Эдмунд Уилсон Кому интересно, кто убил Роджера Акройда?

Три месяца назад я написал статью о нескольких недавно вышедших детективах. Я не читал произведений такого рода со времен Шерлока Холмса, и, так как я постоянно слышал оживленные споры о достоинствах разных детективистов, мне стало интересно, на что они похожи сегодня. Образцы, которые я продегустировал, меня разочаровали, и я сделал ряд довольно уничижительных замечаний о жанре в целом. К моему удивлению, это принесло мне столько писем, наполненных протестами и написанных со страстной серьезностью, сколько не вызывали даже мои отдельные критические замечания в адрес Советского Союза. Из тридцати девяти писем, которые я получил, только семь содержали одобрение моих взглядов. Авторы почти всех остальных, кажется, глубоко обижены и шокированы, и все они говорят почти в точности одно и то же: что я просто не читал хороших романов и что у меня наверняка было бы другое мнение, если бы я только попробовал того или иного автора, рекомендуемого корреспондентом. Во многих из этих писем звучали резкие ноты, а одна леди даже заявила, что никогда не будет читать мои статьи, пока я не буду готов пересмотреть свою позицию. Тем временем другие авторы опубликовали статьи, защищающие детектив: Жак Барзен, Джозеф Вуд Кратч, Рэймонд Чандлер и Сомерсет Моэм, – все постарались высказаться на эту тему – и обидчивый Бернард де Вото также возвысил свой голос.

Ошеломленный такой настойчивостью, я наконец написал своим корреспондентам, что попытаюсь исправить несправедливость, прочитав некоторых авторов, которые получат больше всего рекомендаций, и вернусь к обсуждению этой темы. Однако предпочтения этих читателей, когда я свел их в таблицу, оказались крайне различными. Таблица включала пятьдесят два автора и шестьдесят семь книг, большинство из которых получили только один или два голоса. Писателями, получившими пять или больше голосов, были Дороти Л.Сэйерс, Марджори Аллингхэм, Найо Марш, Майкл Иннес, Рэймонд Чандлер и автор, пишущий под именами Картера Диксона и Джона Диксона Карра.

Писателем, которого мои корреспонденты почти единодушно поместили на вершину таблицы, была мисс Дороти Л.Сэйерс, которую мне предложили восемнадцать человек, а книга, в отношении которой восемь из них были уверены, что я обязательно получу удовольствие, была история под названием «Девять ударов за упокой»¹. Что ж, в надежде испытать некие новые ощущения я прочел «Девять ударов за упокой», и теперь заявляю, что этот роман кажется мне одной из скучнейших книг, когда-либо попадавшихся мне в любой области. Первая ее часть полностью посвящена колокольному звону, как он практикуется в английских храмах, и содержит массу информации, какую ожидаешь найти в энциклопедической статье по кампанологии. Я пролистал порядочный кусок и обнаружил, что пропустил также массу разговоров между условными обитателями английской деревни: «О, а вот и Хинкинс с аспидистрами. Вот мне интересно, что люди находят в этих цветах? Я сомневаюсь, что кто-то сможет назвать хотя бы несколько их достоинств. Тем не менее, из года в год люди их выращивают и украшают ими свои дома» и т.д. В романе присутствовал также ужасный и к тому же заезженный образ английского аристократа, легкомысленного и обходительного, со смущающим именем «лорд Питер Уимзи», и, хотя он был центральным персонажем в романе, являясь разновидностью сыщика шерлокхолмсовского типа, мне пришлось пропустить многое, относящееся и к нему тоже. Тем временем я потерял нить повествования, которому не удалось прочно завладеть моим вниманием, но вернулся назад, подобрал ее и упорно продвигался к концу, где, как я обнаружил, вся штука заключалась в том, что, если человек заточен на колокольне в то время, когда звучит трезвон, вибрация колоколов может убить его. Идея неплоха, и Конан Дойль знал бы, как превратить ее в увлекательный рассказ на тридцать страниц, но мисс Сэйерс, не колеблясь, раздувает ее до трехсот тридцати, придумывая одну из историй про быка и петуха о женщине, ставшей двоемужницей, сама того не зная, и нашпиговывает все это сведениями о церковной архитектуре, любопытными подробностями из книг о колокольном звоне и ужасной причудливой болтовней лорда Питера.

Я часто слышал утверждение, что Дороти Сэйерс писала хорошо, и чувствовал, что мои корреспонденты разыгрывали ее как свою козырную карту. Но на самом деле она не так уж хорошо пишет: просто она более литературна, чем большинство других детективистов, и, таким образом, привлекает внимание в области, которая в основном находится на сублитературном уровне. В любом серьезном разделе литературы ее сочинения не снискали бы, мне кажется, никакого признания. Все же, будучи банальной в этом отношении, она производит впечатление блестящего таланта, если поместить ее рядом с мисс Найо Марш, чья «Увертюра к смерти» также была предложена несколькими корреспондентами. Мистер де Вото заявил, что, по его мнению, мисс Марш, как и мисс Сэйерс, и мисс Аллингхэм, пишет «превосходную прозу», и эти слова представили мне мистера де Вото как критика в самом ярком свете. До сих пор я не понимал, хотя и отметил некоторую беспорядочность его литературной манеры, до какой степени он нечувствителен к стилю. Я не понимаю, как человек, обладающий чувством слова, мог бы назвать неаппетитные опилки, которые мисс Марш рассыпает по своим страницам, «превосходной прозой» или вообще прозой, разве что в том смысле, что это не стихи. Эта книга также в высшей степени водянистая. Здесь изложена идея, что можно совершить убийство, установив ружье в фортепиано таким образом, что жертва застрелит сама себя, когда нажмет на педаль, но эта идея обрамлена диалогами и описаниями поступков большого количества фальшивых персонажей, которые должны изображать обитателей английской деревни, но при этом еще скучнее, чем даже деревенские жители из «Девяти ударов за упокой».

Те, кто с энтузиазмом читает детективы, с негодованием возразят, что я читаю неправильно: что я не должен ждать хорошего стиля, характеров, человеческого интереса или даже атмосферы. Эти читатели, конечно, будут правы, хотя я не до конца осознавал это, пока не прочитал «Цветы для судьи», которые знатоки считают одной из лучших книг одного из мастеров этой школы, мисс Марджори Аллингхэм. Эту историю я нашел совершенно нечитабельной. Как история, так и стиль обнаруживают поверхность столь деревянную и мертвую, что я не мог сосредоточиться на чтении. Как можно беспокоиться о том, кто совершил убийство, которое на самом деле никогда не имело места, если автор не обладает даже самой заурядной способностью заставить нас увидеть или пережить его? Как можно размышлять о возможной виновности персонажей, которые все кажутся похожими, потому что все они – просто имена на странице? Затем я понял, что подлинный знаток этой литературы должен быть способен временно забывать о том, чего требуют его воображение и литературный вкус, и воспринимать книгу как интеллектуальную проблему. Но каким образом достичь этого состояния ума, я не понимаю.

Постигнув это откровение, я почувствовал: вероятно, не стоит упоминать, что я наслаждался «Сжигающим судом» Джона Диксона Карра больше, чем романами любой из этих дам. Привкус черной магии придает ему тот интерес, который вызывают страшные истории, кроме того, автор виртуозно обыгрывает альтернативную гипотезу, что делает детективный трюк более занимательным, чем обычно.
Я хотел бы, однако, обсудить некоторые положения, высказанные авторами вышеупомянутых статей.

Мистер Барзен сообщает тем своим читателям, которые не являются экспертами в данной области, что детективный роман – это разновидность игры, в которой читатель, чтобы играть как следует, должен быть знаком со всеми уловками, уже использованными в других историях. Эти уловки, насколько я понял, уже запрещены: читатель должен бросить вызов писателю, требуя, чтобы тот каким-то способом решил в своем романе детективную проблему, а писатель предлагает читателю угадать новое решение. Это, может быть, и правда, но я никогда не изменю своего мнения. Я лучше буду играть в «Двадцать вопросов», что, по крайней мере, не требует потреблять сотни плохо написанных книг.

Три автора, мистер Моэм, мистер де Вото и мистер Кратч, выдвинули положение, что роман стал таким философским, таким психологическим и таким символическим, что публике пришлось обратиться к детективу как к единственной области литературы, где сохранилось чистое рассказывание историй.

Это утверждение, как мне кажется, содержит две ошибки. С одной стороны, определенно неверно, что «сегодня… “серьезным” современным романистам» – цитируем утверждение мистера Моэма – «почти, а то и вовсе нечего рассказать читателю» – в отличие от романистов прошлого; что «они позволили себя убедить, что в их искусстве рассказ не играет существенной роли». Конечно, верно, что Джойс и Пруст – чьи произведения, я полагаю, должны быть признаны самыми утомительными – владеют множеством способов заставить читателя скучать и умеют морочить голову. Но как насчет заболоченной прозы Скотта? вставных очерков у Гюго? размышлений Теккерея о жизни, которые поглощают саму историю? Есть в современной литературе первого ряда что-либо столь же неуместное, как эти longueurs? Даже Пруст, Джойс и Вирджиния Вулф рассказывают истории, и их книги так четко организованы, как это до сих пор редко случалось с романами, что, по моему разумению, более чем восполняет вязкость, которая время от времени свойственна их повествованиям.

С другой стороны, мне кажется – по причинам, приведенным выше, – фантастическим искажением фактов утверждение, что средний детективный роман – образец хорошо рассказанной истории. Дар рассказывания историй редок, как и другие художественные таланты, и единственный из этой группы писателей – писателей, которых восхваляли мои корреспонденты – который, как мне кажется, в некоторой степени им обладает, это Рэймонд Чандлер. Его «Прощай, моя красотка» – одна из тех книг, которые я прочитал полностью и с удовольствием. Но, хотя Чандлер в своей недавней статье, кажется, назвал Хэммета своим учителем, в действительности он не принадлежит к этой школе старомодного детективного романа. Он пишет романы приключений, которые имеют гораздо меньше общего с Хэмметом, чем с Альфредом Хичкоком и Грэмом Грином, – пишет современные шпионские истории, которые заменяют гестапо и ГПУ роскошными декорациями Э.Филлипса-Оппенгейма. В его романах мы находим не головоломку, которую надо собрать, а желание заразить читателя ужасом тайного заговора, который постоянно обнаруживается в самых разнообразных и непохожих формах. Чтобы хорошо написать такой роман, нужно уметь изобрести героя и события, а также создать атмосферу; все это мистер Чандлер умеет делать, хотя он гораздо ниже Грэма Грина. Лишь когда я добрался до конца романа, я почувствовал, как меня снова охватывает моя старая депрессия, вызванная криминальными историями – потому что снова, как это часто бывает, объяснение загадок, когда дело доходит до него, неинтересно и не правдоподобно в достаточной степени. Возбуждение, вызванное цепью живописных и зловещих событий, оказывается неоправданным, и никак не удается отделаться от чувства, что автор сжульничал.
Мой опыт знакомства с этой партией детективных романов, таким образом, оказался даже более разочаровывающим, чем первый, и мое итоговое заключение – что чтение детективов является пороком, который, по глупости и малой вредности, помещается где-то между курением и кроссвордами. Это заключение, кажется, подтверждается неистовством писем, которые я получал. Читатели детективов испытывают чувство вины, обычно они оправдываются, и все их разговоры о «хорошо написанных» детективах – просто попытка выгородить себя, наподобие доводов, что у алкоголика всегда найдется что выпить. Одно из писем, которые я получил, демонстрирует зависимость в самой откровенной и бесстыдной форме. Эта леди, как и многие другие, начала с претензии руководить мною в моем выборе, но потерпела провал и высказала всю страшную правду. Хотя она прочла, по ее словам, сотни детективов, «удивительно, – признается она наконец, – как мало детективов я могу порекомендовать другим. Однако плохой детектив лучше, чем совсем никакого. Попробуйте еще раз. Если вам повезет немного больше, вы найдете такой, которым будете восхищаться и наслаждаться. Затем вы, может быть, тоже станете

Детективоголиком».

Это письмо заставило меня похолодеть: так курильщик опиума советует новичку не бросать, если первая трубка вызовет у него недомогание; и я обратился за помощью к отважной маленькой группе читателей, которые сочувствуют моим взглядам на этот предмет. Один из них написал мне, что я недооцениваю и вред детективов, и слабые умственные способности тех, кто ими наслаждается. Самое плохое, говорит он, что впавшего в зависимость в половине случаев не интересует, кто совершил убийство. Он читает не для того, чтобы что-то выяснить, но только чтобы получить легкое возбуждение от последовательности неожиданных событий и от самого напряжения, вызванного предвкушением раскрытия сенсационной тайны. Что эта тайна ничего из себя не представляет и в действительности не объясняет события, не имеет значения для такого читателя. Долгое время потакая своим желаниям, он понял, как вступит в сговор с автором: он не придает внимания разочаровывающей развязке, не вспоминает и не проверяет предшествующие события, он просто закрывает книгу и начинает новую.

Я хочу сказать читателям детективов: пожалуйста, не пишите мне больше писем с уверениями, что я не читал правильных книг. А тем семи корреспондентам, которые поддержали меня и в нескольких случаях поблагодарили за помощь в освобождении от привычки, которая, как они признавали, расточает время и оскорбляет интеллект, но которой они обзавелись под давлением общего примера и под зловещим влиянием примеров Вудро Вильсона и Андре Жида – этим стойким и чистым духом я говорю: «Друзья, мы представляем меньшинство, но Литература на нашей стороне». С таким количеством отличных книг, которые надо прочитать, с таким количеством всего, что нужно изучить и познать, нет нужды скучать над этим мусором. А при нехватке бумаги и большом количестве писателей первого ряда, которым было отказано в публикации, мы хорошо сделаем, если помешаем тратить эту бумагу, когда ей можно найти лучшее применение.