§ 2. Эсеры и максималисты: программно-теоретические разногласия

Характерной чертой народнических теорий 60— 80-х гг. XIX в. было представление о возможности в России социалистического переворота, минуя фазу буржуазной революции. «Народовольцы, — отмечал В. И. Ленин, — …хотели прыгнуть прямо от самодержавия к социалистической революции»¹. Исходя из определенной расстановки социально-политических сил в Европе, классики марксизма, как известно, не исключали такую возможность. Однако, если К. Маркс и Ф. Энгельс обусловливали возможность превращения «русской общинной собственности на землю» в «исходный пункт коммунистического развития» победоносной пролетарской революцией на Западе², то у народников •основой такого взгляда являлось отрицание прогрессивности и закономерности капитализма на русской почве. Альтернативу капиталистическому развитию России они видели в развитии «социалистичных» общинных народных традиций³. Стремление носителей идей крестьянского утопического социализма перешагнуть стадию капиталистического развития приводило к тому, что они «были против политической свободы, способной-де лишь передать власть в руки буржуазии»⁴, хотя, как отмечал Ленин, и не отрицали того, что политическая свобода способна «облегчить борьбу пролетариата» с «этой самой буржуазией»⁵.

С учетом условий экономического развития России, а также под влиянием марксистской критики народничества социалисты-революционеры были вынуждены в значительной степени отказаться от идей своих предшественников³¹. «Плоды нашей критики, направленной {127} против соц. рев., — писал В. И. Ленин в 1905 г., — налицо: критика заставила их с особенной силой подчеркнуть свои социалистические благие намерения и свои общие с марксизмом воззрения»⁷. Результатом: наметившейся в началеXXв. эволюции эсеров «от народничества к марксизму», по словам Ленина, явилось то, что «в основу теории социализма» в проекте программы партии было положено «объективное развитие экономики и классового деления». «Весь основной ход идей, весь остов программы [эсеров], — заключил Ленин но поводу появившегося весной 1904 г. ее проекта,— свидетельствует о победе марксизма над народничеством»⁸.

В то же время в программных документах эсеров,. как отмечал В. И. Ленин, постоянно «проглядывали», пережитки народничества, которые нашли свое отражение во взглядах на «трудовое» крестьянство и аграрный вопрос, а также в характеристике самодержавия и отношения к нему разных классов⁹. Результатом, смешения народничества с марксизмом явилась «путаница» проекта программы эсеров, которая наиболее ярко проявилась в предпринятой ими попытке определить задачи минимального и максимального разделов своей программы.

Исходным моментом в нечеткой, постановке эсерами задач буржуазно-демократической и социалистической революций являлась их характеристика современного им общественно-политического строя России. Главная путаница возникала при попытке эсеров определить классовые задачи и характер взаимоотношений между российским дворянством и буржуазией. Теоретики партии, с одной стороны, признавали, что неверно было бы полностью отождествлять интересы этих двух классов, и, исходя из этого, следующий после падения самодержавия этап русской революции видели в достижении политической свободы, когда власть будет «находиться в руках тех или иных фракций буржуазии»¹⁰. «Поэтому задачей нашей партии, — писала «Революционная Россия», — является не подготовление фантастического, гигантского прыжка сразу к конечной цели (то есть к социализму — Авт.), а планомерное восхождение по той лестнице изменений и: переворотов, которая намечена уже самой историей»¹¹. Таким образом, признавалась необходимость выделения и' разработки партийной программы – минимум;

{128} Вместе с тем в духе идей «старого» народничества ЦО эсеров неоднократно подчеркивал, что «грандиозное здание российского капитализма» построено «на песце» и что буржуазия в России «в значительной степени удовлетворена самодержавным строем»¹². Буржуазия и русское самодержавие, писала газета, «связаны прочными узами», поскольку и буржуазия, и дворянство видят в царизме «своего лучшего защитника и покровителя от притязаний рабочего класса»¹³. Исходя из факта действительной близости интересов российского самодержавия и буржуазии в борьбе с революционным движением, а также из представления о «небуржуазном» характере крестьянства, эсерами делался неверный вывод о каком-то особом, «небуржуазном» характере предстоящей в России революции. «В России нет сил для совершения буржуазной революции, — писали эсеры. — В России или совсем не будет революции, или она будет социальной»¹⁴. «Борьба с самодержавием, — указывалось в одной из программных статей «Революционной России»,— ни в коем случае не может явиться для нашего социалистического движения лишь борьбой с «пережитками крепостного права» во имя грядущего на смену им буржуазного уклада; напротив того, оно является для него борьбою со смешанной формой буржуазно-монархического государства». Следовательно, заключал центральный орган эсеров, грядущая революция явится «борьбой во имя ближайших социалистических требований, во имя ближайших революционных перемен в области не только чисто политических, но и экономических отношений»¹⁵.

Опираясь на такое, с их точки зрения, возможное развитие событий, эсеры стремились разработать такую программу-минимум, которая, по словам «Революционной России», если и «не водворит немедленно социализма, не установит сразу полного экономического равенства», то, во всяком случае, станет «решительным, бесповоротным шагом к социализму»¹⁶. Такая программа действительно была ими разработана, и роль «первой бреши в цитадели царства эксплуатации», как писала «Революционная Россия», была отведена в ней проекту «социализации» земли. Разрабатывая этот проект, эсеры исходили из того, что в борьбе за землю, за «черный передел» крестьянство «уже теперь выставило полусоциалистическую программу», в основе которой лежал принцип уравнительного зем- {129} лепользозания. Остается только дать «рациональную, научную формулировку этим …принципам, — писала эсеровская газета, — чтобы вывести из них чистую идею социализма». «При чистой, здоровой атмосфере политической свободы, — продолжала газета, — они (эти принципы. — Авт.) представят собой первые ростки, первые побеги обобществления труда и собственности… Вот почему к требованию политической свободы, вместе с требованием широких реформ в рабочем законодательстве мы присоединяем еще требование широкой земельной реформы»¹⁷.

Что касается программы - минимум партии в целом, то она была определена В. М. Черновым как собрание «главных руководящих требований…, проведение которых в эпоху, когда в обществе господствуют еще не социалистические элементы, приносило бы не вред, а пользу рабочему классу… Требования эти максимальны для всего того периода, когда армия социализма еще вынуждена считаться с тем положением, что государственная власть находится в чужих руках…»¹⁸.

Приведенное определение с большой наглядностью свидетельствует о непонимании эсерами буржуазно-демократического характера назревавшей в России революции (не случайно здесь вообще не употребляется термин «буржуазия»), об их неспособности сколько-нибудь четко определить характер этой революции, а также сформулировать свои собственные задачи в ней. Неудивительно, что государственный строй, который должен был прийти на смену самодержавию, был для эсеров «иксом, величиной совершенно неизвестной»¹⁹, а практическое значение программы - минимум сводилось ими к роли «непосредственного критерия», «мерки» для определения приемлемости реформ в рамках «существующего порядка»²⁰. Последнее высказывание не было оговоркой эсеровской газеты. Она почти дословно повторила сказанное Гардениным (В. М. Черновым) еще летом 1903 г. на Iсъезде Заграничной организации эсеров²¹.

Надежды эсеров на полусоциалистический характер крестьянского движения были утопией, следовательно, неосуществимы были и их стремления с помощью «широкой земельной реформы» выйти за рамки буржуазной революции и сделать «решительный шаг к социа- {130}лизму». «Марксисты, — писал в 1905 г. В. И. Ленин,— безусловно убеждены в буржуазном характере русской революции. Что это значит? Это значит, что те демократические преобразования в политическом строе…,, которые стали для России необходимостью, — сами по себе не только не означают подрыва капитализма…, а,, наоборот, они впервые очистят почву настоящим образом для широкого и быстрого европейского, а не азиатского, развития капитализма… Социалисты-революционеры не могут понять этой идеи, потому что они не знают азбуки о законах развития товарного и капиталистического производства, они не видят того, что даже полный успех крестьянского восстания, даже перераспределение всей земли в интересах крестьянства и согласно его желанию («черный передел» или что-нибудь в этом роде) нисколько не уничтожит капитализма, а, напротив, даст толчок его развитию…»²². В результате эсеры, по словам Ленина, облекали «свои, в; сущности буржуазно-демократические, задачи более или менее туманной социалистической идеологией», и,, подобно максималистам, смешивали в своей программе «социализм и демократизм»²³.

Эсеры конструировали свой «социалистический идеал» как простую совокупность некоторых желательных, с их точки зрения, общественных явлений. При этом считалось, что достижение отдельных составляющих этого общественного идеала, в частности, политической: свободы, возможно и на первом этапе революции. Поэтому, выделяя в своей программе минимальную часть,, они исходили не из марксистского представления о закономерности общественного развития в связи со сменой общественно-экономических формаций, а из стремления «доставить возможно близкое торжество социализму, не забывая в то же время непосредственной политической цели: низвержения царского деспотизма»²⁴. Такая постановка вопроса о ближайших задачах партии предопределяла допущение эсерами возможности сделать «решительный шаг к социализму» (в буквальном смысле этого слова) уже на этапе буржуазно-демократической революции.

Расплывчатость и неопределенность формулирования эсерами своих минимальных задач позволяла их теоретикам в зависимости от конкретных обстоятельств, толковать эту программу и ультра - революционно, и реформистски. Так, идеологи партии находили весьма ве-{131} роятной возможность осуществления своей минимальной программы не только революционным, но и мирным, эволюционным путем (отсюда и ее практическое значение как «критерия» для оценки возможных реформ). Проект программы эсеров предусматривал, что в случае, если лозунг «социализации» земли не будет осуществлен сразу, «в качестве революционной меры, ПС.-Р. … будет руководиться соображениями о возможном приближении к осуществлению этого требования…, выступая за… переходные к нему меры»²⁵. «Революционная Россия» в этой связи высказывала уверенность, что «различные элементы» эсеровской программы «будут осуществляться частично и разновременно»²⁶. В то же время эсеры с особой настойчивостью подчеркивали революционный характер своей программы - минимум и, «опровергая» предварительно в достаточной мере искаженный марксистский взгляд на предстоящую в России революцию, даже высказывали убеждение в том, что «политическая революция без крупных экономических преобразований в интересах трудящихся масс может оказаться актом, равносильным измене народному делу»²⁷. Своеобразным отражением такой двойственности являлся сам аграрный раздел программы - минимум эсеров, который, как писал В. И. Ленин, «с одной стороны — Бабёф, с другой — г. Левитский»^{28 32}.

Ленин однажды заметил, что «главное искусство» эсеров заключалось в умении говорить так, «чтобы ничего не сказать»^{29 33}. Приведенные высказывания эсеровских публицистов подтверждают это со всей определенностью. Однако, если говорить о конкретных планах, которые разрабатывались теоретиками партии на период предстоящей революции, то за «растяжимыми», «интегральными» формулировками у них скрывалась в общем довольно нехитрая схема, которая и была изло-{132}жена в одной из передовиц «Революционной России». «Мы, социалисты, — писала газета, — …ставим перед, историей наши максимальные требования… Но в жизни есть масса сил, работающих против нас… Жизнь пойдет по исторической равнодействующей всех этих взаимно борющихся сил нового и старого. Возможно,, что осуществятся не все задачи, к которым мы стремимся… Но чтобы вырвать у судьбы максимум возможного, мы должны широко развернуть наше знамя,, стремиться к осуществлению нашей задачи во всей; широте… Если самодержавие доведет страну до революции, то она фатально проникнется духом социального преобразования и истории придется только решать, как велика будет степень социальных изменений. Заранее пригибаться к этой равнодействующей значит неизбежно наклонить ее в сторону врагов рабочего класса; заранее вычислять линию, по которой она пройдет, и пригибать к ней содержание своей программы — это оппортунизм чистейшей воды…»³¹.

Приведенная цитата показывает, что наряду со стремлением дать теоретическое обоснование своим программным требованиям эсеры пытались скрыть за революционной фазой собственное бессилие в этом отношении и уже заранее, в дореволюционный период, были готовы положиться на волю стихийного развития революционных событий. «Мы не можем ручаться за историю, поскольку ее процессы определяются стихийными силами, а не нашими сознательными усилиями»,— признавали эсеровские теоретики^{23 34}.

«В теории — революционная фраза вместо продуманной и цельной системы воззрений, — писал об эсерах Ленин, — на практике — беспомощное подхватывание того или иного модного средствица вместо участия в классовой борьбе — вот все, что у них есть»³³³⁵.

Полемика с будущими максималистами была начата эсеровскими идеологами далеко не сразу после появления печатных работ оппозиционеров. Первоначально, игнорируя существо критических выступлений последних, они пытались представить дело таким образом, будто эта критика исходила не от членов партии, а от каких-то посторонних элементов. 1 мая 1905 г. в Женеве усилиями группы Е. И. Лозинского (Е. Устинова) вышел 1-й номер «Вольного дискуссионного листка» («ВДЛ»), а уже 15 мая в 67-м номере «Революционной России» было опубликовано заявление редакции эсеровского центрального органа, отрицавшее принадлежность этой группы к партии. Такая позиция эсеровских лидеров объяснялась, по-видимому, неразработанностью в партийной литературе тех проблем, которые сразу же были подняты будущими максималистами. Излагая мотивы, побудившие их к изданию собственного печатного органа, само название которого подчеркивало его независимость от эсеровской верхушки, «устиновцы» констатировали, что революция захватила эсеров врасплох, так как началась в тот момент, когда у них не было еще своей программы, а имелся лишь ее проект, вызвавший к тому же «целый ряд прений и разногласий», и когда они «не успели {134} еще разобраться в некоторых насущнейших проблемах революционной программы и тактики». К числу последних были отнесены вопросы отношения к парламентаризму, соотношения и практического осуществления эсеровской программы - минимум и максимум и даже вопрос о характере происходившей в России революции³⁶. Свою задачу члены группы Устинова видели в решении всех этих и других проблем путем организации общепартийной дискуссии.

Выступление «Вольного дискуссионного листка», таким образом, ставило под сомнение компетентность эсеровских теоретиков и грозило выходом дискуссии из-под контроля партийных верхов. Пытаясь нейтрализовать возможные последствия появления «Листка», лидеры партии с мая 1905 г. срочно возобновили прерванное почти полгода назад издание дискуссионного «Приложения» к «Революционной России». Эта затея, однако, не прекратила существования в партии оппозиционных настроений, поскольку страницы «Приложения» были отданы все тем же идейным руководителям эсеров или лицам, близким к их ЦК. Поэтому издание общепартийного дискуссионного органа вскоре вновь захирело, и с весны до осени 1905 г., когда издание «Революционной России» было прекращено, появилось всего два выпуска таких «Приложений».

Что касается партийной периферии, то она встретила «Дискуссионный листок» сочувственно. Как свидетельствует перлюстрированная Департаментом полиции личная переписка одного из членов группы Устинова, приступая к изданию своего печатного органа, они не были уверены в успешном исходе этого предприятия³⁷. Однако уже в мае — июне 1905 г. в адрес редакции «Листка» стала поступать столь обширная корреспонденция, что во втором номере «ВДЛ» было объявлено об увеличении объема издания и учащении его выхода в свет³⁸. «Вопросы, вами поднятые, — писали «устиновцам» саратовские эсеры, — поднимаются почти повсеместно… Всюду замечается недовольство партийной литературой»³⁹. Проблемы, заостренные на страницах «Листка», стали деятельно обсуждаться на собраниях местных эсеровских организаций. Все это, вместе взятое, заставило эсеровских лидеров отказаться от тактики замалчивания оппозиционных настроений в партии и открыто выступить в защиту партийной программы: осенью 1905 г. на страницах «Революци-{135}онной России» была опубликована статья с критикой в адрес «ВДЛ»⁴⁰; на конференции Заграничной организации эсеров в сентябре 1905 г. с докладом на ту же тему выступил Чернов41. В дальнейшем, особенно в 1906—1907 гг., полемика эсеров с максималистами достигла значительной остроты, несмотря на то, что в ней сталкивались родственные учения.

Ход этих споров интересен в том отношении, что в них наиболее ярко проявлялись сильные и слабые стороны противоборствовавших точек зрения. Не будет преувеличением сказать, что в этих спорах не только формировалось учение максималистов, но уточнялась, приобретала большую определенность и сама эсеровская теория, поскольку именно под влиянием максималистской критики идеологи партии были вынуждены конкретизировать свои программные требования по целому ряду пунктов.

Вся эта полемика вращалась вокруг вопросов о целесообразности выдвижения программы - минимум, о связи «социализации» земли с «социализацией» фабрик и заводов, о путях проведения аграрных преобразований и о содержании максималистского лозунга Трудовой республики.

Критика максималистами эсеровской теории проходила под лозунгом решительного отказа от программы - минимум, который прямо вытекал из всего учения максималистов. С присущей им категоричностью они заявляли, что тот не социалист, кто признает необходимость такой программы. Еще весной 1905 г. будущие максималисты писали: «Социалисты мы лишь… постольку, поскольку боремся за социализм, за наши конечные социалистические идеалы; если же мы боремся за нечто меньшее, например, за осуществление программы - минимум, хотя бы и «в интересах приближения» социализма, то в лучшем случае мы — социалисты на словах, в теории»⁴². В еще более решительной форме эту идею высказывал Троицкий. «Социалистом,— писал он, — может быть назван тот, кто убежден в осуществимости теперь же социализма»^43.

Недовольство максималистов вызывал прежде всего сам принцип построения эсерами своей минимальной программы. Неумение четко определить свои задачи на этапе буржуазно-демократической революции приводило эсеров к тому, что они рассматривали программу-минимум не в качестве законченной системы {136} требований, а скорее как бесконечный ряд своих практических задач, рассчитанных «на период до завоевания власти рабочим классом» и направленных на создание объективных предпосылок социализма⁴⁴. Программа-минимум, писал Чернов, «вечно меняется сообразно требованиям времени, соответствуя наиболее насущным в данный момент потребностям революционной партии и тех слоев, интересы которых она … представляет»⁴⁵. Основным критерием для выдвижения таких «текучих» (по выражению Чернова) требований был принцип их осуществимости, причем сама эта осуществимость, по мнению эсеров, находилась в прямой зависимости от численности партии⁴⁶³⁶.

В. И. Ленин определял программу-минимум РСДРП как программу «ближайших политических и экономических преобразований, вполне осуществимых, с одной стороны, на почве данных общественно-экономических отношений и необходимых, с другой стороны, для дальнейшего шага вперед, для осуществления социализма»⁴⁸. Вместе с тем Ленин резко выступал против подчинения программных требований исключительно критерию их осуществимости. «Наша программа, — писал он в 1902 г., — должна быть осуществима только в том широком, философском смысле этого слова, чтобы ни единая буква се не противоречила направлению всей общественно-экономической эволюции… Пытаться же наперед, до окончательного исхода борьбы… опре-{137}делить, что всего максимума (требований минимальной программы. — Авт.) мы, пожалуй, и не добьемся,— значит впадать в чистейшее филистерство. Соображения подобного рода всегда ведут к оппортунизму…»⁴⁹.

Выдвигая критерий «ближайшей осуществимости» при разработке требований программы - минимум, эсеры умаляли ее революционно-демократическое содержание и приходили к идее «постепеновщины», которая и отразилась в их стремлении предусмотреть не одну, а «бесконечный ряд» таких программ. Именно на это обращали внимание максималисты, нападая на эсеровскую программу-минимум. «Если революционная партия,— писали они, — задастся целью добиться лишь… практически осуществимого, чтобы, укрепившись на нем, двинуться затем на завоевание дальнейших позиций, то … она рискует быть обогнанной (в смысле роста сил) в самом же начале революции»⁵⁰. «Нельзя менять флаги и лозунги в зависимости от их насущности … и в зависимости от численного состава партии, ибо это был бы … самый откровенный и голый оппортунизм»⁵¹, — резонно замечали максималисты. Рассматривая требования, содержавшиеся в программе - минимум эсеров, максималисты справедливо указывали, что сформулированные в ней задачи не подходили под принцип «возможного», поскольку осуществление такой программы, как, например, «социализация» земли должно было, по мысли самих эсеров, «подорвать самые основы буржуазного общества»⁵² и, таким образом, выйти за рамки буржуазного строя. Отсюда, естественно, следовал вывод о несоответствии конкретного содержания эсеровской минимальной программы тому принципу, который был положен в ее основу⁵³.

Отвергая эсеровскую минимальную программу за ее непоследовательность и склонность к «хвостизму», максималисты, однако, впадали в другую крайность и приходили к отказу от выдвижения ближайших требований вообще. Вместе с тем, столкнувшись в разработке своего учения с конкретными условиями российской действительности, они, как мы видели, были вынуждены отступить от первоначально сформулированного «чистого» максимализма и перейти на несколько более умеренные позиции, объявив свою Трудовую республику носящей не социалистический, а лишь переходный к социализму характер.

Серьезные разногласия между эсерами и максималистами вызывала трактовка программы «социализа-{138}ции» земли. Основной спор здесь разгорелся по вопросу о том, предполагает ли эсеровская аграрная программа «социализацию» только земли, или также орудий земледельческого производства. Неясным оставалось и то, какие последствия для всего народного хозяйства может вызвать изъятие земли из товарного оборота, предрешит ли эта мера скорую «социализацию» также и промышленных предприятий.

Задача максималистских критиков облегчалась тем, что у эсеров не было однозначного ответа ни по одному из перечисленных вопросов. Наряду с указаниями на то, что их аграрная программа предполагает только обобществление земли и «еще никак не решает вопроса о форме производства»⁵⁴, в изданиях эсеров (причем нередко устами тех же авторов) можно было встретить и не менее категорические суждения о «социализации» земли, как об обобществлении и земли, и орудий земледельческого труда⁵⁵. Точно так же обстояло дело и с вопросом о перспективах обобществления промышленных предприятий в связи с проведением «социализации» земли. При случае, щеголяя революционностью своих программных требований, эсеровские теоретики охотно высказывались на тему о том, как «решительно» должен отразиться «подрыв индивидуальной буржуазной собственности в области земледельческих отношений» (то есть «социализация» земли) «на борьбе пролетариата во всех других областях производства»⁵⁶. «Раз земля будет в руках крестьянина, — писал М. Р. Гоц, — раз классовая борьба в деревне в этом первом важном пункте окончится победой трудовых элементов, этим будет дана могучая поддержка городскому пролетариату… Имея за собой право на землю…, городские рабочие приобретут могучее орудие для победоносной борьбы с капиталистами, лагерь которых будет ослаблен экспроприацией земли…»⁵⁷. Однако как только аналогичные соображения стали использоваться эсеровскими оппонентами в качестве аргумента в пользу немедленного выдвижения максимальной программы, лидеры партии поспешили заявить, что подобные рассуждения якобы не имеют ничего общего с «социально-революционным» мировоззрением⁵⁸.

Проблема «социализации» фабрик и заводов, поставленная максималистским делегатом, вызвала оживленные прения на I съезде эсеров, причем за включение этого требования в программу-минимум партии (и {139}превращение ее таким образом в максимальную) высказался не только максималист «Порошин», но и ряд ортодоксальных делегатов. Например, «Базаров», представитель Крестьянского союза партии, в своей речи выразил убеждение в том, что при фактическом осуществлении программы «социализации» земли «существование капиталистического общества будет невозможно и приведет к социализации фабрик и заводов…»⁵⁹. В целом, обсуждение максималистского предложения выявило такие разногласия среди участников съезда, что даже умеренно настроенный И. И. Фундаминский («Карский») предложил воздержаться от решения этого вопроса впредь до его выяснения на общепартийной дискуссии. Таким образом, возникла реальная опасность, что съезд окажется не в состоянии определенно высказаться по важнейшему программному вопросу. Положение спасло лишь выступление Чернова. В своей пространной речи он аргументировал против предложения «Порошина» тем, что «социализация» земли не означает «социализации» производства, тогда как обобществление фабрично-заводской промышленности ее предполагает, а потому это требование, по его мнению, должно было быть включено не в минимальный, а в максимальный раздел программы⁶⁰. Сама же «социализация» земли, подчеркивал Чернов, мыслилась эсерами не в качестве социалистической меры, а лишь как «фундамент» для «органической работы в духе обобществления крестьянского труда»⁶¹. В итоге съезд поддержал разработанный ЦК проект программы партии, включивший в число ближайших задач установление в России демократической республики, проведение «социализации» земли, а также ряд мер, направленных на улучшение экономического положения промышленного пролетариата.

Неудовлетворенные решениями I съезда эсеров сразу после окончания его работы в январе 1906 г. максималисты приняли решение выделиться из партии и создать самостоятельную организацию⁶²³⁷.

Как справедливо отмечали максималисты, пропагандировавшаяся эсерами и победившая на съезде трактовка лозунга «социализации» земли подрывала самые {140} основы народнического социализма. За отказом признать социалистическое содержание этого лозунга логически должен был следовать отказ признать таковое и за «общинно-трудовыми» народными традициями, на которые, в свою очередь, стремились опереться неонародники в разработке своей аграрной программы. «Или мы верим в социалистические, полусоциалистические, общинно-трудовые традиции, воззрения и стремления наших народных масс и тогда мы должны признать их готовность к социалистической революции, — писали максималисты, — или не верим и тогда … не верим… в самые отправные идеи своего политического миросозерцания»⁶³. Последовательно развивая эту «отправную идею», сами они толковали программу «социализации» земли шире, чем эсеры. С их точки зрения, эта «социализация» должна была стать не только обобществлением земельной собственности, делающим неизбежной и «социализацию» сельскохозяйственного производства, но также и такой мерой, которая «в корень» подорвет частную собственность вообще и таким образом предрешит обобществление промышленных предприятий⁶⁴. Проведение «социализации» земли, подчеркивали максималисты, несовместимо с буржуазным строем⁶⁵, а раз так, то программа эсеров непоследовательна, поскольку сочетает в себе социалистические требования в области сельского хозяйства с несоциалистическими в рабочем вопросе.

Для преодоления этого противоречия и придания эсеровской программе стройности и цельности они предлагали ввести в нее социалистические требования и для города, и для деревни. «Если мы, с.-р., — говорил на I съезде максималистский делегат, — хотим … быть последовательными и иметь цельную программу, нам остается одно — … наряду с революционной экспроприацией земли с заменой частной собственности на нее собственностью общественной поставить революционную экспроприацию фабрик и заводов с заменой частной собственности на них собственностью коллективно-общественной»⁶⁶. Речь, таким образом, вновь шла об отказе от минимальной программы вообще.

Максималистская трактовка эсеровской аграрной программы, построенная на последовательном развитии идей, лежавших в ее основе, наглядно демонстрировала противоречивость программных положений самих эсеров. Отрицая социалистический характер «социализации» {141}земли, эсеры, таким образом, искажали основы народнического социализма, но и не порывали с ним целиком. В спорах с максималистами по вопросам, связанным с обоснованием их минимальной программы, они занимали промежуточную позицию между народничеством и марксизмом, что вызывало закономерные нарекания со стороны их оппонентов, более последовательно отстаивавших народническую точку зрения. Эклектический характер теоретических воззрений эсеров ярко выявился в их полемике с максималистами по вопросу о предпосылках социалистической революции.

Справедливо говоря о вульгаризации максималистами задач социалистической революции, критикуя их за чрезмерную веру в силу стихийного революционного порыва масс и «сугубый» субъективизм⁶⁷, эсеры исходили из верного суждения о необходимости объективных предпосылок для победы социализма. К числу последних они относили, в частности, наличие крупного капиталистического производства⁶⁸, и в этой связи их справедливые нападки вызывал тезис максималистов о возможности победы социализма в наименее развитых капиталистических странах. Указывая на ошибочность этого положения, Чернов даже приходил к выводу о том, что, с точки зрения перспектив социалистической революции, «Россия страдает не только от капиталистического развития, но и от … недостаточности этого развития»⁶⁹. И хотя при этом эсеровский лидер имел в виду не капитализм вообще, а лишь его так называемые «положительные» стороны, само по себе это высказывание свидетельствует о неоспоримом влиянии на него марксизма. «Эсеровским центровикам, — отмечал В. И. Ленин, — … нельзя защищаться» от нападок и энесов, и максималистов «иначе, как ссылаясь на законы товарного производства, иначе, как становясь по •существу дела на точку зрения марксизма»⁷⁰. Интересно, что сами эсеры резко отмежевывались от марксистов и решительно отметали встречные упреки максималистов в переходе на социал-демократическую точку зрения.

Таким образом, в полемике с максималистами эсеры прибегали к аргументам, заимствованным у марксистов, однако такие взгляды проводились ими далеко не всегда. И это было естественно, поскольку положение о крупном капиталистическом производстве как обязательной материальной предпосылке социализма плохо

Поучительно в этом отношении остановиться и на; трактовке эсерами значения кооперации при переходе к социализму, и одновременно на их критике максималистских представлений о роли кооперации в Трудовой республике. Говоря о последней, эсеры указывали, во-первых, на утопичность постановки этого лозунга в, условиях самодержавной России, и, во-вторых, на неизбежность эволюции максималистской Трудовой республики к капитализму. Чернов, в частности, называл эту республику «карикатурой на социалистическое хозяйство» и иронизировал над попыткой максималистов разработать теорию «капиталистического строя без капиталистов»⁷².

Потапов высказывался в отношении максималистской Трудовой республики еще резче, называя ее чем-то «ублюдочным, претенциозным», «не поддающимся программной формулировке»⁷³. Неизбежность развития в Трудовой республике капиталистических отношений эсеры видели в сохранении рынка, при котором кооперация, по словам Чернова, обнаруживает «тенденцию к вырождению в акционерные компанийки» мелких буржуа, которые не остановятся и перед использованием труда наемных рабочих⁷⁴. Такого рода утверждения, казалось бы, должны были исходить от человека, далекого от народнической идеализации буржуазной кооперации. Однако на деле получалось, что черновские аргументы против максимализма с тем же успехом могли быть направлены и против самих эсеров, поскольку в их программе также фигурировало требование всемерного развития кооперации в рамках досоциалистического строя, как могущей, по словам «Революционной России», «более чего бы то ни было» содействовать тому, чтобы «трудовой класс» проникался идеями социализма⁷⁵. Точно такое же противоречие обнаружива-{143} ли и указания эсеров на несоциалистический характер максималистской Трудовой республики в связи с сохранением в ней мелкого частного производства.

В советской историографии уже отмечалось, что эсеровская социалистическая программа содержала значительные элементы политического и социального реформизма⁷⁶. Причем если в ранние годы существования партии эсеры избегали конкретизировать пути перехода к социализму, поскольку не считали эту задачу актуальной, то позднее острота постановки этого вопроса в максималистской литературе заставила их высказаться определеннее. И вот тут эсеровский реформизм выявился со всей очевидностью. Так, в качестве непременного условия победы социализма Чернов стал выдвигать проведение пролетариатом некоей «органической» работы в «недрах старого строя». При этом сферой для проведения такой работы он считал рабочие синдикаты. «Синдикаты, — писал Чернов, — должны постепенно отобрать у государства и местных самоуправлений все их действительно полезные для рабочих функции и оставить их в положении выеденного яйца, после чего останется только разбить эту пустую скорлупу и дать место свободному развитию уже подготовленного эмбриона нового мира»⁷⁷. Таким образом, Чернов, подобно западноевропейским социалистам-реформистам, допускал возможность «органического» •«врастания» социализма в капитализм.

Рассмотрение политико-экономического учения максималистов, а также их полемики с эсерами по программно-теоретическим вопросам показывает в первую очередь, что между этими двумя разновидностями мелкобуржуазного социализма не было непреодолимой преграды. Напротив, граница между ними была весьма подвижной, причем причиной такого положения была неустойчивость эсеров, которые в отличие от максималистов, более определенно формулировавших свои требования, допускали широкое (а часто и противоречивое) толкование своих основополагающих идей. Шаткой позицию эсеров в спорах с максималистами в конечном счете делало отмеченное В. И. Лениным их промежуточное положение между народничеством и марксизмом. В зависимости от конкретных обстоя- {144} тельств теоретики партии выдвигали на первый план или доводы, заимствованные у марксистов (как это и случалось чаще всего в полемике с максималистами), или же, наоборот, положения, свойственные старому народничеству и близкие максимализму. Стремление эсеровских теоретиков откреститься от максимализма и показать его течением, далеким от эсерства, таким образом, не имело под собой оснований.

Неустойчивость позиции эсеров в этих спорах объяснялась также и тем, что многие высказывания их теоретиков в первые годы существования партии вполне могли быть истолкованы в максималистском духе. Нестроев имел все основания отметить, что «в 1906 г. максималистскими сделались те воззрения, которые в 1903 г. были социально-революционными»⁷⁸. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, критикуя максималистов, эсеры очень часто «побивали» при этом самих себя.

Кроме того, эти споры показали, что эволюция эсеров вправо, наметившаяся в 1906—1907 гг. в их тактике, самым непосредственным образом отразилась и на их теории. Поставленные самим ходом полемики с максималистами перед необходимостью изложить собственные взгляды о путях достижения социализма, эсеровские лидеры (Чернов в первую очередь) продемонстрировали реформистский характер своей социалистической программы. Не случайно, что такой знаток истории партии эсеров, как Б. И. Николаевский, отмечал, что «борьба за социализм эсеров «черновского толка» уже… в период революции 1905 г. содержала элементы, из которых можно было сделать выводы в духе эволюционного социализма. По существу, в этом и было «черновское» решение той проблемы о путях развития России к социализму, «самобытнический» подход к которой составлял основу всего народнического направления в русском революционном движении»⁷⁹.

Колебания эсеров в программных вопросах облегчали задачу максималистских критиков. Компромиссный характер теоретических воззрений эсеров, их склонность к теоретическому и практическому оппортунизму — постоянные сюжеты максималистских публицистов, причем особенно чутко им удалось уловить обстоятельства последнего рода. Еще в 1910 г., когда сдвиг эсеров вправо только намечался, а их предательство своей социалистической программы было еще далеко от практического воплощения, они предрекали, что на опреде-{145}ленном этаgе развития революции «гг. Черновы из законодательного собрания пошлют войска на усмирение восставших»⁸⁰. Именно так и поступили «гг. Черновы» в 1917 г.

В противовес эсеровской половинчатости максималисты выступали с более последовательной программой, но достигалась эта последовательность путем отказа от тех идей, которые были внесены в народничество эсерами под влиянием критики из марксистского лагеря.

Эсеры, как и вообще все неонародники, понимали марксизм узкодогматически и формально. Для них учение Маркса было не стройной системой философских, экономических и общественно-политических взглядов, а набором догматически толкуемых положений в духе «экономического материализма». Совершенно чуждой оставалась для них марксистская диалектика. И это было не случайно. «Марксизм всего легче, всего быстрее, полнее и прочнее усваивается рабочим классом и его идеологами в условиях наибольшего развития крупной промышленности, — указывал В. И. Ленин. — Отсталые или отстающие в своем развитии экономические отношения постоянно ведут к появлению таких сторонников рабочего движения, которые усваивают себе лишь некоторые стороны марксизма, лишь отдельные части нового миросозерцания или отдельные лозунги, требования, не будучи в состоянии решительно порвать со всеми традициями буржуазного миросозерцания вообще и буржуазно-демократического миросозерцания в частности»⁸¹. Именно такими «сторонниками рабочего движения» и явились эсеры. Своеобразие восприятия ими марксизма заключалось также в том, что главным достоянием эсеров становились идеи, заимствованные у западноевропейских ревизионистов теории научного социализма. В. И, Ленин в этой связи отмечал, что весь их «оригинальный идейный багаж» составляло «старинное народничество, подновленное модным европейским оппортунизмом (ревизионизм, бернштейнианство, критика Маркса)»⁸². Все эти обстоятельства приводили к тому, что, усвоив некоторые марксистские идеи, эсеры далеко не стали марксистами, а на практике, напротив, отдалялись от революционной социал-демократии, эволюционируя в сторону сближения с кадетами.

Максималистская же программа, хотя и содержала значительно больше элементов утопии, чем эсеровская, полнее выражала свое реальное революционно - демокра-{146} тическое содержание. Поэтому позиция максималистов в годы революции была лишена эсеровских оппортунистических колебаний. Эти особенности максималистской теории ярко проявились в деятельности их организаций, ибо, как писал В. И. Ленин, «нет лучшего критика ошибочной доктрины, как ход революционных событий»⁸³.

Библиографические ссылки

1. 
   Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 6. С. 319.
   
2. 
   Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 19. С. 305.
   
3. 
   См.: Архив «Земли и воли» и «Народной воли». М., 1932.С. 58.
   
4. 
   Ленин В. И. Полн. собр. соч: Т. 9. С. 194.
   
5. 
   Там же. Т. 1. С. 304.
   
6. 
   Приложение к № 67 «Революционной России>. С. 7.
   
7. 
   Ленин В. И. Полн.собр. соч. Т. 9. С. 191.
   
8. 
   Там же. С. 192, 191.
   
9. 
   Там же. С. 191, 194.
   

10. 
    Революционная Россия. 1902. № 8. С. 3, 10.
    
11. 
    Там же. С. 11.
    
12. 
    Там же. 1903. №33. С. 6.
    
13. 
    Там же. 1902. № 8. С. 4.
    
14. 
    Знамя труда. 1907. № 2. С. 5.
    
15. 
    Революционная Россия. 1902. № 14. С 3
    
16. 
    Там же. 1903. № 16. С. 3.
    
17. 
    Там же. 1902. № 8. С. 3, 5.
    
18. 
    Там же. 1904. № 41. С. 6.
    
19. 
    Там же. 1903. № 15. С, 7.
    
20. 
    Там же. 190*4. № 41. С. 6—7
    
21. 
    См.: ЦГАОР СССР. Ф. 5805. Оп. 2. Д. 113 Л. 9.
    
22. 
    Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т 11 С 35
    
23. 
    Таи же. Т. 12. С. 233, 138.
    
24. 
    Вестник русской революции. 1903. № 3. С. 1.
    
25. 
    Революционная Россия. 1904. № 46 С 3
    
26. 
    Там же. 1902. № 8. С. 11.
    
27. 
    Там же. 1903. № 32. С. 7.
    
28. 
    Ленин В. И. Полн.собр. соч. Т. 6 С 396
    
29. 
    Там же. С. 388.
    
30. 
    Вишняк М. В. Дань прошлому. С. 123.
    
31. 
    Революционная Россия. 1904. № 40. С 3
    
32. 
    Там же. 1903. № ,32. С. 6.
    
33. 
    Ленин В. И. Полн.собр. соч. Т. 6. С. 396.
    
34. 
    Вишняк М. В. Дань прошлому. С. 128—134.
    
35. 
    Вольный дискуссионный листок 1905 № 3 С 1 2
    
36. 
    Там же. № 1. С. 1—2
    
37. 
    ЦГАОР СССР. Ф. 102 ОО. 1905. Оп. 233, Д. 80. Ч. 28. Л. 39.
    
38. 
    Вольный дискуссионный листок. 1905 № 2 С 12
    
39. 
    ЦГАОР СССР. Ф. 102 ОО. 1905. Оп. 233. Д. 80 Ч 5Л. 20 об.
    

41. 
    Чернов В. М. К характеристике максимализма. С. 281.
    
42. 
    Вольный дискуссионный листок. 1905. № 1. С. 7.
    43 Тагин Е. Принципы трудовой теории. С. 94.
    

45 Гарденин Ю. [псевдоним В. М. Чернова]. Конечная цель и повседневная борьба революционного социализма//Вестник русской революции. 1901. № 1. С. 146.

46. См.: Революционная Россия. 1902. № 14. С. 6; Приложение к № 53 «Революционной России». С. 11.

47. Революционная Россия. 1904. № 40. С. 2.

49. 
    Там же. Т. 6. С, 316.
    
50. 
    Воля труда: Тип. «Луч». С. 105.
    
51. 
    Тагин Е. Ответ Виктору Чернову. С. 7; см. также: Нестроев Гр. Из дневника максималиста. С. 92—94.
    
52. 
    Революционная Россия. 1902. № 14. С. 6.
    
53. 
    См.: Воля труда: Тип. «Луч»'. С. 28—31.
    
54. 
    Революционная Россия. 1904. № 42. С. 3; см. также: там
    же 1905 № 76. С. 12; Рудин А. О «максимализме». С. 18, 22.
    
55. 
    См.: Революционная Россия. 1902. № 14. С. 7; Шишко Л. Э.К вопросу об аграрной программе в связи с теорией научного социализма.//Вестник русской революции. 1905. № 4. С. 344.
    
56. 
    Приложение к № 53 «Революционной России». С. 11.
    
57. 
    Революционная Россия. 1904. № 40. С. 2.
    
58. 
    Вадимов В. Указ.соч. С. 26, 46.
    
59. 
    Протоколы Первого съезда партии с.-р. С. 215—216.
    
60. 
    Там же. С. 148—158.
    
61. 
    Там же. С. 149, 278.
    
62. 
    См.: Петров И. Памяти М. И. Соколова… С. 29.
    
63. 
    Вольный дискуссионный листок. 1905. № 1. С. 4.
    
64. 
    Тагин Е. Принципы трудовой теории. С. 81—82.
    
65. 
    Воля труда: Тип. «Луч». С. 88, 95, 182.
    
66. 
    Протоколы Первого съезда партии с.-р. С. 106—107.
    
67. 
    Вадимов В. Указ.соч. С. 33—35.
    
68. 
    Чернов В. М. К характеристике максимализма. С. 259—261.
    
69. 
    Там же. С. 241.
    
70. 
    Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 13. С. 398—399
    
71. 
    Шишко Л. Старый марксизм и современная социал-демократия//Русское богатство. 1906. № 5. С. 221.
    
72. 
    Чернов В. М. К характеристике максимализма. С. 270, 257.
    
73. 
    Рудин А. О «максимализме». С. 10.
    
74. 
    Чернов В. М. К характеристике максимализма. С. 271.
    
75. 
    Революционная Россия. 1903. № 15. С. 8.
    
76. 
    Непролетарские партии России… С. 71—72.
    
77. 
    Чернов В. М. К характеристике максимализма. С. 244—245, 248.
    

78. 
    Нестроев Гр. Из дневника максималиста. С. 50.
    
79. 
    Николаевский Б. И. В. М. Чернов: [Предисловие]//Чернов В. М. Перед бурей. С. 14—15.
    
80. 
    Нестроев Гр. Максимализм и максималисты… С. 52.
    
81. 
    Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 20. С. 65.
    
82. 
    Там же. Т. 12. С. 40.
    
83. 
    Там же. Т. 11. С. 136.