Расположившись за роскошно инкрустированным письменным столом в своем просторном кабинете цвета морской волны с белой лепниной и пухлыми амурами на дверных наличниках, маркиз де Мариньи изучал два лоскута ткани, которые ему представил посетитель.
— Изумительно, — пробормотал он.
Затем взгляд его серых глазок переместился на самого Себастьяна и, хоть и прикрытый веками, задержался на его алмазных пуговицах. Себастьян заметил это и позабавился: можно не сомневаться, что от маркиза не ускользнул также большой звездчатый сапфир, подарок Тарик-хана Хаттака, и изумруд, увенчавший рукоять его шпаги.
— Вы не в родстве с Клодом-Луи, нашим храбрым офицером?
— Нет, сожалею.
Ответ был достаточно кратким, чтобы отбить охоту спрашивать об этом еще раз. Человек по имени Абель-Франсуа Пуассон, свежеиспеченный маркиз де Вандьер, де Менар и де Мариньи (помимо прочих титулов), вполне умел распознавать высоту чужого происхождения: в этом Сен-Жермене не было ничего от мужлана, а если он и пользовался оригинальным псевдонимом, как это делают немало высокопоставленных особ, не желающих быть узнанными во время путешествия, то наверняка потому, что носит гораздо более громкое имя. Впрочем, его рекомендовал сам маршал де Бель-Иль. Тем не менее чуть певучий выговор Сен-Жермена оставлял широкое поле для догадок: этот акцент мог быть и испанским, и североитальянским, но с равным успехом русским или венгерским.
— Так вы обладаете секретом этой яркости? — спросил маркиз, прищурившись.
— Я единственный обладатель, поскольку сам изобрел этот способ. Мне подумалось, что он мог бы заинтересовать его величество и промышленность Франции.
— Несомненно. Тем не менее было бы желательно удостовериться, насколько ваш метод эффективен и для других тканей.
— Горю нетерпением продемонстрировать это. Но мне понадобится мастерская и ученики.
— Могу я спросить, где вы остановились, граф?
— В Париже, у маршала де Бель-Иля.
— Дайте мне несколько дней, чтобы определить наилучшее место, которое я мог бы вам предложить в качестве лаборатории. Вы позволите оставить эти два образчика? Я покажу их его величеству, как только представится случай.
— Разумеется.
Маркиз, казалось, задумался на несколько мгновений, потом пригласил своего посетителя к сегодняшнему ужину в Версальском дворце и попросил его явиться к половине восьмого на второй этаж, уточнив, что это будет «малый» ужин.
Себастьян подумал, что ему придется ждать тут целый день и он рискует потерять свежесть к своему первому визиту во дворец. Так что он опять сел в карету, предоставленную маршалом, и вернулся в Париж.
Один из этих нескольких часов он употребил на то, чтобы нанести непредусмотренный визит некоей баронессе Вестерхоф, которую Засыпкин указал ему как парижскую связную, добавив:
— Общайтесь с ней только устно. Ничего не пишите. Даже о ваших любовных делах.
И, отвечая на удивленный взгляд Себастьяна, пояснил:
— У нас есть некоторые основания думать, что французская полиция перехватывает почту.
Баронесса Вестерхоф занимала небольшой особнячок на улице Малых Конюшен, скорее даже его часть. Когда Себастьян дернул за шнурок звонка, ему открыла, причем не сразу, какая-то женщина в домашнем халате на лисьем меху, лет сорока, почти такая же высокая, как и он сам. Лицо квадратное, энергичное, глаза льдисто-голубые, мраморно-белая кожа, волосы с отливом холодного металла. Никаких румян, никаких украшений. Он был поражен: настоящая Юнона.
— Я бы хотел видеть баронессу Вестерхоф.
— Это я, — ответила женщина низким голосом, в котором он уловил странный акцент. — А вы, должно быть, граф де Сен-Жермен, — добавила баронесса, разглядывая посетителя.
— В самом деле, это я.
— Потрудитесь войти. Моя горничная заболела.
Значит, вот она какая. Себастьян был застигнут врасплох. Баронесса поднялась впереди него по лестнице и ввела в несколько поблекшую гостиную с горящим камином. Он не сомневался, что она сама разожгла огонь.
— Присаживайтесь, — сказала баронесса. — Хотите кофе? Мне сказали, что вы говорите по-русски. Так будет удобнее.
Все еще не отойдя от удивления, Себастьян пробормотал по-русски «спасибо» и уселся в кресло напротив того места, где она наверняка читала, когда он позвонил: на одноногом столике лежала открытая книга. «Цинна» Пьера Корнеля. Подходящее чтение для этой ледяной красоты. По-видимому, баронесса Вестерхоф не была расиновской героиней.
После обмена любезностями и упоминания Засыпкина, чтобы уточнить роли, баронесса объявила:
— Вы ступили на минное поле. Короля Людовика после недавнего покушения гложет черная меланхолия. За вождя теперь его фаворитка, госпожа де Помпадур.
— Короля пытались убить? Кто?
В Хёхсте у Себастьяна было мало шансов узнать об этом.
— Наверняка какой-то сумасшедший. Правда, неизвестно, кто ему заплатил. «Любимый» король любим теперь только госпожой Помпадур. Короче, российская императрица гневается. Вы наслышаны об Уайтхоллском договоре?
Себастьян покачал головой. В будущем ему надо бы ограничить свое пребывание в Хёхстском скиту.
— Англия и Пруссия заключили договор, — объяснила баронесса. — Главная его цель — помешать русским войскам прийти на подмогу западным союзникам.
Себастьян вспомнил тревогу Бель-Иля семь лет назад в Экс-ла-Шапеле: «Русские войска на Мезе? Да это же новое варварское нашествие!»
— Этот договор изолирует Россию. Императрица считает, что ее предали, — продолжила баронесса. — Она хочет теперь союза с Францией. Пруссию надо удержать в ее границах, чтобы устранить угрозу империи.
Сжатость ее речи поразила Себастьяна: эта женщина изъяснялась как генерал.
— Чего ожидают от меня? — спросил он.
— Маршал де Бель-Иль пригласил вас в Париж. Он представит вас ко двору. Насколько нам известно, вы впервые окажетесь в самой цитадели власти. Мы ожидаем, что вы проявите ваш талант убеждения. Вы должны склонить короля, а заодно и Помпадур принять Россию в австрийско-французский союз.
— Еще одна перестановка сил. Это будет нелегко. Бель-Иль и многие другие до сих с ужасом вспоминают русские войска на Мезе.
— Это было давно, — возразила баронесса. — Повторяю вам, теперь надо сдержать Пруссию. У вас будет серьезный противник — кардинал де Берни, министр иностранных дел и сторонник союза с Фридрихом.
Откуда эта женщина столько знает о придворных делах?
— Но кто же тогда управляет страной? Помпадур или Берни?
— У Помпадур есть влияние, но оно меньше, чем думают, и она обязана им не только своей связи с королем, но и почти в той же степени кардиналу Берни. Их мнения насчет Пруссии, например, не совпадают. Маркиза ненавидит Пруссию, а Берни нет. Так что решать придется Людовику. А он человек скрытный и принимает свои решения в одиночку.
Все было довольно запутанно.
— Вы бываете при дворе? — спросил он, поразмыслив.
— Нет. Но я неплохо осведомлена через одну подругу, которая там бывает.
— Может, мне будет полезно знать, кто она? — предположил Себастьян.
— Это принцесса Анхальт-Цербстская.
Бесценный осведомитель: Себастьян знал, что принцесса доводится тещей великому князю Петру, наследнику российского трона, и считается своим человеком при всех европейских дворах. Баронесса опять налила кофе.
— Если пробудете во Франции достаточно долго, получите другое задание.
Он вопросительно посмотрел на нее.
— Сблизить Францию и Англию.
Он удивленно поднял брови.
— Но я полагал, что императрица злится на Англию?
— Императрица не позволяет себе идти на поводу у собственных чувств. Она знает, что война против англичан слишком тяжела для Франции и та заинтересована положить ей конец. Тогда французы вполне смогли бы выступить вместе с Россией против Пруссии.
Уразумев макиавеллиевскую замысловатость этих расчетов, Себастьян возразил:
— Соперничество обеих стран в Индии и Северной Америке не облегчит задачу.
— Об этом мы поговорим в другой раз, — сказала баронесса, вставая.
Она его выпроваживала. Протянула руку. Потерев ладонь о подлокотник кресла, Себастьян наклонился, чтобы поцеловать протянутые ему пальцы, и удержал их в руке. Любезность граничила с дерзостью. Баронесса не высвободила руку. Они стояли лицом к лицу.
— Не находите ли вы, что время в Париже тянется слишком медленно? — улыбнулся он.
Это было предисловием к приглашению отужинать вместе и, разумеется, к прочим удовольствиям. Она поняла. Без резкости высвободила руку и отвела взгляд.
— Рано или поздно вы узнаете об этом, граф. Я тут в ссылке.
— В ссылке?
— Я убила своего мужа.
Повисло молчание.
Внутренне Себастьян отшатнулся: она сказала это, словно предостерегая.
— Покойный барон Вестерхоф спустил мое состояние в карты, — продолжила она. — И на уличных девок. Хотел даже продать руку моей дочери какому-то гнусному мужику, чтобы заплатить неотложный долг. Я убила его из пистолета. Прямо в сердце.
Баронесса бросила на Себастьяна ледяной взгляд. Он почти услышал этот выстрел. Почти воочию увидел, как баронесса наводит пистолет на негодяя, пусть даже собственного супруга. Нет, она не была трагической героиней, поскольку восстала против своей судьбы. Как и он сам.
— Скандал наделал при дворе немало шума, но все меня поняли. Императрица отказалась от суда. Официально барон Вестерхоф случайно застрелился, когда чистил свое оружие. Императрица и канцлер сочли, что за границей от меня будет больше проку. Принцессу об этом расспрашивать незачем.
По-прежнему под впечатлением от ее признания, Себастьян смотрел на баронессу, не говоря ни слова. Это была не Даная: если бы он соблазнил ее и бросил, эта женщина разыскала бы его даже на Луне.
— Вы знаете Россию, граф? Как и во всех северных странах, холод там ожесточает порок, выковывает стойкость и закаляет душу. Это страна святых и сволочей.
Ничуть не будучи сволочью, в отличие от своего покойного мужа, она, видимо, относила себя к святым.
— Значит, вы туда никогда не вернетесь?
Она вздохнула.
— Подождем. Близятся великие события.
За этим должно было последовать объяснение, но оно оказалось кратким:
— Боюсь, как бы здоровье императрицы и власть канцлера Бестужева-Рюмина не пошатнулись одновременно.
Мрачный прогноз. Баронесса больше не собиралась об этом говорить. Во всяком случае не сейчас: она уже взялась за ручку двери.
— В следующий раз поделитесь со мной, пожалуйста, вашими впечатлениями о дворе, — заключила она, провожая гостя.
Себастьян был на лестнице, когда она перегнулась через перила и добавила:
— Последнее слово, граф. Вы вызовете любопытство. Оно не всегда будет дружеским. Не пишите. Никому не посылайте писем, кроме вашей семьи. И даже в этом случае ограничивайтесь самыми невинными словами. Не доверяйте бумаге ни ваши сердечные дела, ни политические соображения.
Он кивнул. Это напомнило ему методы инквизиции в Лиме.
Джулио открыл дверцу кареты.
Себастьян задумчиво слушал перестук окованных колес по камням мостовой: словно крутились гигантские шестерни, приводя в действие какую-то неведомую машину.
Достарыңызбен бөлісу: |