Исследование о влиянии эволюционной теории на учение о политическом развитии народов
жүктеу/скачать 1.88 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- 1. Политический характер обществ
- 2. Политическая способность рас
- 3. Процесс образования государств
- 4. Правовая история общественных властей
| глава восьмая
ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ НАРОДОВ 1. Политический характер обществ — 2. Политическая способность рас — 3. Процесс образования государств — 4. Правовая история общественных властей 1. Политический характер обществ Кода человека называют политическим существом, то это должно означать, что он – не только живущее в общении, но и обладающее стремлением к господству животное. Общество нельзя рассматривать только как механическое соединение многочисленных отдельных существ – оно обладает внутренней организацией, т.е. разобщения и соединения деятельностей управляются одним или многими центрами сил и направляются к общим целям, причем в нем существуют силы, которые вследствие своего превосходства имеют централизирующее значение и выдаются над единицами или группами. Стремление к господству есть социальное проявление физического самосохранения и размножения. Оба они согласуются первоначально, естественно и инстинктивно, с жизненными интересами вида. Внутренняя организация животного стада является необходимым средством к поддержанию и усовершенствованию вида в борьбе за существование. Не иначе обстоит дело и с первыми общественными состояниями людей. Борьба с животными, как естественными конкурентами человека, принуждает, при общих охотах, к своего рода правлению руководящих лиц; эта борьба принуждает также, из тактической необходимости, во время предприятия, носящего одновременно военный и экономический характер, одних – приказывать, других же – повиноваться. Еще более, нежели внешняя борьба, способствует возникновению одной центральной власти конкуренция между человеческими группами. Лишь только более сильное размножение начинает вызывать недостаток в средствах прокормления или же естественные события приводят к эмиграции, происходит столкновение различных социальных групп, и естественным следствием этого являются вражда и борьба. Внешняя солидарность и внутреннее дифференцирование выражаются резче, и борьба требует уже более твердого и напряженного руководства – с одной стороны, и дисциплины и подчинения – с другой. Где существует постоянное военное состояние, там это руководство, носившее сначала временный характер, становится постоянным, а затем уже, путем привычки и предания, оно превращается в санкционированное господство. Если же военное состояние бывает только временным, то узы господства и подчинения ослабляются в периоды мира, и выступают экономические задачи и искусства. Напряженная организация удерживается, однако, там, где нужна все-таки организация защиты в интересах социального сохранения. Таким образом война, включая охоту и грабеж, делается важнейшей причиной политической организации. Всякая политика бывает сначала внешней и является продуктом военной тактики. Во время процесса политического дифференцирования из естественных сил физического самосохранения и размножения вытекают, в пределах того же социального союза, противоположности интересов различных индивидуумов и групп, которые и приводят к внутренним трениям и к политическому подчинению физически и политически более слабых слоев. Или, как это большею частью случается, другие племена той же или чужой расы попадают в подвластное положение и включаются как служащий член в социальную общину, из чего происходят внутренние противоречия и увеличиваются расстояния, которые еще обостряют борьбу групп. Тогда становится необходимой воинственная политика, направленная внутрь, против восстаний и возмущений. Однако хорошо понятые интересы отдельных групп, как и внутренние перемещения сил и общий интерес внешней обороны, побуждают борющиеся силы к уравнивающему распределению общественных прав и обязанностей. Таким путем возникает внутренняя политика, которая имеет своей задачей – сначала только интересы господствующих лиц, но потом начинает сознательно и целесообразно заниматься интересами индивидуумов и групп, стараясь по возможности согласовать их друг с другом. Между тем как в стаде животных, а первоначально и в человеческой орде, власть и авторитет представляли только чувственный факт, вызывающий подчинение на основании чувственных восприятий, борьба за господство в прогрессе просвещения и цивилизации принимала все более интеллектуальный характер. Г.Ратценгофер делает следующее остроумное и глубокое замечание, что политика – это лишь одна из форм развития борьбы за существование, и что борьба за существование, ставшая политикой, получила у человека интеллектуальное содержание. [263. G. Ratienhofer. Die soziologische Erkenntnis. 1898. S. 361.] Самый первоначальный источник политической силы и деятельности надо искать, как это уже было указано, в семье, причем в основании его заложено физиологическое развитие полов и возрастов. Власть мужчины над женщиной и родителей над детьми, в особенности отца или дяди, является самой примитивною формой политического господства, которое находит свое выражение в различном степенях семейном праве. Большим политическим значением обладают в более первобытных обществах тайные союзы взрослых, способных к ношению оружия, мужчин, на что впервые указал Г.Клемм. Так, многие североамериканские индейцы предоставляют ведение своих общественных дел этим «союзам» и вождям, которые совещаются с ними и в надлежащее время объявляют племени о результатах своих совещаний. Недавно Шурц указал на мужские союзы и возрастные классы как на первые внутриполитические организации племени. Дома для мужчин служат средоточием общественной жизни. Как это доказывает Шурц, мужские союзы в особенности важны с точки зрения военной организации и возникновения предводительства. [264. H. Schurtz. Altersklassen und Munnerbunde. 1902.] Дальнейшим источником политической силы и деятельности служит дифференцирование внутри собственного племени, естественное неравенство физических, хозяйственных и умственных способностей. Старость, обладающая опытом и упражнением, как и традиционным достоинством, сила и ловкость, ум и красноречие возвышают отдельных индивидуумов или группу индивидуумов, делая их представителями реальной общественной силы и ответственности. Где путем обыкновения и традиции общественные должности и звание становятся наследственными в семьях и родах, и последние замыкаются в особые сословия, обладающие привилегиями, там и сословные права становятся вместе с тем частью общественно-политических прав. Важнейший и обильнейший источник политической власти составляет, однако, военное и интеллектуальное превосходство одного племени или одной расы над другими антропологическими группами. Именно такой перевес и служит исходным пунктом величайших и продуктивнейших политических организаций, которые всемирная история вызвала к жизни и сделала носительницами высокоразвитой цивилизации. Различие между частными и публичными правами, в том виде, в каком оно существует у вполне развитых цивилизованных государств, первоначально не имело места. По мере того как вследствие развития более сложных общественных организаций правящая власть переходила из рук семьи в более широкие круги человеческой орды или племени и, наконец, в руки целого народа, многие полномочия частного права становились публичным правом, которое, как возвышающееся над семьями и племенами право, достигает своего полного развития впервые только в государственно-организованном народе. История семейных и сословных прав и связанных с ними политических функций находится поэтому в обратном отношении к развитию общественных прав. Господство мужа над женой, родителей над детьми, высших сословий над большой толпой ограничивается, вместе с прогрессирующей цивилизацией, в пользу тех общественных властей, которые в интересах целого принимают на себя защиту отдельных индивидуумов и отдельных групп. Морган, Маркс, как и следующие за ними историки и социологи, предполагают существование исторического и принципиального контраста между обществом и государством. Они учат, что правовой строй государства возник только наряду с частной собственностью, оседлостью и территориальным единством народа в начале цивилизации. Только вместе с «государством» является и общественная власть, и образуется тот настоящий политический аппарат, который служит для защиты интересов господствующих классов и держит в повиновении угнетенных. Морган сводит все формы общественного управления к двум, по его взгляду, фундаментально-противоположным, основных формам. Первая, старейшая, основана на лицах и чисто личных отношениях – родовое управление; позднейшая основывается на земельной собственности – государственное управление. Первая форма произошла из отношений рождения и происхождения степеней кровного родства; последняя – из экономических причин. Только последней форме приписывает он политический характер. [265. L. H. Morgan. Die Urgesellschaft. 1891. S. 52.] Хотя и несомненно, что родовое управление было древнейшей общественной формой старых азиатских и европейских племен, однако не следует забывать, что эта форма равным образом связана с внешними местными и экономическими отношениями, как и «государство», и что она с самого начала имеет политический характер, так как в ней соединяются господство и власть. Начала и первые ступени государства имеются уже в ордах и у племен, разделяющихся на роды, причем можно даже найти указания и на более древние животные социальные состояния. С чисто биологической точки зрения, всякая общественная организация носит в себе государственные элементы и централизованные силы. Общественное право всякого политически-организованного общества покоится либо на обычае, либо на писаной, законно формулированной конституции. Обыкновение и зависящие от него обычай и традиция представляют древнейшее интеллектуальное средство правовых мотивов и приспособлений. Но даже там, где обычай превратился в законное право и возникла настоящая система частных и публичных правовых норм, обыкновение, обычай и общественное мнение все же остаются самым мощным источником и контролем правовых законодательств. «Обычай, – говорит Пиндар, – есть царь всех людей». В обычае и общественном мнении выражаются как существующие, так и новые потребности и интересы, которые волнуются в глубинах общества. Это старый опыт политической правовой истории, что «законы без обычаев бесплодны», когда они не согласуются с характером и привычками, с религиозными предрассудками и унаследованными обыкновениями народа или, по меньшей мере, не связываются с ними органически во время своего развития. «Древнейшее обыкновение, – гласит законодательство Ману (I. 108), – есть самый совершенный закон, одобренный в священном писании и в постановлениях божественных законодателей». Даже суровейшие деспоты связаны правилами традиции, общественным мнением и их одобрением и неодобрением. В Китае хотя слово императора – закон, но сам он – раб предания. Традиция и голос народа даже в самых примитивных негрских деспотиях являются политической силой, с которой правители должны считаться. В цивилизованных государствах общественное мнение само создает в прессе и литературе, в собраниях и речах самостоятельную силу политической критики контроля и инициативы. 2. Политическая способность рас Основное положение исторической антропологии заключается в том, что социальное, политическое и умственное развитие представляет следствие физиологического процесса, и что дифференцирование, приспособление и отбор человеческих индивидуумов и групп, на основании их естественных способностей, господствует над происхождением и своеобразностью политических институтов. Политическая деятельность является следствием политически предрасположенных индивидуумов, семей и рас. Различные части человечества указывают пестрое разнообразие в роде и градациях духовной культуры и политического положения. Это различие зависит, несомненно, в известной степени от неравенства естественных условий существования и исторического и социального положения рас, т.е. от соприкосновения с другими расами и от той эпохи, когда они получают возможность вступить в общий процесс политической истории. Как бы высоко мы ни ценили эти факторы, все же в конце концов решающим моментом является разноценная и разнородная естественная одаренность рас, семей и отдельных личностей. Способность к политическому господству и к цивилизации зависит от антропологических условий. В то время как цветные расы живут еще большей частью в состоянии дикости и варварства, и только в самой незначительной своей части возвысились до известной степени цивилизации, северно-европейская раса, без исключения, достигла не только высокой цивилизации, но и более высокой политической организации. Теория, которую высказали Гердерг, Бурдох, Клемм, Карус, Гобино относительно неравной естественной ценности человеческих рас и умственного превосходства белой расы, составляет не одно только научное предположение – это есть факт, который беспрекословно следует из сравнительного рассмотрения политического и культурного развития нации. Физиологическое различие рас заключается в продуктивности их нервной системы и мозга. От силы мозга зависит самопроизвольная способность к изобретениям, открытиям и предприятиям, способность воспринимать чужие идеи, ассимилировать их и перерабатывать. Сохранение приобретенного, умножение и передача его по наследству, энергичное стремление к учению и к подражанию – все это связано с ограниченной органическим образом эластичностью мозга. Поэтому-то Ратцель, который вообще очень скептически относится к теории естественного неравенства рас и считает географические причины решающими, вынужден заявить: «Тут, если только нас не обманывают все признаки, заключается основание самых глубоких различий народов». [266. F. Ratzel. Volkerkunde. 1894. S. 20.] Бывают в действительности специфические культурные расы, отличающиеся от других тем, что в короткое время, по собственному побуждению, производят свойственную им более высокую культуру. Культурные расы отличаются от бедных культурою племен преимущественно своей изменчивостью, которая производит более дифференцированные общественные состояния и тем создает новые причины для вариации, отбора и приспособления. Сравнительное народоведение учит, что темперамент рас представляет именно то душевное свойство, которое обладает выдающимся политическим значением, и что именно в этом отношении расы особенно заметно отклоняются друг от друга. Сильный темперамент, который соединяется с интеллектуальною одаренностью, стремление к свободе и сила изобретательности – вот что делает расу способной к выдающейся политической культуре. Среди первобытных народов бывают от природы суровые, воинственные и властолюбивые племена, и также от природы – мирные, кроткие и покорные, которые живут часто в одинаковых географических и климатических естественных условиях, а иногда даже принадлежат к одним и тем же большим расовым семьям. Об аборах сообщают, что они, как тигры, и не могут жить вдвоем в одной хижине. Некоторые африканские народы, напротив, не только уступают всякому натиску, но даже преклоняются пред собственными притеснителями, как, например, дамары, которые предпочитают рабство и бегают за хозяином, как собаки. О других племенах сообщают: «абсолютная монархия или деспотизм вождей находятся в крови этих людей, так что, хотя у них и может доходить дело до восстания против незаконного господина, но они никогда не восстанут против своего законного властителя, хотя бы последний кровью написал историю своего правления. При таком подчинении авторитету господина неудивительно, что рядом с особой вождя не могут развиться никакие сильные индивидуальности «. [267. Petermanns. Mitteilungen. Bd. XXVII, S. 38.] Античные историки изображают египтян как народ, не обладающий воинственными наклонностями, среди германцев, греков и италийцев некоторые племена отличались особенной воинственной деятельностью, между тем как другие, например хауки, выказывали противоположные качества. Тацит сообщает о них, что они не стремятся к расширению своих владений и живут спокойной и замкнутой жизнью, никого не подстрекают воевать, никого не притесняют и не производят хищений и грабежей (Germ. С. 35). В Северной Америке, среди индейских племен, соседи ирокезов очень боялись их вследствие их храбрости и умственного превосходства. Как рабская покорность в негритянских деспотиях является следствием политического отбора, посредством которого все самостоятельные индивидуумы истребляются, так и воинственный характер других племен вырастает из одинакового же процесса естественного отбора. Относительно спартанцев известно, что у них на практике существовала система военного подбора, и даже к новорожденным применялся физический отбор, так что потомки трусливых, бесчестных и предательских людей безжалостно умерщвлялись. У воинственных племен негров находим такие же обычаи. Матабеле – необыкновенно воинственное племя северной части южной Африки. Они похищают мальчиков чужих племен и подвергают их военному отбору, «следуя еще более строгому методу, чем тот, который применялся тысячелетия назад в Спарте». Мальчиков приучают делать длинные переходы, тащить тяжелые ноши, переносить голод, жажду и холод. Все слабые, больные, лишенные энергии отстают на этом пути и погибают. Посредством утомительных переходов по целым дням и больших лишений мальчики, оставшиеся в живых и сохранившие здоровье, закаляются удивительным образом. При каждой остановке, часто также – вследствие внезапных приказаний, во время перехода предпринимаются военные упражнения. «Сто раз на день слышат они, что они – не что иное, как собаки, собаки короля; если же они быстро усваивают военное искусство и подрастают так, что могут уже участвовать в войне, тогда они в битве находят возможность сделаться мужчинами, «зулу», т.е. людьми; по правилам матабеле, только те считаются мужчинами, которые в битвах умертвили множество врагов». [268. Zeitschrift fur Ethnologie. 1893. S. 185.] Хотя фульба и госса принадлежат к той же самой расе и живут близко друг от друга в Западном Судане, однако их темпераменты по природе очень различны. Первые образуют владельческое племя, отличающееся завоевательными и организационными талантами; последние же выдаются своими гражданскими добродетелями, прилежанием и повиновением. Госса обнаруживают склонность к предприятиям и торговый дух; они легковерны, всегда веселы, понятливы, очень промышленны, но не имеют никакой способности к политической организации и никогда не были способны образовать большое государство. О фульба же, напротив, сообщают: «труд и торговля – не их дело; охота, война и скотоводство, напротив, – их любимое занятие. Стремление к господству обнаруживается в их малейших поступках». [269. P. С. Meyer. Forschungsgeschichte und Staatenbildungen des Westsudan. 1897. S. 31.] Флегматический темперамент монгольской расы склоняется к устойчивости в социальных отношениях и к инертному сохранению старинного образа жизни. Прилежный и терпеливый характер их недоверчиво относится к новшествам. Китайское государство и оставшаяся неизмененной в течение тысячелетий его форма правления, представляющая патриархальный деспотизм, служит верным изображением китайского характера, который, также в течение тысячелетий, остался верным себе в своих предрасположениях и в своей деятельности. Только там, где монголы смешались со средиземно-европейской кровью, они сделались подвижнее и обнаружили большую склонность к предприимчивости. На основании исследований обычаев и обыкновений, памятников и художественных произведений, учреждений и истории различных наций, Клемм пришел к заключению, что все человечество распадается на активные и пассивные расы. У первых господствуют «воля и стремление к власти, самостоятельности и свободе; у них находят элементы деятельного характера, неутомимость, стремление в даль и ширь, прогресс во всех отношениях, а также стремление к исследованию и испытанию, упорство и склонность к сомнениям». Это ясно видно из истории наций, составляющих активное человечество, каковы: персы, арабы, греки, римляне и германцы. Эти народы иммигрируют или эмигрируют, разрушают государства и основывают новые; это смелые мореплаватели; у них существует свобода управления, элементом которой является постоянный прогресс, и теократия и тираны не имеют у них успеха, хотя эти нации и показывают склонность ко всему возвышенному и посвящают этому свои силы. Знание, исследование и сознательная вера заступают место слепой вере; наука и искусство имеют у них успех, и эти нации вызвали к жизни величайшие произведения. Дух этих наций находится в постоянном движении, то повышаясь, то понижаясь, но всегда стремится вперед. Родина их – умеренный пояс; оттуда они завоевали все прочие страны и утвердили над ними свое господство. В Ост-Индии, как и в Америке, на мысе Доброй Надежды, как и в полярном море и на экваторе – везде они имеют свои колонии: они посетили все пункты земной поверхности, до крайних точек полюсов, выдержали все климаты и отовсюду принесли домой сокровища. Пассивные человеческие расы, к которым принадлежат все прочие, кроме кавказской, довольствуются первыми результатами своих наблюдений и изобретений, охотно остаются на месте и не стремятся в даль. Они сохраняют устойчивость, не поощряя свободных форм в искусстве, в частных и общественных учреждениях. Активная раса – менее многочисленна и позже выступает на поле деятельности. Активные расы перенимают начатую пассивными народами культуру и развивают ее дальше. Они предоставляют, обыкновенно, собственно-земледельческие работы пассивным племенам, между тем как сами предпочитают умственные занятия, как воины, художники, мореплаватели, торговцы. [270. G. Klemm. Allegemeine Kulturgeschichte der Menscheit. S. 202-203.] Гобино указал позднее, что расовый вопрос господствует над всеми прочими проблемами истории, и естественное неравенство рас, совокупность которых образует народ, объясняет всю цепь истории народов. Он различает сильные и слабые расы и пытается доказать, что все, что есть великого, благородного и плодотворного в человеческих творениях, науке, искусстве и цивилизации, все это исходит от одного пункта, развилось из одного и того же зародыша, выросло только из одной единой мысли и принадлежит одной единственной арийской семье, разветвления которой господствовали во всех цивилизованных странах земного шара. Против этой теории антропологической основы политической культуры восстает Ратцель, защищающий воззрение, что пропасть между двумя группами человечества может быть по ширине и глубине своей совершенно независима от различия их одаренности. Это различие надо отодвинуть на второй план, а различие обстоятельств и развития – на первый. В доказательство он приводит, что есть народы, которые в течение тысячелетий остались без всяких изменений, на том же самом месте, язык которых, телесный организм, образ жизни и верования не испытали поверхностно никаких перемен. Тубу, или теда, народ троглодитов, описанные еще Геродотом, ведут по крайней мере две тысячи лет тот же самый образ жизни: «они и в настоящее время также богаты и также бедны, также мудры и также невежественны, как были тысячелетия назад. Каждое новое поколение имеет такую же историю, как и предшествующие поколения, и эта история повторяет все прежние истории. Они не сделали, как говорится, никаких шагов вперед. Между тем они всегда были одаренными, сильными, деятельными людьми, обладающими всеми добродетелями и недостатками. Они стоят перед нами как обломок прошлого времени. В этот период времени наш народ, вместе с другими родственными ему, может представить богатую историю. Мы накопили сокровища мудрости, знания, уменья и богатств. Мы вышли из сумрака лесов на историческую арену и в войне и мире сделали наше имя одним из почетнейших среди народов. Так ли сильно однако мы изменились? Больше ли мы превосходим крепостью тела и духа, добродетелями и способностями своих предков, нежели современные тубу своих? Можно сомневаться в этом. Самое большое различие заключается в том, что мы больше работали, больше приобрели, быстрее жили, но еще больше в том, что мы сохранили приобретенное и умели им пользоваться. Наше имущество больше, богаче жизнью и моложе. [271. Fr. Ratzel. Volkerkunde. 1894. S. 3.] Что германцы «больше работали, больше приобрели и сохранили» – это ясно для всех, и это составляет продукт их высшей естественной одаренности. Их дух изобретений и предприимчивости, равно как их военный и организаторский талант, отличающий антропологически их расу от расы тедов, служит естественным источником их более высокого политического и культурного развития. В противоположность воззрению Ратцеля, должно поэтому, при обсуждении продуктивности народов, выдвинуть на первый план различие одаренности, и только на втором плане поставить различие обстоятельств. 3. Процесс образования государств Начатки государственной жизни развиваются в орде, представляющей соединение многих семей одинакового происхождения. Тут нет никакой организованной общественной власти, выступающей с санкционированными правовыми требованиями, но хотя правительства еще не существует, тем не менее имеются налицо господство и подчинение, руководство и послушание, но настоящей власти и повиновения ею еще не образовалось. Социальные различия совпадают с естественными различиями. Частная и общественная жизнь, инициатива, законодательство и исполнительная власть не отделены друг от друга. Резкого разделения общества, семьи и государства еще не имеется. Как в политических и духовных способностях, так и в экономическом обладании не существует еще никаких больших различий. Следствием этого является большое равенство общественных прав, которые едва можно отличить от семейных и частных. В орде существует мало частной собственности, поэтому отсутствуют грабеж, кража и применение карательного права. Внутренняя защита носит существенно личный характер семейной самопомощи. Самоуправление и народный суверенитет фактически представляют начатки, но только одни начатки, государственной жизни. Как в семье господствует отец, так и в орде подобную роль играет старейший. Клемм обращает внимание на то обстоятельство, что всему человеческому роду свойственно почтение к старшим лицам, и все нации придают ценность совету старейшин – свойство, которое и по настоящее время сохранилось как действующее начало в государстве и церкви, в сенатах и церковных собраниях. Орды многих племен, ведущих бродячий образ жизни в лесах, как сообщают, совсем не имеют вождей. Только временно, при известных обстоятельствах, во время странствований, при обороне и добывании пищевых средств, властью облекаются старейшие или опытнейшие, но влияние их и авторитет зависят все же только от доброй воли и добровольного повиновения членов орды. Примитивная общественная связь обусловливается естественными инстинктами почтения и боязни, привычки и традиции. «Обычай – это закон для нас всех» (Геродот). Одебер сообщает о диких племенах Мадагаскара, что унаследованные ими законы строго соблюдаются, и каждый знает их и повинуется им. Преступления среди сочленов племени – как, например, грабеж, убийство и кража совсем не случаются. Эти люди не могут даже представить себе подобное деяние. [272. Verhandlungen der Gesellschaft fur Erdkunde. Bd. X, S. 479.] Степные ведахи, как и все прочие настоящие члены этого племени, как рассказывают братья Сарасин, не имеют ни кастового устройства индусов, ни вообще карательной системы, так как они не признают над собою главы. Старший в обществе часто обладает, по-видимому, известным авторитетом. [273. Verhandlungen der Gesellschaft filr Erdkunde. 1983. S. 131.] Старость пользуется у ацтеков большим почтением. Индеец оказывает своим родителям, так же как и всем другим старым людям, нежную привязанность и выказывает им послушание и покорную вежливость. [274. Zeitschrift fur Sozialwissenschaften. Bd. II, S. 387.] Внешние отношения орды влияют на возникновение более прочного или более слабого внутреннего строя. Как уже было указано раньше, война придает обществу политический характер. Если орда ведет войны, то общее нападение и необходимость общей защиты являются причиной возникновения господствующего центрального руководства. Столь же необходимо в войне и подчинение, как и мужество, так только оно делает возможным целесообразное совокупное действие. Военный авторитет представляет поэтому древнейшее выражение общественно-организованной власти. Когда многие орды одного и того же происхождения соединяются путем естественного роста в один больший союз, то возникает племя. Орда занимает тогда подчиненное положение внутри общего союза; она становится родом (Sippe), gens, или кланом. Возвышающаяся над ордой политическая организация есть так называемое родовое управление (гентилыюе управление), через которое, как это уже доказано, прошли все народы, достигшие впоследствии более высокой государственной цивилизации. В своей наиболее отчетливой форме родовое управление существовало в Северной Америке тогда, когда оно было открыто Морганом. Превосходные исследования Моргана над живым народом особенно ярко осветили сущность рода, так что получилась возможность лучше понять подобные же условия, существовавшие у греков, римлян, германцев и у многих диких и варварских племен, чем это было возможно раньше на основании недостаточных исторических и этнологических сообщений. Ирокезский род (gens), по Моргану, состоял из собрания кровных родственников, которые носили одно общее родовое имя. Родственные роды образовали вместе фратрию; фратрии – одно племя, члены которого говорили на одном и том же диалекте; племена же составляли племенной союз, члены которого говорили на диалектах основного языка. Род представлял военную и хозяйственную единицу, основанную на кровном родстве. С правовой точки зрения, он был политической единицей, такой же, какой была первоначально орда. Морган считает общественными правами и обязанностями: право избрания и низложения старшин и предводителей. Обязательство не вступать в брак внутри рода, право сонаследования собственности умерших сочленов, взаимная обязанность помощи, обороны и искупления обид, право давать своим сочленам имена, усыновлять чужих, общие религиозные празднества, общее кладбище, совещательное собрание членов рода. Путем повторного деления рода возникла фратрия, которая выполняла большею частью только религиозные и общественные функции. Фратрии образовывали племена, которые носили свое собственное имя, говорили на особом диалекте, имели высшее управление и обладали областью, которую они занимали и защищали как свою собственность. Племя имело право торжественно утверждать или низлагать своих вождей и сахемов, избранных родами. У него существовал совет вождей, а в некоторых случаях был даже общий племенной вождь. Посредством слияния племен образовывалась нация, но общая связь тут нигде не простиралась за пределы общего основного языка. Союз ирокезов, хотя и имел генеральный совет сахемов, который для всех союзных дел облечен был высшей властью, но не имел собственно высшего исполнительного ведомства, ни официального высшего главы. Так как опыт, однако, указал на необходимость высшего военного предводителя, эта должность была создана, и притом она носила двойной характер, т.е. выбирались двое для того, чтобы один мог уравновешивать влияние другого. Но относительно полномочия власти эти военные вожди были поставлены совершенно одинаково. [275. L. H. Morgan. Die Urgesellschaft. S. 109.] Естественный рост рода и превращение его в племя, а племени – в нацию, и строящегося на кровном родстве внутренняя организация могут быть доказаны, в одинаковых формах, у индусов, греков, римлян, германцев, галлов и славян – таким образом, у всех индогерманских народов. Аттический народ был разделен первоначально на четыре филы (племени). Каждая фила имела три братства. Каждое братство распадалось на тридцать родов. Тезей ввел разделение народа на благородное сословие, крестьян и рабочих, и только Клисоен создал демократические общинные союзы. Тацит сообщает, что у германцев военный строй в сражении составляется по семьям и народностям, а Цезарь сообщает, что свевы распределились, сделавшись оседлыми, по родам и сродству. Русский «мир» соответствует генсу, [276. Автор ошибается: «мир» есть понятие и явление социально-правовое; род, gens, – естественное. Прим. перев.] а галльский клан существовал в Шотландии вплоть до новейшего времени. С вырастанием племени в нацию возникает и государство в более тесном смысле этого слова, и именно посредством социальных факторов, которые имеют свое начало, во-первых, в изменении экономических способов производства, а затем – в военных отношениях наций между собой. Первый фактор ведет к территориальному характеру государства, второй – к одной центральной власти и авторитету, который постепенно переносит исполнительную законодательную и юридическую функцию из области семьи, рода и племени в сферу общественной власти. С государством возникает и королевство. Земледелие и оседлость принуждают к захвату владений и к более тесному срастанию с землей. Они создают условия для развития ремесел и промыслов, которое было невозможно при беспокойной бродячей жизни охотников и пастухов. Индивидуализирование земельной собственности, контраст, возникающий между богатым и бедным, земельным собственником и рабочим, дифференцирование промыслов в городах, разложение домашнего хозяйства путем товарного производства – все эти экономические превращения создали противоположности интересов семей и отдельных индивидуумов, которые (т.е. интересы) разорвали кровные узы и переданные строения родовой организации и повели к новым социальным группировкам. На место организации, покоящейся на личных кровных узах, выступила форма, основывающаяся на территориальной общности. Община, городской и сельский округ, уезд, кантон, провинция образуют градации этого деления. Причины образования общин лежат преимущественно в основании посадов и городов, которые сделались центрами более высокой власти и духовного образования. Выражения «Burger» и «Polis» указывают, что из этих местных центров выросла и развилась политическая культура цивилизованных государств. Все эти противоположности и различия обостряются внешними отношениями наций. Охотники и пастухи – природные воины, так как тут хозяйственная и военная деятельность совпадают. «Весь народ», – говорит Маколей в своем предисловии к «Макиавелли», – представляет войско; весь год проходит в походах». Физический отбор в отношении способности сопротивления, храбрости, остроты органов чувств и телесной ловкости у таких племен очень строг и воспитывает в расе отличные военные качества. С переходом к земледелию и промыслам наступают изменения в физических и духовных свойствах. Еще более, чем у земледельцев, убывает сила физического отбора у горожан. Селекционная ценность индивидуумов претерпевает изменения, и тогда выживают многие телесно и духовно малогодные индивидуумы, которые у охотников и пастухов неминуемо должны были бы погибнуть. «Мирные искусства» ослабляют военное чувство. Появляются наемные войска, чьи интересы и деяния никогда не могут быть равны интересам и производительности самого вооруженного народа, и не редко в истории народов угасание военных наклонностей было причиной падения и гибели государств. Образ жизни и воинственные наклонности охотничьих и пастушеских племен делают их от природы пригодными к завоеваниям. Самые прочные государственные организации возникали повсюду там, где земледельческий и промышленный народ подчинялся одаренной охотничьей и пастушеской расам. В таких расах возникают великие завоеватели, которые – как говорит Страбон об Александре – двигаются только одним желанием «повелевать над всеми»; у них завоевание составляет высочайшую политическую добродетель, большую, нежели законодательство. Политическая история Китая, Египта, Мексики, греков, римлян и германцев, как и аристократических и деспотических государств внутренней Африки и Судана, представляет доказательство естественной и политической противоположности оседлых и бродячих племен, в чем Ратцель думает найти «закон истории», а Гумилович – «естественный закон образования государств». [277. L. Gumplowiz. Ueber das Naturgeselz der Staatenbildung, Tageblatt der 48. Versammlung deutscher Naturforscher. 1875. S. 282. – Rasse und Staat. 1875. – Der Rassenkampf. 1885.] Завоеватели создают аристократическое военное сословие или усиливают уже существующее сословное расчленение путем расовых противоположностей, которые еще обостряют экономические расстояния и соревнования. Центральные власти удерживают первоначальный военный характер, так как внутри государства племенные и расовые противоположности продолжают действовать дальше в классовых соревнованиях. Борьба за общественные права, которую можно проследить в истории всех цивилизованных народов, имеет свои естественные причины именно в этом обстоятельстве. Борьба внутри и борьба извне служат, таким образом, причиной возникновения государств. То один фактор перевешивает, то другой. Афинское государство вышло из классовой борьбы и окрепло вследствие внешней борьбы; спартанское государство образовалось преимущественно путем расовой борьбы. В Риме же действовали оба фактора. Россия обязана началами своего политического существования завоеванию ее варягами, которые ввели у нее более высокую культуру и политические учреждения Скандинавии. Испания создала свое политическое единство в борьбе с маврами, Франция – в борьбе с Англией. Германская империя [278. Средневековая Римско-Германская империя Карла Великого.] получила свое начало в племени франков, которое постепенно подчинило себе все прочие германские племена и соседние народы. Для истории государств имеет большое значение, соединяются ли вместе для военных конфликтов и последующего затем поглощения племен и наций, которые должны слиться в одно общее государство, равноценные и однородные или неравноценные расовые элементы. Род государственного управления и внутренняя борьба зависят в большой степени от этих антропологических отношений, как уже раньше было показано относительно социальной истории сословий и каст. Если подчиненные племена – члены одной и той же расы, то первоначальные правовые различия сглаживаются быстрее и легче, нежели при соединении разнорасовых племен. В последнем случае распределение общественных прав долго остается неравным. Такие государства в течение долгого времени бывают подвержены внутренним войнам, революциям и восстаниям. Если даже законным образом устанавливаются равные нрава и обязанности, то все же антропологические различия всегда обнаруживают свое влияние, приводя более одаренные расовые элементы к экономическому и духовному превосходству и вместе с этим – к действительным политическим привилегиям. Чем больше заключается сходства в наследственных свойствах племен, составляющих одно государство, тем цельнее язык и нравы, тем равномернее распределены права и тем сильнее национальное общее чувство, – словом, тем мощнее и демократичнее будет такой государственный организм. 4. Правовая история общественных властей Со времени Аристотеля в учении о государстве установилось традиционное обыкновение делить различные формы проявления господства на монархию, аристократию и демократию. По внешности это разделение может иметь некоторые оправдания, но на самом деле в социальной жизни ни одна их этих форм не существовала в чистом виде, а всегда было только смешение разных форм, причем перевес был на стороне то одного индивидуума, то одной группы, то большой массы. Законы и учреждения получили свое начало из общественного мнения, традиционных обычаев и личного превосходства определенных индивидуумов и семей. Пример и приказание вождей были самым первоначальным законом. Инстинктивное следование примеру, общественный выбор путем избрания и, наконец, преемство путем наследования должности от отца к сыну или племяннику составляют те три ступени, посредством которых индивидуумы, отправляющие общественные должности, приобретают свое общественное положение. Часто преемство путем наследования и преемство посредством избрания бывают так связаны одно с другим, что из одного определенного рода выбираются наиболее способные или такие, предки которых отличались личными качествами. Наследственность должности и тесно с нею связанная наследственность знания придают государственному развитию физиологическое основание, обладающее известным постоянством. Оно пробуждает, связывая с естественными инстинктами семейного эгоизма, новые общественные задачи и цели и таким образом превращается в биологическое орудие социального прогресса. Продолжительное наследование в одной и той же семье ведет к появлению наследственной частной собственности и накоплению имущества в отдельных семьях. Богатство и связанное с ним общественное влияние, подчинение себе других в экономическом отношении или создание социальных различий посредством утонченного образа жизни – вот одна из важнейших причин, возвышающих достоинство вождя и превращающих его в безличное свойство одной семьи. Там же, где это достоинство сделалось наследственным, те же причины продолжают влиять на наследственное его сохранение. Это влияние экономических условий на право было уже хорошо известно Тациту, когда он говорил о свионах, что у них богатство имеет свое значение, и поэтому существует единодержавие, при котором нет ограничений и условной обязанности к повиновению (Germ. С. 44). Селекционная ценность и селекционная форма предводительства различны, смотря по степени культурности племени. У охотничьих племен, где добывание пищи связано с большими трудностями и где разделение и направление действий необходимы для успеха предприятия – там физическая крепость, ловкость и мужество становятся селекционными ценностями предводительства. Пастушеские племена предпочитают сеньорат как политическое устройство, причем старейший в роде или племени становится во главе всех. Именно эта патриархальная система господствовала у семитических номадов. Она выражается различными степенями власти, от простого предводительства до законченного деспотизма. Буркгард сообщает, например, об арабах, что к приказаниям шейха отнеслись бы с презрением, но его советов слушаются в тех случаях, когда он считается опытным человеком в общественных и частных делах. Когда шейх не оправдывает этих ожиданий своего племени, то он лишается своего достоинства и на его место избирается другой. О катаэрнах Страбон рассказывает, что у них красота людей, лошадей и собак ставится очень высоко, и поэтому они всегда выбирают своим королем красивейшего человека (15-я книга). Древние эфиопы избирали королем, по словам того же самого писателя, таких людей, которые отличались красотой или знаниями в области скотоводства, а также мужеством или богатством (17-я книга). Другое начало имеют жреческие государства, где религия и политика всегда нераздельно связаны между собой. Первоначально врачами и жрецами бывают колдуны, которые обладают действительной или мнимой властью над болезнью и демонами. Их боятся и уважают, и они часто приобретают большое влияние на вождей и на народные собрания посредством красноречия или всевозможных жертв и чудес, которые они совершают. О маори-сах рассказывают, например: «они в высокой степени суеверны и путем суеверия легко доходят до страстного возбуждения. Кто обладает ключом к этой страсти и умеет ею пользоваться, тот и будет господином». [279. Verhandlungen der Gesellschaft fur Erdkunde. Bd. VIII, S. 443.] Внушение играет в политической психологии большую роль, не только у первобытных племен, но и в политической борьбе и руководительстве в цивилизованных государствах. Связь религиозных и политических организации, существующая даже в современных государствах, имеет свои начала в искусстве волшебства хитрых жрецов, которые в древнем Египте и Индии сумели подчинить себе даже военную касту. Еще и поныне папа предъявляет притязания быть царем царей. Из предводительского сана развивается королевский сан, когда племена сливаются в одну нацию и завоевательные войны требуют верховного военного вождя, который после завоевания удерживает в своих руках власть и положение. «С усилением своего влияния в качестве военного вождя, пользующегося успехом, он приобретает влияние и как государственный глава» (Г. Спенсер). Королевский сан также первоначально является делом свободного избрания и становится наследственным сперва только в одном роде, а затем в особой семье. У германских народов избрание все более превращалось в простую формальность в тех случаях, когда умерший король оставлял сына, возраст которого и способности делали его подходящим преемником отца, или если он умел привлечь на сторону своей семьи влиятельные роды. [280. Е. Winkelmann. Geschichte der Angelsachsen. 1883. S. 100.] С возникновением наследственных династий, кроме антропологического влияния, оказываемого составляющими государство расами на общественную жизнь, на сцену политической истории народов вступает еще новый и мощный физиологический фактор. Семейно-историческая генеалогия и престолонаследие династий то содействуют, то задерживают влияние на исторические судьбы народов. При этом особенно важно, применяется ли внутриродовой брак или скрещивание, есть ли вообще потомки, мужские или женские, рождаются ли одаренные или неодаренные, здоровые или болезненные дети, и, наконец, существует ли и в какой степени родство посредством браков с другими династическими родами. Из этих чисто физиологических причин могут возникать политические осложнения и влияния большой важности, обусловливающие то, будет ли развиваться государство постоянным образом, будет ли оно делиться или же останется единым, произойдет ли путем родства слияние государств, – будут ли возникать войны за наследство и вспыхивать революции. Генеалогический закон, по которому руководящий род, будет ли он выдаваться своими политическими или духовными качествами, в третьем или четвертом поколении, в очень многих случаях подвергается физиологическому вымиранию или вырождается, можно проследить в истории всех династических родов. М.Шванн не без основания построил закон, согласно которому процесс собирания, умножения, высший расцвет сил, упадок и вымирание охватывают четыре или пять поколений; он подтверждает это многочисленными историческими примерами, указывая, что эти явления, именно в эпохи наиболее абсолютной власти, когда законы наследования и брака устанавливают политическую принадлежность наций, оказывали свое наибольшее влияние на ход политического развития. [281. М. Schwann. Eine Ratselfrage an die Historiker und Volkerpsychologen. Beilage zur Vossischen Zettung. 1900. № 43 und 44.] Как и традиционное разделение форм правления на монархию, аристократию и демократию, можно доказать историческим путем установление Локком и Гоббсом деление общественной власти на исполнительскую, законодательную и судебную. Такое деление можно было проследить только в высокоразвитых государственных организмах, в современных республиках и конституционных монархиях, но и здесь оно никогда не выражалось в такой мере, чтобы можно было говорить о полном отделении их друг от друга. Законодательным корпусам иногда принадлежат и судебные функции, как высшей судебной инстанции, – например, сенату во Франции, палате лордов в Англии. Исполнительная власть обладает часто и законодательной силой, например, в административном порядке: в низшем полицейском суде и в военном сословном суде; так же как и судебной властью облекается дисциплинарный суд. С судебной властью соединяется и задача законодательства, так как путем решений судов законы впервые получают правовое практическое изъяснение и значение. Первоначально эти три власти, как в своем действии, так и в личных своих носителях, были гораздо проще и теснее связаны друг с другом. Правосудие, например, часто совершается и применяется народными собраниями, либо в вождями этих собраний, либо их помощниками. Где центр тяжести общественной деятельности лежит в собраниях или в отдельных лицах, там юридическая, законодательная и исполнительная функции не отделены друг от друга. Всякое государство представляет явление сложное, хотя, по внешности, в деспотиях имеют, по-видимому, силу только воля и веление одного человека. Но он связан не только общественным мнением и традицией, но еще более внутренними психологическими препятствиями, которые тяжелый служебный механизм противопоставляет всем изменениям и новшествам. При вождях и королях большею частью существует совет старейших или так называемое благородное сословие, с совещательной или решающей силой, или народное собрание, будет ли оно пользоваться влиянием на законодательство непосредственно или через избранных представителей в парламенте. Сравнительная правовая история народных представительств показывает, что во времена орд или родового управления существовало прямое законодательство через посредство народа. Существуют еще, однако, некоторые первобытные племена, например, в центральной Африке, с деспотическими формами правления, у которых веления вождей имеют силу закона. У народов германской расы, как их нам описывают Цезарь и Тацит, собрание вооруженных свободных граждан имело полномочие решать все дела племени – например, выбор герцогов, войну и мир. С переходом к оседлому земледелию и к основанию бургов народ лишился своего суверенитета, который перешел к благородному сословию и к князьям. Только у некоторых северных племен удержались остатки народной свободы. В среднеевропейских землях из народных собраний вышли государственные чины. Благородное сословие, дворянство и города и, только в немногих случаях, крестьяне, имели своих представителей, которые собирались в рейхстагах и ландтагах и рядом с королем оказывали большее или меньшее влияние на законодательство и управление. Сословные собрания являются историческим исходным пунктом современных народных представительств. Современный парламент образовался впервые в Англии приблизительно в XIII веке, и вначале его задача была одобрять налоги и субсидии для войны. Только французская революция ввела представительство всего народа посредством выборов в форме национального собрания. Учреждение свободного, равного, активного и пассивного избирательного права перешло с того времени в управление большинства государств. Во вполне демократических странах, таких как Швейцария, к этому еще присоединились референдум и народная инициатива. Это означает, что каждое принятое парламентом решение должно быть предложено народу для баллотировки, а со стороны народа могут быть непосредственно вносимы в парламент предложения по своей инициативе. Это представляет возврат к родовой демократии, но только на более высокой ступени политического развития. Известные социальные задачи требуют единой инициативы и исполнения, и ничто не может быть естественнее, как предоставление этих функций отдельным или многим политически одаренным лицам, которые вследствие своей даровитости одновременно удовлетворяют требованиям честолюбия, власти и ответственности. Положение, что всякий суверенитет исходит от народа, т.е. от массы, справедливо только условным образом. Каждая конституция, содействующая развитию, должна оставлять свободу и арену действия для политических гениев, которые, по собственному произволу и пользуясь полнотою власти, составляют планы и осуществляют их. Политическая история также указывает, что благодетельные перевороты и прогрессивное движение вперед вызывались столь же часто «незаконными» действиями отдельных великих людей, как и путем революций снизу. Социальный естественный закон всех политически организованных обществ требует существования в какой-либо форме облеченных властью личностей, в лице которых, в интересах целого, сосредоточиваются сила и значение. Эта власть ответственна и притом в двояком смысле этого слова: ответственна перед народом и перед естественным порядком вещей. В первобытных условиях члены орды могут покинуть или низвергнуть своего вождя, если найдут его неподходящим для себя. Народные восстания против династий являются сильнейшим выражением такого народного суда. В конституционных странах хотя министр и считается ответственным, но короли никогда не чувствовали себя «законно» ответственными перед народом. Хотя они часто -путем присяги – связаны с управлением, но не существует закона или судебного учреждения, которому бы они были подчинены правовым образом в тех случаях, когда они нарушают законы конституции; что в этом обстоятельстве заключается естественная необходимость, подтверждается между прочим и тем фактом, что даже президенты современных республик и парламентские представители при исполнении своих обязанностей объявляются неподлежащими ответственности. В государственном управлении должна быть предусмотрена возможность возникновения препятствий свободе естественного развития и приняты меры к тому, чтобы она оставалась неприкосновенной и чтобы инициатива политических изменений и прогрессивного движения не была бы задержана законодательными рамками конституции. Многочисленные общественные институты цивилизованных государств произошли из дифференцирования первоначально единых функций и ведомств. Только с появлением оседлости и городской культуры развился ряд административных должностей, которые можно различать как центральные и местные, высшие и низшие. К высшей исполнительной власти, воплощенной в лице короля, президента или «комитета общественного блага», присоединяются министерства с зависящими от них служебными классами, которые организуют и направляют экономические и духовные интересы народа, насколько они имеют вообще общественное значение. Так, школы, церковь, финансы, полиция, войско и прочие обладают своими ведомствами и служащими. Между тем как в феодальных государствах эти должности непосредственно связаны с наследственным владением, в либеральных государствах чиновники избираются или на основании определенного образовательного ценза и испытаний, либо прямо назначаются, либо же утверждаются высшими ведомствами. Фискальная власть государства представляет одну из его главных сил. И она имеет свою историю социального развития. У охотничьих племен вождю принадлежит лучшая часть добычи. У земледельцев вожди получают подати натурой. Однако только в завоевательном государстве возникают налоги и дани. Для финансовых дел образуется, именно с введением денежного хозяйства, особое государственное хозяйство, которое имеет большое значение для жизнеспособности и силы государства. Его доходы и расходы имеют решающее значение в вопросах кредита и банкротства. Финансовая устойчивость приобретает все большее решающее значение для хозяйственных и военных действий, и посредством права одобрения или неодобрения бюджета народное представительство приобретает глубокое влияние на государственное управление. Позади исполнительных ведомств стоит физическая сила. Лишь только исполнению закона противопоставляется сопротивление, как к ведомствам присоединяется полиция, чтобы в случае надобности посредством насилия устранить затруднения, которые препятствуют действительности государственных мероприятий. Если полиции недостаточно, то вступает в действие военная сила, в особенности когда возмущаются целые группы населения. Возникает состояние внутренней войны, и провозглашается военное положение. Такие события только подтверждают, что первоначально государственная власть и организация вышли из физического превосходства и военных деяний. История военной организации народа находится в связи с развитием сословий и классов. В орде и племени каждый полноправный гражданин есть воин, и он является в народное собрание вооруженным. Всеобщая воинская повинность свободных граждан существовала уже в Афинах, в Риме и у германцев. Там она была даже привилегией политически полноправных граждан. Военные касты имелись в восточных государствах – в Индии, Египте, Вавилоне. В феодальных государствах существовало ленное войско, составленное из рыцарей и их свиты. В средние века появляются уже наемные войска. Военная деятельность перестает уже быть привилегией и становится промыслом. В современных государствах развилась повсюду, за исключением Англии, всеобщая воинская повинность, в форме ли постоянного войска или системы милиции, причем республики склонялись именно к последней форме, а монархии – к первой. Республика, в действительности, трудно соединима с постоянным войском. Колебания в общественной власти слишком легко переносятся на войско и подвергают таким образом опасности военную дисциплину. Развитие правосудия отчасти тесно связано с развитием военной организации, так как оно должно разбирать внутренние столкновения и раздоры. Первоначально существуют личное самоуправство и карательное право семейного главы. Различие между гражданским правом и уголовным, образование правовых норм и общественных принудительных властей развивается только с оседлой жизнью. Но и в орде, и в племени имеются обычаи и обыкновения, следовать которым вынуждает общественное мнение и нарушение которых оно карает. Самый первоначальный инстинкт, послуживший источником наказания, есть месть и защита. Кровавая месть при существовавших условиях представляла все-таки лучшее учреждение для ограждения безопасности и защиты жизни. Многие из ее вредных сторон исчезают, когда эта месть переходит в компенсацию посредством материального имущества. Больший прогресс достигается тогда, когда исполнение наказания переносится на общину или определенных лиц. У первобытных народов находят поразительное разнообразие судебных организаций. Правосудие выполняется то народным собранием, то вождем, то советом старейшин. В античном демократическом государстве, как, например, в Афинах, суд находился отчасти в народном собрании; собственно общинные судьи избирались по жребию. В феодальном государстве судейская должность, как и полицейская власть, связывалась с земельным владением. В абсолютистском государстве сам король назначал судей. Суд находился в зависимости от управления, и посредством так называемой кабинетной юстиции двери были настежь открыты всяким злоупотреблениям. Разделение судебной и административной власти, самостоятельность и несменяемость судей являются следствием только современного государственного развития. Процессуальное право, функции стряпчего и защитника мы находим в виде намека уже у примитивных народов. Но только греческое и в особенности римское право дали начало законным формам осуждения и наказания и передали их всем современным государствам. Уголовное право надо рассматривать как орган социального отбора. Положим, оно вычеркивает одержимых антисоциальными тенденциями индивидуумов только тогда, когда оно, посредством смертной казни, лишения защиты законов, отдачи в рабство и пожизненного изолирования, исключает их из «расового процесса». Эти наказания, которые в примитивных и варварских государствах часто полагаются при незначительных проступках, подвергаются несколько большим ограничениям у цивилизованных народов, где на их место выступают временное лишение свободы, денежные и позорящие штрафы. Этим, однако, отбирающая и защищающая тенденция уголовного права очень понижается, на что указывает возрастание числа преступников-рецидивистов; а улучшенным еще никто не выходил из тюрьмы, в случае, если он принадлежит к выродившимся индивидуумам и от природы склонен к незаконным действиям. Те же, кто совершает проступок по неразумению и в аффекте, оставляют тюрьму физически надломленными или с печатью общественного позора, которая делает невозможным честное добывание средств к существованию и тогда именно настоящим образом гонит их на путь порока и преступления. Современная система наказания вполне обанкротилась. [282. Реформа уголовного права в смысле естественнонаучной и биологической точки зрения насчитывает между юристами только немногих приверженцев. Исключение составляют: A. Rozi. Die naturlichen Grundlagen des Strafsrechts. 1901. – Recht und Nalurwissenschaft, Annalen der Naturphilosophie. I. Rand. Ueber den Einfluss der Naturwissenschaft auf das Recht. Politisch-anthropologische. Revue. 1902. Далее: L. Kuhlenbeck. Das Strafrecht als Sociales Organ der Naturlichen Auslese, Politisch-anthropologische Revue. 1902. Признание уменьшенной вменяемости, реформа исполнения наказания, требование промежуточных убежищ между тюрьмой и домом для душевнобольных и т.д. защищаются научно почти исключительно антропологами и врачами, между тем как «классическая» школа юристов все еще держится воображаемой идеи «искупления».] Общая правовая история общественных властей представляет непрестанный процесс дифференцирования и приспособления стремящихся вверх социальных и личных сил, к возрастающим политическим задачам возвышающейся нации. Поэтому отдельные части общественных учреждений должны быть рассматриваемы как социальные органы для сохранения и развития жизненных сил и жизненных благ. В отношении расы они должны представлять социальные механизмы естественного отбора, которые доставляют способным семьям и индивидуумам влиятельные положения, соответствующие им в силу их естественной одаренности. Ибо в государстве основанное на силе право есть социальное выражение физиологической и селекционной ценности. Все правовые порядки общественной жизни должны находить свою естественную санкцию в том, что они оказываются возможно более целесообразными орудиями в биологическом и культурном развитии рас.
жүктеу/скачать 1.88 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|