Особенности репрезентации категории пространства в истории

Особенности состава, функционирования и грамматических свойств наречий отражают способы концептуализации действительности на уровне грамматики языка, то есть являются средством репрезентации языковой картины мира. Категория пространства, как и категория времени, находит в истории русского языка свое выражение прежде всего в системе обстоятельственных наречий. Предметом настоящего исследования является система обстоятельственных наречий древнерусского (позднее – старорусского) языка, характерные свойства которой дают представление об особенностях языкового осмысления категории пространства в Древней Руси. Материалом исследования послужили фрагменты текста Вологодско-Пермской летописи (список середины XVI века).

В культурологических и лингвистических работах часто встречается мысль о приоритетности пространства по отношению к времени. Приоритетность эта выражается в том, что время концептуализируется в русском языке с помощью пространственных характеристик. Об этом свидетельствует внутренняя форма, например, таких древнерусских наречий времени, как последи – родственное следъ, – содержащее идею движения, следования; преже – сравнительная степень от слова с пространственным значением предъ. Согласно этимологии и внутренней форме слов, составляющих группу наречий времени в тексте летописи середины XVI века, время имеет весьма конкретные физические характеристики, связанные с пространственными параметрами. Например, оно обладает протяженностью: долго – от долгии ‘длинный’ [Фасмер, с. 524], имеет начало: искони от общеславянского корня -кон- ‘граница, край’ [Черных, с. 357]. Однако идее приоритетности пространства в языковой картине мира древнерусского человека противоречит тот факт, что само понятие «пространство» как объект осмысления появляется лишь в философии Нового времени, и первоначально общего понятия пространства в европейских языках не существовало, о чем свидетельствует, к примеру, отсутствие в древнегреческом языке слова, называющего этот феномен [Гуревич, 1972, с. 19].

Поэтому, говоря о связи категорий пространства и времени в языке, следует говорить, прежде всего, о взаимном проникновении этих категорий. В частности, Е.С. Яковлева пишет о взаимообратимости пространства и времени в русской языковой картине мира: «пространственные наречия описывают временные промежутки, а расстояния оцениваются через срок» [Яковлева, 1994, с. 56]. В системе наречий старорусского памятника, в подтверждение и продолжение этой мысли, встречаем, прежде всего, синкретность пространственно-временных значений. Синкретизм – способность языковой единицы нерасчлененно выражать два и более значений в одном употреблении [Радутная, 1996, с. 35]. В тексте Вологодско-Пермской летописи есть контексты, в которых одно наречие выражает одновременно и значение времени, и значение места.

По данным выборки, из 26 употреблений наречия ту 18 имеют пространственное значение, 3 временное и 5 синкретное пространственно-временное значение. Наречие отселе встречается 2 раза в синкретном и 1 раз во временном значении. Из 8 случаев употребления наречия оттоле в 6 контекстах реализуется значение времени, которое имеет оттенок причинности (например, а Хорив [живяше] на третьеи горѣ оттоле прозвашася Хоривица (л. 6, c. 11)), в 2 контекстах – пространственное значение направления движения.

Итак, согласно современным исследованиям русской языковой картины мира, если время концептуализируется в языке как объективное явление, имеющее конкретные характеристики, связанные с движением, направленностью, протяженностью [Панова, URL], то пространство представлено на морфологическом уровне гораздо более неопределенно. В XVII–XVIII вв., когда пространство впервые стало философски осмысляться, сложилось две основных точки зрения на понимание природы этого феномена. Пространство по Ньютону – нечто абсолютное, самодостаточное, независимое от материи, пустота и вместилище одновременно, пространство по Лейбницу – категория относительная, это то, что создается взаимным расположением вещей.

Е.С. Яковлева полагает, что русскому языковому сознанию ближе трактовка пространства по Лейбницу, принимающему пространство как определенный порядок сосуществующих объектов. Ньютоновское пространство, отмечает она, отвлечено от фактора его восприятия человеком и принадлежит скорее физике и геометрии [Яковлева, 1994, с. 18–19]. Данные русской летописи середины XVI века показывают, что на уровне системы обстоятельственных наречий подтверждается точка зрения об отражении в языке концепции пространства как отношения.

Для выявления особенностей репрезентации категории пространства в системе наречий Вологодско-Пермской летописи сравним между собой особенности состава и функционирования наречий пространства и наречий времени.

В целом, обстоятельственные наречия времени в тексте летописи являются более частотными по отношению к наречиям со значением пространства. Доля наречий времени в общем количестве наречных словоупотреблений составляет 0,253±0,034, а доля употреблений наречий пространства 0,174±0,029. С точки зрения лингвистической статистики, расхождение между этими долями является существенным, то есть неслучайным, закономерным.

Первая особенность наречий пространства, которую следует отметить, это преобладание среди них слов с местоименной семантикой, в отличие от наречий времени. По данным выборки, употребление местоименных наречий времени в тексте Вологодско-Пермской летописи составляет 0,497±0,078 от всех употреблений наречий со значением времени, тогда как частотность употребления местоименных наречий со значением пространства составляет 0,714±0,083 от общего числа употреблений наречий пространства. Расхождение между этими долями считается закономерным.

Второе качественное отличие группы наречий со значением пространства касается неместоименных лексем этой семантической группы. Из 16 неместоименных наречий пространства, выделенных в тексте летописи, 13 способны сочетаться с существительным в косвенном падеже, теряя при этом грамматическую самостоятельность, то есть переходя в предлог. Это слова близ, вверхъ, вниз, внутрь, ззади, кромѣ, мимо, назад, одесную, ошуюю, около, противу, спереди. Характеризуя грамматическую категорию наречия, В.В. Виноградов пишет, что наречию не свойственно управление, чаще всего «наречие, если позволяют его лексические значения, передает свое управление глаголу, а само выступает лишь в роли грамматического выразителя падежного отношения, правда, почти всегда с более конкретным лексическим содержанием, чем предлог. Таким образом, возникает целая серия форм переходного типа от наречия к предлогу» [Виноградов, 1972, с. 315]. Именно такие слова составляют преимущественно группу наречий пространства.

В исследуемом тексте было выделено 22 лексемы со значением отношения к пространству, которые, согласно данным самого текста или словаря древнерусского языка И.И. Срезневского, способны в зависимости от синтаксической позиции выступать в качестве наречия или предлога. Кроме уже перечисленных наречий, к таким словам относятся также посреди, пред, среди, краи, прямо, внѣ, близко, назади, верху. При этом в рамках одной выборки на 19 употреблений этих слов в значении наречия приходится 72 употребления их в качестве предлогов. По отношению к общему количеству употреблений слов такого типа, это составляет соответственно 0,209±0,085 наречных и 0,791±0,085 предложных словоупотреблений.

Примеры наречного употребления: близ есть устие Днепрьское (л. 5 об., с. 10); поиде по Днепру вверхъ (л. 5 об., с. 11); и обыдоша Русь около (л. 18 об., с. 18); отроцы же его всылахут противу (л. 65 об., с. 39); изыдоша Древляне противу (л. 19, с. 18); да не будет ни единаго мыслящего назад (л. 239, с. 136); показоваше ему одесную праведныя <…> ошую грѣшники (л. 40 об., с. 28).

Примеры употребления предлогов: подступиша близ шатра (л. 53, с. 34); уже бо гости наша близко нас суть (л. 242, с. 138); верху горы стоя (л. 67 об., с. 40); постави кумиры на холму внѣдвора теремнаго (л. 23, с. 20); краи церкви стоит (л. 44 об., с.30]; и бысть назади их грозно волци воюще вельми (л. 242 об., с. 138); услышаше топотъ золъ около шатра (л. 53 об., с. 34); посреди обоих полков (л. 242 об., с. 138); приведоша пред фараона (л. 10 об., с. 13); противу свѣту (л. 63 об., с. 38); и пад на колену прямо великому полку (л. 241, с. 137).

Иначе говоря, статистические данные свидетельствуют о том, что среди слов с общим грамматическим значением пространственности в тексте летописи доминируют слова служебного типа со значением отношения действия к объекту или объектов друг к другу. Наречия времени тоже могут выражать значения относительного времени, например, ко времени суток – вечеръ, утре, нощью, к последовательности дней – вчера, заутра, днесь, к моменту действия или речи – абие, последи, потомъ. Однако только одно наречие времени в тексте летописи имеет омоним предлог – это слово преже, восходящее этимологически к сравнительной степени наречия предъ (исконно пространственная семантика). Преже 8 раз употребляется как наречие, 8 раз как предлог. Например: и восхоте преже сам почати (л. 245 об., с. 140) – наречие; преже вас умрети (л. 247, с. 140); аз крещюся, яко испытах преже сих днии и законъ вашъ (л. 43 об., с. 29) – предлог.

Таким образом, система наречий пространства в тексте Вологодско-Пермской летописи демонстрирует особенности языковой концептуализации категории пространства на уровне морфологии. Если категория времени осмысливается как нечто конкретное, обладающее определенными физическими характеристиками, то категория пространства, представленная на уровне наречий преимущественно словами со значением отношения, имеющими местоименную семантику, либо приобретающими функцию предлога, осмысливается не как объективный феномен, а как категория отношения между предметами, расположения их относительно друг друга.

Библиографический список

Виноградов В.В. Русский язык: Грамматическое учение о слове. М., 1972.

Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1972.

Панова Л.Г. Наивноязыковая физика и метафизика: слова «пространство» и «время» // Труды Международного семинара «Диалог 2001» по компьютерной лингвистике и ее приложениям. URL: http://www.dialog-21.ru/Archive/2001/volume1/1_29.htm.

Радутная О.А. Синкретизм и полисемия как категории формально-содержательной языковой асимметрии // Семантика языковых единиц: доклады V Междунар. конф. М., 1996.

Яковлева Е.С. Фрагменты русской языковой картины мира (модели пространства, времени и восприятия). М., 1994.

Словари

Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: в 4 т. М., 2004.

Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: в 2 т. М., 1999.

Источник

Вологодско-Пермская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 26. М.; Л., 1959.

В русском языке синтетические формы компаратива образуют зону пересечения прилагательного, наречия и категории состояния. Выступая в типовом для них реляционном значении, эти словоформы, независимо от частеречной принадлежности, указывают на несколько большую интенсивность проявления признака или состояния по сравнению с тем, как он назван исходной формой: дорогой, дорого – дороже; красивый, красиво – красивее; легкий, легко – легче; молодой, молодо – моложе; простой, просто – проще и т.д.

Некоторые из компаративных форм подвергаются лексикализации в результате расхождений с исходной формой по лексической семантике. Приобретая признаки самостоятельного слова, такие единицы только генетически являются компаративами. В этом особом своем значении они не восстанавливают форму положительной степени и, как правило, соотносятся с какой-либо определенной частью речи, а не с разными лексико-грамматическими единицами. Например, слово виднее в значении ‘известно / понятно лучше, чем кому-либо’ является категорией состояния (тебе виднее); условия реализации данного значения конструктивно ограничены, в высказывании обязателен объектно-субъектный распространитель: – Вы так думаете? – сказал он. – Ну, вам виднее (С. Городецкий. Алый смерч); Намедни даже кровь горлом двинула, значит, доктор и говорит: «унутренность твоя не в порядке, в середке неладно». Ему виднее (Б. Зайцев. Афон); Никто не вправе сказать, каким должен был быть путь его. Ему виднее было самому (Б. Зайцев. Москва). Ср. формы разных частей речи в компаративном значении с другой лексической семантикой: В снежную, буранную (по-оренбургски) погоду необходимо каждый день ездить на привады и отряхивать снопы от снега, чтоб они были виднее и приманчивее (С. Аксаков. Рассказы и воспоминания охотника о разных охотах); Когда они отошли от огня, стало виднее (М. Арцыбашев. Санин).

Другой пример: слово дальше с временным значением ‘в последующем, после какой-либо точки отсчета’ выступает как наречие (посмотрим, что будет дальше). Семантика слова предопределяет его лексическую сочетаемость с глаголами, в процессуальном значении которых есть указание на темпоральную длительность: Дальше я не мог продолжать: нечеловеческий страшный хохот душил моего нового знакомого (А. Аверченко. Юмор для дураков); Дальше Гараська продолжал выть без слов, по-собачьи (Л. Андреев. Баргамот и Гараська). При присоединении к глаголам с другими семантическими признаками и выражении пространственных отношений семантика сравнения не утрачивается, слово выступает в форме компаратива, ср.: Рыбак, стоя на берегу, закидывает наметку (сетка которой сейчас надувается водою) как можно дальше, опускает бережно на дно, легонько подводит к берегу… (С. Аксаков. Рассказы и воспоминания охотника о разных охотах); И делает движение устремиться дальше (А. Аверченко. День человеческий); – Как же, – тараторил я, – моя фамилия Двуутробников. Номер десятый... А Классевич дальше. Он – номер одиннадцатый (А. Аверченко. Мужчины).

Далее несколько подробнее остановимся на тех компаративных по форме единицах, которые входят в состав наречий современного русского языка. В области наречий имеют место различные варианты лексикализации компаратива. Покажем это на конкретных примерах.

Рассмотрим слово раньше, функционально-грамматическая парадигма которого объединяет три члена – форму компаратива наречия рано, наречие раньше и предлог раньше. Примечательно, что прилагательное ранний и слово категории состояния рано не образуют форм сравнительной степени, чем определяется специфика функциональной омонимии наречия раньше. Функционально-семантическая парадигма слова раньше имеет следующий вид:

Сравнительно-сопоставительные отношения актуализируются лексемами раньше¹, раньше² во втором из указанных значений и раньше³. Семантические отличия между ними проявляются на логико-синтаксическом уровне.

Компаратив раньше¹ употребляется в моно- и полисубъектных высказываниях, реализующих смысловую модель ‘Х выполняет действие (или испытывает состояние) в период времени Т₂ раньше, чем Х / У выполняет (такое же) действие в период времени Т₁’. Есть некий временной ориентир Т₁, не достигая пределов которого, совершает действие или начинает / заканчивает испытывать состояние субъект Х: это может быть раньше по сравнению с тем, как совершает данное действие Х в другое время (Т₁), или раньше по сравнению с тем, как совершает это действие другой субъект – У. Например: Сегодня прием посетителей начали раньше; Закончил работу даже раньше Волкова (предполагается, что обычно Волков первым выполняет заданный объем работ).

Наречие раньше² 2 употребляется в полисубъектных высказываниях, в которых сообщается о том, что ‘Х выполняет действие или испытывает состояние раньше У’, при этом t_х < t_у, то есть момент времени совершения действия Х-ом (или по отношению к Х-у) на временной оси предшествует моменту совершения действия У-ом (или по отношению к У-у).

Наречия раньше¹ и раньше² 2 объединяет сранительно-сопоставительное значение. Однако наречие раньше² 2 в отличие от раньше¹ не имеет исходной формы рано, поэтому высказывания с раньше² 2 нельзя переконструировать в высказывания с рано. Ср.: С рассказами познакомился намного раньше, чем с их автором (раньше ² 2) и Закончил работу еще раньше, чем вчера (раньше¹ 2).

Предлог раньше³ включен в реализацию семантической модели моносубъектного высказывания ‘Х сделал или испытал состояние до наступления периода времени Т’.

Таким образом, оба наречия и предлог являются средствами представления в языке семантической категории времени, причем времени относительного. Однако для каждого из них релевантной является своя система параметров относительности.

Особый интерес представляют те компаративные по форме наречия, которые по своему образованию в синхронном плане могут быть соотнесены только с прилагательными, а функционируют при этом только в адвербиальном значении. Речь идет о таких лексических единицах, как левее, правее, восточнее, западнее, севернее, южнее, северо-восточнее, северо-западнее, юго-восточнее, юго-западнее. Слова левее, правее генетически восходят к утратившимся наречиям лево, право. В остальных случаях можно говорить об аналогическом происхождении форм.

Все приведенные слова относятся к семантическому классу наречий, передающих идею ориентации в пространстве. Формально данные единицы представляют собой компаратив, но грамматически не актуализируют усиление обстоятельственного признака по отношению к исходной форме, поскольку в современном русском языке они не имеют как таковой формы положительной степени.

Перечисленные выше наречия непоследовательно фиксируются лексикографическими источниками. Они не вошли в словники, к примеру, таких изданий, как «Толковый словарь русского языка» под ред. Д.Н. Ушакова, «Толковый словарь русского языка» С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой и др. В «Словаре наречий и служебных слов русского языка» описываются в качестве самостоятельных лексических единиц наречия восточнее, западнее, севернее, южнее, северо-восточнее, северо-западнее, юго-восточнее, юго-западнее. Наречие левее дается в нем как форма компаратива от лево ‘с той стороны, где сердце’ [Словарь наречий, с. 246], в то время как наречие право (и соответственно – правее) в данном словаре отсутствует. В словообразовательный словарь А.Н. Тихонова из перечисленных выше производных лексических единиц включено только наречие западнее, лексикографированное как производное второй ступени [Тихонов, т. 1, с. 358]. Слова восточнее, западнее, севернее и южнее, предполагающие указание на стороны света, включены в «Словарь сочетаемости слов русского языка» в статьи соответствующих прилагательных, но с пометой (нареч.) [Словарь сочетаемости]. Наречия правее и левее в этом словаре отсутствуют.

Все рассматриваемые наречия, на наш взгляд, являются самостоятельными лексемами, а не собственно формами компаратива, соответственно, их возникновение в синхронном плане расценивается как результат словопроизводства, а не формообразования. Они представляют собой лексические дериваты от основ соответствующих прилагательных, осложняемых суффиксом -ее, словообразовательное значение которого заключается в указании на некоторое смещение локации или траектории движения в направлении, названном производящей основой.

Слова типа левее и восточнее в функции знаменательных всегда имеют статус наречий. Причем форма на -ее является для них начальной и единственной, поскольку в современном русском языке наречия лево ‘на левой стороне’ и право ‘на правой стороне’ утратились, а наречия вроде *южно, *северно узуально не закрепились. Рассматриваемые компаративы являются, таким образом, лексикализованными и не образуют зону пересечения наречия с категорией состояния и прилагательным. Инстативами слова левее, восточнее и подобные не могут быть, в силу актуализации в них идеи ориентира, но не состояния. Прилагательные левый, восточный и т.п. в своих основных узуальных значениях не образуют степеней сравнения, что не исключает возможности их окказионального употребления в форме компаратива: А мы, российские беженцы, – правые все как один. Правее нас, как говорится, только стенка (С. Довлатов. Ремесло). В приведенном примере лексический знак правее служит средством языковой игры и реализует одновременно адъективную и адвербиальную функции.

Итак, в роли знаменательных рассматриваемые слова имеют грамматическую природу наречий. Следует также учесть тот факт, что конструктивные характеристики данных слов неоднородны: они либо занимают позицию относительно самостоятельного компонента высказывания, либо сочетаются с формой родительного падежа имени, образуя с ним семантически и синтаксически цельную структуру (маршрут проходит левее – маршрут проходит левее холмов): Севернее – из Самары – наступали войска Комуча – Комитета членов Учредительного собрания (И. Бабель. Иван-да-Марья); Выступаем утром в Мал. Дорогостай (севернее Млынова), обоз оставляем, больных и административный штаб тоже, очевидно, предстоит операция (И. Бабель. Дневник 1920 г.). В последнем случае они функционально сближаются с предлогами (ср. также производные служебные лексемы недалеко от, справа от, рядом с, ближе к). Функционально-грамматические характеристики определенным образом проецируются и в семантическую структуру рассматриваемых наречий со значением пространственной ориентации.

Наречия левее, правее, восточнее, западнее, севернее и т.п. характеризуются семантической однородностью. Во-первых – благодаря наличию в их значении пресуппозиционной семы пространственного ориентира, точки отсчета. Во-вторых, семантико-синтаксические свойства данных наречий обнаруживают сходства. В семантической структуре рассматриваемых слов выделяются два значения: (1) локативное ‘где – по отношению к какому-либо ориентиру’ и (2) транслокативное ‘куда – относительно какого-либо ориентира’. Например:

‘где’-значение – И называйся они рыцарями, родись мы западнее, как бы твердо говорили мы о них, как долго еще держались бы! (И. Бунин. Суходол); Севернее, откуда я приехал, хоть и поражают эти жилища рыбаков, но трудно удержать теперь, в виду этой зелени, чувства несогласия с этой жизнью, ненормальностью ее... (М. Пришвин. Зa волшебным колобком); Где-то вдалеке, южнее, кажется, в районе Баксана или Там-Даира в небе висело темное авиаоблако (В. Аксенов. Остров Крым); Наш район тянется от железнодорожного полотна до синагоги. Чуть севернее – Мидоу-озеро, южнее – Квинс-бульвар. А мы – посередине (С. Довлатов. Иностранка); Передние подсыпали к зелени и черепицам окраины, там правее дробно-ритмично зататакало, фигурки втерлись в пашню (М. Веллер. Все уладится);

‘куда’-значение – Из всего, что мог сделать Наполеон: зимовать в Москве, идти на Петербург, идти на Нижний Новгород, идти назад, севернее или южнее, тем путем, которым пошел потом Кутузов… (Л. Толстой. Война и мир); Гроза переместилась немного южнее, впрочем, на небе не было ни единой звездочки, и тихий обложной дождик не переставал (В. Богомолов. Момент истины); Цинциннат кивнул, хотя еще не видел главного; передвинул взгляд левее и тогда увидел по-настоящему (В. Набоков. Приглашение на казнь); К полудню атомоход отвернул правее, а нас отправил под наблюдением вертолета по прибрежной полынье, где чистая совсем вода (В. Конецкий. Вчерашние заботы).

Эти значения не разграничиваются в словарях. Так, «Словарь наречий…» толкует наречия типа восточнее однотипно: «по направлению к …, ближе к …» [Словарь наречий, с. 81, 177, 574, 748]. Такая формулировка достаточно точно выражает сигнификативный компонент значения, но не дает четкого представления о семантической двуплановости подобных наречий. В другом словаре у них указана типовая грамматическая и лексическая сочетаемость: «[чего-л.] находиться, проходить…» [Словарь сочетаемости, с. 95, 212, 593, 807], то есть актуализировано локативное значение, но не представлено значение направления.

Семантическая двуплановость наречий типа левее и восточнее синтаксически обусловлена – она предопределяется валентностными свойствами распространяемого глагола, ср.: разбить лагерь южнее (‘где по отношению к какому-либо ориентиру’) и двигаться южнее (‘куда относительно какого-либо ориентира’). Эти наречия в разных своих лексико-семантических вариантах примыкают к глаголам со значением существования, местоположения или к глаголам со значением движения. Таким образом, локативный и транслокативный компоненты значения в семантике рассматриваемых наречий выступают как контекстуально варьируемые.

В целом, степень размытости семантики описываемых наречий невысока, что (наряду с формальными особенностями) выделяет их из числа единиц со значением пространственной ориентации, поскольку значению многих из этих единиц присущ пространственно-временной синкретизм (ср. выше, ниже, дальше, далее – для ориентации во времени и пространстве), который не характерен для наречий типа левее, восточнее.

В нелитературных формах русского языка – в народных говорах, в просторечии, а также в детской речи – употребляется наречие первее ‘раньше’: первее прибежал, первее увидел; ср.: – Так здешние, кому ж идти? Наш брат пошел, батрак, да победнее который... бурлаки опять же были, эти даже первее нас пошли... (Д. Фурманов. Чапаев). Генетически оно восходит к наречию перво, которое в современном литературном языке утратилось, а семантическая структура его деривата претерпела изменения. Ф.И. Буслаев отмечал, что «наречия перво и первѣе употребляются не только в древнерусском и народном, но и в литературном языке XVIII в.; напр., «перво выучился писать и читать, послѣ говорить», Всяк. Всяч. ...» [Буслаев, 1959, с. 153]. Без территориальных помет это наречие фиксируется в словаре В.И. Даля: «Пе́рв(о)а, перва́ нар. сперва, на́перво, прежде, напередъ, впередъ»; «Первѣе, напередъ, прежде, сперва чего» [Даль, т. 2, с. 30].

В функциональных вариантах современного русского языка грамматический статус единицы первее различный: в литературном языке не допускается образование данной формы; просторечное первее представляет собой декомпаратив, поскольку не имеет формального соответствия на -о, хотя семантика сравнения этим словом не утрачивается (сравнение здесь относится к сфере лексической, а не грамматической семантики); в говорах первее выступает как компаратив наречного типа. В СРНГ, в частности, приводятся варианты перве́е, пе́рве, пе́рвей, перве́й, указывается два значения (точнее говоря, речь идет о двух грамматических функциях) – сравнительная степень и предлог [СРНГ, вып. 26, с. 5]; отмечаются наречия пе́рво и перво́ «1. Сначала, сперва, прежде; в первую очередь. <...> 2. В первый раз, впервые. <...> 3. Пе́рво, в знач. вводного слова. Во-первых» [СРНГ, вып. 26, с. 7–8], а также пе́рва и перва́ в двух наречных значениях, совпадающих с предыдущими [СРНГ, вып. 25, с. 350].

С точки зрения природы и направления лексикализации форм компаратива представляют интерес и такие единицы, как вернее, точнее со значением ‘если выразиться более точно’. Рассмотрение их как компрессивов, возникших на основе сочетаний вернее говоря / сказать, точнее говоря / сказать, предполагает отнесенность к разряду модальных слов; в частности [Словарь наречий, с. 60, 658] лексикографирует данные единицы как вводные слова. На наш взгляд, слова вернее, точнее представляют собой переходный случай и могут быть квалифицированы как модальные наречия и, соответственно, рассмотрены на периферии данной части речи.

Подводя итог, еще раз обратим внимание на то, что в русском языке некоторые наречия, формально представляющие собой синтетические формы сравнительной степени, образуют особую – с точки зрения дезактуализации грамматического (компаративного) значения – группу адвербиальных единиц. Это, с одной стороны, употребительные в статусе как служебных, так и знаменательных слов наречия более, больше, менее, меньше, далее, дальше, раньше, неоднократно становившиеся объектом грамматических описаний. С другой стороны, это замкнутая группа наречий с относительно-пространственным значением: левее, правее, восточнее, западнее, севернее, южнее, северо-восточнее, северо-западнее, юго-восточнее, юго-западнее, а также синкретичные по своей грамматической природе лексемы типа вернее, точнее.

Функционально-грамматический и семантический потенциал наречий, ставших объектом анализа, безусловно, отличается от собственно компаративных форм. Полная грамматическая парадигма компаратива включает его соотнесенность с именем прилагательным, наречием и категорией состояния (спокойнее, тише, труднее и т.п.). Рассмотренные компаративы (декомпаративы) характеризуются лакунарностью на уровне формальных лексико-грамматических связей, кроме того, некоторые из них могут выполнять служебную функцию, выступая в роли предлогов или дискурсивных слов. Как показывает материал, в зависимости от характера семантических сдвигов, в одних случаях имеет место полная лексикализация компаратива, в других – частичная.

Анализ подобных наречий выявляет ряд проблем, связанных с их лингвистическим описанием. Это, в частности, – вопросы о степени лексической самостоятельности данных единиц, их синхронных словообразовательных связях, функционально-грамматическом потенциале, закономерностях организации семантической структуры и специфике категориальной семантики.

Библиографический список

Буслаев Ф.И. Историческая грамматика русского языка. М., 1959.

Словари

Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. М., 1998.

Словарь наречий и служебных слов русского языка / сост. В.В. Бурцева. М., 2005. (В тексте – Словарь наречий.)

Словарь русских народных говоров / под ред. Ф.П. Филина; Ф.П. Сороколетова. Вып. 1–41. М.; Л., 1965–2007. (В тексте – СРНГ.)

Словарь сочетаемости слов русского языка / под ред. П.Н. Денисова, В.В. Морковкина. М., 2002. (В тексте – Словарь сочетаемости.)

Изучение и описание новых слов в рамках когнитивной ономасиологии позволяет определить, как формируются новые структуры представления знаний, какие когнитивные факторы влияют на создание новой единицы. В этом плане важной представляется мысль о том, что «современный человек не отражает мир вне языка. Если исследователь занимается проблемами коммуникации, коммуникативными актами, процессами порождения речи, процессами восприятия речи, он все равно должен помнить, что он имеет дело со структурами знания. <…> самые важные структуры знания объективированы и сохранены в языковой форме» [Болдырев, 2001, с. 10].

Коммуникативно-когнитивный подход можно считать не только приемлемым, но и достаточно плодотворным для исследования особенностей словопроизводственного процесса новообразований, так как он способствует, с одной стороны, эффективному анализу инновации в определенном речевом акте, а с другой стороны, позволяет определить структуры знаний, репрезентированных на языковом уровне новым словом.

В соответствии с концепцией Н.И. Жинкина, базовым компонентом мышления является универсальный предметный код (УПК). В УПК человек оперирует так называемыми личностными концептами. В ходе мышления они могут соединяться, при этом создаются целые концептуальные комплексы, которые не всегда объективируются в языковых формах. Если же в отдельном коммуникативном акте возникает необходимость объективации такого комплекса, то он репрезентируется разными языковыми единицами, в отдельных случаях такой единицей может стать не готовое, а созданное говорящим новое слово.

Новообразования – это, как правило, слова производные, представляющие собой сложные структурно-семантические образования, поэтому они позволяют демонстрировать связи и отношения, существующие между концептуальными структурами сознания. Можно считать, что каждой части производного слова соответствует определенный концепт, следовательно, словообразовательная структура новообразования позволяет установить связи между концептами, закрепленными за частями слова, и определить типы отношений между ними. Этим определяется актуальность использования языкового материала как основы для реконструкции когнитивных процессов. Таким образом, модель, объединяющая коммуникативный и когнитивный подходы, предполагает не только исследование механизма образования нового слова в отдельных коммуникативных актах, но и описание структур репрезентации различных видов знания и выбор необходимых языковых форм.

Проведенная нами серия лингвистических экспериментов, направленных на выявление особенностей процесса словотворчества [Плотникова, 2003], послужила основой для создания интегративной речемыслительной модели производства нового слова. Данная модель опирается на предпринятое орловскими учеными описание словопроизводственного процесса, протекающего по словопроизводственной модели, и является продолжением уже осуществленного этапа. При этом модель понимается прежде всего как динамическая модель, то есть как обобщенная структура, представляющая механизм образования нового слова. Она представляется многоуровневой моделью, которая включает ряд частных моделей, относящихся к разным уровням.

Функция категоризации, то есть деления мира на категории и отнесения предметов и событий к этим категориям, лежит в основе познавательной деятельности человека. Категоризация языковых единиц – это объединение слов в различные категории, или классы. Для вновь созданного слова актуальна так называемая функциональная категоризация (Н.Н. Болдырев), проявляющаяся в момент порождения слова в речи. Создавая новообразование, говорящий соотносит его с определенной частью речи, употребляет его в определенной грамматической форме, учитывая при этом его возможности сочетания с другими словами. Производное слово уже в процессе своего создания «должно быть отнесено к некоторому классу, категории, причем это отнесение совершается соответственно тому, как поняты онтологические свойства обозначаемого» [Кубрякова, 1988, с. 156]. Соотнесенность создаваемого слова с конкретной частью речи намечена уже в развернутом описании, дескрипте, лежащем в основе обозначения: часть «тот, кто…» развернутого описания соотносит слово с категорией конкретного предмета, лица; часть описания «то, что…» – с субстантивом, классом конкретных или событийных имен; часть «такой, который …» – с адъективом и т.д. Анализ структуры «шаблонов идеальных содержаний» (дескриптов – в терминологии нашего исследования), проведенный Н.З. Закировым, позволил ему сделать вывод о том, что «в обобщенном виде ономасиологические шаблоны представляют собой со-четания типа: то, что…; такой, который…; так, как … и слова, выражающего мотивировочный признак» [Закиров, 1986, с. 11].

Таким образом, ономасиологическая модель (ОМ) представляет основу логического моделирования словопроизводственного процесса, это своего рода первая ступень создания нового слова. ОМ – это определенная схема, которая отражает ход мыслительной деятельности, направленной на выбор необходимой категории в соответствии с развернутым описанием. ОМ можно отнести к первому, ономасиологическому уровню, основными единицами которого являются понятийные категории, составляющие основу номинации. Например: Ты сегодня с утра занят только тем / что настойчиво повторяешь одно и то же // Я прекрасно помню / что обещала приехать пораньше // Не надо больше мне напоминать об этом // Тебе что / нравится быть назойливым повторятелем? // А мне это изрядно надоело //

Второй, глубинный, уровень представлен когнитивной моделью (КМ), предполагающей выявление концептуальной организации знания и представляющей развертывание ономасиологической модели за счет фоновых знаний и опыта говорящего. Следовательно, основными единицами когнитивного уровня являются концепты как результаты освоения «кусочков» действительности.

Одним из основных принципов теории интегрированных пространств, активно разрабатываемой в последнее время, является свойство композициональности. Обращение к проблемам композиционной семантики обусловлено тем, что в настоящее время, по мнению Е.С. Кубряковой, она выходит за пределы традиционного анализа на уровне предложения и может быть приложима к другим языковым структурам. Мы считаем, что данное свойство можно использовать и для анализа нового слова.

Композиционная семантика свидетельствует о том, что центральными проблемами лингвистики становятся такие, как интеграция концептов и интеграция языковых форм, вопрос об их соотношении, проблемы получения нового знания, изучение творческих способностей человека и их проявления в языке. «Начинают просматриваться правила и формулы композиционной семантики, которая отныне должна дать ответ на главный для понимания всего процесса порождения и восприятия речи вопрос: как и каким образом сочетания знаков, организованные по определенным моделям, а также комбинирующие готовые (исходные) знаки языка оказываются способными выразить и передать новые идеи, новые концепты, создать новые тексты? Как и в каком смысле мы можем наблюдать в этих процессах выход за пределы известного, старого, знакомого? Как обеспечивает язык эти выходы?» [Кубрякова, 2002, с. 6].

Основу когнитивной модели составляет концептуальный анализ, предполагающий выявление тех концептов, которые лежат в основе наименования. Можно говорить о том, что за частями новообразования (основой и аффиксом, например, для простого по структуре нового слова) стоят определенные элементарные концепты, которые можно рассматривать как аналоги аргументов пропозиции. Последним приписывается определенная функция, роль. Показателем отношений между компонентами является предикат.

Можно считать, что элементарные концепты, которые стоят за частями слова, объединяются в определенную концептуальную схему, соответствующую пропозициональной структуре, которая объективируется в новом слове. Концептуальная схема представляет сумму знаний об обозначающем, то есть концепт, стоящий за новообразованием, представляет собой, по определению Е.Г. Беляевской, определенную композицию базовых элементов, составленных в определенные конфигурации – когнитивные модели [Беляевская, 1991]. Учитывая данные положения, можно говорить, что пропозициональная структура позволяет определить знания, репрезентированные в новой языковой единице, которая создана в соответствии с определенной концептуальной схемой.

Таким образом, когнитивная модель – это модель глубинного мыслительного уровня, которая представляет собой концептуальную схему (то есть состав и отношения элементарных концептов), отражающую способ концептуальной организации знания. Например: придумыватель: концептуальная схема включает базовые элементы субъекта и производимого им действия: S – Rel. – V (субъект характеризуется по выполняемому действию). Речевой контекст помогает «развернуть» ономасиологическую модель за счет фоновых знаний: Что ты придумаешь на этот раз? Про очередную пробку на дорогах? Или про внезапную зубную боль? Хватит, надоело, дорогой придумыватель. – Придумыватель – тот, кто постоянно пытается выкрутиться, придумать очередную историю, чтобы оправдать свое опоздание.

На следующем уровне – словообразовательном – словопроизводственного процесса в работу активно включается словообразовательная модель (СМ). СМ – это схема, отражающая вербализацию элементарных концептов, представленных в КМ, с помощью различных словообразовательных правил и средств. «Обладая известным минимумом исходных лексических знаков и знанием закономерностей их сочетания, удерживая в своем сознании образцы и модели, человек создает любое количество нужных ему наименований – производных слов в том числе» [Кубрякова, 1978, с. 84].

Таким образом, мы представляем речемыслительную модель словопроизводства как интегративную модель, объединяющую частные модели разных мыслительных уровней, и принимаем для нее обозначение интегративная речемыслительная модель словопроизводства (ИРМС). Каждая из моделей, входящих в состав ИРМС, «работает» на соответствующем уровне. Выделение данных уровней условно, так как они неразрывно связаны и взаимообусловлены. Тем не менее специфика «работы» ономасиологической, когнитивной и словообразовательной моделей, а также различные компоненты перечисленных уровней являются, на наш взгляд, достаточно убедительным основанием для их выделения.

«Работа» представленной интегративной модели может быть рассмотрена на конкретном языковом материале. Для анализа можно взять отдельные ономасиологические группы (ОГ), которые определяются нами как объединения слов, относящихся к одной части речи и созданных в соответствии с одним типом ИРМС.

Фактический языковой материал позволяет заключить, что довольно многочисленным является подкласс новообразованиий-субстантивов, обозначающих лицо. В нем широко и разнообразно представлены слова, служащие для наименования человека по различным параметрам. Категория лица объединяет разноструктурные единицы, особым образом концептуализирующие человека и его социальный статус.

Ономасиологические модели, лежащие в основе образования слов данного подкласса, позволяют выделить в нем несколько ономасиологических групп, например, ОГ номинаций лица – носителя признака. Данная ономасиологическая группа представлена довольно широко и разнообразно, что позволяет выделить в ее составе несколько микрогрупп (ОМГ) на основе семантического признака. Для примера рассмотрим ОМГ номинаций лица, характеризующегося степенью признака. Анализ языкового материала позволяет говорить о том, что в словах данной микрогруппы репрезентантами степени признака являются различные препозитивные форманты, а субъект назван основой: сверхгений, сверхгурман, сверхпреступник; ультрарыночник; суперпровокатор, «супервредители», суперкурильщик, суперэкстрасенс, суперпокупатель; максимум-расточители; мини-хулиган; микроагрессор и др.

Препозитивные форманты в таких словах являются репрезентантами закрепленного смысла: микро-, мини- выражают значение ‘очень малый’; сверх- – ‘высшее качество, находящийся за пределами чего-либо’; ультра- – сверх-; супер- – значение ‘высшее качество, свойство’; максимум- – ‘наибольшая величина’. Таким образом, новообразования вербализуют интегрированные пространства элементарных концептов – концепта префикса / препозитивного форманта (выражающего значение степени признака) и концепта лица (в большинстве случаев – лица с характеризующим значением: мучитель, курильщик, хулиган и т.д.). В отдельных случаях высшая степень признака может выражаться сочетанием формантов, например: Класс, молодец! Ты поступил как ультрасупермен!

Таким образом, за каждым новообразованием как производным словом скрыты сложные связи и отношения между концептами, закрепленными за частями этого слова. Словообразовательные модели являются своеобразными коррелятами концептуальных связей. Полученные данные позволили заключить, что реализация каждого способа концептуализации осуществляется с помощью вполне определенного набора словообразовательных средств. Фактический языковой материал позволяет выявить особенности «работы» интегративной модели словопроизводства.