История изучения проблемы прародины венгров. Археологический аспект

Нет сомнений в том, что рассказ о путешествии Юлиана был широко известен в церковной среде. Подтверждение этому можно найти в той легкости, с которой монахи Плано Карпини (inde procedentes ad Aquilonem adhuc contra Bascart, id est, Hungariam magnam, et eos etiam deuicerunt [4, p. 60]) и Гильом де Рубрук называют землю башкир Старой Венгрией (Pascatir, quae maior Hungaria [4, p. 153]) и самих башкир отождествляют с предками венгров (idioma Pascatir et Hungarorum idem est… De illa regione Pascatir exierunt Huni, qui postea sunt dicti Hungari [4, p. 175). Между тем в самом Венгерском королевстве история о Старой Венгрии не получила широкого распространения и не оказала практически никакого влияния на последующую венгерскую средневековую историографию. Потому находка Дезерицкого выглядела так впечатляюще. Рассказ Юлиана был единственным описанием венгров Востока, венгров Старой Венгрии, о которой было известно благодаря публикации английского перевода описаний путешествий Плано Карпини и Гильома де Рубрука, осуществленной в 1598 г. Р. Хэклейтом.

Рассказ Юлиана дал новый толчок поискам венгерской прародины. Во второй половине XIX века изучением проблемы происхождения венгров и их прародины начинают заниматься российские ученые – востоковеды Д.А. Хвольсон, В.Р. Розен, В.В. Бартольд много сделали для изучения свидетельств о мадьярах в мусульманской географической литературе [5, с. 119–126]. В 1881 г. К.Я. Гротом была написана фундаментальная работа «Моравия и мадьяры», в которой автором был обобщен имевшийся на тот момент материал. На основе принимаемого автором тезиса о языковом родстве венгров и угорских народов России, а также наличия в языке венгров тюркских элементов, им была сделана попытка решить проблему происхождения венгров и отыскать их прародину, а также реконструировать путь мадьярских племен из прародины на Дунай [6, c. 149–304].

Стоит отметить, что до начала XX в. все попытки отыскать прародину венгерского народа велись исключительно на материале письменных источников. Однако, характер этих источников, содержащих сведения о мадьярских племенах до их поселения на территории равнин Среднего Дуная исключает какое-либо однозначное толкование этих данных. Самыми надежными источниками оказываются произведения мусульманской географической литературы, содержащие цикл сведений, относящийся к т.н. «Анонимной записке о странах Восточной Европы» [7, с. 53; 8, с. 43]. Но даже этот цикл документов содержит только самые общие указания, которые не позволяют сделать какие-либо выводы о географическом расположении описанных мусульманскими авторами мадьярских племен. Так же стоит отметить разнородный характер сведений, включенных в «Анонимную записку» и отсутствие четкой дифференциации и хронологической интерпретации его содержимого. Датировка ее данных о мадьярах 70–80 гг. IX в., предложенная Д.А. Хвольсоном, так же вызывает сомнения [подробнее см. 5, с. 123].

В этих условиях для успешного решения вопроса происхождения венгров и поиска венгерской прародины особую ценность приобретает археологический материал. Уже в конце XIX в. венгерскими историками была осознана необходимость поисков археологических материалов древних венгров на территории России. Вслед за этнографическими экспедициями А. Регули (о нем [9, c. 253–280]), в Россию отправляются археологические экспедиции графа Зичи [см: 10, с. 18]). По просьбе венгерских коллег крупным российским археологом начала ХХ века А.А. Спицыным был написан обзор находок древневенгерских вещей на территории России [11]. К этому времени на территории России были известны отдельные находки аналогии которым находились в материалах с территории Венгрии, а также единичные погребения, сходные по обряду с погребениями эпохи «обретения Родины» – это Воробьевское погребение близ Воронежа, Танкеевское из Казанской губернии, Стерлитамакский могильник [12, с. 38]. К 20-м гг. прошлого века актуальным становится вопрос выделения ранневенгерской археологической культуры из массы разнородных археологических материалов конца I тыс. К этому времени наиболее распространенной и в венгерской, и в российской исторической науке становится теория о расположении прародины венгров в Среднем Поволжье – Приуралье.

Первую попытку выделить ранневенгерскую археологическую культуру предпринял А.В. Шмидт. Он исследовал памятники бахмутинской культуры в междуречье Камы и Белой. По его мнению памятники бахмутинской культуры были оставлены древневенгерским населением [13, с. 26]. Аргументы в пользу этой теории он видел в том, что многие поселения и могильники бахмутинской культуры прекращают свое существование к VII в. Впоследствии теория А.В. Шмидта была поддержана башкирскими археологами Р.Б. Ахмеровым [14, с. 48] и Н.А. Мажитовым [15, с. 77–78].

В то же время ленинградские археологи А.А. Захаров и В.В. Арендт по просьбе венгерского историка Нандора Феттиха подготовили публикацию материалов салтовской культуры, которые они попытались связать с древними венграми [16, p. 74]. Это предположение довольно быстро было опровергнуто М.И. Артамоновым [17, с. 243].

В послевоенное время начинается систематическое археологическое изучение территории Среднего Поволжья и Приуралья. С накоплением материала становится очевидно, что население бахмутинской культуры продолжает традиции местного кара-абызского населения, довольно уверенно связываемого с финно-пермскими племенами [18, с. 31; 19, с. 53]. В этих условиях теория А.В. Шмидта и Н.А. Мажитова о принадлежности носителей бахмутинской культуры к древневенгерскому населению подвергается критике со стороны Р.Г. Кузеева и других исследователей, указывавших на различие культурного облика бахмутинских и древневенгерских племен [20, c. 19; 21, с. 405].

Так же в 1964 г. П.Д. Степанов [22, с. 137] выступил с обоснованием теории о принадлежности именьковской культуры венграм, однако довольно быстро эта теория была опровергнута А.П. Смирновым [23, с. 88], показавшим несостоятельность отождествления именьковских материалов с древневенгерским населением.

В это же время происходит изучение Стерлитамакского могильника в Башкирии, Танкеевского, Тетюшкского, Больше-Тарханского могильников в Татарии. С одной стороны материалы данных могильников обращали внимание на себя своей близостью к древневенгерским могильникам начала Х в [24, с. 339; 25, c. 145; 26, c. 161]. С другой стороны параллели в керамическом комплексе и погребальном обряде позволили Е.А. Халиковой указать на наличие общих элементов среди населения формирующейся Волжской Болгарии и населения кушнаренковской культуры [27, c. 119] и сделать предположение венгерской этнической принадлежности этой общей группы населения [там же, с. 120–121]. Тем не менее указанные могильники были оставлены населением, смешанном в этническом отношении. В этих условиях четкая дифференциация ранне-венгерского археологического комплекса вызывала серьезные затруднения.

Выделить подобный комплекс и охарактеризовать археологическую культуру мадьярских племен перед переселением на Дунай позволило открытие Больше-Тиганского могильника [28]. На материалах могильника Е.А. Халикова убедительно показала наличие общих элементов в погребальном обряде этого могильника и ранневенгерских могильников начала Х в., а также смогла установить принадлежность памятников кушнаренковской и караякуповской культур к территории легендарной Старой Венгрии [12, c. 40; 29, с. 152].

Точка зрения Е.А. Халиковой, доложенная ею на IV Международном конгрессе финно-угроведов в 1975 г. практически не встретила возражений. Венгерские исследователи, такие как А. Барта, И. Фодор, не отрицая принадлежности материалов Больше-Тиганского могильника и предложенной Е.А. Халиковой локализации Старой Венгрии, разошлись с ней по вопросу о дальнейших судьбах древних венгров VII–IX вв. В отличие от Е.А. Халиковой, придерживавшейся мнения о том, что основная масса венгров до начала IX в. проживала в Волго-Уралье, И. Фодор полагал, что венгры покинули этот регион уже на рубеже VII–VIII вв. [30, с. 295].

После кончины Е.А. Халиковой исследования Больше-Тиганского могильника продолжил А.Х. Халиков. Полученные им в 1978–1985 гг. материалы показали, что могильник функционировал и в Х в., т.е. после ухода основной массы древневенгерского населения на Запад. А.Х. Халиковым было сделано предположение о смешении остатков древневенгерского населения с населением ломоватовской культуры [31, c. 130]. Е.П. Казаков, исследовавший мусульманские памятники XIII–XIV вв. сделал предположение о том, что древневенгерские племена впоследствии подвергались исламизации, и остатки этого населения он видит в памятниках чияликской культуры [32, с. 84–93].

С другой стороны изучение В.А. Могильниковым памятников саргатской культуры в Западной Сибири наметило пути решения проблемы происхождения венгров [33, с. 67–86]. Непосредственная связь данной культуры с венгерским этногенезом считается доказанной [34, c. 21]. Кроме того, В.А. Ивановым было проведено исследование материалов кушнаренковской, караякуповской, поломской, ломоватовской культур и сделан вывод о принадлежности их к этно-культурной общности финно-угров. Памятники кушнаренковской и караякуповской, а также поломской и ломоватовской культур он относит к двум различным этно-культурным ареалам, связывая первый из них с уграми, а второй – с финнами [35, с. 71].

1. 
   Шушарин В.П. Ранний этап этнической истории венгров. – М.: РОССПЭН, 1997. – 512 с.
   
2. 
   De facto Ungariae Magnae a fr. Ricardo ordinis ff. Predicatorum invento tempore Domini Gregorii IX. // Endlicher S.L. Rerum Hungaricarum Monumenta Arpadiana. – Sangalli: Scheitlin & Zollikofer, 1849. – P. 248–254.
   
3. 
   Jos. Inn. Desericius. De initiis ac maioribus Hungariae. – Budae, 1748. – 224 p.
   
4. 
   Beazley C.R.. The texts and versions of John de Plano Carpini and William de Rubruquis. – London, 1903. – 345 p.
   
5. 
   Осипенко О.С. Тема прародины венгров в трудах востоковедов второй половины XIX – начала XX в. // Ученые записки Казанского государственного университета. – Казань, 2010. – Т. 152, кн. 3, ч. 1. – С. 119–126.
   
6. 
   Грот К.Я. Моравия и мадьяры с половины IX до начала X века. – С.-Пб., 1881. – 437 с.
   
7. 
   Мишин Д.Е. Географический свод «Худуд ал-Алам» и его сведения о Восточной Европе // Славяноведение, 2000. – № 2. – С. 52–63.
   
8. 
   Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия. – Т. 3: Восточные источники / под ред. Т.Н. Джаксон, И.Г. Коноваловой и А.В. Подосинова. – М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2009. – 264 с.
   
9. 
   Загребин А.Е. Финно-угорские этнографические исследования в России (XVIII – первая половина XIX вв.). – Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 2006. – 324 с.
   
10. 
    Фодор И. Халиковы и венгерская археология // Альфред Хасанович Халиков: ученый и учитель. – Казань, 2009. – С. 18–23.
    
11. 
    Спицын А.А. Венгерские вещи Х века в России // ИАК, 1914. – Вып. 53. – С. 107–110.
    
12. 
    Халикова Е.А. Magna Hungaria // ВИ, 1975. – № 7. – С. 37–42.
    
13. 
    Шмидт А.В. Археологические изыскания Башкирской экспедиции АН СССР // «Хозяйство Башкирии». – Уфа, 1929. – № 8–9.
    
14. 
    Ахмеров Р.Б. Некоторые вопросы этногенеза башкир по археологическим данным // СЭ, 1952. – № 3.
    
15. 
    Мажитов Н.А. Бахмутинская культура. – М., 1968. – 162 с.
    
16. 
    Zakharow A., Arendt W. Studia Levedica // Archaeologia Hungarica, XVI. – Budapest, 1934.
    
17. 
    Артамонов М.М. Рецензия на книгу Захарова и Арендта // ПИДО, 1935. – № 9–10.
    
18. 
    Кузеев Р.Г. Урало-аральские этнические связи в конце I тысячелетия н.э. и история формирования башкирской народности // АЭБ, 1971. – Т. IV. – С. 17–29.
    
19. 
    Кузеев Р.Г. Происхождение башкирского народа. – Уфа, 1974. – 571 с.
    
20. 
    Халиков А.Х. Общие процессы в этногенезе башкир и татар Поволжья и Приуралья // АЭБ, 1971. – Т. IV. – С. 30–37.
    
21. 
    Генинг В.Ф. Этнический субстрат в составе башкир и его происхождение (по археологическим материалам I тыс. н.э.) // АЭБ, 1971. – Т. IV. – С. 44–54.
    
22. 
    Степанов П.Д. Памятники угорско-мадьярских (венгерских) племен в Среднем Поволжье // АЭБ, 1964. – Т. II.
    
23. 
    Смирнов А.П. Археологические данные об угро-венграх в Поволжье // ПАДИУ. – М., 1972. – С. 87–94.
    
24. 
    Артамонов М.И. История хазар. – Л., 1962. – 522 с.
    
25. 
    Халикова Е.А. Погребальный обряд Танкеевского могильника и его венгерские параллели // ПАДИУ. – М., 1972. –С. 145–160.
    
26. 
    Казаков Е.П. О некоторых венгерских аналогиях в вещевом материале Танкеевского могильника // ПАДИУ. – М., 1972. – С. 161–167.
    
27. 
    Халикова Е.А. Общий компонент в составе населения Башкирского Приуралья и Волжской Булгарии в VIII–X вв. (по материалам погребального обряда могильников) // АЭБ, 1971. – Т. IV. – С. 117–121.
    
28. 
    Халикова Е.А. Больше-Тиганский могильник // СА, 1976. – №2. – С. 158–178.
    
29. 
    Халикова Е.А. Ранневенгерские памятники Нижнего Прикамья и Приуралья // СА, 1976. – №3. – С. 141–156.
    
30. 
    Халикова Е.А. Еще раз о проблеме происхождения венгров (в связи с дискуссией на IV Международном конгрессе финно-угроведов) // СА, 1978. – № 4. – С. 294–298.
    
31. 
    Халиков А.Х. Новые исследования Больше-Тиганского могильника (о судьбе венгров, оставшихся на древней Родине) // Проблемы археологии степей Евразии. – Кемерово, 1984. – С. 122–133.
    
32. 
    Казаков Е.П. Памятники болгарского времени в восточных районах Татарии. – М., Наука, 1978. – 130 с.
    
33. 
    Могильников В.А. К вопросу о саргатской культуре // ПАДИУ. – М., 1972. – С. 67–86.
    
34. 
    Могильников В.А. Некоторые аспекты взаимосвязей населения Приуралья и Западной Сибири в эпоху железа // Проблемы древней истории угров. – Уфа, 1988. – 225 с.
    
35. 
    Иванов В.А. Древние угры-мадьяры в Восточной Европе. – Уфа, 1999. – 123 с.