Христиане заимствовали четки у сарацин. При этом вместо слова аль‑вардия (буквально – декламатор) они перевели сходное по звучанию слово, означающее «розарий» [rosary]. Полностью четки по‑арабски называются эль‑лшсбат эль‑вирдийят (Восхваляющий Декламатора или Приближающего). Этот термин, образованный от корня ВРД, используется как специальное техническое обозначение особых упражнений суфиев или дервишей. Католическое название четок [rosary], таким образом, – это не столько неправильный перевод арабского названия, сколько заимствование суфийского поэтического (или же почти геральдического) метода использования сходных слов для создания определенного представления о чем‑либо. Именно поэтому слово вирд (дервишеское упражнение) в суфийской поэзии превратилось в ВаРД (роза).
Примерно то же самое произошло с термином «Розенкрейцер». Этот термин появился в результате буквального перевода одного из значений корня ВРД и слова «крест», в арабском языке – САБ. В первоначальном смысле это словосочетание [розенкрейцер] передавало значение ВРД (упражнение) и САБ (высасывать мозговую кость, извлекать сущность). Следовательно, значение корня САБ (который обозначает также и крест) нашло свое отражение в слове «Розенкрейцер» в результате случайности. Используя это совпадение, или поэтическое сопоставление, суфии говорят: «Мы обладаем сущностью креста, а христиане всего лишь распятием», – и употребляют также другие подобные фразы, которые утрачивают свой смысл в переводе. Деятельность целого дервишеского ордена (основанного Абдул‑Кадиром аль‑Джилани) сосредоточена вокруг первоначального смысла идеи Розы, а основателя этого ордена называют Розой Багдада. Незнание этой подоплеки как раз и породило в большинстве своем бессмысленные предположения о деятельности таких объединений, как организация Розенкрейцеров. А ведь они попросту претендовали на обладание древним учением, которое содержалось в параллельном образовании, называемом алхимией. Об этом же говорил и монах Бэкон, его называли и розенкрейцером, и алхимиком, и иллюминатом. Суфийское происхождение всех этих организаций является ответом на вопрос, к какой же из них принадлежал Бэкон и что собой представляла в действительности тайная доктрина. Суфийскими являются также и многие другие символы Розенкрейцеров. Мартин Лютер включил в свой герб Розу, Крест и Круг (суфийская группа, халка). Скорее всего, эту идею подсказал ему посвященный суфий.
Саки
Кравчего, которому посвящено столь много суфийских стихов, литературные критики обычно считают воображаемой фигурой. Однако в суфийской практике поэмы, посвященные Саки, или же те, в которых он фигурирует, могут относиться к конкретному индивидууму, играющему некую иллюстративную роль в соответствующем процессе, потому что само по себе стихотворение не всегда и не при любых обстоятельствах способно донести необходимую суть. Если оно должно выполнить определенную функцию, настоящий Саки вполне может присутствовать. Мы не располагаем достаточными сведениями о присутствии Саки вне контекста суфийской деятельности. Сиражуддин Али подразумевает суфийскую встречу подобного рода, передавая разговор Саки с суфийским мастером (Ааи‑Хуром):
«В афганском городе Газна жил “безумец” по имени Ааи‑Хур, который часто шокировал людей своими возмутительными речами – суфийский метод привлечения внимания к чему‑либо для того, чтобы подчеркнуть нечто важное. Однажды, а было это в середине XII в., поэт Санаи направлялся ко двору Ибрахима, карающего меча индусов, для того, чтобы преподнести ему хвалебную поэму, посвященную очередному намеченному походу против языческой Индии.
Вдруг Санаи услышал пение, доносящееся из сада. Прислушавшись, Санаи разобрал, что безумец просит Саки принести вина для того, чтобы произнести тост за ослепление султана Ибрахима. Саки стал возражать против этого.
– Разве Ибрахим не великий монарх?
– Он слеп, – сказал безумец, – ибо покидает этот великолепный город ради столь бесполезной цели, в особенности, когда он нужен здесь.
Следующий тост был за Санаи, который подслушивал эту беседу, и за его “слепоту”. Саки опять сказал, что не согласен с таким тостом, потому что Санаи – великолепный поэт и ученый человек.
– Санаи не имеет ни малейшего представления о том, для чего он сотворен, – сказал безумец. – Когда от него требуют действий, он в ответ лишь разражается похвалами владыкам. Этим он занимается всю свою жизнь».
Этот рассказ об обращении Санаи к суфизму передает, конечно, диалог суфийского характера, представленный в формальной манере. Поскольку слова Саки никогда не включаются в тексты стихотворений, мы не располагаем записями диалогов, происходящих во время таких встреч, следовательно, для обычных любителей литературы подобных ситуаций как таковых и не существует.
Достарыңызбен бөлісу: |