Некоторые предварительные замечания

С помощью эксперимента можно исследовать и уточнить связи между условиями. Условия, которые считают оказывающими влияние, контролиру­ют, т. е. сохраняют постоянными или планомерно варьируют их воздей­ствие. Такие заранее намеченные, контролируемые и изолируемые в эк­спериментальной схеме условия суть независимые переменные экспери­мента. Влияние планомерно изолируемых условий проявляется в экспери­менте в каких-то особенностях или изменениях поведения испытуемого. Эти характеристики поведения явля­ются зависимыми переменными. Здесь уместно углубить наши преж­ние методологические рассуждения о гипотетическом конструкте и ввести дополнительные различения. Незави­симые переменные (НП) и зависимые переменные (ЗП) присутствуют в эк­сперименте всегда на уровне описа­ний, а не на уровне гипотетических объяснений. Речь идет о данных или специально организованных НП или возникающих ЗП, которые можно на­блюдать и протоколировать в виде так называемых протокольных пред­ложений. Сюда в принципе относятся и данные самонаблюдения, которые не могут быть непосредственно до­ступны другому индивиду. Вопрос, можно ли относиться к последним как к научным фактам из-за отсут­ствия у них интерсубъективности, т. е. возможности наблюдения други­ми лицами, относится к сфере метатеоретических проблем. Функциональ­ные связи типа «если..., то...» между независимыми и зависимыми пере­менными, которые можно сформули­ровать как закономерности, тоже от­носятся к описательному уровню.

В противоположность этому все за­полняющие промежуток между НП и ЗП гипотетические конструкты (ГК) относятся к тому уровню объяснения, который недоступен непосредствен­ному наблюдению. То же относится ко всем моделям, позволяющим пред­ставить и развернуть предполагаемые опосредующие процессы, например к моделированию на вычислительных машинах. Гипотетические конструкты в психологии мотивации часто не ней­тральны, но нагружены дополнитель­ными значениями, которые внешне в той или иной степени привязаны к уровню описания данных. Для приме­ра возьмем «голод» как гипотетиче­ский мотивационный конструкт. Этот термин можно понимать нейтрально, как специфическое потребностное со­стояние. Но его также можно связать с внутренними ощущениями голода, или с физиологическими изменениями в организме. В первом случае рассматриваемый гипотетический кон­структ получает дополнительное пси­хологическое, во втором — физиологическое значение.

Сами конструкты не фиксирован­ные, а переменные величины. Как таковые их можно разделить на диспозициональные и функциональные. Диспозициональная переменная отно­сительно постоянна во времени. При этом она варьирует у различных ин­дивидов и не (или очень редко) варь­ирует у одного и того же индивида. Гипотетический конструкт «мотив»— типичная диспозициональная пере­менная. Функциональная перемен­ная— это кратковременный процесс или состояние. Здесь значимы разли­чия не между индивидами, а у одного и того же индивида, поскольку они особенно важны для объяснения. Функциональной переменной являет­ся гипотетический конструкт «мотива­ция».

Гипотетические конструкты, как уже говорилось, вводятся и применя­ются не произвольно, иначе они вряд ли пригодны для объяснения. Они должны быть связаны с данными. Есть два Ёида связей, которые могут возникнуть в экспериментальной си­туации: во-первых, между независи­мыми переменными и гипотетически­ми конструктами (НП→ГК) и, во-вторых, между гипотетическими кон­структами и зависимыми переменны­ми (ГК→ЗП). Первая связь (НП→ГК) вводит в эксперимент для объясне­ния последующих поведенческих дан­ных функциональную переменную «мотивация». Мы не просто предлага­ем испытуемым задания, но делаем эти задания важными для них, под­ключаем их «Я». Например, говорим, что эти задания позволят установить, в какой степени испытуемые облада­ют желаемыми личностными чертами. В основе этого лежит неявная пред­посылка, что каждый примерно оди­наково восприимчив к мотивирующей инструкции экспериментатора, напри­мер готов приложить максимум уси­лий, чтобы добиться результата, ко­торый повысит его самооценку и оцен­ку со стороны других. Обнаружив, как это нередко бывает, что с повышени­ем мотивирующей силы инструкции наблюдается и количественный (хоть и не всегда качественный) рост до­стижений, мы получаем основания по­стулировать действенность гипотети­ческой функциональной переменной «мотивация». Правда, при одинаковой инструкции и даже с учетом разницы в способностях расхождения в дости­жениях остаются необъясненными.

Вторая связь (ГК→ЗП) позволяет экспериментально ввести диспозициональную переменную «мотив» и вы­явить через зависимые поведенче­ские результаты индивидуальные различия мотивов. Здесь трудностей явно больше. Ведь при таком экспе­риментальном плане приходится на­чинать с независимой переменной, представляющей собой гипотетиче­ский конструкт, т. е. с чего-то непо­средственно ненаблюдаемого. Эта связь долго была ахиллесовой пятой общепсихологических исследований мотивации. С ней пытались справить­ся, апеллируя к наблюдаемым диспозициональным переменным, которые, по всей видимости, наиболее адек­ватно представляли гипотетические свойства личности, скажем, такие, как индивидуальная выраженность определенного мотива. В этих целях прибегали ко всевозможным источни­кам информации (высказывания испы­туемого, внешние оценки, характери­стики принадлежности к определен­ной социальной группе или своеобра­зие поведения), позволявшим сгруп­пировать людей по критерию предпо­лагаемой выраженности мотива. Не прибегая к подробному разбору этих показателей (см. гл. 6—9), легко ви­деть, что такой подход не только не дает четкой дифференциации, но и довольно спекулятивен. Сомнителен и априорный выбор показателей.

Удовлетворительных решений долго не находилось. Как превратить гипотетический конструкт, диспозициональную переменную «мотив», в пе­ременную независимую и тем самым сделать ее управляемой в плане эк­сперимента? Сделать это можно пу­тем регистрации репрезентативного поведения, предварительно валида-лизованного по отношению к соответ­ствующему мотиву. Об этом мы еще будем говорить.

Экспериментальный план первого типа

Будем при изложении эксперимен­тальных планов придерживаться так­тики постепенного их усложнения и начнем с простейшего плана, в кото­ром оба гипотетических конструкта— диспозициональная переменная (мо­тив) и функциональная переменная (мотивация) — не разделяются. Эту схему можно изобразить следующим образом: НП→ (ГК₁→ГК₂) →ЗП.

Исходные условия актуализации оп­ределенного мотива суть независи­мые переменные (НП). Поведенческие зависимые переменные (ЗП) по воз­можности непосредственные, обус­ловленные мотивацией и мотивом реакции. Они заключаются, например, в работе воображения, отталкива­ющегося от ситуационных стимулов. В любом случае необходимо серьезное основание для предположения что различия в мотивах (и одновременно в мотивации) отражаются в поведе­нии (см. гл. 6).

Здесь, однако, возникает проблема. Пока мы различали лишь отношения, в которых наряду с гипотетическим конструктом присутствует и перемен­ная эмпирической природы, т. е. осно­ванная на данных описательного уровня: либо НП→ГК, либо ГК→ЗП. Но в этом разделе мы встречаемся еще с отношениями третьего типа,

отношениями между двумя гипотети­ческими конструктами: ГК₁ →ГК₂. Как более точно представить эту связь — аддитивно, мультипликатив­но или еще как-то,— понять из ре­зультатов экспериментов согласно этой схеме решительно невозможно. Для этого было бы нужно связать один из этих конструктов — обособив либо ГК₁ (мотив), либо ГК₂ (мотива­цию)— с репрезентативными данны­ми. Как мы увидим, фактически здесь возможен один путь.

Первое и простейшее предположе­ние— представить себе связь между двумя гипотетическими конструктами как линейно возрастающую. Это зна­чит, что при той же интенсивности стимуляции (НП) мотивация (ГК₂) вы­ражена тем более, чем сильнее мотив (ГК₁). В этой схеме важно, предпола­гают ли изменения условий стимуля­ции соответствующие изменения в ги­постазированной мотивации испыту­емого. Важно также, наступают ли при изменении независимых перемен­ных интраиндивидуальные изменения зависимых переменных. Эти зависи­мые переменные обозначим как «по­ведение, репрезентирующее мотив— мотивацию». Так как предполагаемые мотивационные явления должны про­являться по возможности непосред­ственно, обозначим этот вид поведе­ния цифрой 1 в отличие от всех других обозначенных цифрой 2 пове­денческих переменных, обусловлен­ность которых мотивационными явле­ниями более опосредована. С тем, чтобы указать на гипотетический ха­рактер промежуточных переменных «мотив», «мотивация», они на рис. 1.5 обведены в рамку.

Рис. 1.5. Экспериментальный план первого типа. Первичное объяснение гипотетических конструк­тов «мотив» и «мотивация» ^без их разведения) и решение вопроса о мотивационной специфичности непосредственных реакций

Как явствует из рис. 1.5, поведе­ние, репрезентирующее мотив — мотивацию (поведение 1), обусловле­но как ситуационными особенностями актуализации конкретного мотива, так и актуальным мотивом, причем разделить эти две зависимости не­возможно. Если мы мало-мальски убеждены в том, что данные ситуаци­онные особенности отвечают специ­фическому мотиву, то тогда их изме­нение, как уже говорилось, должно приводить к интраиндивидуальным изменениям поведения, репрезентиру­ющего мотив — мотивацию. Если это так, то можно говорить о специфично­сти репрезентативного поведения по отношению к мотиву. Если в поведе­нии обнаруживаются интраиндивидуальные различия, обусловленные сти­муляцией, то должны обнаружиться и интериндивидуальные различия (см. ниже раздел об экспериментальной схеме второго типа). Если сколько-нибудь определенно установлен для данных мотива — мотивации специфи­ческий характер репрезентативного поведения, то можно получить более четкое объяснение мотивационной специфики ситуационных особенно­стей, т. е. отграничить соответству­ющие классы эквивалентности ситу­аций и тем самым пролить свет на вопросы актуализации и классифика­ции мотивов.

Для этого существуют две возмож­ности. Во-первых, планомерное варь­ирование интенсивности условия, ко­торое считается актуализирующим, специфический мотив (эксперимен­тальная схема la). Скажем, при изуче­нии пищевой потребности увеличива­ют время, прошедшее после послед­него приема пищи, и проверяют, воз­растает ли соответственно общая или пищедобывательная активность подо­пытных животных, а у людей — частота образов, связанных с пищей. Если же исследуются какие-то мотивы страха, то варьируется (психологи делают это достаточно разнообразно и изобретательно) временная или пространственная близость события, вызывающего чувство страха (напри­мер, удаленность от места взрыва, время до начала экзамена или до парашютного прыжка) [Е. L. Walker, J. W. Atkinson, 1958; R. Fisch, 1970; S. Epstein, 1962; W. Fenz, 1975].

Во-вторых, планомерное варьирова­ние содержания и набора возможных ситуаций, считающихся релевантными актуализации определенного мотива (экспериментальный план Ib). Чем ши­ре набор ситуационных особенностей, влекущих за собой репрезентативное поведение, тем обоснованнее приня­тие в качестве гипотетического кон­структа мотивации, релевантной дан­ному мотиву, т. е. содержательно со­ответствующей эквивалентному клас­су отношений «индивид—среда». Ес­ли репрезентативное поведение на­блюдается, лишь когда испытуемому предлагают решить кроссворд, но не наблюдается при решении им задач другого типа, не обязательно постули­ровать существование «мотива реше­ния кроссвордов». Достаточно ска­зать о специфическом интересе к тому-то или незаинтересованности тем-то (что, конечно, также представ­ляет собой гипотетический кон­структ). Чтобы получить основания для использования понятия «мотив— мотивация», необходимо выявить фундаментальные (т. е. высоко обоб­щенные) исходные особенности, рас­пространяющиеся на возможно боль­шее число конкретных ситуаций, как бы последние ни различались по сво­им контекстам.

В сущности, что уже отмечалось выше, важно выяснить, к чему сво­дится определенный содержательно эквивалентный класс разнородных отношений «индивид — среда», как его выявить и отграничить от других содержательных классов (первая из основных восьми проблем). При этом нужно заранее принять во внимание, что классы эквивалентности ситу­аций, актуализирующих какие-то мо­тивы, для разных групп людей могут быть разными по объему. В против­ном случае мы рискуем впасть в «номотетическое заблуждение», на которое указывали Бем и Аллен p. Bern, A. Allen, 1974].

Оба рассмотренных" случая плано­мерного варьирования условий акту­ализации специфического мотива обозначаются как первый тип экспе­риментального плана. При этом в зависимости от изменения интенсив­ности или содержательного спектра (экстенсивности) ситуаций различают­ся два варианта — Ia и Ib соответ­ственно. Экспериментальный план первого типа в обоих своих вариантах пригоден для анализа первой и чет­вертой из основных проблем психоло­гии мотивации, т. е. вопросов класси­фикации и актуализации мотивов. Оба варианта ведут к объяснению поведения, в котором на первом ме­сте фигурируют факторы ситуации.

Экспериментальный план второго типа

Описанный план, однако, таит в себе возможность иной схемы, позво­ляющей выявить в репрезентативном поведении индивидуальные различия. Поведение, репрезентирующее мо­тив—мотивацию, превращается в по­ведение, репрезентирующее мотив в том случае, если в нем проявляются лишь межиндивидуальные различия. Мы можем измерить мотивы, т. е. отделить ГК, от ГК₂ (эксперимен­тальный план второго типа). Ведь если при планомерном варьировании ситуации вырисовываются сущно­стные условия актуализации опреде­ленного мотива (план Ib), то при сохранении особенностей ситуации неизменными, стандартными индиви­дуальные различия в репрезентатив­ном поведении можно рассматривать как показатели индивидуального про­явления диспозициональной перемен­ной «мотив». Как видно из рис. 1.5, наблюдаемое поведение, репрезенти­рующее мотив — мотивацию, отража­ет, конечно, ситуационно актуализованную мотивацию. Но поскольку си­туация для всех испытуемых остается постоянной в рамках определенного класса эквивалентности, различия в гипостазированной мотивации долж­ны в сущности сводиться к индивидуальным различиям в гипостазирован­ном мотиве.

Второй план связан с решением третьей из списка основных проблем психологии мотивации — измерения мотивов. И в нем имеются два вари­анта. В варианте На констатируются различия в интенсивности индивиду­альной выраженности мотива. Прове­денные исследования показали, что этой цели лучше всего служит не слишком сильная, не слишком сла­бая, а средняя интенсивность ситу­ационной стимуляции. Если стимуля­ция слишком слаба, то легко может возникнуть или не относящееся к данному мотиву поведение, или конфликт с противоположными пове­денческими тенденциями. Если стиму­ляция слишком сильна, то ситуатив­ные влияния на вызванную мотива­цию легко перекроют влияние мотива и индивидуальные различия в нем будут нивелированы.

В варианте IIb констатируются раз­личия в экстенсивности индивидуаль­ного проявления мотива. Под экстен­сивностью понимается широта спектра содержательных ситуаций, реакции на которые в индивидуаль­ном случае связаны только с данным мотивом. Интересоваться такой эк­стенсивностью все равно, что спраши­вать, в каких пределах можно варь­ировать содержание заданий (помимо решения кроссвордов), чтобы чело­век реагировал на них как на ситу­ацию достижения. Впрочем, исследо­вания такого рода в психологии моти­вации не распространены, так что в данном случае, как говорят Бем и Аллен, легко впасть в «номотетиче­ское заблуждение». Более подробно результаты исследований в соответ­ствии с обоими вариантами плана второго типа для измерения мотива­ции изложены в гл. 6. Само собой разумеется, что этот план все внима­ние фокусирует на личностных фак­торах.

Имеется еще один эксперименталь­ный план исследования индивидуаль­ных различий в гипотетической пере­менной «мотив». В этом третьем типе эксперимента специфические условия актуализации мотива не контролиру­ются и не организуются исследовате­лем. Главное при этом — выявить по мере развития индивида входящие в его прошлый опыт специфические си­туации актуализации мотива, посколь­ку от этого должны зависеть и акту­альные индивидуальные проявления мотива. Иными словами, речь идет о второй из основных проблем — генезисе мотивов, а это значит, что при уточнении ситуационных аспектов необходимо выборочно, но с макси­мально доступной полнотой фиксиро­вать индикаторы характера и частоты пережитых в прошлом специфических ситуаций актуализации определенного мотива.

Для этого используются специаль­ные опросники и экспериментальные наблюдения, в которых квалифика­ция повседневных связанных с акту­ализацией мотива ситуаций осуще­ствляется в соответствии с историей предшествующего индивидуального развития (см. гл. 13). Так, например, для генезиса мотива достижения важно, в какой степени и насколько рано ребенок начал систематически сталкиваться с ситуациями, в которых мать предоставляла и поддерживала его самостоятельность. По типу эк­спериментального плана III в теориях социализации построены объяснения индивидуальных различий в поведе­нии. Возрастное экологическое накоп­ление стимульных ситуаций приводит к индивидуальным различиям в мотивах.

Экспериментальные планы четвертого и пя­того типов

Анализ гипотетического конструкта «мотивация» (ГК₂) связан с двумя экспериментальными планами (IV и V), приобретшими в психологии моти­вации статус стандартных и обще­употребительных. В этих планах мо­тив (т. е. репрезентирующее его пове­дение) уже рассматривается как не­зависимая переменная, а в качестве зависимых переменных выступают всевозможные поведенческие аспек­ты, поскольку они считаются тем или иным образом — пусть даже опосредованно — обусловленными специфи­кой соответствующего мотива. Чтобы отличить их от непосредственного по­ведения, репрезентирующего мотив, зависимые переменные, репрезенти­рующие мотивацию, рассматриваются как критериальные переменные и обозначаются цифрой 2. В табл. 1.3 приведены примеры таких критери­альных переменных для трех различ­ных мотивов.

Примеры критериальных зависимых перемен­ных, ковариирующих по соответствующему мо­тиву с индивидуальными различиями

В рассматриваемых эксперимен­тальных планах данные по критери­альным зависимым переменным поз­воляют судить, насколько устойчиво и широко спектр форм поведения, считаемых релевантными мотиву, ковариирует с гипостазированным его проявлением, т. е., по-видимому, им обусловлен. Эти данные позволяют также уточнить и сам мотив, выяв­ленный на основе репрезентативного поведения. Если наличие ожидаемых связей подтвердится, то уплотнение сети номологических отношений [L. Cronbach, P. Meehl, 1955} будет способствовать проверке конструктной валидности соответствующего мотива. Но можно привлечь получен­ные критериальные переменные, что­бы, так сказать, в обратном порядке пересмотреть, улучшить и отточить методы определения независимой пе­ременной, а именно репрезентирующего мотив поведения. Такой спо­соб конструктной валидации мето­дов измерения мотивов [Н. Heckha­usen, 1963а] часто применяется наря­ду с уже обсуждавшимся подходом, построенным в соответствии с экспе­риментальным планом первого типа. В последнем репрезентирующее мо­тив— мотивацию поведение пред­ставляет собой переменную, зависи­мую от планомерно варьируемой ситу­ационной стимуляции.

Мы еще не разбирали, как исполь­зуется ситуация в последних экспери­ментальных планах. Она всегда орга­низуется так, чтобы актуализовался мотив, а именно: в типе IV сохраняет­ся неизменной, а в типе V планомер­но варьируется с одновременным пла­номерным варьированием других не­зависимых переменных, а именно с выраженностью мотива. Рисунок 1.6 поясняет обе схемы.

Схема IV, поскольку ситуация сох­раняется «неизменной», содержит лишь один тип независимых перемен­ных— выраженность мотива. В иссле­довательской практике такой план легко вырождается в сомнительные корреляционные исследования, не контролирующие и вообще не учиты­вающие постоянство ситуации. В этом случае коррелируют две зависимые переменные (ЗП — ЗП), а именно по­казатели мотива (выявленные по схе­ме II) и критериальные переменные, зависящие от тщательно неконтроли­руемой ситуационной стимуляции. При­мером этого могут служить корреля­ции между мотивом достижения и школьной успеваемостью или различ­ными критериями профессионального успеха. Поскольку содержание стиму­ляции в школьных и, соответственно, профессиональных ситуациях может сильно варьировать от случая к слу­чаю, смешиваются совершенно раз­ные характеристики, актуализующие один и тот же мотив. Не удивительно поэтому, что вычисленные коэффициенты корреляции могут принимать со­вершенно различные значения: это зависит от вида и разнообразия отоб­ранных стимульных ситуаций. Вырож­дение четвертого экспериментального плана в исследования корреляций за­висимых переменных характерно для объяснения проблем мотивации с точ­ки зрения теории свойств, т. е. объяс­нения, почти все сводящего к лично­стным факторам и игнорирующего си­туационные [см.: М. Wasna, 1972— корреляция между мотивом достиже­ния и школьными оценками].

Экспериментальная схема V много­факторная. Две или более перемен­ных одновременно варьируются и планомерно комбинируются друг с другом. Этим достигается большая разрешающая сила эксперименталь­ного анализа. Ведь теперь можно различить и оценить по отдельности вклад ситуации (НП₁) и мотива (НП₂) в итоговую мотивацию (ГК₂), проявля­ющуюся в критериальных формах по­ведения (ЗП). Таким образом можно выявить статистические взаимосвязи между обеими независимыми пере­менными. Взаимосвязи налицо, если два различной степени выраженности мотива всегда проявляются в проти­воположных (или, по крайней мере, отличающихся друг от друга) реакци­ях на различные условия ситуацион­ной стимуляции, т. е. у людей с выра­женным мотивом в ситуации А крите­риальное поведение проявится в зна­чительной степени, а в ситуации В— незначительно, в то время как люди с невыраженным мотивом поведут се­бя наоборот. Возьмем пример с на­стойчивостью в решении задач ниже средней степени трудности: люди с сильным мотивом работают тем на­стойчивее, чем труднее задача; люди со слабым мотивом достижения — тем настойчивее, чем легче задача [N. Т. Feather, 1961].

Мы можем теперь решить постав­ленную выше проблему, а именно как определить отношение между двумя чисто гипотетическими конструктами: между диспозициональной перемен­ной «мотив» и функциональной пере­менной «мотивация»? В той степени, в которой нам удалось эмпирически выявить отношение между обеими независимыми переменными — ситуаци­ей (ее стимулирующим содержанием) и мотивом,— мы можем выделить последний из связи с другим гипоте­тическим конструктом — мотивацией. Иными словами, если понимать критериальное поведение как продукт взаимодействия ситуации и мотива и изолировать при этом влияние диспозициональной переменной «мо­тив», то можно сказать, при каких обстоятельствах определенная сте­пень выраженности этой переменной будет вести к увеличению или умень­шению значений функциональной пе­ременной «мотивация».

Оба экспериментальных плана при­годны для исследования четырех (5— 8) из основных проблем мотивации, и в первую очередь восьмой — проявление мотивации в различных поведенческих актах и детальный анализ обусловливающих эти прояв­ления ситуационных и личностных факторов. Сверх того, эксперимен­тальный план пятого типа вполне пригоден для решения остальных проблем (5—7), связанных с гипоте­тическим конструктом «мотивация». Варьирование независимо друг от друга ситуационной стимуляции и вы­раженности мотива открывает для этого большие возможности. Напри­мер, в рамках пятой проблемы — смена и возобновление мотивации — можно исследовать, когда при плано­мерном изменении ситуационной сти­муляции при заданной выраженности мотива произойдет смена мотивации, о которой мы узнаем по переходу к альтернативной деятельности. То же самое относится к возобновлению прежних действий. После того как Фрейдом была показана значимость «нереализованных желаний», вли­яние прошлой мотивации на актуаль­ную стало важной проблемой. В ис­следованиях этого типа в предвари­тельной фазе часто индуцируется ус­пех (удовлетворение) или неуспех (фрустрация) отвечающего данному мотиву действия.

Большая дифференцированность используемых схем планирования эк­сперимента требуется в работах, в которых делается попытка изолиро­вать опосредующие мотивационные процессы саморегуляции (седьмая проблема). Для этого наиболее при­годны многофакторные эксперимен­тальные схемы, в которых одновре­менно варьируются и ситуационная стимуляция, и выраженность мотива, а зависимыми переменными являются показатели гипостазированных когни­тивных процессов. Например, ожида­ния и значимость достигнутого целе­вого состояния (их влияние на пове­дение животных установлено давно [М. Elliott, 1928; L. Crespi, 1942]), субъективная оценка вероятности ус­пеха предстоящих попыток [К. Schne­ider, 1973] или оценка апостериори причин собственного успеха или не­удачи, так называемая каузальная атрибуция [W.-U. Meyer, 1973a], a также самооценка [Н. Heckhausen, 1978]. Все эти виды когнитивных опосредующих процессов оказались важными компонентами мотивации (см. гл. 10 и 11).

Экспериментальные планы IV и V позволяют сблизить различные под­ходы к поведению. В то время как схема IV, сохраняя неизменными ситу­ационные влияния, смещает объясне­ния поведения в личностные, т. е. диспозициональные, факторы, схема V позволяет вести более сбалансиро­ванный учет личностных и ситуацион­ных факторов и анализировать акту­ально мотивированное поведение как продукт взаимодействия (статистического) обоих источников.

Все сказанное о конкретных экспе­риментальных планах обобщено в табл. 1. 4. В ней сведены все рас­смотренные моменты: исследуемый гипотетический конструкт, независи­мые и зависимые переменные, реле­вантные основные проблемы и, нако­нец, локализация объяснения поведе­ния.

____________

* Если неизменность ситуации не контролируется, возможные корреляции между двумя зависимыми переменными (мотивом и внешними критериями) могут быть поставлены под сомнение.

Значение когнитивных структур и процессов для теории мотивации

Мы изложили ряд точек зрения, господствовавших ранее в психологии мотивации и так или иначе ее определявших. Не просто историческое, а систематическое рассмотрение позволяет ориентироваться в том, сводится объяснение поведения к личностным или ситуационным факторам, какие из основных проблем психологии мотивации стоят на переднем плане и какие для их исследования используются экспериментальные приемы.

Однако еще не рассмотрен один важный аспект, приняв во внимание который также можно классифицировать прежние исследовательские подходы. Аспект этот— место, отводимое в мотивации когнитивным структурам и процессам. В последнее время когнитивные теории мотивации приобретают все большее значение [F.Srwin, 1971; H.Heckhausen, B.Weiner, 1972; B.Weiner, 1972; H.Heckhausen, 1973a; 1977 a; b]. Решающим является вопрос о том, считается ли связь между ситуационным побуждением и последующим поведением прямой или между ними постулируется какой-то ряд протекающих в психике субъекта опосредующих процессов и признается ли когнитивный характер этих процессов.

На одном конце такого ряда стоят чисто стимульно-реактивные теории, например ассоциативные подходы в теории научения Уотсона [J.Watson, 1924], Газри [E.Guthrie, 1935] и Скин-нера [B.F.Skinner, 1938; 1953], на другом—теоретические подходы, разделяющие стимул и реакцию более или менее длинным рядом разного рода когнитивных процессов: оценка актуальной ситуации, антиципация событий и оценка их последствий; проекция, подготавливающая выбор направления действий, или ретроспекция, формирующая самооценку достигнутых результатов [F.Halisch, 1976; H.Heckhausen, 1978]. При этом содержание когнитивных процессов рассматривается не как простой эпифеномен каких-то базисных событий, а как фактор, решающим образом влияющий на мотивационные явления и тем самым на последующее поведение. И хотя такие подходы усложняют теоретическую, и в первую очередь методическую, сторону проблем мотивации, но они во многих отношениях превосходят некогнитивные теории. Отдельные опосредующие когнитивные процессы исследовались и теоретически разрабатывались различными авторами: Хайдером [F. Не-ider, 1958], Келли [Н. Kelley, 1967], Вайнером [В. Weiner, 1972]— каузальная атрибуция успеха и неудачи, Фестингером [L. Festinger, 1957; 1964]—когнитивный диссонанс, Лаза-русом [R. Lazarus, 1968]—оценка и переоценка ситуации, Ирвином [F. Ir-win, 1971]—интенция и т. д.

Разработан ряд процессуальных моделей, включающих в себя такие опосредующие функциональные переменные. Конечно, сложность заключается в том, что непосредственно наблюдать подобные переменные нельзя. Можно лишь косвенно заключить об их существовании по отдельным признакам до или после собственно действия. По этой причине представить протекание процесса можно только с помощью теоретической модели, а затем эмпирически проверить выводимые из нее следствия. Таким образом, наличие двустороннего взаимодействия нельзя доказать непосредственно, его можно только подтвердить, создав обоснованную теорию. Для проверки комплексной процессуальной модели мотивации в отличие от дисперсионно-аналитического экспериментального плана V более адекватны программы компьютерного моделирования, построенные по правилам соответствующего логического исчисления. Результаты моделирования сравниваются с эмпирическими данными [см.: J. Kuhl, 1977].

Между этими крайними разновидностями теорий имеются важные переходные формы, также постулирующие между ситуацией и поведением промежуточные, носящие характер гипотетических конструктов переменные. Необихевиористские теории Хал-ла, Спенса, Миллера [С. Hull, 1952; К. Spence, 1956; N. Miller, 1959] уже больше не утверждают тесной сти-мульно-реактивной связи, но предлагают в качестве опосредующих объяснительных конструктов такие величины, как сила потребности и побудительные характеристики целевого объекта. Следующий шаг ведет еще к одной группе теорий, в которых промежуточным переменным (гипотетическим конструктам) сообщается уже их можно назвать теориями «ожидаемой ценности». Значимость (ценность) альтернативных исходов действия взвешивается с учетом субъективной вероятности их достижения или недостижения (ожидания). Популярным вариантом является предложенная Аткинсоном модель принятия решения в условиях риска [J. W. At-kinson, 1957; 1964-].

Четыре группы теорий, представленные в табл. 1.5, соответствуют классификации Вайнера [В. Weiner, 1972].

Ситуация и действие

Теории не только могут быть более или менее «экономичными», т. е. использовать большее или меньшее число переменных и приписывать им качество когнитивных процессов, процессов переработки информации. Такие теории восходят прежде всего к «психологическому бихевиоризму» Толмена [Е. Tolman, 1932; 1955] и теории поля Левина [К. Lewin, 1938], большее или меньшее значение, в их основе могут также лежать различные объяснительные модели поведения. Это становится заметно при подробном разборе того, как трактуются основные понятия, используемые для анализа поведения. Пока о ситуации и действии (если оставить в стороне опосредующие промежуточные процессы) мы говорили в самом общем виде, оба понятия порождали лишь сплошные проблемы. То, в какой мере их удастся решить или обойти, позволит обосновать метатеоретиче-ские подходы к построению и методическому оснащению теорий.

Ситуация

Начнем с ситуации. В самом общем смысле под ситуацией понимается актуальное окружение живого существа, определяющее в данный момент времени поведение этого существа. Ситуация предполагает, следовательно, поток информации об актуальном окружении. В бихевиористских теориях вместо ситуации употребляется термин «стимул». Независимо от того, какой из этих терминов используется, обнаруживаются как минимум четыре проблемы.

Во-первых, какую часть своего актуального окружения регистрирует живое существо? Конечно, не все, а лишь часть, в первую очередь новое, неожиданное, заметное. Все эти качества, однако, представляют собой результат переработки информации при восприятии ситуации. Они зависят от особенностей деятельности воспринимающего субъекта (например, от способов кодирования, отбора и означивания информации).

Во-вторых, насколько элементарна или сложна воспринятая информация? Гипотезы, которым отдается предпочтение, колеблются в весьма широком диапазоне: от восприятия простых сигналов («стимул») до восприятия целостных смысловых конфигураций. Скорее всего, имеет место нечто вроде схватывания «ситуации в целом», и это схватывание определяет, какое значение будут иметь детали.

В-третьих, как выделить информацию в мотивационных особенностях ситуации? Есть три принципиально различные системы описания: физи-калистская констатация, интерсубъектное сообщение (т. е. согласованное мнение нескольких наблюдателей или то, что экспериментатор считает таковым) и субъективные (феноменальные) особенности, как они воспринимаются данным индивидом в соответствующей ситуации. Выбор одной из трех систем крайне важен для построения психологической теории. Не только физикалистски идентичные, но и интерсубъектно воспринимаемые как тождественные ситуации (в их общем, очевидном значении), как правило, будут переживаться разными индивидами по-разному (т. е. будут иметь разное личностное значение). Точное определение психологически значимых особенностей ситуации осуществимо в конечном счете лишь на уровне личностных значений, т. е. на уровне тех смыслов, которые реально существуют для субъекта [Н. Heckhausen, 1973a]. Для психологии мотивации важно то, что дано субъекту как существенное для него переживание, а не то, что дано физикалистски или интерсубъективно, т. е. не то, что считают важным другие. Требование оценивать ситуации в соответствии с их личностным значением влечет за собой методологическую проблему, с которой связана основная трудность психологического исследования мотивации.

В-четвертых, где проходит граница между индивидом и его окружением? Часто ее просто отождествляют с поверхностью тела. Однако имеется еще информация о внутренних состояниях (таких, как голод или боль), которые в переживании (или даже по отношению к центральной нервной системе, принимающей и обрабатывающей эту информацию) представляют собой нечто внешнее и поэтому должны быть отнесены к ситуации.

С понятием «действие», введенным в начале этой главы, связано не меньше проблем, чем с понятием «ситуация».

Во-первых, обращает ли субъект на свои действия такое же внимание, как и на ситуацию, в которой находится? При всей рефлексивности действия внимание, как правило, направлено на те фрагменты ситуации, которые представляются значимыми и на которые действие ориентировано. Субъект может наблюдать за самим собой лишь в виде исключения. Условия и последствия такого внимания к себе изучали, в частности, Дюваль и Виклунд, а также Хекха-узен [S. Duval, R. Wicklund, 1972;

Н. Heckhausen, 1980]. Направленные на себя когнитивные процессы могут иметь своим предметом целостное действие, его актуальное состояние и развитие лишь постольку, поскольку в восприятии дана «целостная ситуация» со многими выделенными деталями, а самонаблюдение легко нарушает протекание действия. Замечаются отдельные компоненты, на фоне которых протекает действие, а именно эмоциональное состояние, изменение ожиданий, степень удачности данного этапа деятельности, текущая самооценка [Н. Heckhausen, 1980]. Обращению восприятия на себя способствует внимание к собственной личности (или к ее репрезентации), а также попадание в поле зрения другого человека. Например, человек видит себя в зеркале, слышит свое имя, чувствует, что за ним наблюдают, и т.. п. [R. Wicklund, 1975].

Однако, как показали Джонс и Нисбетт, обычно внимание субъекта направлено на ситуацию. Это не значит, что субъект полностью забывает о себе. Действие, как правило, сопровождается своеобразным обрамляющим самосознанием, точнее, рефлексией того, что субъект своими действиями меняет ситуацию в определенном направлении, что он стремится к тому или иному целевому состоянию и предполагает его достигнуть и т. п. Ответ на вопрос, сколько и что именно замечает субъект в своем поведении, является решающим для определения ценности и глубины данных по интро- и ретроспективной самооценке. Представление о том, что субъект непрерывно, полно и надежно фиксирует свои действия (в том числе и все внутренние процессы) и мог бы дать полный и неискаженный отчет об этом, ошибочно. Нисбетт и Вильсон попытались экспериментально проверить [R. Nisbett, T. Wilson, 1977] и дифференцировать условия, при которых нельзя полагаться на самоотчеты, например, случай, когда уместное использование сиюминутных теорий так заполняет пробелы в опыте, как если бы субъект действительно видел то, о чем рассказывает [см. критику этого исследования: Е. Smith, F. Miller, 1978]. Бесспорно, упущенные или отсутствующие детали легко реконструируются и появляются в воспоминании в силу предвзятости или внушения [H.-J. Kornadt, 1958].

Во-вторых, в какой системе описывать и определять действие: с помощью физикалистского измерения, интерсубъективного внешнего наблюдения или субъективного внутреннего восприятия? Предпочтение одной из систем весьма заметно влияет на то, что относится к действию. При физикалистском (или физиологическом) измерении в него можно включить не замечаемую субъектом непроизвольную активность организма, такую, как деятельность желез внутренней секреции, изменения электрического сопротивления кожи, и, напротив, исключить такие вещи, как представления и мыслительные процессы. В сущности, внешнее наблюдение ограничится регистрацией моторной активности (в том числе словесного и внеречевого общения). Самонаблюдению могут быть открыты (с учетом упомянутых выше ограничений) отдельные аспекты и содержания собственных действий, которые контролируются или принципиально контролируемы сознанием. К ним относятся как «внутренние действия», например представления и мыслительные процессы, так и «внешние действия» в форме двигательных реакций и коммуникативного поведения.

В-третьих, в зависимости от выбора одной из трех указанных систем дается ответ на вопрос: насколько элементарны или сложны, структурированы и протяженны во времени единицы активности? Так, на физикалистско-физиологическом уровне описания действие можно разложить до элементарных мышечных сокращений, в то время как на уровне внешнего наблюдения и самовосприятия в качестве элементов действия можно представить весьма сложные, разнообразные и протяженные во времени последовательности движений. На уровне описания конкретных данных различают поэтому «молекулярные» и «молярные» единицы описания. То же приложило к строящимся на их основе теориям.

Лишь в самое последнее время расчленение непрерывного потока активности на единицы стало предметом более пристального изучения*. Ньютсон [D. Newtson, 1976] с сотрудниками предъявлял испытуемым видеозаписи последовательностей действий. Испытуемые должны были нажатием кнопки отметить «переход», т. е. завершение, по их мнению, одной единицы поведения и начало другой. Задание не вызвало у них затруднений независимо от того, должны ли они были выделять более мелкие или более крупные единицы или такие, которые они считали «естественными». Более мелкие еди" ницы оказывались частями более крупных. Наблюдалась высокая согласованность между испытуемыми, а также устойчивость к повторному тестированию моментов таких переходов. Когда поток активности наблюдаемого человека становился плохопредсказуемым, испытуемые переходили к членению действия на более мелкие единицы. Моменты перехода оказались решающими для понимания наблюдавшегося потока активности. Они не просто образовывали временные границы между сегментами действия, но содержали всю информацию об изменениях в потоке активности, которая была необходима для понимания и узнавания последовательности действий.

_________________

* В работах советских психологов и психофизи­ологов выявлены многочисленные объектив­ные показатели, позволяющие выделить пос­ледовательные фазы активности, предполо­жительно соответствующие отдельным дей­ствиям. В качестве таких показателей могут, например, выступать фазы непроизвольных движений глаз [Гиппенрейтер Ю. Б. Движе­ния человеческого глаза. М., 1978] или мо­менты изменения соотношения когнитивных и исполнительных компонентов двигательного акта [Гордвева Н. Д., Зинченко В. П. Функци­ональная структура действия. М., 1982]. В теоретических работах подчеркивается неад­дитивный характер деятельности, которая не может быть исчерпывающим образом пред­ставлена в виде последовательности направ­ленных на достижение сознательных целей действий [см.: Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975]. Последнее объясняется прежде всего сосуществованием в каждый момент времени нескольких раз­личной степени общности целей. Выполнение локальных действий поэтому оказывается включенным в контекст достижения целей более высокого уровня. Реконструкция де­ятельности предполагает описание одновре­менно разворачивающихся на разных уровнях процессов активности. (Прим. ред.)

В-четвертых, возникает проблема, специфичная именно психологии мотивации. Нельзя ли выделить в потоке активности центральный и управляющий компонент деятельности, противопоставив его инструментальным, исполнительным навыкам? Если бы это удалось, последние и стали бы действием в собственном смысле, т. е. тем, что объясняется психологией мотивации с помощью мотивирующих и управляющих центральных процессов. Исключенные из понятия действия опосредующие процессы либо феноменологически даны в самовосприятии, либо дедуктивно выводятся из гипотетических конструктов, подобных тем, что были рассмотрены выше. Но при этом они не исключаются из мотивационно-психологического объяснения. Обычно анализируется лишь одна составляющая поведенческого акта, а именно регуляция внешнего действия внутренними когнитивными процессами. Невыясненным остается, однако, обратное влияние внешнего действия на ситуацию и ее восприятие, на самовосприятие, в том числе на соответствующее изменение опосредующих мотивационных процессов и т. д. Выявление исходных условий внутренней активности в форме опосредующих мотивационных процессов и проявляемых при этом индивидуальных различий является не менее существенной проблемой психологии мотивации, чем анализ условий внешней деятельности.

Смена объяснительной модели

В столь запутанном (и даже более запутанном, чем это показано выше) лабиринте взаимосвязей «ситуация» и действие» уже не кажется удиви­тельным построение теорий мотива­ции с совершенно различных позиций, что сразу приводит к предвзятому выбору объяснительной модели. Так, сомнительность результатов по якобы выявленным методом интроспекции элементарным составляющим созна­ния способствовала появлению в 20-е it бихевиоризма и осуждению само­наблюдения. Научными начали приз­навать лишь такие данные, которые можно было описать в физических величинах или установить интерсубъ­ективно при помощи внешнего наблю­дения. При этом всякого рода когни­тивные образования были объявлены менталистскими и изгнаны из психо­логической теории мотивации. Спо­собности же, наличие которых отли­чает человека от любого животного, такие, как предвосхищение событий, мышление и речь, оказались вне вни­мания исследователей. Эксперимент с животными в сильно ограниченных условиях стимуляции и возможностях реагирования стал образцом анализа поведения, преимущественно такой его формы, как научение, т. е. прис­пособление организма к изменившим­ся ситуационным обстоятельствам. Все это сказалось на соответству­ющих теоретических подходах в пси­хологии мотивации.

Бихевиористская объяснительная модель—пример тому. Согласно этой модели ситуация представляет собой совокупность отдельных стимулов. Живое существо—это «организм». Его реакция суть движения или внут­ренняя секреторная активность. Сти­мул вызывает в организме реакцию, которая прочно ассоциирована со сти­мулом в силу прежних процессов на­учения. Объяснение сводится к пред­ставлению о пассивно реагирующем аппарате, который в состоянии в из­менившихся условиях ситуации изме­нить свою программу «стимул — реакция» в соответствии с критерием максимальной редукции потребности. Ситуация и действие рассматривают­ся в элементарной и легко объективи­руемой форме как стимулы и реак­ции, а опосредующие промежуточные процессы, не говоря уже о когнитив­ных структурах, опускаются. Такова несколько утрированная и упрощен­ная картина одной из объяснительных моделей, которая, впрочем, оказа­лась пригодной для выявления мно­гих взаимосвязей.

Но трудности в объяснении поведе­ния, которое, несомненно, регулирует­ся предвосхищением будущих целе­вых состояний, все больше побужда­ли к разделению связи между стиму­лом и реакцией, к включению проме­жуточных переменных, объяснитель­ных конструктов, к насыщению их когнитивными значениями, к замене механистично-каузальной трактовки трактовкой псевдофиналистской, к пониманию стимула и реакции на пси­хологически более высоком понятий­ном уровне, к осознанию того, что живые существа активны, а не обре­чены на постоянную пассивность, по­ка внешние или внутренние стимулы не будят их, что они получают инфор­мацию об окружающем, преобразуют ее и действуют в окружающем мире согласно имеющемуся знанию.

На протяжении десятилетий иссле­дователи, чьи взгляды во многом совпадали, не только говорили о мо­тивирующем влиянии когнитивных об­разований, но и пытались раскрыть их роль в процессе мотивации, сделать их доступными научному анализу благодаря применению интерсубъек­тных методов: В последующих гла­вах описаны те стадии, которые пришлось пройти на этом пути. Но в первую очередь необходимо дать об­щее представление об истории психо­логии мотивации, о развитии ее проб­лематики.

Глава 2

Основные направления в исследовании

Попытки объяснить поведение живых существ предпринимались давно. Под тем или иным названием и с разных исходных позиций обсуждалось то, что сегодня связывается с проблемой мотивации,— вопросы активизации, управления и реализации целенаправ­ленного поведения. Мы не будем де­тально рассматривать всю запутан­ную историю этой проблемы [см.: R. С. Bolles, 1975] и воспользуемся словами Германа Эббингауза (1850— 1909), правда, сказанными о психоло­гии в целом: «У нее долгое прошлое, но короткая история».

С возникновением научной, т. е. эк­спериментальной*, психологии при обсуждении мотивации стали исполь­зоваться самые различные термины: воля, инстинкт, побуждение, потреб­ность, движущая сила, мотив, причи­на и т. д., а сама мотивация постепен­но занимала все большее место в объяснении не только поведения и обучения, но и таких, казалось бы, «автоматически» протекающих про­цессов, как восприятие, представливание и мышление. Изучение мотива­ции со временем вылилось в самосто­ятельное направление с собственным понятийным аппаратом, методами, те­ориями. Первые исследования были посвящены анализу волевого акта.

_________________

* Приравнивание научной психологии к экспе­риментальной справедливо лишь до тех пор, пока речь идет о произошедшем в конце прошлого века институциональном отделении психологии от философии. Фактическое ста­новление первой как научной дисциплины в значительной степени опиралось на неэкспе­риментальные или квазиэкспериментальные методы исследования, прежде всего на раз­личные методы наблюдения. Достаточно ска­зать, что ббльшая часть приводимых в дан­ной книге результатов получена в ходе ис­следований корреляционного типа, которые нельзя считать экспериментальными в стро­гом смысле этого слова. (Прим. ред.)

Так, Пфендер в описательном труде «Мотив и мотивация» [A. Pfander, 1911] рассматривал мотив как основу волевого решения, а вышедшая в 1936 г. первая англоязычная книга называлась «Мотивация и поведение» [Р. Т. Young, 1936]. Двадцать лет спу­стя рефераты, монографии, обзоры, руководства уже шли одно за другим. Среди них следует упомянуть серию ежегодников по проблемам мотива­ции университета штата Небраска (с 1953 г.), руководства [S. Koch, 1959— 1963; Н. Thomae, 1965] и более или менее полные учебные пособия [С. N. Gofer, M. N. Appley, 1964; J. W. Atkinson, 1964; J. W. Atkinson, D. A. Birch, 1948; R. C. Bolles, 1967; 1975; К. В. Madsen, 1959; 1974; B. Weiner, 1972].

Сегодня исследования мотивации еще далеки от окончательного реше­ния всех вопросов и от выработки единых методов и теорий, а потому имеет смысл проследить развитие проблематики мотивации в историче­ской перспективе. При этом нам при­дется вернуться почти на столетие назад. Прежде всего обратимся к первым исследователям мотивации, которые в начале нашего века заня­лись проблемами, не утратившими свою значимость и по сей день, и проследим становление отдельных направлений в разработке этих проблем.

Плеяда пионеров

В философии и теологии человек издавна рассматривался как суще­ство, одаренное разумом и свободной волей. Эти качества не только отли­чают человека от животного, опреде­ляя его сущность, но и налагают на него ответственность за свои дей­ствия и решения. Проблема объясне­ния человеческого действия в этом случае крайне проста. Человек дей­ствует разумно по легко усматрива­емым причинам и законным основани­ям, поскольку обладает разумом, а раз он наделен свободной волей, излишне и бесплодно объяснять его действия внешними силами — будь то влияние внешней среды или состо­яния собственного тела. Конечно, ра­зумным действиям и проявлению сво­бодной воли могут препятствовать вспышки эмоций и страстей. Подоб­ное (пусть и не столь упрощенное) объяснение поведения в истории на­уки встречается неоднократно. Приз­нается при этом зависимость челове­ка, человеческих действий от матери­альных и физиологических данных организма или считается, что поведе­ние человека подчинено гедонистиче­скому принципу поиска удовольствия и избегания неудовольствия, значе­ния не имеет. Ведь всякое такое объяснение не позволяет преодолеть пропасть между человеком и живот­ными, поведение которых управляет­ся не разумом, волей, а слепыми природными силами, инстинктами.

Инстинкт как механизм приспособ­ления, в котором особым образом проявляется естественный отбор, рассматривал и Дарвин, но он объяс­нял появление инстинктов как ре­зультат случайных изменений. Дарвин представлял инстинкты как накопле­ние отдельных рефлекторных актов, а изменения и прогресс в таких на­коплениях могли осуществляться сог­ласно эволюционной теории только постепенно. Таким образом, инстин­кты в поведении человека и живот­ных уже не требовалось рассматри­вать как нечто цельное и неделимое, их можно было разложить на доступ­ные наблюдению реакции на раздра­жители. Рефлекторная дуга стала рассматриваться в качестве основно­го элемента поведения. Русский фи­зиолог Павлов (перевод его работ на английский язык появился в 1927 г.) и американец Торндайк в начале наше­го столетия стали инициаторами эк­спериментальных исследований на­учения, до сих пор не потерявших своего значения как метода изучения мотивации.

Павлов и Торндайк заложили осно­вы того, что можно назвать ассоци­ативным направлением в исследова­нии мотивации. Обоих ученых интере­совало изменение ассоциаций между стимулом и реакцией. Торндайка— замена реакций на более успешные (так называемое инструментальное, или оперантное, поведение), Павло­ва— замена раздражителя, приводя­щего в действие рефлекс, первона­чально нейтральным раздражителем (классическое поведение). В ассоциативном направлении изучения проб­лемы мотивации с именем Торндайка связывается линия психологии науче­ния, а с именем Павлова—линия психологии активации.

Наконец, третья точка зрения. По Дарвину, особенности в строении те­ла и поведении, которые дают пре­имущества при естественном отборе, проявляются не только как специ­фичные видовые признаки. Внутри вида всегда имеются индивиды, осо­бенности строения и поведения кото­рых позволяют им в борьбе за суще­ствование лучше приспособиться к усложнившимся условиям. Этот вы­вод определил интерес ученых к вы­явлению и учету индивидуальных раз­личий. Френсис Гальтон (1822—1911), двоюродный брат Дарвина, провел обширные наблюдения, проверяя предположение о наследовании пси­хических черт и способностей (сравни с евгеникой). Наряду с французским исследователем Альфредом Бине (1857—1911), разработавшим в нача­ле столетия первые тесты интеллек­та, он заложил основы психологиче­ского тестирования. Это направление какое-то время, особенно в США, развивалось независимо от проблема­тики остальных областей психологии, и только в 30-е гг. Оллпорт G. W. Allport, 1937], Мюррей

Н. A. Murray, 1938] и Кеттелл R В. Cattell, 1950] нашли ему приме­нение в исследовании мотивации, осу­ществлявшемся в русле теории лич­ности.

Среди плеяды пионеров можно, на­конец, выделить ученых, на чьи взгляды учение Дарвина не оказало сильного влияния. Их представления формировались под воздействием ра­бот основателей классической экспе­риментальной психологии — Фехнера (1801 —1887) и особенно Вильгельма Вундта (1832—1920). Центральная тема исследований Вундта— психологическая природа мотивации, а именно волевых актов. В этих актах Вундт [W. Wundt, 1874; 1896] усмат­ривал основную особенность действу­ющего и ощущающего индивида и потому утверждал, что в качестве психологической причины эти акты должны быть резко отделены от физической причинности, исследуемой естественнонаучными методами.

Процессы переработки информации, как сказали бы мы сегодня, сопро­вождаются, по Вундту, волевыми ак­тами. Сам Вундт пытался проиллю­стрировать свое утверждение на фе­номенах внимания и апперцепции, а также восприятия, мышления и памя­ти [W. Wundt, 1874; 1896, современ­ные данные: Т. Mischel, 1970]. Все эмоциональные процессы, такие, как чувствования и представления, про­низаны волевым началом, которое есть результат синтеза чувствований, ощущений и представлений. Ведущие к волевому акту чувствования и пред­ставления Вундт называл мотивами, в которых представления как состав­ная часть волевых действий играют роль побудительной причины, а чув­ствования— роль движущей силы.

Дух исследований Вундта, особенно его методов изучения психологии соз­нания, воспринял Кюльпе, вокруг ко­торого сплотились сторонники вюр-цбургской школы. Представители этой школы ставили своей целью исследовать лабораторным путем с помощью интроспективного метода столь неуловимый процесс, как мыш­ление. Сам Вундт не считал этот путь плодотворным. Он связывал перспек­тивы исследования мышления с ре­шением проблем психологии народов и предлагал в качестве основного метода изучение продуктов деятельности. Занимаясь анализом мысли­тельной активности, Кюльпе и его ученики вынуждены были констатиро­вать, что решающие процессы Не до­ступны сознательной рефлексии. Из этого они делали вывод о существо­вании неосознанных установок и тен­денций, управляющих доступным на­блюдению процессом решения задач. Ах [N. Ach, 1910] обозначил эти уста­новки понятием «детерминирующая тенденция». В осуществленном им остроумном эксперименте ассоциатив­ная репродуктивная тенденция пос­редством инструкции испытуемому вступала в конфликт с детерминиру­ющей тенденцией, что позволяло из­мерить индивидуальную силу воли. Как мы увидим далее, этот экспери­мент побудил Курта Левина провести опровергающее исследование, кото­рое оказало решающее влияние на изучение мотивации в русле теории личности.

Спор Аха и Левина лишь косвенно связан с линией разработки проблем, ведущей от Вундта к теориям лично­сти. Из исследовательской традиции Вундта благодаря работе таких уче­ников Кюльпе, как Ах, Уатт, Мессер и Линдворски, а также феноменолога Пфендера выросла общепсихическая теория, в которой значительное ме­сто отводится проблеме воли, в ча­стности ее роли при принятии реше­ния в ситуации конфликтующих пред­ставлений и устойчивости волевых действий. В Германии эту теорию раз­вивали Дюкер [Н. Diiker, 1931; 1975], Мирке [К. Mierke, 1955], Рорахер [Н. Rohracher, 1932] и Томэ [Н. Tho-mae, 1944; 1960], но поскольку она не получила большого распространения и представлена лишь немногочислен­ными исследованиями, то не будем специально останавливаться на ней. На этом мы завершим схематичный обзор первых исследований мотива­ции [при выборке более значительных представителей основных направле­ний этих исследований автор руко­водствовался работой: К. В. Mad sen, 1974]. На рис. 2.1 условно обозначено место пяти исследователей из пле­яды пионеров, работавших на рубеже XIX и XX столетий.