Тонкости муллы Насреддина

Тонкости муллы Насреддина

Мулла (мастер) Насреддин – классический персонаж, придуманный дервишами частично для того, чтобы зафиксировать ситуации, в которых определенные состояния ума проявляются более отчетливо. Насреддиновские истории (они собраны в рукописи «Тонкости несравненного Насреддина»), известные по всему Среднему Востоку, представляют собой одно из самых необычных достижений в истории метафизики. Если подходить к этим историям поверхностно, то большинство из них можно считать всего лишь шутками – и только. Их бесконечно рассказывают и пересказывают в чайханах и караван‑сараях, в частных домах, в радиопередачах азиатских стран. Неотъемлемой чертой такой истории является ее многомерность, поэтому понимать ее можно на любом из различных уровней. Здесь и шутка, и мораль, и нечто более высокое, что продвигает сознание потенциального мистика чуть дальше на пути к реализации.

Так как суфизм есть нечто такое, что нужно не только осознать, но и пережить, сам по себе рассказ о Насреддине не может привести к полному озарению. С другой стороны, такой рассказ устанавливает особого рода связь между повседневной жизнью и трансмутацией сознания, чего ранее не удавалось достичь еще ни в одном литературном жанре.

В этой истории подчеркивается, что суфизм как практическая деятельность отрицает возможность достижения истины с помощью формального интеллекта и применимость шаблонного мышления, которым пользуются в знакомом мире, к истинной реальности, относящейся к иному измерению.

В чайхану вошел монах и заявил:

Насреддин, в качестве суфийского учителя, часто применяет дервишескую технику, беря на себя роль непосвященного человека, чтобы высветить истину. В известном анекдоте, отрицающем поверхностную веру в причинно‑следственную связь, он становится жертвой: Насреддин однажды шел по узкому переулку, как вдруг с крыши дома упал какой‑то человек и свалился ему прямо на голову. С этим человеком ничего не случилось, но мулла попал в больницу.

Поскольку обычный человек мыслит по тем или иным шаблонам и не способен видеть вещи с иных точек зрения, большая часть смысла жизни остается для него скрытой. Он может жить и даже преуспевать, но не способен понять все, что происходит вокруг. Это наглядно показано в истории о контрабандисте:

Насреддин ежедневно переходил через границу, ведя с собой осла, нагруженного корзинами с соломой. Так как он сам признавал, что промышляет контрабандой, пограничники обыскивали его с ног до головы. Они обыскивали самого Насреддина, осматривали солому, погружали ее в воду, время от времени даже сжигали ее, но ничего не находили. Между тем Насреддин явно преуспевал в своей торговле и жил все лучше и лучше.

В этой истории также выделяется один из важнейших принципов суфизма, который гласит, что сверхъестественный опыт и мистическая цель намного ближе к человечеству, чем обычно предполагается. Мнение о том, что эзотерическое или трансцендентальное должно обязательно быть чем‑то далеким или сложным, возникло вследствие невежества отдельных людей. Такие люди наименее всех других способны судить о подобных вещах, которые «далеки» только в том случае, если вы не знаете, где их искать.

Однажды, когда Насреддин посещал короля, монарх пожаловался ему на то, что его подданные лживы.

Внутренний опыт нельзя передавать с помощью бесконечно повторяющихся процедур, его необходимо постоянно освежать из источника. Многие школы продолжают действовать еще долго после того, как их реальная движущая сила уже истощилась. В результате они превращаются в обычные центры, где занимаются повторением неуклонно слабеющего учения. Название этого учения может оставаться тем же, в то время как оно уже лишилось всякой ценности, а иногда и противоречит первоначальному своему смыслу. В числе других вопросов, Насреддин заостряет внимание и на этом в рассказе под названием «Утиный суп».

К Насреддину приехал издалека один из родственников и привез ему в подарок утку. Обрадованный Насреддин сварил ее и угостил своего гостя. Вскоре после этого к Насреддину стали наведываться один за другим люди, называвшие себя друзьями и друзьями друзей «человека, принесшего утку», однако новых подарков никто из них не приносил.

Обостренное восприятие, которым обладает суфий, иногда помогает ему переживать вещи, совершенно не воспринимаемые Другими. Не подозревая об этой суфийской способности, последователи других школ своими словами и действиями обычно выдают свою духовную незрелость. Суфии читают их, как открытую книгу, но не утруждают себя противостоянием таким людям. Эту способность к восприятию можно проиллюстрировать с помощью другой насреддиновской истории:

Собирая милостыню, Насреддин постучал в дверь большого дома.

Люди не знают, где искать озарения, когда приступают к духовным поискам. Поэтому неудивительно, что они могут пристать к какому угодно культу, поверить в любую теорию, будучи убеждены в своей способности отличить истину ото лжи. Насреддин использовал разные способы для демонстрации этой ситуации.

Многие суфии приводят эту известную насреддиновскую историю, чтобы указать на действия людей, ищущих экзотические источники озарения. Она была частью репертуара последнего «метафизического клоуна», Карла Валентина из Мюнхена.

К Насреддину пришел сосед и попросил одолжить ему веревку для белья.

В вышеприведенной истории Насреддин олицетворяет собой уклончивую часть ума, которая отказывается принять какие‑либо иные методы приближения к истине, кроме стандартных.

Как‑то раз Мулла, поскользнувшись, чуть не упал в водоем, но в последний момент его схватил за руку прохожий и предотвратил падение. Встречая Насреддина впоследствии, этот человек каждый раз напоминал ему о том, как он спас его от неприятного купания.

Шутки или басни, содержащие только одну идею или фокус, нельзя сравнить с насреддиновской системой, которая в идеале рассчитана на сопереживание рассказа, оказывающего как внутреннее, так и внешнее, или поверхностное воздействие. Обычные притчи, басни и шутки считаются лишенными мистического содержания, так как они не обладают силой проникновения или же подлинной возрождающей силой.

Насреддин находился в кругу своих учеников, когда один из них спросил его о том, как вещи этого мира связаны с вещами, относящимися к другому измерению.

Ученик понял, что термины, используемые нами для обозначения метафизических вещей, базируются на обычных физических терминах. Для того чтобы проникнуть в другое измерение познания, мы прежде всего должны приспособиться к способу понимания этого измерения.

Нагрузив своего осла солью, Насреддин отправился на базар. По дороге им пришлось переходить вброд речку, и часть соли растворилась. Вес груза уменьшился и осел вышел на другой берег повеселевшим, зато Насреддин был в ярости. На следующий базарный день он нагрузил корзины шерстью. Теперь осел уже чуть не падал под весом своего намокшего груза.

Жестокий и невежественный правитель сказал Насреддину: «Я повешу тебя, если ты не докажешь мне, что действительно обладаешь тем глубоким восприятием, которое тебе приписывают». Насреддин сразу же заявил, что может видеть золотых птиц в небесах и демонов подземного царства.

«Страхом» суфии называют активизацию сознания, с помощью которой можно достичь сверхчувственного восприятия. В этой области формальный интеллект непригоден, здесь используются иные возможности человеческого ума.

Хуссейн обошел весь мир в поисках учителя, которому было предназначено передать его послание через поколения, и был уже почти на грани отчаяния, как вдруг услышал какой‑то шум. Старый Негодяй отчитывал одного из своих учеников за его шутки.

Считается, что мистический эффект семи насреддиновских историй, изученных в определенной последовательности, столь велик, что его достаточно для подготовки человека к озарению.

К Насреддину, когда он исполнял обязанности судьи, пришли два человека. Один из них сказал: «Этот человек укусил меня за ухо, и я требую компенсации». Другой заявил: «Он сам себя укусил», Насреддин отложил разбирательство и удалился в свои апартаменты, где провел полчаса, пытаясь укусить себя за ухо. Это привело к тому, что он упал и разбил себе лоб. После этого он вернулся в присутствие.

Правильное решение было вынесено с помощью, казалось бы, нелогичных методов. Насреддин пришел к верному решению вопреки внешней логике вышеописанной ситуации.

Один человек предложил Насреддину угадать, что у него в руке.

Я попытался провести подобный эксперимент в Лондоне. В трех табачных лавках подряд я просил продать мне «цилиндры из бумаги, наполненные частицами табака, длиной около трех дюймов, упакованные в картон, на котором может быть что‑нибудь напечатано».

Руми приводит рассказ, напоминающий насреддиновскую историю с яйцом, но выделяет другой важный момент. Сын одного царя был отдан на воспитание мистическим учителям. Спустя некоторое время они сообщили, что уже ничему больше не смогут научить его. Для того чтобы испытать сына, отец предложил ему отгадать, что у него в руке.

Суфизм настаивает на сбалансированном развитии внутреннего восприятия и обычного человеческого поведения.

– Как я смогу узнать, жив я или уже умер? – рассуждал Мулла вслух.

– Продолжайте, пользуйтесь тем, что я умер, – подумал Мулла, не вставая с места, – но если бы я был жив, я бы не допустил такого отношения к моему ослу.

Однажды Насреддин заглянул в лавку человека, торговавшего всякой всячиной.

В этом рассказе подчеркивается особенно важная в суфизме роль мистического учителя, создающего все условия для того, чтобы будущий искатель начал что‑нибудь делать для себя. Под этим «что‑нибудь» подразумевается «работа над собой» под руководством другого человека, что является отличительной чертой суфийской системы.

Было уже поздно, но мулла продолжал беседовать со своими друзьями в чайхане. Когда, наконец, они покинули заведение, все вдруг почувствовали голод.

Некоторые насреддиновские истории подчеркивают ложность распространенного среди людей убеждения, что человек обладает стабильным сознанием. Под влиянием внешних и внутренних воздействий поведение почти любого человека будет изменяться в зависимости от его настроения или состояния здоровья. В социальной жизни этот факт, конечно, признается, но его еще не полностью принимает формальная философия или метафизика. В лучшем случае, от человека ожидают, что с помощью благочестия или концентрации он сможет создать в себе необходимый стержень для достижения просветления или завершенности. В суфизме же все сознание должно подвергнуться полной трансмутации, и начало этому должно положить признание того факта, что неразвитый человек является не более чем сырым материалом. Такой человек не обладает ни постоянной природой, ни единством сознания. Внутри него есть «сущность», которая не соединена ни с ним самим в целом, ни даже с его личностью. В конце концов, никто не может автоматически знать, кем же он в действительности является, несмотря на ложное убеждение в обратном.

Как‑то раз мулла зашел в какую‑то лавку. Хозяин подошел, чтобы обслужить его.

Сколь ни был бы прекрасен юмор этого анекдота, люди, считающие, что в нем хотели показать тупого человека и никакой особой глубины здесь искать не следует, едва ли смогут извлечь пользу из его живительной силы. Из насреддиновской истории можно извлечь лишь немногим более того, что ты вкладываешь в нее, и если она кажется человеку всего лишь шуткой, значит, ему необходимо продолжать работу над собой. Такой человек осмеян Насреддином в рассказе о луне:

«Что делают со старой луной?» – спросил Муллу один тупой человек.

Многие насреддиновские истории освещают тот факт, что люди, стремящиеся добиться каких‑либо мистических результатов, хотят все это получить на своих собственных условиях. Тем самым они сами себя исключают из процесса еще до того, как приступают к поискам. Никто не может рассчитывать на достижение просветления, если будет считать, что уже знает, что это такое, и думает, что к этой цели может привести строго регламентированный путь, который он способен понять с самого начала. Об этом говорится в истории о женщине и сахаре:

Когда Насреддин был судьей, к нему пришла женщина и привела с собой сына.

Просьба женщины свидетельствовала о полной механистичности ее мышления и основывалась просто на некоторых предположениях. Во‑первых, женщина посчитала, что положение дел можно исправить с помощью одних только предписаний, во‑вторых, она решила, что человек действительно может есть так мало сахара, как ей этого хотелось, и в‑третьих, она подумала, что один человек может объяснить другому все что угодно, даже если сам он не имеет к этому никакого отношения.

Как‑то раз Насреддин шел по пустынной дороге. Наступила ночь, когда он, вдруг, заметил группу приближающихся всадников. У Насреддина разыгралось воображение, и он испугался, что они могут ограбить его или забрать в солдаты. Страх был настолько сильным, что он перемахнул через стену и свалился прямо в могилу. Мирные путешественники, не замышлявшие ничего подобного, озадачились странным поведением Насреддина. Подстегиваемые любопытством, они устремились за ним.

Только мистик, осознавший взаимозависимость внешне различных или несвязанных вещей и затем «возвратившийся» в формальный мир, способен воспринимать жизнь подобным образом. Согласно суфиям, любой метафизический метод, не включающий этот фактор, был (поверхностно) сфабрикован и отнюдь не является продуктом мистического опыта. Уже само существование подобных методов представляет собой препятствие для достижения тех целей, ради которых эти методы практикуют.

– Я могу видеть в темноте.

Светом, который несет суфий, можно назвать его способность жить жизнью обычных людей, среди которых он оказывается после «возвращения», т. е. став преображенным человеком с более широким диапазоном восприятия.

– Падишах объявил мне, что никто еще не смог проехаться верхом вон на той лошади, но я все‑таки влез в седло, – рассказывал Насреддин.

История призвана показать, что, если внешне закономерный факт довести до логического конца, он будет уже другим фактом.

Однажды Насреддин увидел странного вида здание, перед дверьми которого сидел погруженный в размышления йог. Мулла решил чему‑нибудь научиться у этой впечатляющей фигуры, и начал разговор, спросив у человека, кто он такой.

Ни один суфий не осмелился бы вторгаться в некоторые тонкие ментальные процессы, как это делает так называемый экспериментальный мистицизм. Суфизм, как продукт последовательного экспериментирования, продолжавшегося в течение бесчисленных столетий, реально работает с феноменами, все еще неуловимыми для эмпириков.

Насреддин пригоршнями разбрасывал хлеб вокруг своего дома. Кто‑то спросил его:

Одна из насреддиновских историй, которую можно найти и у Сервантеса (Дон Кихот, гл. 14), предупреждает об опасности жесткого интеллектуализма:

– Нет ничего такого, на что нельзя было бы ответить с помощью моего учения, – объявил монах, входя в чайхану, где сидел Насреддин со своими друзьями.

Суфийское восприятие красоты связано с силой проникновения за пределы поля зрения обычных форм искусства.

Как‑то раз один из учеников решил показать Насреддину прекрасный озерный пейзаж, который тот никогда не видел.

Для того чтобы достичь мистической цели, суфий должен понимать, что ум работает вовсе не так, как мы предполагаем. Более того, два человека могут попросту запутать друг друга:

Однажды мулла попросил жену приготовить много халвы и дал ей все необходимое для этого. Он съел почти всю приготовленную халву.

Насреддин помогает суфийскому искателю понять, что современные формальные представления о времени и пространстве могут весьма отличаться от тех, что открывают более широкое поле истинной реальности. Суфиями, например, не могут быть те, кто верит, что они получают награду за свои прошлые поступки или что их могут наградить за их будущие дела. Суфийская концепция времени – это взаимосвязь – континуум.

Насреддин решил искупаться в турецких банях. Так как он был одет в лохмотья, банщики дали ему старый таз и огрызок мыла. Уходя, Насреддин вручил изумленным банщикам золотую монету. На следующий день великолепно одетый Насреддин снова появился в бане, где ему оказали, разумеется, самый лучший прием.

Остатки шаблонного мышления плюс очевидная незрелость ума лежат в основе попыток вписаться в мистицизм на своих собственных условиях. Первое, что сообщают человеку, когда он становится учеником, это то, что у него может быть представление о том, в чем он нуждается, и он может осознать, что для получения необходимого ему надо работать и учиться под руководством мастера. Ни на что большее он претендовать не может. Следующая насреддиновская история используется, чтобы донести эту истину:

Некая женщина привела своего маленького сына в школу к Насреддину и сказала: «Припугните его немножко, потому что мне он уже не подчиняется».

Подобным же образом суфийский учитель не может преподнести своему ученику только малую порцию суфизма. Суфизм есть единое целое, что предполагает достижение завершенности всего сознания, а не отдельных его фрагментов, которые не просветленный человек может использовать своим собственным способом и называть «концентрацией».

Казалось, что корабль вот‑вот начнет тонуть, и пассажиры, опустившись на колени, стали истово молиться и раскаиваться, обещая выполнить все, что угодно, если им будет даровано спасение. Только один Насреддин сидел спокойно.

Насреддин втолковывает сущностную идею, что мистический опыт и просветление приходят не через перестановку знакомых понятий, но через признание ограничений обычного мышления, которое служит только мирским целям. В этом деле он превосходит все остальные доступные формы учения.

– Луна приносит больше пользы, чем солнце, – объявил однажды Насреддин, входя в чайхану.

Добиться контроля над своими страстями еще не значит победить «Командующее я», что является, конечно, целью суфия. Истинной победы добивается человек, укротивший ту необузданную часть сознания, которая считает, что она отовсюду (включая и мистицизм) может взять все, что сама пожелает, и поставить себе на службу. Склонность к использованию материалов из случайных источников в целях личной выгоды можно понять, принимая во внимание частичную завершенность мира обычной жизни, но эту склонность нельзя брать с собой в большой мир реальной завершенности.

Однажды Насреддин шел домой, держа в одной руке кусок печенки, а в другой – рецепт пирога из печени. Вдруг сверху налетела какая‑то птица и вырвала печень из рук Насреддина. Он крикнул ей вдогонку: «Глупая птица! Печень ты украла, но что ты будешь делать с ней без рецепта?»

Конечно, с точки зрения хищной птицы, печень и в сыром виде вполне пригодна. Она может насытиться, но приобретет только то, что, как ей кажется, хотела заполучить, а не то, что можно было бы сделать из этой печени.

Насреддин с другом шел по пыльной дороге, как вдруг им захотелось пить. Они зашли в чайхану, но там выяснилось, что денег у них хватит только на стакан молока. Друг Насреддина сказал:

В практическом и тем не менее искусственном мире, который мы сами себе создали, обычно считается, что необходимо придерживаться принципа «вначале главное», и что в любом деле необходимо пройти весь путь, от А до Я. Эти предположения не подтверждаются в метафизическом мире, которому присуща совершенно иная структура. Суфийский искатель будет в одно и то же время изучать несколько различных вещей на их собственных уровнях восприятия и потенциальности. В этом заключается еще одно различие между суфизмом и теми системами, которые основаны на предположении, что в каждый данный момент можно изучать только одну вещь.

«Затем вы можете съесть персик и испытать еще одно наслаждение – постичь его глубину. Питательные вещества персика обогащают ваш организм и становятся частью вас самих. Далее вы можете выбросить косточку, или разбить ее и обнаружить внутри очень вкусное ядрышко. Это уже будет скрытой глубиной персика. Ядро обладает своим собственным цветом, размером, формой, глубиной, вкусом, предназначением. Можно собрать скорлупу этих орешков и использовать ее как топливо. Даже если древесный уголь, который получится в результате этого, уже ни к чему не будет пригоден, все равно съедобная часть ядрышка уже стала частью вас самих».

Как только искатель начинает проникать в суть всего существующего, во внутреннее устройство этого механизма, он прекращает задавать вопросы, которые раньше казались ему очень важными для понимания целого. Более того, он начинает видеть, что ситуация может быть изменена событиями, внешне не имеющими к ней отношения. Этот момент высвечивается в рассказе об одеяле:

Однажды ночью Насреддин и его жена поднялись с постели, чтобы посмотреть на двух мужчин, дерущихся у них под окном. Жена послала Муллу выяснить, в чем дело. Он накинул одеяло на плечи и спустился вниз. Как только Насреддин приблизился к этим людям, один из них сорвал с него одеяло, единственное, которое у них было, после чего оба убежали.

К Насреддину пришел сосед и попросил одолжить ему осла.

Познание этого аспекта реальности помогает суфию отказаться от эгоизма и рационализации, иными словами, мышления, сковывающего некоторые функции нашего ума. Выступая в роли обычного человека в одном из своих рассказов, Насреддин выделяет этот момент:

К Насреддину пришел деревенский мужик и сказал:

Поскольку вся интеллектуальная деятельность людей, оперирует, как правило, внешними понятиями, Насреддин, в роли суфийского учителя, снова и снова выставляет напоказ ложность обычных суждений. Многочисленные попытки выразить устно или в письменной форме само мистическое переживание ни разу не увенчались успехом, потому что «те, кто знает, не нуждаются в этом, а те, кто не знает, не смогут добраться до внутреннего смысла, не имея моста». Есть две истории, весьма важные, которые совместно с суфийским учением подготавливают ум к переживаниям за пределами шаблонного мышления.

К Насреддину пришел человек, желавший стать его учеником. После многих злоключений он добрался до хижины в горах, где жил Насреддин. Зная о том, что каждый поступок просветленного суфия исполнен смысла, новичок спросил у Насреддина, почему он дует на руки.

После этого ученик покинул Насреддина, т. к. не мог больше доверять человеку, использующему одни и те же средства для достижения разных результатов – согревания и охлаждения.

– С каждым днем я все больше и больше удивляюсь той целесообразности, с которой устроен этот мир для человеческой пользы, – сказал как‑то Насреддин своей жене.

Роль суфийского учителя подчеркивается в известном рассказе о проповеди. Помимо многих других вещей (как и во всех насреддиновских историях), она показывает, что имея дело с полными невеждами, даже начинать их чему‑то обучать не имеет смысла. Далее она показывает, что нет необходимости обучать знающих и, наконец, что если в обществе уже есть достигшие озарения люди, оно не нуждается в новом учителе.

Насреддина пригласили выступить с проповедью перед жителями соседней деревни. Он забрался на кафедру и сказал:

В суфизме невозможно начать «работу» с какой‑то заранее определенной точки. Будущий ученик должен позволить учителю руководить собой так, как тот посчитает нужным в его индивидуальном случае.

Некий юноша пришел к Насреддину и спросил у него, сколько времени потребуется для того, чтобы он стал суфием. Насреддин повел его с собой в деревню.

Шестое чувство, которым обладают суфии и которое теоретики считают даром предвидения или почти божественным всезнанием, в действительности не имеет с этими вещами ничего общего. Как и всем другим чувствам, ему свойственна определенная ограниченность. Функция этого чувства заключается не в том, чтобы сделать усовершенствованного человека всемудрым, а в том, чтобы помочь ему расширить свое восприятие и жить более полнокровной жизнью. Он больше не будет страдать от чувства неопределенности и незавершенности, так хорошо знакомого другим людям. Эта мысль выражена в рассказе о мальчиках и дереве.

Мальчики решили стащить у Насреддина туфли. Когда он проходил по дороге, они окружили его и сказали: «Мулла, никто не может забраться на это дерево!» «Почему же никто? – сказал Насреддин. – Я покажу вам, как это нужно делать».

Когда суфий использует свою интуицию, он не в состоянии правдоподобно объяснять свои действия.

– Аллах поможет, – сказал Насреддин человеку, которого только что ограбили.

Участие в работе реального мира весьма отличается от чисто умственной экстраполяции наблюдаемых фактов. Для того чтобы продемонстрировать это, Насреддин однажды привел тяжеловесного и медлительного быка на ипподром, когда объявили о свободном участии в скачках любого животного.

Все стали над ним смеяться, поскольку быки, как известно, не могут быстро бегать. «Ерунда! – сказал Насреддин, – он побежит, и очень быстро, если дать ему шанс. Видели бы вы, как быстро он бегал, когда был теленком. Конечно, он долгое время не тренировался, да и не было в этом необходимости, но теперь, когда он повзрослел, почему бы ему не побежать еще быстрее?!»

Эта история также высмеивает веру в то, что старая вещь или зрелый человек должны иметь какие‑то преимущества по сравнению с молодостью. Суфизм как живая, сознательная деятельность не привязан к закоснелым традициям прошлого. Каждый суфий, живущий сегодня, представляет каждого суфия, жившего в прошлом, или того, кто будет жить в будущем. То же количество бараки всегда будет пребывать в мире, традиция, продолжающаяся с незапамятных времен, остается в своей сущности неизменной, не пытаясь предстать в романтическом свете.

Однажды Насреддин повздорил с настоятелем монастыря, в котором проходил послушание. Вскоре после этого обнаружилась пропажа целого мешка с рисом. Настоятель приказал всем послушникам выстроиться в шеренгу на монастырском дворе. Когда они все построились, он объявил им, что вора выдадут зернышки риса, застрявшие в бороде.

То, что некоторые люди часто принимают за чутье, на самом деле является продуктом неврозов и воображения.

– У нас в доме воры, – прошептала среди ночи жена Насреддина.

Насреддин, взломщик многих пустых домов, всегда что‑то оставляет после себя, если бы только «ограбленные» могли это осознать!

Однажды Насреддин чинил крышу своего дома, как вдруг какой‑то человек на улице попросил его спуститься вниз. Спустившись с крыши, Мулла спросил, что ему нужно.

Суфии мгновенно постигают многие вещи, недоступные обычному человеку. Для объяснения некоторых удивительных дел суфийских посвященных, совершаемых с помощью сверхъестественных сил, используются аллегории, но для суфия все эти силы не более удивительны, чем обычные чувства для обычного человека. Описать, как это все работает, невозможно, но можно привести грубую аналогию:

«Когда Насреддина обвинили в том, что он заснул на важной встрече у падишаха, он сказал: «Человечество спит. Сон мудреца – это сила, а “бодрствование” обычного человека почти никому не приносит пользы».

В следующей истории Насреддин и его жена предстают перед нами как обычная супружеская пара, они не понимают друг друга из‑за того, что обычное общение между людьми несовершенно и лишено искренности. Коммуникация между суфиями относится к совершенно другому порядку вещей. Далее, попытки использовать грубость и лживость обычных форм коммуникации в мистических целях не могут увенчаться успехом. Суфии, по крайней мере, комбинируют различные методы коммуникации для того, чтобы создать принципиально иную сигнальную систему.

Однажды жена, рассердившись за что‑то на Муллу, подала на стол кипящий суп, не предупредив его, что он очень горячий. Но поскольку женщина и сама была голодна, она первая зачерпнула суп ложкой и сделала большой глоток. От боли из глаз ее тотчас брызнули слезы, но она не промолвила ни слова, надеясь, что ее муж тоже обожжется.

С точки зрения реальности, которая и есть суфийская реальность, другие метафизические системы обладают рядом серьезных недостатков, о которых стоит упомянуть. Любые попытки мистика описать словами свой опыт, всегда являются почти бесполезным искажением фактов. Более того, последователи таких мистиков способны ретранслировать это искажение так убедительно, что многим оно может показаться глубоким знанием, хотя все это нисколько не способствует просветлению. Для суфия мистицизм заключается не в том, чтобы отправиться куда‑нибудь, достичь озарения и затем попытаться каким‑то образом это выразить. Суфии считают, что мистицизм связан с самой сущностью человека и способствует установлению контакта между всем человечеством в целом и высшими измерениями понимания.

Мулла вернулся из столицы империи в свою деревню, и крестьяне собрались, чтобы послушать рассказы о его приключениях.

Простофилю ответ Насреддина более чем удовлетворил, его сердце забилось от радости, только что собственными ушами он услыхал живые слова самого падишаха! И собственными глазами увидел человека, которому эти слова были адресованы!

– Правда ли, что в твоих шутках много скрытого смысла, Насреддин?

Обычный человек, с глубокомысленным видом может заявить, что юмор на самом деле относится к серьезным вещам, и каждая шутка несет в себе философское послание. Но такая система посланий далека от Насреддина. Циничный юморист может предположить, что Насреддин подобен древнегреческому философу, выставляющему напоказ абсурдность наших мыслей и действий. Это тоже не роль Насреддина, потому что общее воздействие его историй намного глубже. Так как его истории неким образом связаны друг с другом и с той формой реальности, которой обучает суфий, весь этот цикл представляет собой часть контекста сознательного развития индивидуума, которое невозможно корректно связать с шутками обычного юмориста или вспышками сатирических настроений формального мыслителя.

Группа его неразвитых последователей из Персии, желавших получить дополнительную порцию озаряющего учения, отправилась в Китай, где они надеялись продолжить свое обучение у мастера.

Для приблизительного обозначения суфийских тайн, которые, на самом деле, можно только пережить, но невозможно облечь в слова, суфии используют технические термины. До тех пор, пока искатель не готов к «схватыванию» таких переживаний, его удерживают от ошибочных попыток исследовать их интеллектуально самим использованием этих терминов. Являясь по сути своей результатом сознательной специализации, суфизм установил, что коротких путей к озарению не существует. Это отнюдь не означает, что путь к озарению будет обязательно долгим по времени, но это значит, что суфий не должен уклоняться от Пути.

Одним прекрасным утром мулла возвращался домой. Вдруг ему пришло в голову, что можно сократить путь, свернув с пыльной дороги, и пройти оставшееся расстояние лесом.

Эта история обнаруживается и в «Дон Кихоте». Тот факт, что в ней высвечивается по крайней мере два противоположных смысла, может отпугнуть формалиста, мыслящего штампами, но дервишу она помогает понять двойственный характер бытия, скрытого за пеленой обусловленного человеческого мышления. Следовательно, то, что интеллектуалу может показаться в этом рассказе бессмыслицей, становится силой для людей с интуитивным восприятием.

Однажды Насреддина остановил на улице другой мистик, который указал рукой на небо. Он хотел сказать: «Существует только одна истина, которая все собой покрывает».

От этой истории берет свое начало персидская поговорка «Вопрос о небе, а ответ о веревке», которую часто используют не принадлежащие к суфиям клирики или интеллектуалы, но они вкладывают в нее совсем иной смысл, чем тот, что она имела первоначально.

Однажды друзья увидели, что Насреддин стоит на коленях около пруда. Он выливал в воду йогурт из небольшого сосуда. Один из них спросил:

Почти каждый готов посмеяться над глупостью невежественного муллы. Некоторые люди считают, что развлекательная ценность многих форм юмора объясняется тем, что тот, кто потешается над дураком, самого себя таким не считает. И все же миллионы людей, которым не придет в голову делать йогурт из воды, пытаются проникнуть в тайны эзотерического мышления с помощью таких же бесполезных методов.

Китайский мудрец, фигурирующий в следующей истории, озвучивает известный принцип, адресуя его Насреддину: «Каждый человек должен вести себя так, как он хотел бы, чтобы вели себя другие люди. Сердце твое должно желать другим того же, чего оно желает себе».

Это не парафраз христианского Золотого правила, хотя смысл этих слов аналогичен смыслу правила. Фактически это цитата из Конфуция.

Мулла ему ответил: «Это замечание удивит тех, кто даст себе труд подумать, что то, что человек обычно желает себе, в конечном итоге оказывается столь же нежелательным для него, как и то, чего он мог бы пожелать своему врагу, не говоря уже о друге.

При этом к насреддиновским историям нельзя относиться как к философской системе, намеренно созданной для того, чтобы убедить людей отбросить их собственные убеждения и принять ее заповеди. Вследствие самой его структуры суфизм невозможно проповедовать. Здесь и речи быть не может о дискредитации других систем, чтобы предлагать вместо них иные, более истинные. Так как суфийское учение может быть только частично выражено словами, оно никогда не будет бороться против философских систем на их собственных условиях. Попытки подобного рода потребовали бы приведение суфизма в соответствие с искусственно произведенными категориями, что совершенно немыслимо. К метафизике, по ее собственному определению, невозможно подойти таким путем, поэтому суфизм полагается на смешанные воздействия – «рассеяние» импульсов. Будущий суфий может быть подготовлен или частично просветлен Насреддином, но для того чтобы «созреть», он должен принять участие в практической работе и получить пользу от физического присутствия мастера и других суфиев. Пытаться найти этому замену – все равно что «целоваться через посредника», как гласит народная поговорка. Это, конечно, тоже поцелуй, но не тот, который ожидается в таких случаях.

Однажды к Насреддину пришли несколько потенциальных учеников и попросили его прочитать им лекцию. «Хорошо, – сказал он, – следуйте за мной в лекционный зал».

Для человека, обладающего острым восприятием совершенно очевидно, что эта и другие насреддиновские истории многомерны. Общий эффект переживания этих историй одновременно на нескольких уровнях, пробуждает врожденную способность к пониманию всеобъемлющим, более объективным способом, чем это возможно для обычного, кропотливого, но неэффективного мышления. К примеру, суфий одновременно видит в такой истории определенные идеи и связь с иными сферами бытия, которые не только ориентируют его на пути, но и обеспечивают полезной информацией. Обычный мыслитель лишь очень отдаленно (mutatis mutandis) может ухватить различные перспективы, рассматривая их по отдельности. Начнем с того, что, сидя задом наперед, Насреддин способен наблюдать за своими учениками. Он не обращает внимания на то, что могут подумать о нем другие люди, в то время как неразвитые ученики все еще небезразличны к общественному (и плохо сформированному) мнению. Далее, хотя Насреддин сидит задом наперед, он все же едет верхом, а они – нет. Пренебрегая условностями, и даже выставляя себя при этом в смешном виде, Насреддин тем самым подчеркивает, что он отличается от обычного человека. Так как он уже проходил этот путь, ему не надо смотреть вперед, чтобы видеть, куда он едет. Кроме того, в этом положении, противоречащем установленным нормам, он может сохранять свое равновесие, а также обучать посредством действий и самого своего бытия, а не просто с помощью слов.

Однажды Насреддин попросил денег у одного богатого человека.

Эта история связана со слоном в темноте. Деньги нужны Насреддину для «работы». Насреддин осознает, что богач не в состоянии отказаться от некоторых своих идей, чтобы увидеть, как на самом деле деньги будут использованы, он потребует правдоподобную схему расходов. Насреддин пользуется суфийским словом «слон» для того, чтобы выделить эту идею. Естественно, что богатый человек всего этого не понимает.

Как‑то раз жена начала упрекать муллу за его бедность.

Суфии считают, что деньги играют активную роль во взаимоотношениях людей друг с другом и с их окружением. Поскольку обычное восприятие реальности является недальновидным, неудивительно, что люди так же недальновидно используют свои деньги. Насреддиновская шутка о лягушках поясняет некоторые положения этого тезиса.

Прохожий увидел, что Насреддин кидает деньги в пруд, и спросил его, зачем он это делает.

На первый взгляд эта шутка выставляет Насреддина глупцом, но при более глубоком ее прочтении, мы увидим, что она отражает отношение суфия к деньгам. Лягушки олицетворяют собой людей, которые не могут использовать их. Насреддин вознаграждает их, следуя общему правилу, гласящему, что хорошее дело вознаграждается. Тот факт, что лягушки заквакали случайно, требует отдельного рассмотрения. По крайней мере, в некотором смысле их не в чем упрекнуть, чего не скажешь об обычных людях в подобных ситуациях. Скорее всего, они и не помышляли о том, что смогут воспользоваться деньгами. Эта шутка используется также, чтобы показать, как «мечут бисер перед свиньями», в ответ на вопросы тех, кто спрашивает суфиев, почему они не делают свои знания и мудрость доступными для всех и каждого. И в особенности для тех людей, которые (подобно лягушкам) проявили к ним свою доброту и то, что они считают пониманием.

Насреддин вручил сыну кувшин, приказал ему принести воды из ручья и залепил ему затрещину.

Так как суфизм является всеобъемлющей работой, учиться, подобно мальчику, должен не только искатель. Как и кувшин с водой, работа подчиняется своим правилам, весьма отличным от привычных методов искусства и науки.

«В действительности это не так».