Семи искусств" или "Добродетелей" представлены женскими образами. (Henry d'Andeli "La bataille des Sept Arts"; Alanus ab Insulis "Мудрость", а также изваяние в Страсбургском соборе "Справедливость".) Альберт Богемский (Albertus Magnus) противопоставляет праматерь Еву Марии - Матери Иисуса и Софии, существу будущего. На Западе в Средние века христианство окружало идеал "церкви" различными мистическими понятиями, такими как "Невеста и Мать Христа".

Соловьев идентифицировал свой опыт с образом Софии, по традициям восточного христианства представленным Новгородской и Киевской школами. "На новгородской иконе изображена человекообразная фигура, юношеского возраста, подобная ангелу, с длинными разделенными надвое волосами и с большими крыльями. На голове венец с городами, в правой руке - длинный жезл, в левой - свиток. Киевская школа изображает святую деву с воздетыми горе руками и с младенцем Иисусом в ее лоне, стоящую на серповидной луне, поддерживаемой облаком, под которым амвон с семью ступенями, носящими подписи: Вера, Надежда, Любовь, Чистота, Смирение, Благодать и Слава... В той и другой иконе главное лицо -- Иисус Христос, воплощенная премудрость, изображаемый на одной иконе (новгородской) в виде "ангела великого совета", а на другой (киевской) - в виде младенца, покоящегося в лоне святой девы" - так пишет Радлов в словаре Брокгауз-Эфрон (том 61. стр. 1).

Возможно, что эти иконы были главной исходной точкой для Соловьева. Как для всякого русского христианина, имя Софии связано для него с церковью Св. Софии в Константинополе. Имя Софии впервые появляется в первые века после Р.Х. у гностиков. Но как в древности, так и впоследствии остается не вполне ясным: является ли София Божьей премудростью в человеческом облике, или же сублимацией человеческой личности, как иные христианские святые. Часто Софию идентифицировали с Матерью Христа и пользовались именем Софии для ее эзотерического обозначения./

Одним из любимых предметов изучения для Соловьева был гносис, т.к. многие из гностиков писали о Софии. /Одним из самых значительных трудов является "Пистис Софии" написанный на коптском языке. Он вжился в ритуалы офитов, "чтивших в Змее образ, принятый верховной Премудростью или небесным эоном Софией..." - пишет Соловьев(10).

Ясно, что Соловьев искал следы всевозможных мифов о Софии, где только мог./ Он также интересовался спиритуализмом, вероятно, пытаясь доказать реальность духовного мира эмпирически, но очень скоро пришел к заключению что спиритуализм ни к чему не ведет, так как под всей массой шарлатанства есть, может быть, только крошечное зерно истинной магии. Янжул(11), которого отец Соловьева просил присмотреть за его непрактичным сыном, говорил, что в Лондоне Соловьев был глубоко погружен в свои думы и читал непонятные для него кабалистические книги со странными рисунками. Судя по более позднему письму(12) к графине Толстой, жене Алексея Толстого, Соловьев считал, что опыт "с Ней" имели Парацельс, Беме и Сведенборг, с остальными мистиками "София возилась" только из-за их невинности.

Во всяком случае в эти шесть месяцев в Лондоне, Соловьев чувствовал себя как бы окруженным вселенской душой, и это определяло выбор книг, которые он читал. Если подумать, сколько за шесть месяцев он успел прочесть и изучить, то станет понятно, что физически, без духовной поддержки, это было бы невозможно. Он изучил самые сложные кабалистические труды, которые даже те, кто занимался ими всю жизнь, как Парацельс, Яков Беме и гностики, не совсем могли понять, а в наше время без знания антропософии - совсем не понять.

Прошли года. Доцентом и магистром

Я мчуся за границу в первый раз.

Берлин, Ганновер, Кельн - в движеньи быстром

Мелькнули вдруг и скрылися из глаз.
Не света центр, Париж, не край испанский,

Не яркий блеск восточной пестроты, -

Моей мечтою был Музей Британский,

И он не обманул моей мечты.

Не призраки минутной красоты,

Не быт людей, не страсти, не природа -

Всей, всей душой одна владела ты.

Под грохот огнедышащих машин,

Пусть зиждятся бездушные громады, -

Святая тишина, я здесь один.

Я одинок был, но не мизантроп,

В уединении и люди попадались,

Из коих мне теперь назвать кого б?

Их имена, не чуждые молвы...

Скажу: два-три британских чудодея,

Да два иль три доцента из Москвы.

И верьте, иль не верьте - видит Бог,

Что тайные мне силы выбирали

Все, что о ней читать я только мог.

Мне книгу взять "из оперы другой", -

Такие тут истории бывали,

Что я в смущеньи уходил домой.

Я ей сказал: о, божества расцвет!

Ты здесь, я чую, - что же не явила

Себя глазам моим ты с детских лет?

Вдруг золотой лазурью все полно,

И предо мной она сияет снова, -

Одно ее лицо, - оно одно.

К земным делам опять душа слепа,

И если речь "серьезный" слух встречала,

Она была невнятна и глупа.

3

Я ей сказал: твое лицо явилось,

Чем для ребенка ты не поскупилась,

В том - юноше нельзя же отказать!
"В Египте будь!" - внутри раздался голос.

В Париж! - и к югу пар меня несет.

С рассудком чувство даже не боролось:

Рассудок промолчал как идиот.

На Фермо, Бари, Бриндизи - и вот

По синему трепещущему лону

Уж мчит меня британский пароход.

Отель "Аббат", - его уж нет, увы! -

Уютный, скромный, лучший в целом мире.

Там были русские, и даже из Москвы.

Кавказскую он помнил старину...

Его назвать не грех - давно он помер.

И лихом я его не помяну.

В отставке воин и владел пером.

Назвать кокотку, иль собор поместный, -

Рессурсов тьма была сокрыта в нем.

Он весело и много говорил.

Не лез в карман за скользким анекдотом

И философствовал по мере сил.

И вот, однажды, в тихий час ночной,

Как ветерка прохладное дыханье:

"В пустыне я - иди туда за мной".

Не возят даром молодых людей, -

В моем кармане - хоть кататься шару,

И я живу в кредит уж много дней) .

Бог весть куда, без денег, без припасов,

И я в один прекрасный день пошел, -

Как дядя Влас, что написал Некрасов.

(Ну, как-никак, а рифму я нашел).(13)

В цилиндре высочайшем и пальто,

За чорта принятый, в здоровом бедуине

Я дрожь испуга вызвал и за то

Совет держали шейхи двух родов,

Что делать им со мной, как после рабски

Скрутили руки и без лишних слов

Мне развязали руки и ушли.

Смеюсь с тобой: богам и людям сродно

Смеяться бедам, раз они прошли.

Спустилась прямо, без обиняков.

Кругом лишь тишину одну я внемлю

Да вижу мрак средь звездных огоньков.

Прилегши наземь, я глядел и слушал...

Довольно грустно вдруг завыл шакал;

В своих мечтах меня он, верно, кушал,

А на него и палки я не взял.

Должно быть - нуль, - а жарко было днем.

Сверкают звезды беспощадно ясно;

И блеск, и холод, - во вражде со сном.

И вот повеяло: "Усни, мой бедный друг!" -

И я уснул; когда ж проснулся чутко, -

Дышали розами земля и неба круг.

Очами полными лазурного огня(14)

Глядела ты, как первое сиянье

Всемирного и творческого дня.

Все обнял тут один недвижный взор...

Синеют подо мной моря и реки,

И дальний лес, и выси снежным гор.

Один лишь образ женской красоты...

Безмерное в его размер входило, -

Передо мной, во мне - одна лишь ты.

Я всю тебя в пустыне увидал...

В моей душе те розы не завянут,

Куда бы ни умчал житейский вал.

И солнца шар всходил на небосклон.

В пустыне тишина. Душа молилась,

И не смолкал в ней благовестный звон.

И начинал тускнеть мой высший взгляд.

Увы! как ты ни будь душою чуток,

А голод ведь не тетка, говорят.

И вечером пришел домой в Каир.

Улыбки розовой душа следы хранила

На сапогах - виднелось много дыр.

(Я факты рассказал, виденье скрыв) .

В молчанье генерал, поевши супа,

Так начал важно, взор в меня вперив:

Но лучше сим не злоупотреблять:

Не мастерица ведь людская тупость

Виды безумья точно различать.

Помешанным, иль просто дураком, -

Об этом происшествии постыдном

Не говорите больше ни при ком".

Уже лучился голубой туман.

И побежден таинственной красою,

Вдаль уходил житейский океан.

Под грубою корою вещества

Так я прозрел нетленную порфиру

И ощутил сиянье божества.

И цепь времен мечтою одолев,

Подруга вечная, тебя не назову я,

А ты прости нетвердый мой напев!

Спросим себя, почему именно в Египет?

Богиней древнего Египта была Изида или Нейд. Она часто изображалась с покровом на лице, и на ней было написано: "Я - человек. Я - прошлое, настоящее и будущее. Смертный не может поднять моего покрова". Смертным в Египте назывался каждый, непосвященный в священные мистерии. Когда-то в древности посвященному Изида представлялась, рождающей сына Озириса, Горой; но позже, когда Озирис был убит Тифоном, богом тьмы, посвященные видели Изиду, не могущую родить, и называли себя "сыновьями вдовы". (В эпоху полной дегенерации жрецы называли себя бессмертными просто для того, чтобы возвыситься над непосвященными, что перешло в обычай французских академиков называть себя тоже "бессмертными".)

Трудно сказать, знал ли Соловьев до своего видения все это, но во время третьего видения Она именно так представилась ему:

Все обнял тут один недвижный взор...

Все видел я, и все одно лишь было, -

Один лишь образ женской красоты...

Безмерное в его размер входило, -

Передо мной, во мне - одна лишь ты.

В России были люди, которые смели задавать эти вопросы, и, благодаря им, духовный мир мог ответить в начале двадцатого века на иные из них. Такие вопросы задавал Достоевский, Федоров и Соловьев. Уже при жизни Владимир Соловьев получил ряд ответов на свои вопросы: позже я упомяну, как он предвосхитил иные проблемы, которые более подробно осветил Р.Штейнер.

Итак, помчавшись в Египет на зов той, в ком Соловьев позже узнал Софию, и увидав ее во всей полноте под сводом египетской ночи, он всю свою будущую жизнь отдал на служение ей.

Вначале, очень долго, ее воплощение на земле представлялось Соловьеву в той, кого христиане, православные и католики, называли Невестой Христовой, святым покровом всех христиан, а в древности, русские называли - Софией Премудростью Божьей. Он знал ее и раньше. Недаром же он занимался философией и теологией. Быть философом для него всегда значило любить Софию (как и объясняет филология слово "философия").

Рассказать в логической форме, что собственно такое София - трудно, почти невозможно. Духовный опыт вообще рассказать может только великий посвященный. Соловьев решился описать свой опыт только перед смертью в "нетвердом", как он выразился, "напеве" своей поэмы.

Рудольф Штейнер говорит о Софии, например, в своих лекциях о Евангелии от Иоанна(15): "Девственная София - это часть человеческой души, которая в этот период развита только у очень немногих, но в будущую культурную эпоху /в течение ближайших тысячелетий/ она разовьется. /"София - это очищенная часть развитой души, вполне освобожденная от всякого ложного эгоизма, от всех нечистот; душа, которая способна родить в себе Слово Божье, т.е. Христа", как выражает это Павел. Согласно антропософии, Штейнер обычно называет одухотворенную, и поэтому плодотворную душу -"самодухом человека" - "das Geistselbst des Menschen", - а в ранние годы, в связи с Блавацкой, он употреблял выражение "манас".

В макрокосмосе, "София" - это имагинация мировой души, скрытого источника всего мышления. В оккультной естественной науке этот источник мышления называется "Klang-Aether" - эфир созвучия, воплощающий Божественное Слово в "гармонии сфер" и дающий Слову возможность прозвучать в космосе. Эта мировая душа - та самая атмосфера, в которой дышат, "живут и двигаются, и существуют" (Деяния апостолов, 17, 28) очищенные души. Божественную 2ту атмосферу можно себе представить в виде покрова или шатра, покрывающего души (соответственно этому писали свои картины художники) или в виде чаши Грааля, всеохватывающего сосуда./

Будущая эпоха Девственной Софии или очищенных душ ! будет принадлежать духу русского народа, если он пойдет по ) правильному пути, - по пути Владимира Соловьева, по пути развития духовного содержания души. Переживание Софии Соловьевым является началом этого развития.

Чашей Грааля Ее переживал поэт Христиан Моргенштерн, я говорю "Ее" потому, что думаю, что чаша Грааля и София, - это одно и то же. Христиан Моргенштерн(16) посвятил Ей следующие стихи:
Ich hebe Dir mein Herz empor

als rechte Gralesschale,

das all sein Blut im Durst verlor

nach Deinem reinen Mahle,

о Christ!
0 fuell es neu bis an den Rand

mit Deines Blutes Rosenbrand,

dass: Den fortan ich trage

durh Erdennaecht und - tage,

Du bist!
К Тебе поднимаю я сердце свое,

Как чашу святого Грааля,

Утратившую всю кровь свою

В жажде Твоей святой пищи,

О, Христос!
Наполни ж ее вновь до самых краев

Соком Твоей крови роз,

Чтоб сквозь ночи и дни

Я пронес эту весть.

Ты есть!
Близость этих двух поэтов - Владимира Соловьева и Моргенштерна - удивительна. Они относятся друг к другу как закат к восходу. В.Соловьев, умерший в самом конце Кали-Юги, унес в духовный мир те вопросы, которые подготовили для многих - антропософию, Софию, рожденную в человеке.

/О переживании Софии очень часто говорил Р.Штейнер, хотя не всегда употреблял ее имя. Например, он говорит о "Богине Натуре", которая фигурирует у Брунетто Латини, учителя Данте, или об Изиде, как ее переживали древние египтяне. То, что все эти имена обозначают одно и то же лицо, становится ясным из его докладов на Рождество 1920-го года, в которых он высказывал необходимость в "Новой легенде об Изиде"(17): "Когда исполнилась мистерия Голгофы, Божественная София, дающая человеку возможность познать мир, Премудрость, проницающая мир влияла в двух направлениях: откровением бедным пастухам в поле, и откровением магам на Востоке. Гностики дали Премудрости ее последний облик, и первые праотцы и учителя христианской церкви переняли его у них, чтобы понять мистерию Голгофы. Но в новое время зта премудрость не смогла внедриться в умы людей, она была пересилена, убита Люцифером, как когда-то Озирис был убит (Ариманом) - Тифоном. Мы потеряли не Озириса или Христа, мы потеряли то, что у нас занимает место Изиды. Люцифер ее убил. (У нас теперь создалось "представление о мире, в котором звезды двигаются в силу какой-то аморальной, чисто механической необходимости... это представление о мире исходит от Люцифера") . Тифон поместил Озириса в Ниле, и похоронил в земле то, что было им убито. Изиду же, Божественную Премудрость, Люцифер поместил в мировое пространство, мировой океан. Когда мы взираем на этот океан и воспринимаем соотношения между звездами как прямые математические линии, то в этом помещено то, что духовно пронизывает этот мир - Божественная София. Наследница Изиды здесь - убита.

Мы должны создать эту легенду потому, что в ней истина нашего времени... И с тем, чего мы не понимаем, но что есть в нас, с силой Христа, с новой силой Озириса мы должны пуститься в путь и искать труп современной Изиды, труп Божественной Софии. Мы должны подойти к люциферской науке и искать гроб Изиды... Люцифер не разорвал Изиду на куски, как это сделал Тифон с Озирисом, а, наоборот, в ее истинном образе она распространена во всей своей красе в космосе. Эта Изида - то самое, что светится, исходя из космоса, в ауре сверхъестественных лучезарных красок...

Но как когда-то Тифон явился разорвать Озириса на куски, так Люцифер является, чтобы смешать все краски в космосе, чтобы спутать все члены новой Изиды и из них создать однородный, люциферовый, белый свет. Мы же должны понять что с помощью Христа, нам необходимо создать внутреннюю астрономию, которая нам заново укажет, как на нас влияет космос духовно. Только тогда Христос, со времени мистерии в i олгофе. Связанный с жизнью на земле, снова обретет великое влияние на человека через посредство заново открытой силы Изиды, которая теперь уже сила Божественной Софии не Христа нам недостает, не познания Христа, - нам недостает познания Христовой Софии"./

Тогда, к Рождеству 1920-го года, Рудольф Штейнер дал следующую медитацию:(18)
Isis-Sophia,

Des Gottes Weisheit,

Sie hat Luzifer getoetet

Und auf der Weltenkraefte Schwingen

Im Raumweiten fortgetragen.

Christus-Wollen

In Menschen wirkend,

Es wird Luzifer entreissen

Und auf des Geisteswissens Booten

In Menschenseelen auferwecken.

Isis-Sophia,

Des Gottes Weisheit.

Господню Мудрость,

Люцифер сразил смертельно

И на крылах сил мирозданья

Унес Ее в простор пространства.

Господня воля, Свершаясь в людях,

В битве с Люцифером

И на ладьях духопознания

Пробудит в душах человеков Изиду Софию,

Господню Мудрость.