Этюд о прочитанном: Виктор Борисович Шкловский «Заметки о Достоевском»

Дело было весной этого года. Я пришёл в гости к другу, и хотелось мне узнать его мнение о моих первых опытах в прозе – двух рассказах.

Как сейчас помню, не успел я откусить крендель к чаю и спросить: «Ну как?» Он положил мне руку на плечо и сказал: «Плохо, Суманеев. Плохо. Влияние Достоевского и попытка стилизации под него, но тоже – плохая. Не марай пока что бумагу, честно тебе говорю. Вдруг, станешь, не дай Бог, известным – стыдно будет за ошибки молодости… На вот, читай! Хотя бы будешь знать, как надо мастерски стилизоваться под мастеров, и что стоит за стилем».

Через два часа я ушёл, и так мне было обидно, что только дома я достал книги, которые дал мне беспристрастный критик. Виктор Шкловский. Собрание сочинений в трёх томах. Том третий.

Конечно, тогда я отложил книгу. Прочёл я её уже в конце лета. Прочёл быстро, несмотря на явную литературоведческую направленность.

Всё потому, что Шкловский не обычен. Он использует примечательный метод для исследования жизни и творчества писателей – он пишет о каждом из их, используя их собственный стиль письма; вернее будет сказать, он точно определяет и умело пользуется теми стилевыми особенностями, которые отличают одного писателя от другого.

По-моему, это превосходно! Хотя, наверное, подобные опыты и имели место до Шкловского; всё же, не всякий исследователь творчество таких выдающихся и, во многом, разных мастеров, как Фёдор Михайлович Достоевский, Лев Николаевич Толстой и Владимир Владимирович Маяковский, дерзнёт пользоваться особенностями их письма при изучении оного. Большой риск стилизацию сделать пародией. Виктору Шкловскому стилизация удалась.

Что это дало?

Все классические русские писатели уделяли необыкновенное внимание к слову. Именно к слову, как к основному и неделимому элементу любого произведения – его истинной сути, несущей в себе особую энергию. Что стоит вспомнить в «Носе» Гоголя, как цирюльник Иван Яковлевич «проснулся рано и услышал запах горячего хлеба». Безумный Евгений стоял перед Медным всадником и не мог найти для своего отчаяния ни одного слова, кроме «ужо тебе». Слова искались.

Чтобы найти новое слово, нужно быть писателем. Сами по себе слова говорят только об общем. Самое типичное слово в любом словаре – «это». Оно содержит только указание на предмет, без вскрытия его сути. Слова рождаются для указания и до конца не могут исчерпать предмет, не могут показать его сущность. Искусство не рождается из слова, оно его преодолевает. Сочетаниями слов оно прорывается к миру, и для этого оно сопоставляет прежде существовавшие литературные явления, преодолевая их, стремясь увидеть то, что ещё не увидено, описать что-либо существующее, но ещё не описанное. Писатель создаёт не словарь понятий, а способ новых раскрытий привычных явлений.

Фёдор Михайлович Достоевский всю жизнь искал слово для конкретного выражения.

Порядок слов и их употребление меняется для создания эстетического переживания, которое служит средством познания конкретной сущности предмета. Достоевский меняет естественный порядок слов не для того, чтобы удивить, а для того, чтобы создать ощущение реальности. Необычность словаря Достоевского ощущалась всеми как нарушение языковых норм в литературе.

Читая Шкловского, я понял, насколько естественен стиль Федора Михайловича. Потому как не написать другой рукой письма Макара Девушкина, не услышать безумный разговор Ивана Карамазова с чёртом и не опознать без Достоевского квартиру Родиона Раскольникова.

И даже начинает Шкловский «Заметки о Достоевском» с тщательного описания первого места жительства Достоевского в Петербурге. Фёдор Михайлович был кадетом и во время обучения жил в здании Инженерного училища, бывшего дворца, где убили императора Павла. Это примечательно, потому как многие повести и романы Достоевского также начинаются с описания важного и тягостного занятия для многих живших тогда в Петербурге – поиск и найм жилья; а также, те бытовые, житейские проблемы, которые для многих читателей кажутся ничтожными, но для героев, порой, определяют мотивы многих значительных поступков.

Большинство героев Достоевского имели реальных прототипов, а иногда прототипом служил и сам Фёдор Михайлович. К примеру, Федька-каторжник из «Преступления и наказания», написанного после каторжной ссылки писателя. Или отчество братьев Карамазовых – Фёдоровичи, когда самого Фёдора Павловича убили, почти также как отца Достоевского. По сему и эти «нарушения» норм языка имели реальное воплощение в несчастной, неспокойной жизни одного из величайших открывателей мира – Фёдора Достоевкого. На это открытие и на выражение его в речах героев он потратил жизнь.

Для меня, «Заметки о Достоевском» Виктора Шкловского – стали замечательным помощником для попытки понять и воспользоваться бесценными плодами этого открытия.

Достоевский у Шкловского ожил для меня в то же время, в том же городе, где живёт Родион Раскольников и князь Лев Николаевич Мышкин. И это именно столичный «Петербургъ», а не Ленинград, где в 1958 году Виктор Борисович писал «Заметки».

Я до сих пор не отдал книгу Шкловского владельцу, но взял два первых тома и продолжаю марать бумагу. Зато, я окончательно убедился в том, что буду читать только русскоязычных писателей до тех пор, пока не пойму что-то особенное.